О дивный старый мир

Это скорее инстинкт. Выжить, выбраться, выгрызть. Пальцы Эрен сжимает с силой, чувствует, как чужая кость трещит, как кто-то тихо ойкает от боли. Женщина. Сквозь марево сна, сквозь заезженные до зубного скрежета воспоминания. Голос этот матери не принадлежал, сейчас он едва ли его помнит. Микаса бы никогда не ойкнула настолько женственно, с придыханием, а у Хистории голос тоньше, нежнее. — Больно, — шипят на него потаенно обиженно, и Эрен, открывая глаза, разжимает пальцы. В темноте он видит силуэт, улавливает аромат ненатуральных духов и яркого вина. Пару секунд разглядывает, как силуэт над ним пыхтит и фыркает, растирает кисть, а затем одним движением указывает следовать за ним. Йегер встает постепенно. Промаргивает кошмары сквозь тонкие веки и вечную тьму. Встает на костыли, те цокают по каменному полу не хуже чужих каблучков. Сворачивает в плохо освещенные коридоры, следует молча за темно-вишневым пальто. Его взгляд исключительно в спину режет, колит тонкими иголочками укрытую шарфом шею. Шлейф присутствия вдыхается легко. Эрен делает вдох глубже, удивляясь про себя, что ему нравится, как пахнет что-то химическое. Ни с чем не сравнимый аромат немощности так плотно впечатывается в ноздри, отчего новое ощущается глотком свежего воздуха. Ради него придерживают дверь, включают тонкую свечу на столе и застывают посреди комнаты, не мешая устроиться на понравившемся месте. Йегер выбирает место у двери, облокачивается на костыли и выжидающе смотрит. Сегодня Малена не боится смотреть ему в глаза. Впечатывает свой в его глаза, выжидающе молчит, будто ждет от него первого шага. Эрен до последнего разыгрывает калеку, даже не хмурится. Ждать он не любит и потому уже готовая фраза о полуночи застревает в его горле, когда тихий, подозрительно тихий голос, вычерчивает некрасивые, по его мнению, слова. — Пропажей марлийцев занялись гончие. Очень опасные. Эрен чуть выпрямляется на стуле. Новые правила игры, где твой враг отнюдь не титан без разума, а вполне живой и, что самое страшное, коварный и злой человек, ему так непривычны. Это больше не для него, это слишком мелко, неприятно, мерзко, но ему приходится выверять эту чертову игру. — С чего такие суждения? — он выбирает безопасный метод слушателя. — Один человек подсказал, что этим занимаются не самые приятные люди в Марлии. Они будут искать и что-нибудь точно найдут. — Если будешь являться сюда по ночам, то точно разузнают, — кивает Эрен, глядя на лицо медсестры. Она чуть краснеет. Отходит к окну, поправляет волосы, отворачивается от окна, чтобы снова вперить свой взгляд в Йегера. Горит огоньком безумного страха. Бедняжка. — Завтра я пойду к одному предполагаемому целителю, выяснить про сопротивление. — Хорошо, — просто кивает Йегер, и лоб его невольно хмурится. — Целитель? Малена кривит губы то ли в улыбке, то ли в оскале. Кабинет главного врача по ночам выглядит куда приятнее без его хозяина. Потому Эрен отклоняется от курса слушателя. — Долгая история. Говорят, он сведает о некотором культе, скажем так. — Культе титанов? — Не совсем, — мнется Малена у окна. — Я опираюсь на слухи, потому и говорить мне особо не о чем. Но, прошу тебя, подумай лучше, как можно увести следы от нас. — Если следов нет, то и уводить нечего. — Ты не понимаешь, только дай им понюхать кровь марлийца на нашей земле и… Эрен резко встает. Опирается на костыли, чувствуя, как чужая паника душит его. Неприятная дрожь ползет по телу, он делает неуверенный шаг, выставляя своим голосом броню. — Прекрати паниковать. Это ни к чему не приведет. — Я уверена, — Малена обходит стол, встает прямо напротив, отсвечивая своей паникой прямо в лицо, — что он пришел не просто так. Именно к нам, именно сегодня. Возможно, меня видели… — Выпей еще, — фыркает Эрен снисходительно. Ему противны мирские чувства. Страх за собственную шкуру, жалость к себе, опущенные руки, скрещенные исключительно в мольбе за свою гнилую душонку. Он хочет отшатнуться, отпустить, отступить от всего этого, но Малена только вперед идет, преграждает ему дорогу. — Ты, чертов идиот, не знаешь правил этой игры. Упрямый и циничный, ты не понимаешь настроения своего народа и судишь всех под свою греб… Эрен бы не хотел этого делать. Он бы выслушал, кивнул и пошел спать. А завтра бы хорошенько расспросил обо всем уже протрезвевшую медсестру, касаясь ее только пугающим взглядом. А тут он касается ее всей пятерней, прижимает к холодной стене и, стискивая зубы, борется с желанием переломить тонкую шею. Один щелчок, ему даже вторая рука не понадобится. И пульс под своим большим пальцем больше не почувствуется, и голос не сорвется, и глаза потухнут, а не будут смотреть с вызовом. — Что, Эрен, не терпишь чужого мнения? — нахально растягивают губы в улыбке прямо перед ним. — Ты говоришь, как… — Как элдийка, выросшая в Марлии. Думаешь, безмозглые титаны — самая большая проблема человечества? Нет никого страшнее человека, даже если его иногда и жрут. А теперь представь, всего на секунду, что будет, когда твой дом, твой остров, наполняют разумные титаны, но ростом с тебя? Не убить их, слишком увертливые, большие в размахе общества, и слышать тебя не хотят точно так же, как их трехметровые братья. Малена выдыхается. Обмякает в его руке, но стоит ровно. Эрен не сдавливает шею сильнее, но не отпускает. Расстояние — вытянутая рука, идеально для них. Медсестра глядит живо, ждет ответа. Ответ крутится в его голове миллионами фраз, возражений, соглашений. Йегер пытается сформулировать красивую историю, но ломает язык об собственные воспоминания. Он тоже больше всего боялся людей. Парадокс. Невольно его большой палец оглаживает пульсирующую венку на чужой шее, вызывая глупое недоумение. Наверно, ее слова попали в ту цель, в какую он бы бить не хотел. Она, в отличие от него, бьет только в яблочко. Не нравится Йегеру. Не нравится совсем и потому ему становится чуточку жарко и жалко выпускать ее горло из пальцев. Там смотрелось очень даже хорошо. — Не предпринимай никаких мер, — как ребенку, по слогам, объясняет Эрен. Малена смотрит на него, как на того безумца Биби, контуженного солдата, который думает, что ему два года. Поправляет свое пальто, мягкие волосы, даже гордо подбородком дергает. Обиженная и непонятая. Эрен снова хватается за холодное дерево костылей, чувствуя чужое тепло и духи. Кажется, немного покалывает большой палец. Он снова садится, внимательно смотрит, как медсестра проходит к противоположному креслу и устало валится в него. Закрывает глаза, и в полутьме почти не видно лица. — Тебя будет нужно проводить, — ровным тоном, как данность, выговаривает Йегер. Было бы неудобно терять прямо сейчас помощника. Неудобно, но сподручно. — Я дойду, не волнуйся, — в ее голосе ехидства больше, чем нужно для того, чья жизнь только что была в руках другого человека. — Один раз пыталась, — напоминает Эрен, вкладывая и в свой голос дозу яда. Щурит взгляд, глядя на то, как меняется поза его собеседника. Она скрещивает ноги, цепляется руками на пальто, фыркает неслышно, но весьма ощутимо. — Останься ночевать здесь, — предлагает самый простой вариант Эрен. — Я уже думала над этим, — ее голос в несколько раз тише. — Если Уилльям узнает, то начнется полноценный допрос. — Пусть не узнает. — Здесь слишком много доносчиков. Йегер и до ее слов был в этом уверен, потому хмыкает. Невидимо для самого себя улыбается, прикидывая, которые из семи медсестер и трех медбратьев сообщили Уилльяму о книге. Он ставил на саму Малену, но почему-то в последнее время сильно сомневается в собственных прямых выводах. — Тебе стоит отдохнуть, — советует Эрен, вспоминая Ханджи в первые дни после похорон командора и принятия новой должности. — Я не пьяна, если ты об этом, — морщатся на его слова. — Просто хочу домой. Что-то вроде мой дом — моя крепость. Слышал о таком? — У нас говорили так о стенах, — вспоминает Йегер и прикусывает язык. Ему пора уходить. Не сидеть тут и разглагольствовать о вечном, незыблемом, унылом. — Расскажи мне о стенах? Они были похожи на здешние? — Эрен не видит ее взгляд, но уверен, что и медсестра на него не смотрит. — Все стены похожи, — откликается что-то в нем, потому голос становится чуть тише. — Но всегда по другую сторону стен будет жизнь. Не важно, чья она и как течет. — Бывают и обломки. — Тогда это не стена, а обломок. Стены призваны защищать кого-то или что-то. Оберегать. — Ограничивать. — Скрывать, — кивает Эрен, вспоминая стену Мария. Его стены скрывали его от палящего солнца. Они обедали под ними с Армином, кусали свежий хлеб и шли домой. Получали по рукам от мам, но потом снова сбегали к пекарю, доброму дядечке, который раз в неделю выпекал специально для них воздушную булочку. Микасе нравился обычный хлеб. Его запах. Армин предпочитал ту самую булочку, уплетал за обе щеки и трещал об облаках, что плывут над ними белыми клочками. Эрен любил наблюдать за ними, за облаками, запрокидывать голову, чтобы узреть верх стены. Это было слишком много лет назад. — Армин? — голос Малены вырывает его из призмы воспоминаний. — Имя красивое. Эрен пару секунд смотрит на нее, ждет вопроса. Но Малена молчит, смотрит в ответ и ни один вопрос от нее не звучит. Йегер чуть расслабляется, трет уставшие плечи, ругая себя за вольность. Пора перестать разговаривать, шептать себе под нос что-либо. Раньше он такое делал только с Микасой и Армином, а теперь вот… … ему просто не хватает надежного человека рядом. Эрену Йегеру, черт возьму, тоскливо. Как бы он все чувства из себя не вырывал. — Здесь есть ванны? — Эрен фыркает от собственного запаха тела, что вдруг бьет в нос. Переводит тему он неуверенно, но понимает, что молчание, в котором оба друг друга понимают, пора разрушать. Иначе закончится чем-то нехорошим, ненужным ему сейчас, больным. — Ты про банные дни? — усмехается понимающе Малена. — Не думала, что тебя это заботит. Эрен вдруг тушуется. Его и не заботит. Заботы — это другое. Но он бы с радостью отрезал себе еще одну ногу только ради того, чтобы почувствовать свежую воду, много воды. Чтобы смыть с себя хоть часть липкой вязкой грязи. — Конечно, нет, я ведь недавно приносила влажное полотенце, — Малена спотыкается на полуслове, явно решаясь на что-то. — Помнишь, где я живу? — Я не стану прогуливаться по городу ради ванны, — с банальной усмешкой шипит Эрен. — Как думаешь. У меня завтра выходной, так что новости тебе знать только через день доведется, а так… Йегер вздыхает. Убьет он двух зайцев, трех или пять, охотник в любом случае не он. Он — убийца. — Подумай, а завтра ночью можешь приходить, — с холодком провожает его спину Малена, когда Эрен собирается переступить порог чертового кабинета. Он не верит в простую доброту и честность. Люди — существа сложные, и иногда ему жаль, очень жаль, что нельзя остаться в теле титана и иссохнуть. В кровати холодно, и сон так и не идет. Не идет он ни через долгий час, ни через быстрые четыре. Сухим взглядом он встречает рассвет, что лижет камень аккурат напротив. Аромат чужих духов оседает на подушечках его пальцев. Эрен подкладывает руку под щеку, закрывает глаза. Ему снится стая псов. Лающих, кусающих, черных. Ему снится стена Мария, ее огромная тень, отбрасываемая чуть ли не до Шиганшины. Ему снятся Микаса и Армин, глядящие на псов и поедающие хлеб, сидя на дереве, в безопасности. Он сидит на ветке рядом, пустым взглядом наблюдает, как псы снова и снова рвут на части знакомое платье и пестрый шарфик. Ему не жаль элдийку. Эрен смотрит, как стена Мария окрашивается кровью.