Cage

      Этот пустой город точно такой же, как и город в «мире живых». Насчёт остальных городов, стран, было трудно что-либо сказать, ибо им казалось, что они оба совсем забыли о других местах, кроме Йокогамы. Почему сейчас для них этот серый и скучный город изменился? Почему же стал таким ярким и живым? — Федь… А, Федь… Ты хоть раз чувствовал себя живым? По-настоящему живым? --Улыбнувшись говорил Николай, осматриваясь по сторонам так, будто никогда не был в этих местах. — Я не знаю, — Пожав плечами, быстро ответил Фёдор, явно желая или перевести тему, или побыть в тишине, — Я не думал об этом… Зачем?       Светловолосый замолчал, начиная задумываться. Мысли быстро сменялись одна на другую, не давая сосредоточиться на конкретной. От мыслей его отвлёк Достоевский, который явно был занят иным: укутался в его плащ, и, закрыв рот ладонями, пытался их согреть своим дыханием.       «Замёрз совсем… Но как очарователен…» — вдруг подумалось Гоголю и он, почти не соображая, снял со своих рук перчатки и протянул темноволосому, который лишь вопросительно на него посмотрел.       Тканевые тонкие перчатки, служащие украшением и не более. Но разве Николай об этом думал? Ему лишь хотелось проявить заботу. — Дай сюда руки… — Говорил так тихо, словно боялся отпугнуть его, — Уж лучше так, чем без них. — Зачем? Скоро станет тепло… Часа через два… — подняв глаза на того, всё-таки протянул ему руки, не желая его огорчать, — Ты такой странный… — Кто бы говорил, — усмехнулся Гоголь, осторожно надевая на его руки перчатки. Закончив, он поднёс руку Фёдора к своим губам. — Что ты делаешь?.. — Вздохнув, спросил тёмноволосый, глядя на того то ли с недоумением, то ли с интересом.       Николай отошёл от того, сразу отпуская руку. — Ничего. Прости, — Хмыкнув, блондин осмотрелся по сторонам, — Никак не могу в это поверить… Мы тут совершенно одни… — Довольно быстро перевёл тему, желая вывести того на разговор по душам. Ему казалось, что это действие лишь оттолкнуло Фёдора и таким образом его расположение будет тяжело получить. — Коль… — Подойдя к тому ближе, Достоевский положил руку ему на плечо, — Тебя это не пугает? — О чём ты? — Вздрогнув, резко обернулся и вздохнул, прикрывая глаза, — Если ты о том, что происходит, то да. Пугает. — Меня тоже, — Слабо улыбнулся, убирая руку и отходя в другую сторону, — Идём. Нам нужно скорее найти книгу…       Гоголь пошёл за ним, храня молчание. На душе было тяжело, что-то болело: ему казалось, что он этого не вынесет. — Федь… — Произнёс довольно тихо, останавливаясь. — Что такое? — Тёмноволосый обернулся, смотря на того из-под полузакрытых век. Но вскоре его глаза раскрылись полностью и всё его лицо выражало недоумение. По телу прошла лёгкая дрожь, а голос чуть дрогнул, — Ты чего?..       Николай упал перед тем на колени и за руки того схватил, принимаясь целовать тыльную сторону его ладоней. — Прости меня. Прости… — Фёдор попытался отдернуть руки и что-то сказать, но светловолосый их слабо сжал, не давая этого сделать и уткнулся в них, начиная содрогаться всем телом от рыданий.       Достоевский сел рядом, вздохнул и слабо улыбнулся, всё ещё пытаясь придумать, что сказать. — Что сделано — то сделано. Всё к лучшему, — сказал он наконец и всё-таки отдёрнул руки. Николай поднял на того глаза, в которых читалось отчаяние. У него в голове проскользнула мысль, что темноволосый сейчас оттолкнет его и уйдёт далеко-далеко… Но он не ушёл. Сняв со своих рук перчатки, осторожно взял рыдающего за подбородок, — Тише, тише…       Хоть успокаивать плачущих людей Фёдору никогда не приходилось, но у него, казалось, это получалось отлично. Его голос звучал спокойно, а сейчас словно от него веяло заботой. Движение были осторожны, но несмотря на это Николай вздрогнул от прикосновения, мысленно решая для себя, что он этого не достоин. Сам Демон смотрел ему в глаза, и, продолжая держать слабую, но нежную улыбку, вытирал его слёзы своими руками. — Я… я… — Закрыв лицо руками, жалкий и совсем невесёлый клоун тщетно пытался сказать что-то важное, но мешал ком в горле и слёзы, что текли из глаз непрерывно и словно не собирались останавливаться. — Да, я всё знаю, — заглянув в его глаза очередной раз, дал ему понять это, — Если ты захочешь, можешь сказать. Я тебя не оттолкну.       Гоголь, казалось, начинал успокаиваться. Спокойный голос собеседника внушал доверие и умиротворение. Закрыв глаза, он вдруг почувствовал, что его заключили в объятья. «Тёплый… Живой.» — проскользнуло у него в голове и он обнял в ответ столь хрупкое, но в то же время опасное создание, идущее на всё, ради своей цели.       Теперь блондина совесть мучала меньше. До этого она давила на него и давила, заставляя раскаяться и молить о прощении, пусть свободолюбивая пташка убеждала себя в обратном: «Он все понимает… Ему это нужно было, а я… Помог». С каждым часом, если не минутой, голос в голове становился громче и громче, из-за чего голова начинала слегка кружиться. По-настоящему ли? Простят его или оттолкнут?       Не оттолкнули. Обняли и успокоили, вытерли слёзы. — Прости… Я ведь предал… — Уткнувшись тому в грудь тихо пробубнил, продолжая тихо всхлипывать. — Я простил… С самого начала простил, — закрывая глаза, Достоевский обнял того крепче.

***

      Два совсем разных, но схожих в своём одиночестве парня, некоторое время молча шли по пустым и тихим улицам. Фёдор знал путь, а светловолосому оставалось молча следовать за тем. — Федь, а, Федь… Вот ответь мне: почему ты пожалел того, кто тебя предал? — Проходя по площади, Николай остановился в самом её центре, — Почему же? — Мне ясны твои чувства, — остановился рядом и оглянулся по сторонам, — Мы так близки к нашей цели… — Нашей… — Горько усмехнувшись, взглянул на своего собеседника, — Тебе тоже не верится, что мы тут совершенно одни?       Довольно быстро за руку его схватил и притянул к себе, улыбаясь. Темноволосый лишь ахнул от неожиданности. — Ты что творишь? — Проговорил, на удивление, спокойно, пусть лицо и выражало недоумение. — Ты ведь умеешь танцевать вальс? Впрочем, неважно, я тоже не умею, — И, рассмеявшись, потянул того за собой и закружил в так называемом «вальсе». Достоевский еле поспевал за тем, робко отводя глаза и улыбаясь. Он считал, что танцы — это не его: слишком уж боялся выглядеть глупо. Николай — совсем другой. Пусть танцевать тоже не умел, но если это весело, то почему бы не попробовать?       Клоун всё кружил и кружил своего Бога, ведя вслед за собой и взгляда даже на секунду не отводил: его слишком привлекало это смущённое и удивлённое личико. Если он всё-таки Демон, то фраза «зло имеет прекрасное обличие» действительно правдива. — Дурак… — Тихо произнёс Фёдор, в конечном итоге спотыкаясь и падая прямиком в объятья своего партнёра, — Я не успеваю за тобой, — вздохнул, утыкаясь тому в грудь. Он чувствовал себя неловко.       Николай закрыл глаза, прижимая того к себе. Казалось, тут необходимо что-либо сказать, да только слова были лишними. Они не нужны. — Ты устал? — Как только услышал в ответ тихое «нет», то широко улыбнулся, отстраняя темноволосого от себя, — Давай ещё потанцуем? — Но это ведь не… — Слабо улыбнулся в ответ, а после тихо и неуверенно рассмеялся, --Боже… Да, давай. — Ты такой милый, когда смеёшься… — Положил руку на его талию, а другой — взял его за руку. Усмехнулся, когда тот, явно смущаясь, положил свою ручку ему на плечо и чуть сжал ткань одежд, — Вроде как на раз, два, три? Хм… — Промурлыкав себе под нос первый вспомнившийся вальс, понял, в каком ритме нужно двигаться, — Но музыки у нас нет, поэтому будет делать так, как нам удобно.       Фёдор кивнул, ожидая действий со стороны Гоголя. Тот некоторое время думал, а после сделал небольшой шаг назад. Тёмноволосый, начиная догадываться, что нужно делать, сделал такой же шаг, но только вперёд.       Оба, не зная точно, что нужно делать, могли лишь догадываться и вспоминать то, что видели когда-то давно. Вальс получился неправильный, а, впрочем, это и неважно. Клоун вёл за собой Демона и оба ни на одну секунду не сводили глаз друг с друга. Этот «вальс» — лишь шалость.        Но тот не торопился, потому что понимал, что спешить некуда. Можно хоть несколько лет кружиться в беспечном и неправильном танце. Никто не скажет ничего в упрёк. Больше никогда. — Я так устал… — Запыхавшись, Достоевский сел на асфальт. Николай сел рядом и подставил плечо. Тёмноволосый положил голову на его плечо и закрыл глаза, шумно выдыхая, — Если бы у нас была книга, мы стали бы самыми счастливыми людьми в мире… — А что нам мешает быть счастливыми сейчас? — Улыбнулся его партнёр, устремляя взгляд в небо, уже розовевшее от заката.