Собрание с утра приносит головную боль. Зудящую и колющую, от которой не отмахнуться. Малене не удается это сделать, не удается промолчать на заверения старшей медсестры, что проклятые элдийцы не заслуживают и гроша на лечение.
— Пусть умирают. Мир очистят, раз слабы, — выплевывает женщина, щуря строгие узкие глаза.
— Госпожа Пирстон, мы вас услышали, — с мягкой улыбкой уверяет главный врач, снимая круглые очки в роговой оправе. — Но нам не хватает средств на элементарные лекарства. Не говоря уже о серьезных инструментах…
— Мы и так трудимся не покладая рук, господин Уилльям, — с презрением бросает Пирстон, получая кивки от коллег. — Мы трудимся на благо Марлии и не обязаны спасать тех, кто спасенным быть не хочет.
Малена еще молчит. Сжимает в руках маленький томик, потрепанный, с пожелтевшими страницами и рисунками на полях. У нее голова кругом идет от ненависти людей к своему народу. Кровь в ней кипит резко, еще не остуженная годами презрения. Потому она прекращает молчать и задает вопрос тихо-тихо, зная ответ.
— Что вы сказали, Малена? — госпожа Пирстон тут же оборачивается, щурится и будто раздувается в размерах.
— Я задала вопрос, — прочищает горло Малена, вцепляясь пальцами в обложку. — Кто может судить, хочет ли человек быть спасенным, если сам он не говорит?
Пирстон фыркает. Громко и с презрением, на ее лице будто пятна складываются в буквы.
П р е д а т е л ь.
Малена читает их с небольшим трепещущим удовольствием.
— Порой мне кажется, что ваш дед и отец убиты не напрасно, — довольно тянет Пирстон.
Малена благодарно улыбается. Растягивает губы и сужает глаза, выпрямляет спину и слегка кивает. Конечно, не напрасно. Не за пустые идеи.
— Довольно, — успевает вставить доктор Уилльям прежде женщин. — По работе мне все ясно. Пожалуйста, не расходуете бинты впустую.
Госпожа Пирстон покорно кивает. Оправляет юбку, встает первой и выходит тоже первой. Следом ступают остальные медсестры, вереницей покидая просторной душный кабинет.
Малена не торопится уходить. Доктор Уилльям привычно протирает очки, смотрит с легким укором и вздыхает.
— В детстве ты меньше говорила, — напоминает он медсестре и взгляд его становится мечтательным, приятно пустым.
— Вообще не говорила, — поправляет Малена, все-таки поднимаясь на ноги. — Кого вы хотите попросить о помощи?
— Напишу им еще одно письмо.
— Знаете ведь, что они их выбрасывают, даже не читая.
Договорить никто не дает. Удар по столу кулаком, строгий взгляд и тишина, мешающая им, резко ставит все на свои места. Малена сдувается, горбится, вцепляясь по-новой в книгу.
— Больше никогда,
слышишь? Не поднимай эту тему на людях, — змеей шипит мужчина, и щеки его стремительно бледнеют от злости. — Закончишь как твоя семья. Знаешь ведь, на тебе и так клеймо, а ты все лезешь и лезешь, словно жизнь ничего не значит.
И медсестра снова извиняется. Привычно напускает виноватое выражение лица перед опекуном и дует губы, строит из себя того подростка, что задохнулся в ней много лет назад.
Выходит в темный коридор, прикладываясь лбом о первую же прохладную стену. Кирпич чуть царапает кожу, но привычно и прохладно, за что тут же становится прощенным. Прощать Малена умела.
Забывать не получалось.
Ступает она тихо, идет за тележкой с препаратами, но не доходит до процедурной. Госпожа Пирстон сверлит ее строгими серыми глазами, поджимает губы и каждый ее вдох в пустоте коридора кажется тяжким, хриплым.
Она делает пару шагов к девчонке, заносит руку над головой почти для идеальной оплеухи. Малена не уворачивается и даже не моргает, когда видит, как замахивается женщина напротив.
Вместо увесистой пощечины — теплые объятия. Пирстон тяжко выдыхает куда-то ей в плечо, треплет темную макушку и непомерно тяжело дышит.
— Улучшений нет? — интересуется Малена, не обнимая женщину в ответ.
— Весь этот розыгрыш, — Пирстон не договаривает, заходится кашлем.
Ее идеально-белый платок окрашивается алыми каплями. Малена отводит взор, жалость проскальзывает в ней тугой ниткой и тут же обрывается. За жалость Пирстон ей точно оплеуху даст.
— Вы ведь знаете, что Уилльям начнет действовать только таким методом.
— Думаешь, ему нравится смотреть на это? — хмурится Пирстон, утирая уголок рта.
— Смотреть на смерти своих больных или на наши склоки? — Малена улыбается устало, прикрывает глаза. — Он любит наблюдать за спорами, за конфликтами. Они его интересуют, хотя сам не ввязывается.
— Мужчин тяжело понять, — со знанием дела изрекает старшая медсестра, тут же вспоминая об обязанностях.
Малена снова толкает тяжелую тележку по тем же коридорам. Вчера скончалась первая койка, не выдержал боли и отсутствия морфия. Сегодня в ее блоке относительно тихо.
Обычно в приподнятом настроении Харрис свалился с температурой. Не сбить, не убить. Малена смотрит на мужчину холодно, когда перематывает спину всего лишь в один слой бинта. Фыркает на неуместную шутку про мертвеца и отворачивается к Крюгеру.
Молчалив, как и остальные пару дней, терпелив и чертовски неразговорчив. Малена умело подталкивала на беседы, спрашивала о службе, погоде, привычках, но в ответ тишина и пустой погасший взгляд.
Сегодня тактика другая. После процедур она протягивает мужчине книгу, что все утро продержала в руках.
— Бери.
Голос у Малены ровный, доброжелательный, глубокий. Такой же и взгляд, она ведь ждет чего-то. Возможно понимания, осознания, принятия, признания.
Крюгер вчитывается в обложку немного округленными от удивления глазами. Малене он напоминает ребенка, что неприятно режет руки и нос. Сколько ему лет? Кто он вообще такой? Парень с амнезией или просто слишком умный парень?
— Это не подарок. Книга дорога моему сердцу, а я заметила, что вы так и ни с кем не общались. Вот, подумалось, что скоротать время за чтением куда приятнее, чем разглядывать одну и ту же стену, — с улыбкой, как ребенку, разжевывает медсестра.
Хочет еще что-то сказать, но останавливает себя. Толкает тележку к следующей койке, правда, оборачивается. Сталкивается снова взглядом с Крюгером, удивляясь, насколько у людей может быть неприятный взгляд.
И говорящая фамилия.
***
Минутка перекура завершается скупым кашлем. Одиночным, нелепым, по-детски хмурым. Малена игнорирует это третий день, и третий день подсаживается к Крюгеру на скамью, чтобы закурить и услышать хоть что-то человеческое. Кашель — это ведь так просто.
Она наблюдает за ним украдкой. А он действительно читает: падает в пучину сюжета взглядом, изредка постукивая указательным пальцем по краю страницы.
— Хорошая книга, спасибо, — Крюгер заговаривает первым, когда Малена тушит сигарету.
Она даже вздрагивает от неожиданности. Но тут же берет себя в руки и успокаивается, улыбается приятно и вежливо, чуть кивая головой.
— Поищу еще что-нибудь. Вдруг вспомните… — Малена замолкает, невольно прикусывая язык.
Не вспомнит. Этот Крюгер юн совсем, возможно, он просто однофамилец. Правильно ведь сказал лишь раз: обычная фамилия для элдийца. А Малена реагирует, как истеричка, видя везде подвох и провокации. Но с этим Крюгером будто что-то не так.
Малена видит его лицо и не видит одновременно. Оно завешено темными волосами, скрыто в тени крыши, носит одно и то же выражение. Что-то не дает покоя, что-то…
— Спасибо вам, — кивает Крюгер, и девушка моргает, переставая вгрызаться взглядом в худое лицо. — Я могу задать вопрос?
Слышно, как поет птичка на дереве. Малена на секунду отрывается на эту трель, находит маленькую пернатую певицу и кивает, готовясь к прямому выстрелу в голову.
— В книге есть рисунки, — Крюгер листает пару страниц назад, указывая на один, в верхнем левом углу. — Это… люди?
Он хмурится, маска безучастности трескается и Малена отчетливо видит перед собой просто человека. Солдата, мужчину, молодого мужчину, которому просто не повезло.
А она прикопалась из-за фамилии, которая, возможно, даже не его.
— В детстве я любила рисовать. Так, по моему скромному мнению, выглядят титаны.
Крюгер поднимает пустой взгляд, смотрит секунду с лишним и опускает обратно. Захлопывает книгу, снова начиная разглядывать стену и вводя в неловкость медсестру.
— Вы хорошо рисуете, — спустя долгую минуту, словно вспомнив, откликается монотонно Крюгер.
— За такие рисунки меня могут расстрелять, — с усмешкой выдает Малена, всю эту минуту разглядывая мужчину.
— Я не покажу их никому, — кажется, обещает пациент, снова открывая книгу и скользя взглядом по строчкам.
Малена оставляет его одного, направляясь в корпус. Не чувствует тяжелого обреченного взгляда на своих волосах и плечах и беззаботно улыбается громкому пациенту, который потерял свою маму и разум.
***
Эрен Йегер вздыхает коротко. Переворачивает страницу, разглядывает рисунки с виду обычные, немного детские, наивные.
Он не хочет этого делать. Не хочет марать руки кровью невинной девушки, мирного жителя, который, почему-то вдруг начал проявлять интерес к его персоне. Была договоренность, и он ее придерживается.
Медсестра Малена работает в эту смену до одиннадцати ночи. Эрен Йегер захлопывает книгу, твердо решая для себя, что до полуночи эта женщина не доживет.
