Cage

      Они обыскали все места в городе где могли быть старые книги. Но ни подсказки, ни того, что искали, найдено не было.       И вот, находясь вокруг старых книг, Фёдор всё понял. — Какой же я идиот, — закрыв лицо рукой, залился истеричным смехом он, — Доигрался.       Николай был обескуражен: такое поведение его возлюбленного пугало. Достоевский всегда был скуп на проявление эмоций, но теперь… — Федь, ты о чём? — Подойдя к тому ближе, осторожно обнял и по спине погладил, пытаясь успокоить темноволосого, из глаз которого уже катились слезы.       Фёдор, не желая произносить ни слова, уткнулся ему в грудь и тихо, почти неслышно сказал: «пару секунд». — Ну Федя… Ты чего так расстроился? Может, мы просто не так поняли подсказку и… — Заботливо прижимая к себе и гладя по голове, неторопливо говорил Николай, желая хоть как-то успокоить своего любимого. Но кажется, ничего не помогало.       Достоевский, содрогаясь от рыданий, резко отстранился от Гоголя и отвернулся, закрывая лицо руками. — Федя, ну ты чего? — Не желая отступать, светловолосый вновь заключил его в объятия, — Всё хорошо, ты можешь мне рассказать. — Рассказать-то могу… — всхлипывая и прерываясь после каждого слова, наконец заговорил темноволосый, — А книги нет… Я… Доигрался. — Со всеми бывает, все мы совершаем ошибки… — Поцеловал его в лоб, ластясь, — Ты ведь не один. — Мы останемся тут навсегда. Я проиграл не только свою жизнь, но и твою… — Вновь выбрался из объятий и отошёл в сторону, где и сел на пол, среди разбросанных книг, — Я пошёл на риск, шанс был 50/50! Удача, как видишь, никогда не была на моей стороне, — на мгновение, казалось, Фёдор успокоился и говорил в привычной своей манере. Но на последнем предложении голос предательски дрогнул.       Николай, глядя на возлюбленного, сам был готов разрыдаться: он не знал, как успокоить его. — Почему ты плачешь? Неужели ты так сильно желаешь жить в том мире? — Подойдя ближе, сел рядом и взял за руку. Достоевский её сжал, слабо улыбнувшись. Другой рукой светловолосый вытирал его слёзы, — Или не хочешь оставаться здесь со мной? — Хочу быть с тобой, — Положил голову тому на плечо, закрывая глаза, — Но я проиграл. Ушёл из жизни идиотом… И тебя за собой забрал, — Всхлипнул и тяжело вздохнул. В руки себя он взять смог, из-за чего в душе был доволен, — Это… Просто минутная слабость…       Гоголь усмехнулся, целуя его в затылок. — Да, минутная, Федь, минутная… Пойдём отсюда. Уйдём далеко-далеко из этого города.       Поднявшись с места, поднял за собой и опешившего темноволосого. — Но куда мы пойдём? — личико было всё красное от слёз, на что Николай лишь умилительно смотрел и был готов хоть что отдать, чтобы тот больше не проронил ни одной слезинки, — Давай уйдём как можно дальше отсюда… Куда-нибудь далеко-далеко. — Мы уйдём туда, куда ты пожелаешь, мой Бог, — Улыбнувшись, светловолосый направился вместе с тем на выход. — Не называй меня больше так, — нахмурившись, пихнул того локтем в бок, но слабо, не желая навредить, — Я тут таким ребёнком стал, ужас. Это ты меня разбаловал. — Ах я? — выйдя на улицу, остановился, смеясь, — Ты просто стал проявлять эмоции. И снял маски. Я тоже их снял. Поэтому всё отлично. Всё равно нам остаётся провести вдвоём целую вечность. Придётся доверять друг другу.       Фёдор, круглыми от удивления глазами смотрел на него. Он не понимал, что такого смешного сказал и когда это он успел снять маски. Хлопая глазками, он провёл руками по лицу, как бы проверяя, точно ли на лице нет маски, из-за чего светловолосый рассмеялся пуще. Достоевский рассмеялся тихо, прикрывая глаза. — Я шучу, — Взял того под руку и прикрыл глаза, всё ещё стоя на месте, — Как иронично, что лишь после смерти мы можем начать жить, как люди… Ты тоже так считаешь? — Конечно… Лучше забыть о том, что было до этого. Намного лучше забыть… — Николай поднял глаза на небо, усыпанное звёздами — глубокая ночь. Небо было чистым, без единого облачка, а луна, такая яркая, освещала всё вокруг, — Мне тут нравится. Время идёт… По-другому. — Да. По-другому. Но давай начнём наш путь, не будем задерживаться. — А нам есть куда торопится? — положив руку на щеку Фёдора, Николай заглянул ему в глаза, — У нас есть целая вечность… И целая вечность на то, чтобы я говорил о том, как люблю тебя.       Достоевский, улыбнувшись, наклонил голову в бок и прищурился, смотря на того ответно. — Как давно ты стал таким романтиком, а, Коль? — Спросил, не отводя взгляда от партнёра. — С тех пор, как ты стал живым, — Усмехнувшись прикрыл глаза и замолчал, наклоняясь к нему ближе, — В самый момент нашей смерти, душа моя.