Дайте мне согрешить, святой отец!

- Доброе утро, - язык вяло ворочался во рту. Снилось что-то мутное, будто он снова переборщил с травой. Но голова по утру не болела, только глаза были слишком уж сухими, радужка будто восстала против век, пытаясь вырваться мелкими иголками. - Доброе, - Даня неловко подскочил со стула, вытирая руки о штанину. – Могу предложить тебе кипяток. На этом ваши возможности в бесплатном режиме завершены, чтобы продолжить приобретите платную версию. - Неужели? Ваня смотрел на Даню снизу вверх, немного залипая на солнце в рыжих волосах. Пустая кухня со скатертью клиенкой на столе, две табуретки, жужжащий холодильник. Холод мурашками остался на коже ещё с спальни, и сейчас очень сильно хотелось согреться. Он первым подался вперед, а Даня просто не выдержал, цепляясь за голые плечи, притягивая ближе. Горячие ладони ходили по спине, Ваня не заметил, как сел на стол. Они замерли, тяжело дыша. Вот и здравствуй утренний стояк. Взаимная дрочка это очень по гейски или пока терпимо? - Кажется, кипятком твои возможности не исчерпываются. - Это плохо? – Поперечный вздернул сразу две брови. - Кто знает… В основном это было неловко. Горячее возбуждение ходило под кожей, но чувство неправильности происходящего всё равно настигало. Никто из них не знал, что делать дальше. Точнее, в теории предположения были, но практика казалась слишком стыдной. Секс это секс, они же блять не дети, но это горело и кусало изнутри, мелкие разряды электричества кололи пальцы. Ваня хотел, хотел, хотел… Дышать стало тяжело, горло сперло. Пара отчаянных вздохов, Ваня сполз со стола, теперь опираясь на него локтями, пытаясь вздохнуть. Данин голос пробивался будто через стекло: - Эй, всё хорошо? Ты в порядке? Его теплые руки обжигали спину, а в голове крутились слова Anacondaz: Да, мы звезды, но - морские, живем на дне В полупустой бутылки из-под Каберне Интересно, что у них? Не важно… - Мне бы не помешал сейчас кипяток, - ему удалось хрипло выдавить из себя это. - Да, сейчас, - Даня тут же засуетился. В этом было что-то бесконечно милое. Он так любил *** - Что бы ты выбрал: смерть или забвение? Они долго молчали. Ваня пил кипяток, не особо заботясь, что тот обжигает горло. Даня просто сидел на стуле и периодически хмурился. - Забвение. Если ты жив, то можешь заново что-то сделать. А смерть это как бы всё, конечная станция. Да и вообще… Жить хочется. Он выглядел таким простым в этом признании. Жить хочется. В двадцать лет хочется верить и мечтать, смерть стоит чем-то страшным на пороге, черным и жутким. Схожие чувства вызывает темнота у маленького ребенка. Даня, как обнаженный нерв, сидел на этой кухне, со встрепанными волосами. Жить, жить ему хотелось, любить, целовать, выступать на сцене, пить и курить, гулять с друзьями, он мечтал купить собаку и новые кроссовки от найк, любил вкусную еду и хотел в Африку. Мир, такой большой для него, у Вани схлопывался до комнаты, до стола, до стакана. Такой неустойчивый, он катился по кругу, и кровь стучала в ушах. Раньше волновало все, теперь приходилось хвататься за остатки существования. Так хорошо гореть, и так страшно выгорать. Пепел был в носу, в легких, толстым слоем покрывал грудь изнутри. Всё это было так глупо. Все переживания мимолетны, что вообще они оставят этому миру? К черту. - Что с тобой случилось? Вопрос упал пятирублевой монетой и стал кружится, легко позванивая краями. - Жизнь, - Ваня передернул плечами. – Порой так бывает, что всё случается, и ничего одновременно. Наверное, я мог бы назвать несколько конкретных причин, но не думаю, что они действительно причины. - Мне жаль. Данина ладонь дернулась, но потом он только почесал ею бороду. Ваня посмотрел на свою руку. - Спасибо. - Честно, я хотел бы сделать больше. Только не знаю как. - В некоторых ситуациях только сам человек может себе помочь. Кривая усмешка. - Я думал, ты скажешь «Бог поможет». - Мне бы хотелось. - Если бы это давало результаты, я бы молился. - Ну, тогда молись. С глухим стуком коленей об пол стекло бутылки разбилось. - Отче наш, сущий на небесах! Да святится имя Твое; да приидет Царствие Твое; да будет воля Твоя и на земле, как на небе; хлеб наш насущный дай нам на сей день; и прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим; и не введи нас в искушение, но избавь нас от лукавого. Ибо Твое есть Царство и сила и слава во веки. Дальше Поперечный замер, молча смотря в потолок, продолжая отчаянно сжимать руки. Грудь то вздымалась, то опускалась, ходили жвалки на челюстях. - За меня ещё никто не молился, - это наверняка было неправдой, но и было правдой тоже. Так, точно никто. Даже мама. Дыхание опять перехватывало, но на это раз по-другому. - Буду, блять, первым, - выругался Поперечный, тяжело поднимаясь с колен. – Как же ненавижу всё это, твою мать. Хоть бы правда, нас было кому спасать.