Две небольшие проблемы для Кенни Аккермана

— Траут, прикрой меня перед шефом, если завалится. Я пораньше уйду. Мне надо сгонять за документами. Опека и всё такое. Траут понимающе кивнула. Тот факт, что Кенни Аккерман неожиданно обзавелся спиногрызом, уже не был секретом на производстве. Ведь он запрашивал у шефа характеристику с места работы, шеф сболтнул туда, новость как опилки пролетелась по всем цехам. В столовке его трепали за плечи и называли папашей. Впрочем, даже с толикой уважения. Было бы за что меня, такого гандона, уважать. Попойка закончилась бесславно, даже катастрофически бесславно. Конечно, он напился до потери памяти, по-другому не умел. Паршивый мозг, как в наказание, несколько воспоминаний сохранил и прокручивал их постоянно. Как в детстве — представишь монстра на шкафу и уже мысленно не можешь оторвать себя от этой фантазии, пока жопа не покроется холодным потом. А потом спишь с включенным светом. Но тут все было намного хуже. Хуже было оттого, что у его «вечеринки» оказались последствия. И ему было стыдно. Кенни не было стыдно даже тогда, когда он нассал в баре на бильярдный стол не снимая трусов, потому что не нашел туалет; не было стыдно, когда соседка на весь подъезд кричала о том, что он голый ночью тарабанил ей в дверь и просил занять соль и масло. И это не считая миллиона случаев, когда ему показывали видео, где он блюет под столб, или когда он лез в драки, чтобы потом сидеть с разбитой мордой и пить с человеком, которому только что мял почки; или даже когда вспоминали его неосторожные слова, пытаясь призвать к извинениям. Для Кенни не было последствий, потому что он их не видел. А тут было ужасно стыдно и перед Леви, и перед Райссом. Боже, оставалось надеяться, что он не сильно все испортил. Ему было страшно, что таким трудом выстроенные отношения с племянником теперь рухнули до той же отметки, с которой начались. Леви не хотел с ним разговаривать, хотя послушно ел дядькину еду и даже держал его за руку, когда они переходили дорогу. Будто наказывал молчанием и презирающей мордой. Такой мелкий, а уже манипулятор. Впрочем, Кенни тоже было на что обижаться, хотя это и означало быть наравне с пятилеткой. Зачем нужно было впускать Ури в дом? Ну подумаешь, нажрался, полежал бы, похихикал, а потом уснул бы под столом и проснулся на следующий день как ни в чем не бывало. Кенни смутно помнил, как Райсс под руку тащил его по коридору, накрывал одеялом. Самое ужасное, что Кенни помнил, что говорил что-то, но совершенно не помнил что. А потом шутливо предложил Ури держать его за ручку и рассказывать сказки. Выполнил ли он вторую просьбу или нет Кенни уже не помнил, но вот мягкую ручку Райсса точно запомнил. Боже, какой кошмар. Какой ужасный кошмар. Почему я всегда вляпываюсь в такое дерьмо, ебаный сыр. Хотя я сам виноват. Не хер было напиваться. Ну конечно, хотел забыть про одну неловкость, напоролся на настоящий позор. И все из-за Ури. Может пришибить его и дело с концом? Хотя меня никогда никто не держал за руку перед сном. Наверное, так себя чувствуют ебучие счастливые детки. Кенни скомкал рабочую форму и запихал поглубже в шкаф. Конечно, он наврал Траут. С опекой больше нечего было делать, только ждать решения, потому что все возможные документы он уже давно сдал. Впрочем, отказа он не ждал — государственные органы работают через пень-колоду и этой бюрократической машине куда легче скидывать детей на родственников, чем выделять еще хоть копейку на лишний рот в детском доме. Впрочем, эта отговорка была неплохая. Нельзя же сказать, что он просто бежит на встречу с возможными извинениями к какому-то мужику. Следует подметить, что мужик сильно смахивает на бабу. Кенни посмотрел на время. Его как раз хватит для того, чтобы добежать до парка, куда Райсс назначил встречу. Кенни молчал четыре дня, как молчал и Ури (как и молчал Леви впридачу), пока не решил покончить со всем этим делом и всё разъяснить. Начиркал смс и надеялся на лучшее. Райсс ответил почти сразу и предложил встретиться, чтобы обсудить все. Ни пуха, ни пера мне. Я спрошу, что да как, выскажусь и мне станет легче. Может даже извинюсь за беспокойство. А потом позвоню Грише и назначу ему стрелку и башку ему проломлю. Больше никто не мог дать моего адреса этой коротышке. Это какой-то ебучий сговор, чтобы мне стало херовее. Ебаные доктора. Небо наконец по-настоящему прояснилось и светило солнце, листва уже вся пожелтела. Какое уныние. Кенни стрельнул окурок в кусты и прочистил горло. И где найти этого Райсса? Парк большой, а он же ведь совсем крошка. Какая удачная шутка, жаль нельзя её никому повторить. Он заглянул в телефон — на шесть минут позже оговоренного времени. И с какой стати Кенни такой не пунктуальный? Как бы там ни было, звонить он ни за что не станет, и без того неловкостей полный рот. Кенни еще раз закурил, неспешно идя по дорожке. Вот молодая парочка на скамейке, старичок с невероятно уродливой собачкой, мимо прошел мужик, громко болтая по телефону. В стороне от дорожки маленький пруд и слышно гогот уток. Кто-то кидает им хлеб, кто-то в знакомом уродливом пальто. Кенни скривил лицо и неуверенно сошел с дорожки на пожухлую траву. А может послать все к черту? Развернуться, забрать Леви и вернуться домой? А потом заблокировать Райсса и Гришу впридачу и больше никогда не вспоминать об этих нескольких неделях, когда Аккерманы зашкварились и решили сходить к мозгоправу? Брось, Кенни, ты взрослый мужик. Ну-ка. — Здрасьте, — Кенни встал слева и щелчком отправил окурок в воду. Какая-то незадачливая утка приняла его за кусок хлеба, но быстро об этом пожалела. Райсс оглянулся, сверкнул глазами и в первый раз Кенни увидел какое-то осуждение. Значит, мистер Райсс умеет испытывать негативные эмоции. Но утку стало жалко. — Мне казалось, мы с вами уже перешли на ты, — осуждение даже в голосе. Кенни изогнул губы в удивлении. Походу, он действительно очень сильно накосячил, если мать Тереза-Райсс так рассержена. В руках Ури мял кусочек хлеба. Сука, да хватить думать про то, как он тебя укладывал спать! Молчание затянулось. — Послушайте, мне, — Кенни хотелось было сказать «жаль», но подступившая к горлу гордость ему не позволила. Да, ему было чертовски стыдно, немного неловко, но он не знал, действительно ли ему жаль. — Мне не хотелось бы, чтобы вы все это видели и слышали. И я помню, что здорово нагрубил. Все-таки, я был в сопли. — Это не оправдание, — Ури методично разорвал оставшийся хлеб на мелкие куски и, избавившись от отвлекающего элемента, развернулся к Кенни лицом. На солнце глаза у него были почти кристально голубые. — Вы представляете, каково мне было? Сначала эта глупая ситуация, вы не приходите, а потом я слышу вас пьяного до помутненного рассудка. И Леви говорит мне в трубку, что боится вас. Вы представляете, каково мне было? Под конец Райсс повысил голос и глаза у него начали блестеть. Кенни был сбит с толку такой резкой реакцией и молча стоял, спрятав руки в карманы пальто. Леви боится меня. — Мне было страшно за ребенка. Я боялся, что не успею. — Не успеете куда? Думали, я с ним что-то сделаю? Ах, ну да, я же ебучий рабочий класс, я пизжу детей на завтрак и насилую на ужин, так? — теперь-то понятно. А он уж было подумал, что Райссу стало вдруг не насрать и на него, по-человечески не насрать. — Я совершенно не это имел ввиду, — Райсс отвел взгляд. Хотелось схватить его за плечи и хорошенько встряхнуть от злости. — Да я уже понял, что именно это и имели ввиду, не надо сейчас. Вы вроде психолог, а судите по обложке, — Кенни сам не понял, насколько это связано, но теперь хотелось поддеть его, задеть хоть чем-то, что он знал о нем. — Вы бы и метра не прошли в моей шкуре. На этой ноте было бы здорово развернуться и свалить, но он почему-то продолжал смотреть на Райсса и ждать хоть какой-то реакции. — Мне очень жаль, что у вас все так сложилось в жизни, но это и моего опыта не обесценивает. Я боялся, что вы наделаете глупостей. Не только с Леви, но и с собой. Кенни презрительно плюнул в камыши. Черта с два эта гармошка теперь сработает. — Ну да, а представляете, пришли бы как раз в момент, когда я бы за ногу мелкого держал над окном. Вот бы о вас в газете написали. «Детский психолог предотвратил жестокое убийство, негодяй наказан». От клиентов отбоя бы не было. — Да прекратите! — Райсс вскрикнул и даже топнул ногой. Сейчас бы отправить его в прудик охлаждаться, да только заявления не миновать. При том, что пара зевак уже смакуют их конфликт издалека. — Я хочу помочь вам разобраться с собой, прожить это всё и жить дальше с чистой головой, быть рядом с этим ребенком, который очень в этом нуждается. Я понимаю, что у вас было тяжелое детство, но… — Что вы знаете о моем детстве, Райсс? — Только то, что вы сами мне тогда рассказали, Кенни, — это была победа, это была настоящая победа Ури. Его козырь, где он прекрасно знал и помнил, что произошло в тот день, а Кенни совершенно нет. Внутри похолодело от предчувствия. Сейчас будет очень стыдно. — Я услышал все от вас и я понял, что не ошибся, когда подумал, что у вас есть глубоко похороненные травмы. И что вы хотите от них избавиться, но не можете. — Это уже смешно, — Кенни нервно рассмеялся. Пошла вся эта заумная психологическая хрень. Ну-ка, послушаем, что у него еще есть. — Как из какого-то пьяного бреда вы вдруг поняли, чего я хочу? Может, я хочу миллион долларов и пивной фонтан. Ури резко подался к нему лицом, и Кенни решил, что тот хочет ударить его лбом. Неожиданная развязка для разговора, но взять его неожиданностью точно не получится. Потанцуем. Ударь и я как ебучая неваляшка дам обратно и разъебу тебе ебучку. Он не ударил. Ловким движением обхватил за шею и притянул. Опуская голову, Кенни уже знал, что это не боевой прием, но ничего не сделал. А потом Аккерман почувствовал сухие губы на своих губах. Это продолжалось не более секунды, совершенно невинное касание без напора, намёков и языка. Он даже не успел ничего толком сделать, как Райсс уже подался назад. Выглядел он нечитаемо. — В тот день вы сказали, что хотите этого. А потом Райсс развернулся и ушел, больше ничего не сказав. Кенни так и стоял, руки в карманах, и смотрел ему вслед. Да, его все-таки можно взять неожиданностью. Когда Ури вышел на дорожку, Кенни даже не придумал ничего крикнуть вслед. Зеваки, наблюдавшие за их ссорой, улыбались, вполне довольные такой развязкой. — Это цирк вам чтоли, блядь? Валите, пока пизды не дали! — Кенни помахал кулаком в их сторону и быстро развернулся. Он шел прямо по траве и никак не мог зажечь сигарету на ходу, плохо слушались руки. Пешком дошел до детского сада Леви, не думая ни о чем, кроме прелой листвы под ногами. С мелким они доехали молча, а дома Кенни вдруг обнял Леви и попросил прощения. Просил больше его не бояться, потому что он никогда ему ничего не сделает. Сказал, что он бы никогда не хотел, чтобы Леви знал каково ему было. Они действительно помирились и мелкий болтал весь вечер без умолку, рассказывая о том, что они собирали листья во дворе для подделки, о том, что он видел большого жирного кота и о прочих мелочах, которыми хотел поделиться с дядей за эти дни. Уже уложив Леви в кровать, Кенни поставил стул рядом и держал его за руку, пока тот не уснул. Когда это случилось, Кенни откинулся на спинку и коснулся губ подушечкой большого пальца. И чего я хочу?