***
На следующий день после занятий Мо Жаня странным и совершенно неподобающим образом выловил Сюэ Мэн. Юноша подхватил его за рукав и со словами: «Учитель Чу, нам надо кое-что срочно обсудить, это не займёт много вашего времени», — потащил куда-то на территорию заднего двора кампуса. Пока Мо Жань пытался вспомнить одну из тех фраз или взглядов, которые отваживали за километр студентов от Чу Ваньнина, он увидел, что на месте их уже дожидаются сам преподаватель и Ши Мэй. — Мы тут хотим узнать, когда возобновятся дополнительные занятия? Экзамен приближается, и многие студенты с удовольствием будут их посещать. Нам бы не хотелось показать столь же неудовлетворительные результаты, как и на защите курсовой. — Э-м-м… — Мо Жань растерянно поглядел на Чу Ваньнина. Его бесстрастное выражение лица совсем не помогало. — У меня сейчас есть другая работа, которая занимает слишком много времени, и думаю… Думаю, мне нужно подумать, и тогда я дам вам ответ. Как насчет завтра? — Но, учитель, с моим братом заниматься вы время находите! — Сюэ Мэн продолжал подозрительно сверлить его взглядом. — Или вам кажется, что вы не сможете достойно объяснить материал группе, не читая по бумажке? А, Мо Жань? Чу Ваньнин обречённо выдохнул: — Ши Мэй, ты ведь обещал никому не говорить. — Я не говорил, учитель. Сюэ Мэн ведь не глупый, чтобы не отличить собственного брата, — Ши Мэй приветственно улыбнулся Мо Жаню. — По правде говоря, он тоже с самого начала заметил странности в вашем поведении, и мы с ним не раз это обсуждали. Два дня назад он заявил, что даёт голову на отсечение на то, что вы с А-Жанем поменялись местами. — Ты же ж! — Сюэ Мэн хотел хлопнуть Мо Жаня по плечу, но, видимо, не решился это делать с тем, кто выглядел как учитель Чу. — Какого черта ты мне не рассказал?! — Это было бы не так просто объяснить. Если такой умный, мог и раньше догадаться, — Мо Жань первым толкнул брата в плечо. Впервые за прошедшее время он почувствовал легкость на душе: от самых близких людей больше не нужно было скрываться. — Учитель! — лицо Сюэ Мэна вдруг залилось краской, он развернулся и принялся глубоко кланяться. — Я прошу прощения за фамильярное поведение по отношению к вам всё это время! — Не стоит, — кивнул Чу Ваньнин. — Это ж сколько времени учителю пришлось провести наедине с тобой! Врагу не пожелаешь. Учитель, скажите, он вам сильно досаждал? — не успокаивался Сюэ Мэн. — Ничего такого я не делал! — Почему бы нам не пообедать вместе? — предложил Ши Мэй. — А-Жань, мы, выходит, уже больше месяца с тобой не общались. В этот раз не получится от нас отвязаться. Чу Ваньнин остался на месте, наблюдая за удалявшимися воссоединившимися друзьями. Словно всё вернулось на свои круги, и неважно, чьё тело он занимал, его участью оставалось одиночество. — Учитель! Почему вы не идёте с нами? — развернулся Мо Жань. Чу Ваньнин, будто не веря услышанному, сделал робкий шаг вперёд. — Идёмте, учитель! Пообедаем вместе.***
Поведение Мо Жаня в последующие дни сделалось немного странным. Он с самого начала проявлял некоторое подобие заботы, когда готовил для него еду или интересовался его работой и старался помогать, но Чу Ваньнин списывал это на дружелюбие юноши и заключённую между ними договорённость. Однако в последнее время такая «забота» становилась уж слишком бросающейся в глаза, вплоть до того, что Мо Жань чуть ли не ежедневно спрашивал о вкусовых предпочтениях, хотя есть большую часть приготовленного всё равно предстояло ему самому. Это выглядело так, как будто студент пытался его подкупить. Чу Ваньнин вспоминал слова Сюэ Мэна о зачёте: его ведь преподаватель так и не поставил, а Мо Жань не поднимал эту тему. Между тем до сессии оставалось не так много времени. Если подумать, эта причина единственная могла объяснять поведение юноши. Но разве это не было унижением собственного достоинства, думал Чу Ваньнин, — пытаться угодить преподавателю такими методами? О том, что ему нравится эта забота, которую никто ещё в отношении него не проявлял, и он привыкает, и как больно будет, когда всё закончится и Мо Жань вернётся обратно к своим друзьям, где и было его место, Чу Ваньнин очень старался не думать. И ещё, Мо Жань начал задавать странные вопросы. Если раньше он вскользь интересовался, как прошла тренировка, зная, что Чу Ваньнин будет заниматься там максимум разминкой, в последнее время всё чаще вопросы сводились к его свободному времени в дороге и в университете, и особенно остро Мо Жань реагировал на упоминания Ши Мэя. Если бы такое случилось один или два раза, он бы не придал этому значения, но вопросы приобретали систематический характер, а ещё сложно было не заметить нервозность, если не откровенную злость, Мо Жаня всякий раз, когда Чу Ваньнин упоминал, что проводил время в обществе Ши Мэя. Чу Ваньнин вспомнил то время, когда их ещё не настигло проклятие. Оттого, что он постоянно бросал невольные взгляды на Мо Жаня, когда тот не видел, от его внимания не укрылось, как часто и мечтательно юноша смотрел в сторону Ши Мэя, как улыбался ему и так и искал, казалось, повод, встать поближе. Пазл складывался идеально. Эта мысль настигла Чу Ваньнина внезапно, когда он рассматривал глубокой ночью потолок комнаты Мо Жаня вместо того, чтобы спать. И тотчас за ней сердце прострелила боль глубокой и какой-то детской обиды. Если Мо Жаню нравился Ши Мэй, значит, ему могли нравиться мужчины. Но сам этот факт ещё ни в коем разе не предполагал, что его мог заинтересовать Чу Ваньнин. Утончённого Ши Мэя издалека можно было принять за девушку — а он, с его уродливым лицом… Это было похоже на искру надежды, которая вспыхнула и тут же погасла. Лучше бы он эту красивую искорку никогда и не видел! Теперь Чу Ваньнин невольно стал ещё и яблоком раздора между Мо Жанем и объектом его влюблённости. Стоило, наверное, не дожидаться, пока Мо Жань прямым текстом попросит сократить его общение с Ши Мэем, и сказать самостоятельно, что тому не стоит переживать на этот счёт, но Чу Ваньнин сильно сомневался, что у него хватит смелости. Нужно было, по крайней мере, пресечь попытки Мо Жаня угодить ему: подобные методы зарабатывания зачётов он находил неприемлемыми. Чу Ваньнин грустно вздохнул и по привычке провёл рукой вдоль волос. Когда они кончились слишком быстро, он вспомнил, в чьём теле сейчас находился. Что за ирония? Если бы не это, у него никогда бы так и не появился шанс стать с Мо Жанем настолько близким. Настолько болезненно и приятно близким. Он взглянул на свои руки, непривычно крупные, скосил глаза на укрытую одеялом фигуру. Единственный шанс прикоснуться к Мо Жаню. Он мог только так… Может статься, если бы ничего этого не случилось, Чу Ваньнин смог бы заморить в зародыше неуместные чувства к своему студенту, но теперь… Кто он после этого? Как ему смотреть в глаза Мо Жаню, если тот о чём-то догадается? Жалкий… Почему не получается держать на привязи собственное сердце, как он привык всю свою жизнь? Чу Ваньнин заснул к рассвету, когда первая робкая полоса светлеющего неба попыталась пробиться через зашторенные окна, но сон не принёс ему облегчения — сделалось только хуже. Вернее, во сне было хорошо. Во сне был Мо Жань. И что-то ещё — видение стёрлось из памяти, как только он открыл глаза, но образ Мо Жаня сохранился отчётливо: тот был в своём настоящем теле. И брал Чу Ваньнина. Мужчина проснулся и с ужасом понял, что бельё между ног намокло. Сгорая от стыда, он зарылся лицом в подушку. Как теперь смотреть ему в глаза?***
Мо Жань опустил в дымящийся паром, от которого распространялся аппетитный запах, вок длинные капустные листья и глянул время на смартфоне. К приходу Чу Ваньнина новое блюдо из его арсенала, носившее поэтичное название «львиные головы», которое, по мнению Мо Жаня, должно было учителю непременно понравиться, как раз поспевало. В ожидании преподавателя юноша успел немного прибраться в квартире, проверить оставленные ему для этой цели расчёты Чу Ваньнина и даже украсить стол специально купленными симпатичными белыми салфеточками и парой свечей. У Мо Жаня появилась возможность проводить больше времени в компании старых друзей, от которых теперь не приходилось скрываться, однако он не то чтобы избегал их общества, но будто неосознанно искал причины, чтобы остаться вместо этого вдвоём с Чу Ваньнином. Сердце попеременно охватывали то трепещущая радость, то тревожащий страх. Конечно, Чу Ваньнин оставался его преподавателем, старшим по возрасту, которого требовалось уважать. И Мо Жань боялся, что учитель никогда не примет его неподобающих чувств, отстранится, окончательно воздвигнет между ними нерушимую стену. Но сдерживать их более не представлялось возможным, Мо Жаню казалось, что все мысли написаны у него на лице, и любой мог беспрепятственно их прочитать. Тело Чу Ваньнина стало едва не священным храмом, Мо Жань дотрагивался перед зеркалом кончиками пальцев до собственного лица и трепетал от мысли, что почти касается его. Но прикоснуться по-настоящему, там, где хотелось больше всего, доставить удовольствие, Мо Жань твёрдо решил только тогда, когда они оба будут самими собой. Когда Чу Ваньнин сам даст согласие. И если признаться у него пока смелости не доставало, удовлетворение и счастье приносила простая забота об учителе. Но слова Чу Ваньнина, взглянувшего на поданый ужин, над которым юноша заботливо трудился последние несколько часов, окатили ушатом ледяной воды его восторженные душевные порывы. — Как прошёл день? Будете ужинать? — Мо Жань на автомате поприветствовал зашедшего в квартиру преподавателя. — Я ел с Ши Мэем после тренировки, — бросил через плечо Чу Ваньнин, согнувшись над столом и записывая на стикере какую-то срочную заметку. — А-аа. С Ши Мэем, значит, — Мо Жань невольно скрипнул зубами. — Опять обсуждали с ним какие-то секреты, в которые меня посвящать необязательно? Чу Ваньнин обернулся. Глаза его выражали холодность и подступавший гнев, за которыми, если присмотреться, пряталась робкая неловкость. Но Мо Жань был слишком расстроен, чтобы присматриваться. — Я… думал, вам должно понравиться это блюдо. — Не нужно больше всё это делать. Я поставлю тебе зачёт курсовой, — заявил преподаватель, рассматривая, очевидно, только что замеченный красиво сервированный стол. — Что?.. Какой зачёт? — Мо Жань, выплывая из собственных мыслей, не мог понять, о чём вообще ведётся речь. — Не думай, что это из-за твоего, кхм, поведения. В последнее время твои знания по моему предмету значительно улучшились, и я имел шанс убедиться, что программу этого семестра ты сейчас знаешь на высший балл. В приоритете для меня остаются знания студентов, поэтому я могу поставить тебе зачёт без зазрения совести. Ты сохранишь стипендию и возможность заниматься спортом, — в конце своей речи Чу Ваньнин всё же опустил взгляд. — Ты же этого хотел. Мо Жань и сам не знал, как так могло получиться, но в последнее время произошло столько куда более значимых событий, что он и думать забыл про тот самый зачёт, из-за которого когда-то так переживал. Какой от этого толк, если он сейчас понятия не имеет, как хотя бы стать собой? Отборочные соревнования, в которых он собирался участвовать, должны были начаться через несколько недель, и даже если он прямо сейчас вернётся в своё тело, ему не светит высоких результатов: за прошедшее время он наверняка успел растерять форму. Но хуже всего было то, что его искренние действия истолковали именно так! — Учитель! Это не имеет никакого отношения к зачёту! Если бы он мне был нужен, я бы сказал вам прямо, а не плёл сеть намёков, — обиженно воскликнул Мо Жань. — Тогда что это всё значит? Зачем ты… Зачем ты это делаешь? — Чу Ваньнин закусил губу и продолжал растерянно смотреть в пол. — Ну уж извините! Не знаю, что вы там себе надумали, пока замечательно проводите время с моими друзьями. У вас до меня какая-то помойка в доме была. Я не привык жить среди бардака и есть плесень из вашего холодильника. — Ясно. Наслаждайся жизнью, — преподаватель встряхнул упавшими на лицо волосами и вышел прочь, покинув квартиру. Мо Жань прикусил язык. Это было обидно и глупо: из его рта вырвались совсем не те слова, которые он собирался сказать. Но разве мог он открывать свои чувства в такой обстановке, посреди глупой ссоры, чем, скорее всего, напугал и оттолкнул бы учителя ещё больше. Нужно было дать понять Чу Ваньнину предельно ясно, чтобы у того не осталось сомнений, какие именно цели преследуют все его действия.