О дивный старый мир

Глухой звук удара мяча о землю. Тот пружинит и снова оказывается в руках. Затем еще раз на земле. Затем опять на руках. Девочка не смеется, уныло перебрасывает его опять на землю, опять в руки. Краем глаза смотрит в темное окно собственного дома. Пуст бесповоротно. Она прибавляет к игре шаг. Теперь это как шаг-земля-рука-шаг, точный алгоритм без права на ошибку. Ее это затягивает, полностью заставляет провалиться в процесс, даже за дыханием следить. Земля уходит после сильного толчка в плечо. Не больно, совсем нет, но вот она лежит на дороге вместо мяча, а сама игрушка укатывается все дальше и дальше, путаясь под ногами других людей. — Жива? — над ней раздается звонкий юношеский голос. В свете послеобеденного солнца волосы юноши светятся золотом. Красиво так, драгоценно. И серый цвет глаз, такой же серый, как небо с тучами над их головами, вглядываются с испугом и беспокойством. Странно так, будто бы не все равно. — Не ушиблась? — он продолжает спрашивать, поднимая девчушку на ноги. Отряхивает простенькое платье и быстро осматривает руки и ноги. Врезался в ребенка сильно, аж страшно стало. Но вот она, малышка с большими темными глазами, глядит так, что ему крайне неловко. — Говорить можешь? — щурит серые глаза юноша, надеясь, что у ребенка нет сотрясения. — Я мяч уронила, — коротко изрекает она, и глаза вдруг до краев наполняются слезами. Ей обидно за мяч, заругают. В приходящей от приемного отца боли девочка не видит смысла. Он говорит, что наказывать непослушных детей — нормально. Она уверена, что непослушными могут быть только взрослые. — Так, стой тут, — открывает рот юноша, выпрямляется в свой высокий рост и скользит взглядом серых глаз по дороге. Девочка любуется им. Вот бы и у нее был такой вот старший брат, который бы защищал ее ото всех. Даже от отца. У знакомой девочки во дворе старший брат есть, но он не носит белую форму, и метка на его руке такая же, как и у нее. А вот у этого юноши с серыми глазами другая. И он весь такой другой. — Держи, — он протягивает мяч, вглядывается беспокойно в ее разбитое колено и цыкает языком. — Далеко живешь? — Нет, — она только сейчас замечает зудящее шипение на коленке. — Я дойду. Юноша кивает светлой головой, встает, беспокойно кидает взгляд вперед, затем назад, поджимая губы. Девочке так нравится наблюдать за ним. Она ведь понимает прекрасно, что он, скорее всего, тот самый элдийский солдат, еще кадет, наверно, один из избранных. — Спасибо вам, — она вдруг кланяется низко-низко, из-за чего две длинных тугих косы касаются пыльной земли. — Не беспокойтесь. Она хорошо воспитана. Она знает, когда нужно улыбнуться, прикрывая глаза то ли из-за режущего солнца, то ли из-за незнакомого кадета. Уже хочет убежать, но юноша вдруг снова опускается на корточки, поправляет повязку на ее руке, что чуть съехала вниз, и поднимает взгляд на ее лицо. — Будь осторожна, хорошо? — он даже хмурится, когда вопрос задает. — Хорошо, — радостно откликается девочка, улыбаясь широко-широко. — И вы тоже, хорошо? Юноша чуть удивлен. Кивает покорно, и на молодом лице играет приятная улыбка. — Хорошо. Девочка убегает быстрее, чем юноша успевает узнать, как ее зовут. Отмечает для себя, что некоторые дети Элдии все-таки хорошие. Проходит много-много лет, прежде чем девочка видеться с солнечным кадетом снова. Выходит это случайно, совершенно ужасно. В кабинете названого отца, поздно ночью, в гулкой тишине. Она узнает его спустя долгих три секунды. Образ того юноши слишком отпечатывается в памяти. Наверно, одно из первых детских воспоминаний. Наверно, лучше бы он и оставался первой красочной картинкой в детском альбоме. — Это Зик Йегер, — доносится приглушенный третий голос. — А я это моя приемная дочь, Малена. Собирается стать доктором. Девочка кивает. Ей больше лет, ее внешность теперь совсем другая, еще не сформировавшаяся полностью, как и личность, как и желания, стремления, идеалы. — Хороший выбор, мисс Уилльям, — небрежно хвалит ее мужчина. — Я немного приучаю ее к этому ремеслу, — как-то заискивающе улыбается доктор, подзывая девочку к себе. — Итак, господин Йегер, вы просите сильные препараты. Некоторые могут вызвать галлюцинации и… — Я не прошу, доктор Уилльям, впереди предстоит долгий путь. Мне надо спать. — Ну не вечным же сном, — неловко смеется доктор, но замолкает под взглядом солдата. — Малена, принеси эти препараты. Малена кивает. Она знает, где их достать, берет листок из трясущихся рук и чеканит каждый шаг до выхода. Набирает все необходимое, отмечая, что этого достаточно для чертового круиза в половину земного шара. Возвращается, прерывая разговор взрослых, ставит корзинку на стол с глухим стуком и почему-то сердится на солнечного кадета так сильно, что даже кулаки сжимает. Кадет, теперь же солдат, смотрит на нее сквозь очки своими пасмурными серыми глазами, из-за которых очень хочется плакать. — Все необходимое для путешествия на Парадиз готово, — заверяет доктор, проверяя содержимое. — Не увлекайтесь. Уилльям даже замолкает. Малена слышит, как негодует он, Зик Йегер и маленькая девочка в ее душе. Выдержать прямой и долгий взгляд солдата она не может, уходит быстро, слыша окрик отца и сыплющиеся извинения за ее поведение. На улице моросит, капли бьют об козырек, кое-где уже прохудившийся. Малена обхватывает себя руками и думает, что вся жизнь, что все в ней такое ненастоящее. От детских надежд о том, что однажды она снова встретит солнечного кадета до этого дождя, которого никто сегодня не ждал. Дождь трещит и не слышно ни шагов, ни чирканье спичек. Только легкий аромат душных сигарет и вдруг возродившаяся тишина, потому что ливень неожиданно заканчивается. Малена поворачивает голову, тут же сжимает свои плечи крепче и смотрит вперед, на последние редкие капли с неба. Зик Йегер спокойно докуривает, сжимая в руках небольшой холщовый пакет. Малена тоже не уходит, не будет отступать от хотя бы возможности вернуться в солнечные и пасмурные детские дни. Потому стоит, гордо выпрямив спину, пусть и подбородок трясется, а голос ломается и хочет пробиться наружу, напомнить о чем-то, закричать вдруг. И даже когда она слышит звонкие от мужского каблука шаги, продолжает хоронить голос в себе. Солнечный кадет проходит мимо, рассыпаясь в ее памяти на мелкие золотистые обрывки. Пусть будет так, даже лучше, если что-то золотое сохранится в памяти глубоко-глубоко. — Не падай по дороге, — звучит его голос близко, в момент, когда солдат проходит мимо. Малена смотрит в широкую спину, чувствуя свой рвущийся, словно последняя нитка, голос. — Не принимайте их, — мольба или просьба, требование или ультиматум, главное сказать. Что угодно, как угодно, но сказать. — Я хочу знать о Парадизе, хочу знать, а вы ведь вернетесь и расскажете… — Твои мысли опасны, — тут же выносится вердикт. — Нет-нет, не в том смысле, но там же по-другому, иначе… Она замолкает. Голос умирает, ровно как и нечто золотое в ней. Кажется, ее сейчас ударят больно и наотмашь, кажется, Зик Йегер собирается замахнуться, вот почему он так близко, что дышать не хочется. Вдруг он еще пахнет солнцем. — Просто возвращайтесь, хорошо? — Малена свой голос не узнает. Тихий, загнанный, скупой. Ей не нравится, но она смело глядит в серые глаза и хочется ей вдруг говорить и говорить, пусть раньше и не замечала за собой такое, но сказать что-то так хочется, спеть даже, стихи сплести, что угодно. Нельзя. — Я вернусь, — кивает Зик Йегер, и уголок его рта невольно дергается в чем-то, смутно отражающее человеческую улыбку. — Будь осторожна, хорошо? Малена не отвечает, только головой кивает мелко-мелко. Провожает взглядом фигуру солдата, сжимая кулаки сильнее и сильнее, чтобы ни в коем случае не заплакать по людям, которых она даже не знала. Звероподобный Титан не пожалеет никого. Может, тот солнечный кадет еще бы нес в себе крохи жалости, но этот человек… Малене жаль, что это не он. Что некоторым воспоминанием суждено умирать. Больше она Зика Йегера не встречала.

***

В доме прохладно, но такая прохлада приятна. Она окутывает фигуру, лижет лицо и скрывает от другой, холодной и скребущейся прохлады улицы. Зажигается свет, заставляя зажмуриться до ярких желтых пятен перед глазами. Холодно до трясучки здесь только одному. Малена ровно идет к столу, скидывает свою сумочку, поправляет волосы и гордо вздергивает подбородок, пока Крюгер возле двери разглядывает ее жилище. — Присаживайся, — мягким голосом выдает Малена, хотя ей самой так хочется упасть. — Я поставлю чай. Эрен покорно садится на деревянный стул, отмечает чистую выглаженную скатерть и несколько хороших рисунков на стенах. Разглядывает один, пытаясь понять, что там написано, почему звезд так много, а людей совсем нет, только нечто темное и скверное. Ему нравится. — В основном я пишу свои сны, — Малена говорит для тишины. Их уговор быстрый, в четыре слова. Поможешь скинуть тела? Да. Медсестра опускает взгляд на руки, на мелкие пятна крови. Сама кровь на руках не пугает, пугает откуда она. Почему не стирается? Почему вдруг тишина становится спокойной, а звук воды напрягающий? Эрен следит, как Малена трет руки снова и снова до красноты в запачканном от крови пальто. Как смотрит в зеркало, безупречным отточенным движением стирает чужую засохшую кровь с лица, из-за чего Йегер невольно дергает бровью. Истерика, видимо, окончена. Из носика чайника дым валит белый и плотный, Эрен хватает за ручку, обжигается. Больно лишь секунду, пока кипящая посуда не оказывается на столе. Затем ожог затягивается сам, не быстро и не медленно. — Ты не чувствуешь боли? Эрен фокусирует взгляд на медсестре. Та замирает с верхней одеждой в руках, сжимает ткань крепче. — Чувствую, — тут же отмахивается от нелепого вопроса Йегер. — Регенерацию запускаешь только при желании? — следует сразу же второй вопрос. — Иногда могу ее остановить, — возражает ровным голосом, глядя на то, как пальто отбрасывают в сторону и достают чашки. Малена, как хозяйка, так себе, но правила этикета выучены на зубок. Вот и новые чашки, вот и припасенные для особого случая конфеты, которые передала ей госпожа Пирстон. Эрен смотрит на это, как на дешевый фарс. — Титаном можешь становиться только по желанию? — с опаской спрашивает Малена, стук вазочки с конфетами об стол вместо точек, а скрип стула под ней вместо вопросов. Будто со смертью договариваешься. Вот конфеты тебе, господин Смерть, вот чай, хочешь, забирай цепочку на шее, хочешь, дом этот. Только оставь меня. Но смерти нужен именно живой. — Ты задаешь много вопросов, — осекает Эрен, чуть щурясь. — Да, это не тактично, — тут же соглашается Малена. Соглашается и понимает. А плевать. Эрен убьет ее к рассвету, как нежеланного свидетеля, пусть и сам спас. Может, крови захотел просто? Малене плевать. Ей интересен Парадиз. Райский остров, где живут демоны, но Малена уверена, что они там ж-и-в-у-т. А не находятся в заточении собственных стереотипов. Она наблюдает, как Эрен отпивает чай, втягивает носом пряный аромат и ставит кружку обратно. Слишком изящно для его огрубевших рук. — Раз все равно убьешь, — голос снова рвется впереди мыслей, — так расскажи о своем доме. Эрен почти незаметно удивляется. Его дом. Его дом так далеко, за тысячи миль, за сотни часов. Что-то слишком сильно стучит в груди, когда изо рта медсестры выпадает это проклятое слово. Дом. — Зачем? — ему на самом деле неинтересно, но разговор вести продолжает ладно, сам себе удивляется. — Хочется знать перед смертью, что хоть где-то мой народ живет свободно и счастливо. Малена свято верит в то, что говорит. Потому неожиданный громкий смех Крюгера заставляет ее вздрогнуть всем телом. Он прикрывает ладонью рот и даже слезу утирает. Когда он последний раз смеялся от души? — У нашего народа нет и не было ни счастья, ни свободы, — холодно выдает Эрен прежде, чем хорошо обдумать каждое слово. — Значит, ты здесь, чтобы его обеспечить? — Малена чувствует, как пальцы ее согреваются от чего-то солнечного в груди. От чего-то забытого и похороненного. Ей бы говорить и говорить, слушать и слушать, думать и думать, что не помешало бы. Ведь так хочется хоть раз в жизни почувствовать себя счастливо и свободно. — Я хочу помочь, — сухими губами шепчет Малена, вглядываясь с искристым безумием во взгляде в глаза Эрена. Йегер отрицательно качает головой. Медленно, осторожно, грея руки об остывающую чашку. Маленькая и фарфоровая, красивая и бесполезная. Однозначно нет. — Я не умру, Эрен, просто так, — Малена замечает этот взгляд Крюгера на ее чашке. — Я не разобьюсь прямо перед тем, как мой народ воспрянет духом. До нас доходили слухи. Об Эрене Йегере, о Титане, что изменил правила игры и теперь Марлия вынуждена прогибаться и воевать, бояться снова. Чем больше ты делаешь для своих на родине, тем больше твой народ ненавидят во всем мире. — Что мне до всего элдийского народа? — хмурится Эрен, чуть склоняя голову набок. Малена не терпит. Губы невольно бледнеют от гнева, сжимаются маленькие кулаки на фоне больших рук Йегера так сильно, что ногти рвут кожу и обнажают пару капель алой крови. — Ты взвалил это на свои плечи. Стал символом, о котором в элдийском гетто лишь шепчутся с опаской. С надеждой. Ты не видел жизни элдийцев в Марлии, ты не слышал их стоны, не штопал раны, которые им наносили свои же, если они упомянули тебя. В каждой нации есть хорошие и плохие, богатые и бедные, счастливые и несчастные. Но здесь… здесь есть только те, кто пытается выжить любой ценой. Эрен слушает с интересом. Усмехается, отодвигая кружку на середину стола, ближе к медсестре. — Чем же ты можешь мне помочь? — он смотрит открыто и прямо, замечая, что девушка его прямой взгляд долго не выдерживает. Малена замолкает. Смотрит себе на руки, на алые разводы на ладонях. Вздыхает тяжко-тяжко, а когда поднимает взгляд, Эрен незаметно усмехается. И, правда, помочь хочет. Прикоснуться к чему-то, чего сама еще не осознает. Не вынесет, не сможет, сломается. Здесь народ слабее, безвольное стадо. — Могу быть твоим связным с внешним миром. — Еще, — Эрену даже интересно, насколько далеко она способна зайти. — Прикрывать твою тайну в госпитале, Уилльям и так подозревает, что ты симулируешь, — беззастенчиво врет Малена, понимая, что назад сдавать слишком поздно. — Еще, — продолжает игру Эрен. Когда-то Армин пытался научить его игре в шахматы. Вышло плохо, но кое-что про стратегии и игры Эрен усвоил. — Что тебе еще надо? — Шпион, — легко выдыхает Эрен, складывая руки на груди. Большие темные глаза смотрят с подозрением и непониманием. Она хочет спросить, зачем, а затем осознание резко бьет ее. Ну, конечно. — Хорошо, — ее голос дрожит на последней гласной, но взгляд все такой же твердый, как гранитный камень на могилах. Эрену нравится. Цвет глаз ему напоминает что-то загробное, темное, дымящееся. Йегер не соглашается долго, разглядывает перед собой женщину, краем сознания отмечая, что будь тут капитан Леви или генерал Ханджи, они бы знали, можно ли доверять этому человеку. Прочитали бы по взгляду, выбили бы правду не силой, словами, и решили бы точно. А Эрен все еще слишком молод. Перед отъездом ему попался Пиксис. И тот с усмешкой посоветовал совершать ошибки, пока Эрен еще молод. — У тебя дома есть топор? — Йегер чуть щурит светлые глаза, наблюдая, как Малена на секунду задумывается и тут же кивает. А затем понимает, глядя на левую босую ногу Эрена, зачем ему нужен чертов топор.