О дивный старый мир

Если прислушаться, то шорох угля скрипит по бумаге в одном и том же ритме. Верх-вниз, верх-лево, верх-право… Царапает смятый листок в привычной песне, не сменяет курс вот уже несколько минут. Если прислушаться, то можно услышать рваное дыхание. Оно, в отличие от кусочка угля, меняется постоянно: рваный выдох и короткий вдох сменяются на всхлип и тяжелый, загнанный стон. Лучинка пританцовывает, отбрасывая на пошарпанный стол бледные узорчатые тени от движущейся кисти. Руки художника трясутся, вибрируют, пытаются. Капля пота скатывается сначала на нос, Малена утирает ее быстро, но следующая некрасивой кляксой ложится на листок. Медсестра хмурит брови, снова впиваясь до боли в кусок угля, вычерчивая смольные полосы по всей светлой поверхности. Вот-вот выйдет за границы тонкой бумаги, ее, как всегда, не хватает. В темноте даже не приходится закрывать глаза. Оно горит перед взором Малены ярче маяков, такое одинокое и живое. Заброшенное, забытое, дышащее, непонятое никем и ничем. Успеть зарисовать получается не сразу. Среди ночи, когда кошмар впечатывается в зрачки, сквозь головную боль и марево сна листок и уголь становятся спасением. Штрих за штрихом, но все равно будто рисуется смерть. Малене не нравится ее разводы, она продолжает, потому глаза все еще слепит древо, яркое в бесконечных небесах, движущееся само по себе во Вселенной, окруженное океаном песка и пыли. Не сразу в единственное живое существо в доме врезается звук. Он долго витает мимо ее головы, промахивается в уши, но когда оседает, мазнув легким ветерком из старой деревянной рамы, Малена четко видит перед собой лист и линии. Моргает удивленно, глядя на черные от угля ладони, на тонкие линии, переплетающиеся между собой, на то, как уголь давно царапает стол в попытке нарисовать то ли крону древа, то ли его корни. Стук повторяется. Уверенный, дважды ночной визитер ударяет мощным кулаком. В темноте Малена еще может рассмотреть очертание собственной двери, такой же деревянной и такой же старенькой, как оконные рамы. Легкой ровной поступью приближается к звуку в надежде услышать по дыханию, кто пришел к ней в глубокой ночи. За дверью ровная ночная тишина. Небольшой затупленный нож сжимается в перепачканной руке. Страх сменяет любопытство. В ее глазах за дверью скрывается монстр в обличие человека. Отряд марлийцев скалит зубы. Зик Йегер указывает пальцем на преступника. Когда ночной воздух обволакивает ее через тонкий проем, мелькают лишь глаза одного человека. Малена распахивает дверь пошире, прячет за спиной нож и отходит на шаг, безмолвно приглашая войти в тепло. Замечает, как негодование впечатывается в лицо Крюгера, когда он снова переступает порог чужого дома. Будто не ожидал сам от себя. Признаваясь честно, Малена ждала его, ждала ладно, с чайником на плите и набранным ведром воды, но не дождалась. Сон сморил ее быстрее, а потом пришел кошмар, поднимая будто умершего из могилы. — Привет, — облизывая быстро сухие губы хрипит сонным голосом Малена. — Я немного не ожидала. — Ты пригласила сама, — коротко напоминает Эрен, заставляя медсестру сделать еще один шаг назад. Нож с тихим стуком ложится на косую тумбу, следом зажигается масляная лампа, прогоняя морок. Малена пару секунд слепо моргает, пытаясь привыкнуть к свету. Голова начинает болеть обволакивающими волнами, когда она касается взглядом своего ночного творения. — Почему ты не проведешь электричество? Вопрос бьет меж женских лопаток. Малена устало выдыхает, даже улыбнуться пытается, оборачиваясь к Эрену. Нужно выглядеть хорошо, нужно не показывать, что тебе плохо, нужно… — Дом слишком старый. … говорить. Она встречается со взглядом Крюгера вспышкой. Тот резко начинает рассматривать дощатый пол, впиваясь в него таким страшным взглядом, что медсестру немного бьет озноб. Пол обычный, в тенях от стоявших на нем людей, и Малена хмурится всего секунду, пока информация поступает к ней в череп урывками. У Эрена сейчас две ноги, на которых добротная обувь, шарф почти скрывает лицо, а засаленные волосы убраны под капюшон. Бродяга, не иначе. Рот открывается для замечаний, но успевает захлопнуться будто сам, когда Малена замечает свои босые ступни, и край сознания мерзко хихикает от того, что пациент у нее воспитанный по-правильному: не разглядывает ее фигуру, облаченную в полупрозрачную сорочку. — Я была у целителя, — она ступает по холодному полу, выхватывает на помятой постели домашний халат и оборачивается, скрывая себя за алой выцветшей тканью. — Он просит плату. — Деньги? — его взгляд с трудом отрывается от пола, Малену это даже немного смешит. — Маковое молочко. Кивок. Взгляд снова скользит по стенам, теряет из вида женщину. Она же следит. Какая эмоция ляжет на молодое лицо: жажда крови? Усмешка? Приказ? Малена видит лишь тени на его лице. Свет причудливо очерчивает мужское лицо, отбрасывает юность на нос и лоб, тянет на щеках дорожки от длинных ресниц. Если бы не хлипкая щетина, накидывающая пару лет, Эрен был бы совсем молодым, не дашь и двадцати. И стал бы точно привлекательнее. — Ты уже придумала, как заберешь его? — шевелятся его губы, отчего Малена скользит по ним быстрым стыдливым взглядом. Ей ведь никогда не нравились такие мужчины, как Крюгер. Темноволосые, широкие, с четко очерченным контуром верхней губы. — Нет, — будто запрещает себе думать медсестра, выдыхая слишком резко и быстро. Осекается, поднимая взгляд обратно на мертвые, кажущиеся сейчас непроглядно черными, глаза. — Я подумаю об этом завтра, как говорилось в одной книге, — слишком легко отзывается ее внутренность, кривя губы в легкой улыбке. Вспышка о том, что титан и так считает ее легкомысленной, раздается сразу же. Это скользит в его взгляде. — Как зовут целителя? — требует ответ Эрен, скидывая с себя верхнюю одежду. — Не доверяешь мне это дело? — У меня есть причины доверять тебе? — Дай шанс и сам все увидишь, — отбивает Малена, держа осанку ровно, а подбородок высоко. Надменностью она никогда не умела пользоваться. При воспитании доктор Уилльям не раз показывал ей этот прием, он был выучен, выскоблен в ее жилах. Эрен молча соглашается. Один шанс, к чему ей больше. — Это все? — в неловком молчании интересуется Малена, чуть склоняя голову вбок. — Нет, — голос Эрена вдруг падает, он снова скользит взглядом по стене позади медсестры, будто ищет ту самую точку, в которую можно вглядеться. — Я принесу ведра с водой, — кивает Малена, стараясь выглядеть бодрой. Убрать головную боль, что кривит ее лицо. Она хватает еще два ведра, окидывая фигуру пациента беглым взглядом. Одним ведром, что поставила греться Малена, Эрен вряд ли помоется. Туфли она накидывает уже за порогом, когда ночной ветер врывается в ее дом. Выходить особо не хотелось, потому медсестра сжимает зубы посильнее. Холод должен победить боль. Она идет до колодца, пока холод вгрызается во внутренности, привязывает ведро к веревке, опускает вниз, подставляя лицо ветру. Проказник слизывает боль колючим языком, оставляет после себя стучащие зубы и легкость, спускается ниже, заставляя покрываться мурашками спину и плечи, касается груди, живота, ног. Малена крутит рычаг быстрее, ведро плещется успокаивающим звуком. Едва ли удается привязать накрепко к веревке вторую емкость, когда пальцы трясутся мелко и раздражающе. Почти сталкивая в недра ведро, медсестра умудряется связать морской узел и усмехается про себя. Столько стараний ради… чего? — Иди в дом, — выдыхают рядом с ней. Тихо-тихо, словно ветер вдруг научился разговаривать, усталый от ее шума и трясущихся конечностей. — Последнее осталось, — отфыркивается и от ветров, и от Эрена медсестра, бросая ведро в глубокий колодец. — Тебе нельзя заболеть, — звучит скорее приказ, и Малена невольно отшатывается от теплых пальцев Крюгера на подъемном рычаге. Едва ли это можно назвать касанием, но медсестра шарахается, хмурит брови и унимает дрожь, вглядываясь в титана. Его ветра не страшат. — Ты не мерзнешь? Она сама удивляется, насколько удивленно звучит голос. Ставит в неловкое положение, заставляет в защитном жесте скрестить руки на женской груди. — Мне может быть холодно, — Малене кажется, что Эрен усмехается от ее вопроса. Она не ждет его. Идет в дом первой, замирает на пороге, оборачиваясь на пациента с двумя ведрами. У него тоже идеальная осанка и ровная походка. — Банная там, — она указывает на первую и единственную в доме дверь. — Вода вот-вот будет готова. — Хорошо, — кивает Эрен, усаживаясь на стул возле окна. Малена кутается в халат, холод будто пропечатался в коже, и старательно сверлит огонь глазами. Быстрее бы вода нагрелась и тогда… Ее смущает, что взгляд Эрена начинает скользить по столу, по листку, по рисунку. Как мать, чей ребенок утопает в море, она бросается вперед, хватаясь за лист и мнет его снова и снова, вытирая им угольные разводы на столе. Замирает, когда страх отступает прямо посреди процесса. Сжимается вся, забывая, что перед ней не доктор Уилльям, ругающий за рисунки. — Мне приснился кошмар, — быстрее, чем задает свой вопрос Эрен, оправдывается Малена. — Я иногда рисую, когда мне что-то снится, но я стараюсь бросить, это ненормально… Тараторит быстро, выдыхается. Вбирает судорожно воздух в легкие, встречаясь опять с пустыми глазами цвета ночи. Они глядят просто, без осуждений или одобрений, разглядывают, как бы забавно в ее разуме не звучало. — Что тебе приснилось? — все же задает вопрос Эрен, глядя то на перепачканный стол, то на женские руки. Малена чертыхается и выкидывает рисунок в печь, огонь яростно сминает в себя бумагу. — Не помню, — вдруг выдает элдийка, понимая, что не врет ни на грамм. Она не помнит, что должно было выйти из-под ее руки. Может, море песка, по которому ходили сотни тысяч человек? Или увядающий дуб посреди сада, в котором она росла? Или… — Выглядело неплохо, — отзывается Эрен и встает. Малена кривит уголком губы, будто слова дошли до нее. Мельком глядит в сторону, проверяя, видит ли Крюгер закипающую воду, и в удивлении распахивает глаза. — Что? — тут же вылетает из ее рта, и медсестра касается своей щеки. — Ты меня пугаешь… Левый уголок губ Эрена чуть приподнимается в улыбке, почти незаметно, но Малену настолько впечатляет, что даже возвращается страх. Особенно когда он протягивает свои пальцы, почти невесомо касаясь кожи там, где только что терли собственные руки. — Тебе не помешает умыться первой, — выпущенная фраза странным образом разрубает ком. Поворачиваясь к Эрену спиной, Малена гордым шагом скрывается в банной. Срывает полотенце и окунает его в воду, вглядываясь в одно зеркало, треснувшее ровно посередине, но прекрасно отражающее молодую женщину с печатями угля на лице. Пару секунд вглядывается в поцелованные черным нос и щеки, прежде чем стереть позорные следы и собственную легкую улыбку. Сосуществование с Эреном становится менее невыносимым. Когда дверь за ним закрывается, Малена садится на кровать. Бегает секунду взглядом по столу, мечтая отмыть его до идеального блеска, но холод снова напоминает ненавязчиво и мерзко, отчего медсестра скидывает халат и сорочку. Теплое платье уже греет ладонь, когда короткий звук вплетается в ночь. — Я могу одолжить твое полот… Эрен выходит из банной прежде, чем платье скрывает обнаженную фигуру в свете масляной лампы. Золотой свет подсвечивает все прелести и изъяны, Малена знает и злиться на него по-особенному. Предатель. Медсестра не до конца уверена, отвел ли свой взгляд Крюгер или нет, но оборачивается она с любезным лицом. Кивает, понимая, чего хочет замерший на пороге Эрен, вытаскивает свое лучшее полотенце: нелюбимое, пахнущее новизной. — Держи, — почти всовывает в чужие руки материал, скрываясь в тени комнаты. Тряпка утопает в небольшом тазике с настоявшейся водой. Она трет чертов стол до побелевших костяшек, с силой, которой ночью у нее нет. Уголь въедается в трещинки и расколы, уходить явно не хочет. Как и зудящая мысль на подкорке женского сознания. Малена ненавидит себя за то, что позволяет даже думать. Ее мысли сумасшедшие, безумные, цветные. Перед ее глазами собственная спина, росчерк легшего когда-то кнута, ночь, горящая благодаря пожирающему плоть ее родителей огню. Она ненавидит это напоминание, благо почти никогда его не видит. Благо, не позволяет увидеть другим. — Я принесу еще воды, — раздается тихий голос позади, заставляя Малену вздрогнуть всем телом. Он точно видел. — Не нужно, — уверяет она с дежурной улыбкой. — Будешь чай? В ответ лишь легкий кивок. Капли воды скатываются по мужской шее, исчезая в недрах огромной рубахи, лицо свежее, даже румянец выступает. — Вижу, тебе понравилось плескаться, — усмехается медсестра, сжимая губы в тонкую полоску. — Вода приносит жизнь, — осекает все шуточки Эрен, замечая, что стол уже вымыт. — Или наводнение, — Малена чуть оборачивается. — Шторма, жажду, гибель. — Смерть может принести и чайная ложечка, — ставит локоть на стол Эрен. — И кто тебя же приучил к такой чистоте? — ставит горячие кружки на стол медсестра. — Я заметила, что на твоей больничной тумбе нет пыли. Эрен отпивает чай. Прикрывает глаза, наслаждаясь ароматом трав, чем-то напоминающие те, что росли на Парадизе. Малена замечает вспышками, как лицо разглаживается, остается лишь маленькая морщинка меж бровей. — Обычно это семейное, — продолжает выпытывать на тишину элдийка. — Ну или вторая половинка… — Капрал. — Что? — удивляется неподдельно Малена, комично округляя глаза. — У тебя был чистюля-капрал? — Да. Она фыркает, скрывая смех. Встречается с прямым взглядом светлых глаз, сверлящих в ней дыру. — Я знаю, что это не смешно, — смиренно вырывает признание Малена, но улыбку больше не прячет. — Многие в армии учатся дисциплине. Просто странно. И снова тишина. Малена пытается потушить любопытство, ерзает беспокойно на стуле, как ребенок. Вспоминает, что в детстве эта привычка наказывалась, и тут же выпрямляется, улавливая голос Эрена. — Этот человек считал чистоту священной. Мы отмывали каждую точку, в которую прибывали, и отмывали ее снова, если пропускали былинку. — Он еще и дотошный, — понимающе кивает медсестра. — Я бы сказал, требовательный, — тянет немного с ответом Эрен, отпивая еще глоток. — Я боялась в детстве попасть в дом госпожи Пирстон, — усмехается Малена. — Она всегда вручала мне тряпку и воду, заставляла мыть окна. И еще веник был специальный для окон, оружие массового истребления для забредших по ошибке пауков. — Да, было такое, — кивает Эрен. — И обязательно сначала пройтись мокрой тряпкой, затем едва выжитой и только потом сухой. Никаких разводов на окнах, даже сейчас заставляет. Эрен чуть усмехается. Малена, довольно разминая мышцы шеи, скользит к своей кровати, прислоняясь спиной к стене. Горячая кружка больше не обжигает пальцы, потому она берет ее с собой и кутается в одеяло, прогоняя окончательно холод. Проносится вспышка о том, чтобы дать Эрену свой халат и, словно падающая звезда, тут же исчезает. — А еще запрещала мыть теплой водой. Или хотя бы отстойной. — Так лучше моется, — словно продолжает мысль Малены Эрен, отчего улыбка чуть шире на женских губах. — Быстрее. — Конечно, особенно в холод. — Убирать камины было тяжело. Я не умею сгребать пепел. — Кроме самих чистюль этого делать никто не умеет. — Я лишь раз видел, как капрал собирал пепел, — задумывается Эрен, отчего морщинка пролегает чуть глубже между бровями. Малена склоняет голову на свои колени, чувствуя тепло, что хозяйствовало здесь еще этим утром. — Секрет у них всех, кажется, общий. Ни разу не наблюдала… Элдийка не чувствует, как засыпает. Сон просто приходит в одном из разговоров, на середине слов о том, что швабры имеют разную степень жесткости, ровно как и вода. Это происходит случайно, абсолютно не специально. Хотелось бы еще поговорить с Эреном Крюгером, который не пытается убить одним взглядом. Он оказывается весьма забавным собеседником, интересным даже, не рассказывая лишнего и не пытаясь выведать ненужное. Улыбка забивается внутри, Малене не страшно засыпать рядом с человеком, который недавно хотел ее убить. Страх как-то уходит, закрывает за собой дверь ровно также, как и Эрен, и медсестра сквозь сон чувствует, как на ее плечи невесомо набрасывают одеяло. До рассвета она спит крепко.