Cage

— Неужели это — свобода? — выйдя чуть ли не на середину улицы, Николай рассмеялся, устремляя взгляд в серое и пустое небо. Глубоко вздохнув, он твёрдо решил вернуться в квартиру, хотя бы ненадолго.       Нужно уничтожить то, что могло рассказать иным о его истинном лице и о том, что действительно натолкнуло его на этот совсем нелогичный, на вид, поступок. «Он же твой друг!» или «Он спас тебе жизнь», а может, очень глупое и наивное «Он тебе доверял» явно вывели бы его из себя, а может довели бы и до смерти своей тривиальностью. Это то, что действительно можно ожидать от них.       Легко затуманить всем разум, изображая из себя весёлого идиота, имеющего совсем наивную и глупую мечту о свободе. «М-м, серьёзно? Ну ладно, не мне судить», — лишь отмахивались некоторые, стоило им выслушать Николая. Иные поддерживали и говорили, что сами хотели бы быть свободными.       Его раздражала их тупость. Мерзкие, тупые люди, не видящие и даже не чувствующие ложь, когда она у них под носом! Идиоты! Хотя он и себя считал идиотом, причём даже большим, чем они.       Фёдор же реагировал совсем по-другому, что заставило светловолосого восхищаться им. Стать за столь короткий промежуток времени зависимым. Это его и раздражало, заставляло беситься. — Свободы не существует, ты и сам это прекрасно понимаешь, друг мой, — вздохнув и подняв взгляд на Николая, Достоевский продолжил, — Что для тебя свобода? Тебе стоит самому разобраться с этим. А так, куда бы ты не сбежал, ты останешься зависим от множества факторов…       Гоголя от этих слов словно прошибло током и, стоит увидеть этого Бога хоть на секунду — в ушах вновь звучала эта фраза, которая одновременно пленила его и отталкивала от себя своей холодностью и жестокостью. Он его ненавидел, но в то же время любил странной и непонятной для себя же самого любовью. Он его уважал, в некоторые моменты до ужаса боялся и даже избегал его взгляда.       Николай убил его, пытаясь доказать себе и ему, что сможет убежать от всего, что его окружает, но в конечном итоге понял одно — он не может убежать от самого ненавистного своего врага. От самого себя.

***

      Николай сжёг всё, что желал сжечь в ванной. Дневники, блокноты, записные книжки, досье и документы, удостоверяющие личность. Пепел он оставил там же, потому что не видел смысла его убирать: пусть все видят это, пусть гадают, что же там такое было, что требовалось уничтожить в огне.       Выйдя из ванной комнаты, светловолосый обнаружил, глянув в окно, что уже давно рассвело. Когда уже успело настать утро? Неужели он возился так долго?        Собравшись с духом и мыслями, он вышел на безлюдную улицу. Куда же все подевались? Это безумие! Неужели он сошёл с ума или же кто-то сыграл с ним злую шутку? Может, это действие чей-то способности? Быть не может! Усмехнувшись, Николай направился в штаб крыс. В конце-то концов, хоть кто-то должен знать, что происходит, а они знают всё. Но не это его волновало больше всего. Ему хотелось посмотреть на отчаяние в глазах крыс, а также на бездыханное тело их Бога.       Он продумывал речь, хотел бы сказать что-то вроде «Он всем нам был очень дорог», даже думал о том, чтобы пустить пару слезинок. А впрочем, даже играть горе и боль не стоит, он в какой-то мере сожалеет об этом и скорбит где-то глубоко в душе.       Всё-таки, в голове возникала мысль о том, что Фёдор жив и сейчас находится в одной из больниц. Или же мысль о том, что он мертв. Гоголя от этой мысли чуть ли не в дрожь бросало. «Он не может быть жив, он умер, могу поклясться, что умер!» — сознание било тревогу, а внутреннее чутьё подсказывало, что это была плохая идея и самая большая ошибка в его жизни.

***

      Зайдя в штаб, светловолосый понял, что тут никого нет. Ну, как минимум, почти никого. — Эй! Это шутка какая-то, да? Не смешно! Вы никогда не умели шутить! — нахмурившись, он стал рыскать взглядом, пытаясь зацепиться хоть за какое-либо доказательство, что тут кто-то есть, помимо него.       Сорвавшись на бег, он оказался уже на самом верхнем этаже, а дверь, которую он поклялся, что захлопнул, была приоткрыта. Прямое доказательство, что всё это — издевательство! Но если это действительно так, то почему его трясло? Почему он готов был убежать и не возвращаться в это место никогда? Но он не из тех, кто бежит. Ситуация его до чёртиков пугала, но сбежать сейчас — показать свой страх.       Гоголь взял себя в руки, и, более-менее успокоившись, закрыл глаза, открыл дверь и прошёл внутрь. Раздался тихий смех, от которого сердце ушло в пятки. Этого просто не может быть. — Николай, ты как будто призрака увидел, — повторяя его вчерашние слова, прищурившись, сказал Достоевский сидя на том же месте, что и в прошлый раз.