Две небольшие проблемы для Кенни Аккермана

Леви проявлял беспокойство всегда, но Кенни этого просто не замечал. Они жили на четвёртом этаже, приличная высота, и Кенни всегда любил покурить у окна, свысока оглядывая свой старый (не)добрый район. Однажды он высунулся наружу, облокотившись руками о внешнюю стену, чтобы разглядеть получше неизвестно почему залезший сюда кадиллак — вытянутая шикарная тачка подразнивала своим блеском даже оттуда. Леви тогда сидел у двери комнаты, ковыряя старые поломанные часы, но увидев действия Кенни, вдруг замер, сдавленно пискнул и начал бледнеть. Обернувшись, Кенни увидел застывшего восковой фигуркой ребёнка, и да, пересрался он тогда от испугу знатно. Прыжком преодолев чуть ли не всю комнату, он потряс мелкого за плечи, отчего тот встрепенулся и вдруг заревел. Он всё плакал и плакал, размазывая кулаком сопли, и приговаривал, что хочет к маме и больше никогда не будет ничего ей говорить. Кенни не любил чужих слёз — он боялся их, они раздражали его до скрипа зубов. Какого чёрта кто-то плачет, когда он сам такого себе никогда не позволял? Но в этот раз он только крепче сжал челюсть, пытаясь унять судорогу. Он понимал, почему мелкий так испугался. Он был на опознании, потом видел своими глазами то чудовищное пятно под окнами общаги, которое на память о себе оставила Кушель Аккерман. Эдакая жирная точка в конце предложения. Какая-то злая обида горячим набатом запульсировала в голове. — Всё, хватит. Мама не вернётся, Леви, — Кенни силой отодрал его руки от лица, впихивая в них платок, пытался поймать заплаканный взгляд, но не поймав, ладонью обхватил детское лицо и чуть приподнял. — Слышишь? Мы вдвоём теперь, нечего слёзы лить. Утри сопли, а то нос забьётся. Если прекратишь, дам тебе сегодня пульт. Лады? Нихуя это не лады, что я несу? А что я могу ему ещё сказать, блядь. Да, твоя мамка устала с жизнью ебаться и сиганула в окошко, бросив тебя, а теперь давай вместе оплачем эту идиотку. Почему я не был тогда рядом? Почему я не был ещё раньше, чтобы она жизнь не ломала себе? Неприязнь больно кольнула Кенни. Если бы она не рожала, то вместе они бы сделали что-нибудь, чтобы она не закончила так бесславно и глупо. Все мысли вели к тому, что виноват во всём мелкий, что из-за него она довела себя до такого отчаяния. А потом он видел эти печальные знакомые глаза, смотрел, как дрожит губа или непроизвольно сжимаются в кулаки пухлые ручонки; застланная вторая кровать, цветастые сандальки, блестящие глаза плюшевой обезьяны. Складка между бровей, довольные улыбки, наггетсы в форме динозавров, табуретка у раковины, чтобы дотягиваться. Весь его холостяцкий, никакой почти быт уже был пронизан этим ребёнком, который когда-нибудь вырастет в такого же взрослого, но который уже чувствует и думает по тем же принципам, что и сам Кенни. Всё это как будто ударило его под дых, и ему только хотелось его защитить и дать ему всё лучшее, чтобы и сам Леви не попал на привычную для Аккерманов дрянную дорожку. Глаза его были сухи, но губы сжались в тонкую линию. — Переживём, — неумело подставляя руки, Кенни обнял мелкого и уткнул его в своё плечо. Рубашка быстро напиталась детскими соплями, но всхлипы вскоре прекратились. Уснувшего ребёнка Кенни уложил на кровать и весь вечер много курил, задумчиво ковыряя ногтём столешницу. — Кенни, вы не должны ничего от меня скрывать, — Райсс без улыбки склонил голову к плечу, отчего светлые волосы упали ему на лоб. — Я не смогу правильно помочь вам, если не буду знать всей ситуации. Кенни сидел на этом жестком мерзком стуле, упираясь в сидение костлявой немеющей задницей, и нервно болтал ногой, закинутой на другую. Не будь он так сосредоточен, сравнил бы происходящее с полузабытыми вызовами к директору, но тогда он себя вёл не так — он был всего лишь тощим и бедным пацаном из плохой семьи, но смотрел нагло и надменно, злобно ухмылялся каждому упреку. И никогда не молчал так пристыженно. — Мы должны сотрудничать с вами, если хотим, чтобы все было хорошо. Мне кажется, нихуя уже не будет хорошо Кенни встрепенулся, как будто стряхивая с себя наваждение. Не лучшее время, чтобы раскисать, вообще не к месту, но может быть это из-за погоды — он ждал бабье лето, но воздух сегодня был тяжёл и душен, а небо противно пожелтело, как прокуренный бычок. Он посмотрел на мелкого, вяло перебиравшего цветные карандаши с хмурым лицом. Затем расправил плечи, смахнул несуществующие пылинки с колена и понимающе улыбнулся. — Простите, док, нужно было придавать этому большее значение. Мир? Кенни протянул руку Райссу, пристально вглядываясь в его глаза, сегодня отливающие лиловым. Тот уязвимый женственный мужчина, встретивший их в дверях в бабушачьем свитере, здесь был капитаном ситуации, и с этим нужно было считаться. — Мы с вами не ругались, конечно, — но руку он пожал. Ручка у него была мягкая, тёплая, вот только бросались в глаза до крови искусанные ногти. — Что вас беспокоит на этой неделе? Можно ли говорить об улучшениях? Что беспокоит вас самого, а, Райсс? — Много чего беспокоит. Например, нормально ли, что мы вообще не говорим о её смерти? Он не горюет вообще, разве это окей? А ещё он боится теперь высоты, прямо до истерики. — У детей в таком возрасте нет нужных навыков, чтобы осознать смерть, понимаете? Понятие смерти для них расплывчато, как и собственные ощущения. Часто, они осознают свою потерю в полной мере много позже фактического события. Та эмоциональная привязанность, зависимость, которую он испытывал к матери, должна быть перенаправлена на другого человека, потому что иначе ребёнок будет оторван от понятий привязанности в принципе, об отношениях между людьми, — Райсс, объясняя всё это, медленно мотал кистями, провожая их задумчивым взглядом. — Ощущение утраты ребёнка это отражение вашего ощущения утраты, и пока вы сами не показываете скорбь, не поднимаете эту тему, он тоже будет молчать. Я не говорю, что это плохо, Кенни, и не требую в этом случае делать что-то против себя, но я озвучиваю факты. Ему нужен будет близкий человек рядом, когда он начнёт в полной мере осознавать свою потерю. Кенни задумчиво смотрел за Леви, развлекающим себя башнями из кубиков. Мелкий, почувствовав что напряжение между взрослыми так и не перейдёт в конфликт, заметно расслабился. Отражение вашего ощущения, хм. Они не успели толком сблизиться, а он уже, кажется, полюбил этого мелкого засранца. На свою беду, Кенни привязывался быстро, как бездомный пёс. — А что делать со страхом высоты? Мы всё-таки не у земли живём, нельзя же так постоянно. — Расскажите подробнее. Кенни рассказал про ту ситуацию, заметив, что стоило Ури не говорить, как само его лицо приобретало внимательное и внемлющее выражение, от которого волей-неволей развязывался язык и говорить было удобно, почти комфортно. Возможно, именно эта черта отличала психологов, Кенни не знал, впервые к такому специалисту ходил, да и то из-за мелкого, а не из-за себя. Уж свои проблемы и скелеты в шкафу ему лучше разгребать самому. — Вы можете продемонстрировать? — К окну подойти, что ли? — Да. Закралась мысль, что Райсс жаждет зрелища, но Кенни её отогнал. Прежде всего, он специалист, но и мнение о нем как о человеке складывалось такое, что Ури виделся ему каким-то невозможно добрым или даже наивным, чтобы воспринимать такую мысль всерьёз. Наверное, такие парни как Райсс даже муху попытаются прогнать, а не пришлёпнуть; короче, он заслуживал доверия. Кенни не без удовольствия встал, разминая затёкшие ноги, и медленно подошёл к окну. Небо совсем испортилось, как пить дать будет дождь. Кенни прислонился копчиком о подоконник, наблюдая за мелким — Леви не спускал с дядьки глаз, но не плакал и не впадал в тот жуткий ступор. — Леви, ты не мог бы посмотреть, есть ли во дворе красная машина или нет? Леви шустро встал и подошёл вплотную к окну, неожиданно крепко вцепившись Кенни в руку, без страха выглянул наружу, и помотал головой. — Есть зелёная и две синих, мистер Райсс, а так всё, — оттолкнув Кенни от подоконника и встав между окном и ним, Леви стал спокойнее. Ага, взял ситуацию под контроль вот и расслабился. Неплохо он так переживает за меня, вон как вцепился. Даже приятно, я уж думал он меня ни в грош не ставит. — Спасибо, Леви. Кенни, можете сесть обратно, — Райсс дождался, пока Аккерманы вернутся на свои места, и задумчиво кивнул каким-то своим мыслям. От пасмурной погоды за окном в комнате тоже помрачнело, и глаза у него засверкали особенно лилово. Красивые, пришло на ум Кенни и так же быстро было отогнано прочь. Это было совсем не к месту. — Сомневаюсь, что дело в боязни высоты, Кенни. Я считаю, Леви переживает болезненный опыт, связанный со смертью матери. Как лечение, предлагаю начать с экспозиционной терапии. Кенни красноречиво выгнул брови с такого слова. Лишь бы было не так дорого. — Ну простой демонстрации, как сейчас. Нужно показывать, что в этом нет ничего плохого и события не должны повторяться, даже если он видит какие-то совпадения. — Так уже понятнее, док, — Райсс виновато улыбнулся Кенни, как будто извиняясь за все свои сложные словечки. Оставшееся время Ури посвятил каким-то тестам, позволил мелкому порисовать и долго расшифровывал детские каракули, впрочем, не сказав ничего особо страшного. Наверное, на такой ноте было бы прекрасно расстаться — выплеснувшийся Леви, чуть более успокоенный Кенни и наставляющий их на путь истинный Райсс, но блядская погода внесла свои коррективы. Гроза прогремела, бледно и незаметно ударила молния, а спустя пару мгновений по окну застучали тяжёлые крупные капли. Кенни хмуро посмотрел в окно, на часы — как на зло, сеанс подходил к концу, а он не взял даже ветровки, так и ходил в рубашке. Не говоря уже о мелком, который, хотя и натянул кроссовки, одет был совсем не по погоде. — Спасибо за сеанс, Ури, — Кенни с кислой мордой убрал бумажник обратно в карман и уже подозвал мелкого уходить, думая переждать под козырьком и хотя бы покурить. — Такси уже приехало? — А должно было? — Кенни вышел в просторную прихожую. — В смысле? А как вы доберётесь до дома? — На автобусе, — Леви уже присел, натягивая левый кроссовок, когда Райсс вышел следом и всплеснул руками. — Кенни, вы не видели погоду за окном? Вызывайте такси. Вы промокнете, не успев добежать до остановки, — Ури скрестил руки на груди, эдакая строгая мамочка, не хватает только «шапка где?». — Пожалейте себя. — Не сахарные, не растаем. Кенни потянулся за ложкой, чтобы втиснуться в туфли и поскорее свалить, когда Райсс перехватил его запястье, ударив Кенни током. И ладно бы, если дело было только в разряде, но сам факт телесного контакта загнал его в ступор. Кенни не любил несанкционированное вторжение в личное пространство (хотя сам обожал нарушать его другим), до зубного скрежета не переносил такое дерьмо. Ури так и не отпускал его руки, вцепившись своей птичьей лапкой; Кенни опустил на него неприятно удивлённый взгляд, впервые оказавшись настолько близко, чтобы разглядеть каждое желтоватое пятнышко на светлой радужке. С лиловым отливом. — Хотя бы переждите, пока дождь не ослабеет, — выдержав взгляд Кенни, Ури так и держал его за запястье. Что творишь, коротышка? Я ведь дёрну рукой, улетишь на Марс. Твоё счастье, что ты мне не не нравишься. Ситуация пиздец, пора заканчивать. И откуда столько силы в такой ручке, вцепился как клещ. Молчание затягивалось до напряжения. — Мы бы с радостью ещё с вами посидели, но мы торопимся ещё кое-куда, — Кенни чуть потянул на себя руку, и Ури мгновенно её выпустил, как будто запоздало понял неуместность своего жеста. — Спасибо за сеанс, мистер Райсс. — Пока, мистер Ури, — Леви махнул рукой, другой неумело пытаясь открыть чужой замок. Кенни склонился над туфлями, проигнорировав чёртову ложку, и как мог помогал себе пальцами, проклиная всё на свете, а особенно этого назойливого доктора, некстати замаячившего жопой перед глазами. Ури подошёл помочь открыть дверь, а перед Кенни предстал довольно-таки пикантный вид. Двигаясь, Райсс покачивал бёдрами туда-сюда, совсем как баба, а вкупе со стрижкой Кенни бы точно перепутал Райсса с дамочкой, если бы увидел его сзади где-нибудь. Не плохо выглядеть так для мужика. Блядь, о чём ты там думаешь? Иисусе, я себе все пальцы выверну, пока влезу в эту обувь, а всё из-за тебя, Райсс! Конечно, Кенни их не вывернул. Скомканно попрощавшись и подталкивая мелкого, он выскочил в подъезд, чувствуя провожающий взгляд необыкновенных глаз. Он захлопнул большую кованую дверь подъезда, с удовольствием закурил и немного расслабился. Мутные лужи раздулись, пузырились: дед всегда говорил, что это к долгому дождю. Прохлада после липкой духоты, запах взбитой пыли, ритмичный бой крупных капель — как бы ни была уютна и тепла квартира Ури, Кенни здесь было раз в десять комфортнее. — А куда мы торопимся? — Леви распустил рукава своей рубашонки и они болтались теперь не застёгнутые, как какое-нибудь японское кимоно. — Никуда, мелкий. Дай-ка застегну, — он склонился, щелчком отбрасывая окурок в лужи, расправился с мелкими пуговичками, избегая взгляда Леви. — Я вру иногда, но тебе лучше так не делать. Видишь, куда это приводит? — Под дождь? — Ага. Давай на руки лезь, добежим до остановки, — он подхватил Леви под зад, встал и поудобнее перехватил руками; мелкий обнял его за шею. Ребёнок оказался даже легче, чем он представлял, но ощущения все равно были странные. Они добежали до остановки за пару минут, но даже так оба промокли до трусов, неприятно прилипших к жопе, а Кенни был вдобавок зол, что по дороге угодил ногой в глубокую лужу и спиной чувствовал, что Райсс смотрит на их злоключения с окна. Ещё злее он стал, когда пришлось ютиться под навесом с кучей людей, ехать в грязном от следов ног, мрачном автобусе. Но ничто сегодня не раздражало его так, как то, что он всё время возвращался мыслями к Ури Райссу и его глазам.