So now I'm walking on a tightrope wire Too far off the ground I'm imagining the words you said when last I saw your mouth (Ron Pope — Tightrope)
Настроение было просто прекрасным. Мой законный выходной. Я часто проводил этот день в одиночестве. Но сегодня не хотелось. Один свой выходной я всегда проводил с Тедди. Это наша традиция. Я забирал его на целый день у Андромеды, и мы делали все, что он хотел. А вот в воскресенье я был полностью свободен. Почти всегда. Сегодня я решил проведать Гермиону. Плевать, что там был Малфой. Какое мне дело? Я уже почти смирился. Почти. Я трансгрессировал к дому. У дома слонялся Алекс. — Эй, дружище, привет, — прокричал ему я. Он поднял голову. И медленно поковылял в мою сторону. — Что это с тобой? Ты не в духе? — никогда бы не подумал, что буду такое спрашивать у собаки, но мы здорово сблизились, пока он жил у меня. — Ты теперь гуляешь один? Я поднял голову и заметил дыру в двери. — Идем домой? — предложил я. Понятно, значит Гермиона и Малфой как обычно заняты друг другом, а бедный Алекс вынужден даже гулять один. Интересно, они кормили его сегодня? А то что-то не похоже. Дверь оказалась открыта. Гермиона опять взялась за старое. Правильно, зачем запирать двери, если в твоей постели есть оборотень? Я вошел в дом. В коридоре было темно, словно оттуда выкачали весь свет. Хотя на улице светило солнце. Мне даже пришлось достать палочку и прошептать «люмос». Гермиону я нашел где-то за лестницей. — Драко? — я едва различил ее тихий шепот. — Нет, это я, Гарри. Гермиона, что ты там делаешь? — я приблизился к ней. Она сжалась у стены, сотрясаясь от рыданий. Она выглядела так, словно плакала всю ночь. Даже сейчас по ее лицу катились слезы. Я не могу припомнить, чтобы вообще когда-нибудь видел ее в таком состоянии. Даже когда ушел Рон. Даже когда умерли ее родители. Она словно была призраком, по ошибке пришедшим в наш мир. — Что случилось? — я упал перед ней на колени, вглядываясь в ее лицо. — Он… ушш-ушел… оооо… оставил. Я вообще ничего не понял. Она продолжала плакать, все громче и громче. Ее трясло так, словно у нее была лихорадка. О Мерлин мой, я не знал, что делать. Я не представлял себе, что предпринять. Мое сердце билось так быстро, я сам начал трястись. Что делать? Как успокоить ее? Что происходит? Где Малфой? Я был полностью дезориентирован. Гораздо проще мне было бороться с Волан-де-Мортом, потому что как бороться с этим, я не знал. — Где Малфой? Что случилось? Она закричала так пронзительно, что у меня заложило уши. Что, черт возьми, происходит?! Вот теперь я по-настоящему испугался. Я поднял ее на руки, чтобы вывести из этой темноты. Она обмякла в моих руках. Я отнес ее наверх и положил на кровать. Она смотрела на меня, но не видела. Она смотрела куда-то еще. Слезы текли по ее лицу, а тело все так же тряслось. Я пару раз видел ее приступы, но такого не было еще никогда. Словно приступ длился всю ночь. Я не мог оставить ее одну, хотя мне нужно было спуститься вниз и найти ее зелье. Но на этот раз я не был уверен, что зелье поможет. Поэтому я вызвал Патронуса и позвал единственного человека, которому мы с Гермионой доверяли. Забини влетел в комнату спустя пять минут, растрепанный и запыхавшийся. — Что…? — начал он, но осекся, подойдя к кровати. — Грейнджер? Что случилось? Где Малфой? Ее лицо потемнело, и она вновь принялась рыдать так громко, что у меня внутри все перевернулось. Я не видел ее такой. Никогда. — Что…? — Забини был ошарашен не меньше меня, он открывал и закрывал рот, словно рыба. Мы переглянулись с ним, и я увидел собственную беспомощность в его глазах. Он присел перед ней на колени, стараясь посмотреть в глаза, но она отвернулась и принялась рыдать еще громче. — О, Бог мой, что с ней? Поттер, как ты довел ее до такого? — он даже попытался пошутить. — Это не я, — откликнулся я, соображая, что делать дальше. — Слушай, я думаю, что нужно позвать ее доктора, — вздохнул Забини, поднимаясь на ноги. — Ты уверен? Посмотри на нее? А вдруг ей светит Мунго? — Да что ты несешь, Поттер? — Забини закатил глаза. Я не был уверен, что не прав. Но нужно было что-то делать. И прямо сейчас. Мы отыскали сову в соседней комнате, написали короткую записку и отправили ее мистеру Хайдену. Я спустился вниз и попытался найти зелье, но оказалось, что оно закончилось. Я надеялся, что хотя бы доктор привезет его. Он трансгрессировал к дому через полчаса, когда мы оба уже перестали ждать его. — Добрый день, мистер Поттер, — поздоровался он со мной, когда я открыл дверь. — Здравствуйте. Мы думали, вы не придете. — У меня много дел, вы должны это понимать. Где мисс Грейнджер? — мистер Хайден вошел в дом. — Наверху. Я не понимал, почему Гермиона посещает именно его. Он не был лучшим психиатром в волшебном мире. Он вообще был стар, и ему явно пора на пенсию. Но Гермиона говорила, что он понимает ее лучше остальных. Он вошел в комнату, поздоровался с Забини, а потом выставил нас обоих за дверь. Мы не могли найти себе место, Забини сидел на диване и постоянно бросал взгляды в сторону лестницы. Я же просто ходил кругами, а обеспокоенный Алекс по пятам следовал за мной. — Поттер, ради Мерлина, ты можешь не действовать мне на нервы? — рявкнул Забини, и я замер. Алекс врезался в меня. — Где Малфой? — спросил я то, о чем мы оба сейчас думали. — Я не думаю, что хочу знать ответ на этот вопрос. — Он ее бросил? — мои кулаки сжались. Разве я не знал? Разве не говорил ей? — Очевидно. Я думаю, он сейчас очень далеко отсюда. — Я убью его, — ярость полностью поглотила меня. Он. Сделал. Это. С.ней. — Потише, Поттер, мы ничего не знаем. — А что тут знать? Я с самого начала знал, что этот ублюдок сделает что-то подобное. Я сто раз говорил ей, что ему нельзя доверять. «Найдет Рона…он изменился, Гарри…. Я счастлива с ним». А теперь что? — Мы все совершаем ошибки, Поттер. — Я убью его. И это определенно не будет ошибкой. Почему ты так смотришь, Забини? Я нашел ее в коридоре. Она сидела там всю ночь, ты понимаешь? Она не может справиться с этим. — Она справится, она сильная. — Когда дело касается войны, когда дело касается спасения людей — это да. Но когда дело касается чувств, она слабая. Ты не знаешь ее так же хорошо, как я. Он не ответил. Потому что я был прав. Чертов Малфой, я убью тебя. Я даже не буду делать это палочкой. Я убью тебя вот этими самыми руками. Мистер Хайден спустился через какое-то время. — Я дал ей зелье сна без сновидений, — объявил он. — Думаю, она проспит до следующего утра. Но нам с вами нужно поговорить. Я посадил его на диван, а сам уселся на журнальный столик. — Состояние мисс Грейнджер на данный момент очень тяжелое. Видимо, недавно она пережила огромное потрясение? Я могу сравнить это только с потерей родителей. У нее кто-то умер недавно? — Нет, — хором откликнулись мы. — Хм, тогда я даже не знаю. Я попытался выяснить это в ее сознании, но там одна лишь чернота. Она сама загнала себя туда. Это как будто ее защитный механизм, который стал работать против нее. Я бы предложил отправить ее в Мунго… — Нет, — резко проговорил я. — Гермиона не сумасшедшая. Мы все понимали, в какое отделение ее положат, если мы доставим ее туда. Диагноз «потеря рассудка» ей обеспечен. — Мистер Поттер, никто и не спорит. Но вы сами видите, в каком она состоянии. Я давно с ней работаю, но такого не видел никогда. Я не знаю, как помочь ей. Ее личность словно разложилась. И помочь тут может только время. Она сама сможет спасти себя, но только если захочет этого. — Что вы предлагаете? — Я не думаю, что вам следует оставлять ее одну, вы понимаете меня? — Я перееду сюда, — сразу же выпалил я. — Вы хороший друг, мистер Поттер, — старик поднялся на ноги. — Вот что. Я прошу вас, пишите мне каждый день о ее состоянии, ладно? Я сварю ей еще зелья, но не думаю, что оно поможет. А вот это зелье сна без сновидений может понадобиться вам, — он вложил в мою руку склянку с зельем. — Мне пора. Когда он ушел, мы с Забини снова поднялись к ней. Она спала. Надеюсь, что она действительно проспит до утра. — Ты переедешь сюда? — спросил Блейз. — У меня нет другого выбора, — отозвался я, вздохнув. Так будет лучше для всех нас. — Но каждую субботу я обычно провожу с Тедди. Ты можешь быть здесь по субботам? — Ты думаешь, она долго не придет в себя? — Мне бы хотелось ошибаться, — я закрыл глаза. — Да. Тогда я буду здесь. — Спасибо, Забини. — Но сейчас мне нужно возвращаться к Энни. Я кивнул. Самому мне нужно вернуться домой и собрать вещи.***
Я падала в темноту. Снова и снова. Падала и блуждала по ней одновременно. Я потерялась. Не могла найти выход. И я не была уверена, что здесь есть хотя бы вход. Мое тело словно разбилось на куски, но на самом деле я знала, что с ним все в порядке. Я знала, что это всего лишь внутри меня. Что-то в моей душе разрывалось. Снова и снова. Это даже хуже, чем Круцио. Я испытывала такую боль. Это словно волны. Волна боли подступает к тебе, а потом отступает, и тебе легче. Но на ее месте появляется другая, которая гораздо больше, которая сильнее предыдущей, и она сбивает тебя с ног. И ты тонешь, ты захлебываешься в этой воде. Но воды вокруг нет. Это всего лишь боль. Твоя собственная боль, она внутри тебя. Ты не можешь дышать, ты хочешь сделать вдох, но это слишком больно, это тоже причиняет тебе страдания. Я не знаю, как мне жить дальше. То, что сейчас со мной — это не похоже на жизнь. Мне кажется, я видела перед собой лицо. Родное лицо. И мне даже показалось, что это оно — то самое лицо. Но вроде бы это Гарри Поттер. А может, и нет. Рыдания вырываются против воли, я не могу остановить их. А потом было еще одно лицо. Возможно, это был Блейз Забини. Но не могу сказать точно. А потом пришел какой-то человек, я не могла вспомнить, кто это. Он что-то дал мне, и я заснула. Я снова возвращалась туда. Меня швыряло в прошлое. Как будто кто-то отматывал мою жизнь назад. В тот день. Прошло пять лет, но этот день до сих пор преследовал меня. Мне не каждую ночь снились эти кошмары, как было с Гарри, но иногда прошлое врывалось в мою жизнь. Снова и снова. Хогвартс. Крики людей, вспышки заклинаний, взрывы. Стены падали, рушились. Место, которое мы все называли домом, место, которое мы действительно считали своим домом, рушилось на моих глазах. Крики. Паника. Бегущие куда-то люди. Я там. Среди них. Я бегу. Рядом со мной Рон, мы ищем Гарри. Я выкрикиваю его имя, зову его, но он не слышит. Никто ничего не слышит. Я спотыкаюсь о тела людей, которых знала, с которыми училась. Дети. Они все еще дети. Мы все были всего лишь детьми. Смерть. Она гонится за мной. За всеми нами. Я поднимаю палочку. Я убиваю людей. Делаю то, что делать не должна. Убиваю, чтобы спастись. Я устала, но я бегу вперед. Бегу. Крестражи. Война. Пожиратели. Волан-де-Морт. Вокруг царит хаос. Мне страшно. Мне больно. Я вытираю слезы грязной рукой и продолжаю бежать, пока мир вокруг рушится. Снейп. Его смерть. Люпин. Тонкс… Сколько людей. Потом я вспоминаю тот год. Когда мы жили в бегах. Уход Рона. Я и Гарри. Возвращение Рона. Каждый раз я просыпалась с мыслью о том, что этот день может быть для нас последним. Мы боролись. Мы сражались. Мы убивали. Мы выжили. Похороны. На скольких похоронах я была после войны? Сколько застывших лиц видела, чьи выражения больше никогда не изменятся. Сколько глаз, которые больше никогда не откроются? Я давно перестала считать. Я стояла и смотрела, как очередное тело погружается в землю, тело человека, которого я знала. Я была на похоронах всех, кого знала. Я часто носила черное в те времена. Не любила этот цвет, но носила. Потому что выжила и должна была ходить на похороны тех, кому это не удалось. Не хотела ходить, но ходила. Ради них. Ради самой себя. Я ведь в каком-то смысле тоже была оборотнем — стоило мне выйти из себя, и все заканчивалось этим — моим прошлым, которое даже спустя столько лет не отпускало меня. Оно было разбито мной на тысячи осколков. Но все эти осколки были со мной. Это было со всеми нами, прошедшими через войну. Наши души были истерзаны войной. Мы были всего лишь детьми. Я блуждала по одному и тому же лабиринту снова и снова. Это как разбитое зеркало. Его больше нельзя сделать таким же. Можно склеить каждый осколок отдельно, но оно будет в трещинах. Но ведь у меня есть палочка. Но где она, моя палочка? Мне больно. Мне страшно. Я не хочу оставаться одна. Но я одна. Он оставил меня, несмотря ни на что. Мои родители оставили меня. Нет. Не так. Это я оставила их. Я не спасла их. Может, я заслужила это? Иногда я открывала глаза, а в комнате было светло. Иногда темно. Слез больше не было. Вообще ничего не было. — Сколько она уже лежит так? — Три дня. — Пойдем, Гарри, поможешь мне отнести ее в ванну. — Спасибо тебе, Энни. Я слышу голоса, и вроде бы вижу каких-то людей. Но слова не успевают задержаться в моем сознании настолько, чтобы я успевала понять их смысл. Я оказалась в ванной. Я раздета. Почему? Вода. Вокруг снова вода. — Не волнуйся, Гермиона, — тихий, успокаивающий голос. — Все хорошо. Но тебе нужно помыться. Вокруг пена и мыло. Я задыхаюсь. Мне почему-то очень холодно. Я потом я снова лежала в своей постели. Кто-то лежал рядом со мной. Я закрыла глаза и придвинулась ближе. Но это не он. Но тот, кто нужен. Не его запах. Не его тело. — Тише, все хорошо, — этот знакомый голос. Знакомый, но все-таки не тот.***
Я взял отпуск на работе. Мне пришлось. Я всю свою жизнь спасал людей. Которых не знал, или своих близких. Но на этот раз я должен был спасти Гермиону. Но проблема была в том, что она не хотела быть спасенной. Она сама загоняла себя, она отдалялась от меня, от всего мира. Ее глаза не видели меня. Она была почти по-настоящему безумна. Я боялся за нее, потому что не знал, как ей помочь. И еще я злился на нее. За то, что она недостаточно сильна. За то, что сломалась на этой войне, и теперь ее душа не была в состоянии пережить даже уход Малфоя. Она любила его, это я видел еще когда они были вместе. Это была любовь, которая сносит крышу, любовь, которая может разрушить тебя. Так и случилось с Гермионой. Она продолжала быть такой, словно она уже мертва. Мне было больно смотреть на нее такую. Я потерял Рона, я терял людей с самого детства, но я не хотел потерять еще и ее. А я чувствовал, что теряю ее. Снова и снова. Через пару дней пришла Энни. Я не знаю, что именно Блейз рассказал ей, но она ничего не спрашивала. Просто предложила помощь. И я был благодарен ей, когда она заставила меня перенести Гермиону в ванну. — Дальше я справлюсь сама, — пообещала она, улыбнувшись и закрыв передо мной дверь ванной. Я уткнулся лбом в дверь, слушая тихие всхлипы Гермионы и успокаивающий голос Энни. Мне было сложно кормить ее, особенно если учесть, что она никак не помогала мне. Мне приходилось накладывать на нее «империус», чтобы она поела. Мне не хотелось этого делать, что у меня не было выбора. Она не оставляла мне его. И так прошла неделя. Она была такой целую неделю. Я провел субботу с Тедди, взяв с собой еще и бедного Алекса, но все равно весь день думал только о ней. И о том, как с этим справляется Забини. Энни тоже была сегодня там, так что волноваться мне не следовало. Тедди был в восторге от Алекса, он сказал, что я должен подарить ему собаку. В воскресенье, когда я, как обычно, сидел у нее дома и смотрел телевизор (а что еще мне было делать?), в дверь постучали. — Итак? — я открыл дверь и теперь смотрел на светловолосого парня, которому было от силы пятнадцать лет. — Привет, — он неуверенно улыбнулся мне. Но я не улыбнулся в ответ. — Если ты что-то продаешь, то… — Ты — Гарри Поттер? Я друг Гермионы. Меня зовут Майкл. Майкл. Хм. И что же это за Майкл? Вспомнил. Мальчик-оборотень. Маггл. Бывший маггл. — Ты оборотень? Пока, — я захлопнул дверь перед его носом. Да, это было не очень вежливо. Хотя о какой вежливости может идти речь, если он оборотень? Пусть скажет спасибо, что я не пристрелил его. Нет, в этом доме оборотней больше не будет. — Эй, подожди! — послышалось за дверью. — Я не опасен, клянусь. Я пришел проведать Гермиону. Проведать Гермиону? Удачи тебе, парень. — Я все равно никуда не уйду, — продолжал он. Он уже надоел мне. Я распахнул дверь. — Что мешает мне достать палочку и вышвырнуть тебя отсюда? — Я друг, — проговорил он, отодвигая меня и входя внутрь, — тем более магия не действует на меня. Гермиона дома? — Постой, куда это ты… — он был уже на кухне, здоровался с Алексом, который был рад его видеть. Но ведь я не предлагал ему зайти! — Где Гермиона? Знаешь, она рассказывала про тебя. Ты — Гарри Поттер. Я знаю о тебе. Я читал про тебя. И мы справляем День Победы. — Эээ…. что… ? — я просто не успевал за ним. О чем он говорит? — Где Гермиона? — спросил он, уже поднимаясь по лестнице. — Стой! — я догнал его только на пороге ее комнаты. — Гермиона? — он приблизился к кровати. — Что с ней? Он видел то же самое, что и я. Бледное, худое лицо, огромные темные синяки под глазами, растрепанные волосы и совершенно безумные глаза. — Что с ней? Она больна? — спросил он, с ужасом глядя на меня. — Спроси у своего дружка, — отозвался я, хватая его за локоть и вытаскивая из ее комнаты. — Где этот ублюдок Малфой? — Драко. Это он сделал с ней? — он выглядел по-настоящему испуганным. Мы спустились вниз, где я отпустил его. Не было смысла врать ему, как и врать самому себе. — Она сама сделала это с собой, — ответил я. Сейчас не имело значения, что рядом со мной находился оборотень. Кто-то должен был спросить это у меня. Я должен был выговориться кому-то. Но у меня никого не было. Никого, кому я бы смог все рассказать. — Из-за того, что он оставил ее? — спросил он, и его глаза потускнели. Его глаза, они так напоминали мне мои собственные. — Где он? Садись и рассказывай, — приказал я. Он послушно опустился на диван, сглотнув. — Драко оставил стаю. Он сбежал от всех нас. Он сказал, что больше никогда не вернется, — ему было сложно говорить об этом. Так странно — кто-то может любить Малфоя. — Насколько я знаю, вы можете отыскать его, — напомнил я. — На этот раз нет. Адам запретил это делать, а мы не можем ослушаться приказа нашего вожака. Драко поговорил с ним, и он отпустил его. Навсегда. Мы все узнали об этом лишь на следующий день, когда он уже исчез. Я знал, что Гермионе тоже будет плохо, ведь ее он тоже должен был оставить. Но я не думал… — он запнулся, — это можно как-нибудь исправить? Это что, какая-то депрессия? Ох, если бы все было так просто. Никто из нас не знал, что именно с ней. Все очень сложно, когда дело касается человеческих душ. — Нет. Я не знаю. — Но ты же волшебник. Исправь это. Я чуть не рассмеялся. Да, я волшебник. Совершенно бесполезный. — Я не могу. Я бы сделал это, но не могу. Это не работает здесь. — Но почему она выглядит так? Нас всех хотя бы раз бросали, но она… словно она сошла с ума. — Ты не знаешь, через что она прошла. Ты не видел того, что видела она. Он не понимал. Да и не мог понять. Я сам не понимал. Наполовину. Почему я сижу и беседую с каким то оборотнем? Потому что мне больше не с кем говорить.***
Там, где бульвары танцуют фокстрот, Мы с тобой не найдем себя. Ты забудь, но я до сих пор прихожу под шум дождя. (Метраутер — Фокстрот)
В тот день, когда мы победили, все были рады. Счастливы. И была боль. И никого не знает, как сильно мы проиграли в тот день. Каждый из нас проиграл часть своей души. Я не знала, почему я возвращалась туда снова и снова. Просто я не могла отпустить это. Мне было больно. Но я продолжала сыпать себе соль на раны, я делала это так отчаянно и так храбро, понимая, что не смогу вынести это. Я сошла с ума. Да. Так и было. Это ужасно. Время текло сквозь меня, оно проходило мимо. Я часто думала о нем. О времени. Я хотела вернуться в прошлое и все исправить. Я хотела закрыть дверь прямо перед носом Драко Малфоя в тот дождливый вечер. Но я не могла. И у меня не было маховика времени, чтобы вернуться в прошлое. Даже если бы был, я бы не смогла все исправить. Потому что нельзя изменять прошлое. По ночам мне было особенно плохо. Ведь во мне все еще жили воспоминания о тех, других ночах. Я жила воспоминаниями. Я сама была воспоминанием. Но даже, когда я сказала себе — хватит, перестань — это не сработало. Я все еще жила во сне. В кошмаре. Я не знаю, сколько времени прошло, но однажды реальный мир наполовину вернулся ко мне. Я была у себя дома. В своей кровати. Одна. Со мной был Гарри. Он приносил мне еду, которую я ела чисто на автомате. Но теперь я делала это самостоятельно. Я ходила в туалет сама. Я спускалась вниз. Но мне было плевать на все. И я больше не говорила. Словно у меня больше не было голосовых связок. — Гермиона, привет, — он улыбнулся, увидев меня внизу. Я не ответила, я вообще не заметила его. Моя собака выросла. Она стала уже большой. И она боялась приблизиться ко мне. И правильно делала. На улице постоянно шел дождь. Я слышала, как он бьет по крыше. Бьет по мне. Однажды вечером, когда дождь все еще продолжал идти, я бесшумно спустилась по лестнице. Гарри заснул на диване. Алекс, лежащий на полу перед ним, поднял голову, но я приложила палец к губам, и он понял меня. Я вышла на улицу. Шел страшный ливень, а я даже не потрудилась надеть обувь. Но дождь слишком сильно привлекал меня. Он манил меня. Звал. Я почти слышала его зов. Я спустилась с крыльца и оказалась прямо под дождем. Мне не было холодно, совсем нет. Даже ногам. Я шла вперед, медленно делая шаг за шагом. Шла, а ноги утопали в этой грязи. Я почти не видела лес из-за пелены дождя. Но нужно было подойти ближе. В тот день тоже шел дождь. Такое же сильный, такой же беспощадный. Я шла вперед, остановившись у леса. Я вглядывалась во тьму. Большая часть меня была разрушена, но та, что еще осталась, все еще втайне надеялась, что он вернется. Вернется ко мне. Нельзя в один момент быть счастливой и иметь все, что тебе нужно, а потом так легко все это потерять. Я продолжала стоять под дождем, капли дождя смешивались с моими слезами. Я стояла и смотрела в темноту. Ну давай же, давай, вернись ко мне. Я прошу тебя, я всегда буду тебя прощать, просто вернись сюда. — Гермиона? — раздался голос за спиной. Я обернулась через плечо. Гарри стоял прямо за мной, обеспокоенно смотря на меня, всю мокрую и безумную. — Что ты делаешь под таким дождем? — дождь приглушал его голос, но я все равно расслышала. — Ты контролируешь меня? Думаешь, я что-нибудь сделаю с собой? — говорить было непривычно. Он не ответил, лишь избегал смотреть на меня. Да, именно так он и думал. Хотя, чему я удивляюсь? Я стою босиком в грязи. Я не думала о самоубийстве с тех пор, как прыгнула со скалы и осталась жива. Самоубийство — это проявление слабости или силы? В любом случае я не была настолько слабой, или достаточно сильной для этого. Я находилась ровно посередине. — Идем в дом? — Гарри потянул меня за собой. Я послушно последовала за ним, последний раз оглянувшись на темный лес. Там никого не было.***
Жизнь продолжалась. В каком-то смысле. Я бывал в Лондоне только по субботам, уделяя остальное время лишь ей. Я был зол на нее. Но когда видел ее такой разбитой, вся моя злость испарялась. Я не мог ничего поделать с собой. И ничего не мог сделать с ней. Я обрадовался, когда она стала спускаться вниз. Словно она сделала шаг навстречу ко мне. Но она продолжала выглядеть так, словно она — приведение, случайно попавшее в наш мир. Я все еще жил с призраком, надеясь вернуть его в реальный мир. Это напомнило мне историю о Дарах Смерти. Средний брат, использовавший воскрешающий камень, чтобы оживить свою возлюбленную. Но она так до конца и не ожила… Гермиона не разговаривала со мной. Она вообще не говорила. Она игнорировала Блейза. Она не обращала внимания на Майкла, который приходил почти каждый день. Сначала я никак не мог свыкнуться с мыслью, что по дому шатается оборотень. Он опасен, казалось мне. Но потом я привык к нему. Мне было так одиноко в этом большом доме, мне было не с кем поговорить, а он был единственной живой душой, посещающей этот дом. Мы часто часами говорили с ним. Он смотрел на меня с каким-то странным благоговением. Он считал меня тем, кем я не являлся. Он знал обо мне лишь то, что хотел знать. Что я герой, что я спаситель человечества. Но на самом деле я не мог спасти даже свою подругу. Я писал доктору Хайдену. Он давал мне совершенно бесполезные советы. Я не знал, что делать. Но продолжал жить так, не имея возможности что-то изменять. И еще я скучал по Джинни. Она была единственным человеком, который всегда понимал меня лучше всех. — Знаешь, это забавно, не правда ли? — спросил как-то Майк, я уже настолько привык к нему, что дни, когда он не появлялся, казались мне ненастоящими. — Что именно? — спросил я, хотя мне было плевать. Я был слишком занят самокопанием. — Что мы с тобой сидим сейчас здесь. Люди обычно либо бояться нас, либо ненавидят. — Вы не черные, — ответил я, словно это все объясняло. Но я бы ни за что не сказал так раньше. Сейчас все изменилось. Мой мир изменился. — Да, но вы ловите и таких, разве нет? Мне не хотелось смотреть ему в глаза и говорить, что раньше я старался отловить как можно больше таких, как он. Потому что думал, что они опасны. Потому что думал, что они не заслуживают свободы. Я молчал, и он не стал снова задавать свой вопрос, словно понимая, о чем я сейчас думаю. — Ты любишь ее? — он так резко перевел тему, что я вскинул голову, чтобы посмотреть на него. — Это сложно, — я посмотрел в сторону лестницы. — В этом нет ничего сложного. Ты либо любишь ее, либо нет. Почему я обсуждаю все это с пятнадцатилетним парнем? Почему он так странно смотрит на меня, словно понимает? В его возрасте я уже сражался с Волан-де-Мортом в министерстве. Я повзрослел слишком быстро, и с ним случилось то же самое. Он был оборотнем, лишенным своего выбора. Он так сильно напоминал мне меня, и мне не хотелось бы, чтобы его постигла моя судьба. — Я думал, что люблю, — наконец, выдавил я. — Но сложно любить без ответа, понимаешь? Тем более… Даже не знаю, что я собирался сказать на этот раз. Что я не люблю ее? Что она мне как сестра? Раньше такие мысли меня не посещали. Что изменилось сейчас? — Есть другая девушка. — Кто? — он заинтересованно подался вперед. — Дело не в том, кто она. А в том, что она совсем далеко и вряд ли вернется. Тем более уже слишком поздно, и я сам все испортил. — Никогда не бывает поздно, — возразил он. — Она, что, мертва? — Что?! Нет! — я уставился на него. — Тогда еще не поздно. Исправить нельзя только смерть. Он взял лежащую на столике тетрадь, вырвал оттуда лист и протянул его мне. — И? — не понял я, взял лист бумаги. — Пиши. — Что писать? — Напиши ей. — Кому? — Той девушке. Ну же, Гарри Поттер ты или кто? Я смотрел на лист бумаги в своих руках. Написать? Но что я могу написать ей? Нет, это бред. — Пиши. Неужели ты такой трус? Трус? Еще никто не обвинял меня в трусости так. — Я не собираюсь… — Перестань, что ты теряешь? Ответить я не мог. И тогда я взял обычную ручку и написал. «Я скучаю по тебе, Джинн». — Молодец, у вас же есть сова? Вы же отправляете письма с совами, так? Давай, отправь его. Я все еще не был уверен, но Майкл был уверен за нас обоих. Действительно, что я терял? Ничего. Теоретически. Мы отправили сову, и я чувствовал что-то странное внутри себя. А вдруг она не будет это читать? Вдруг сова не найдет ее? Вдруг она уже нашла себе кого-нибудь? А потом что-то нахлынуло на меня. Я схватил тетрадь и принялся писать. Я написал обо всем. Рассказал ей все, что происходило в последнее время. Я написал даже про Малфоя. Все, я написал все, что было во мне. Я знал, что она поймет меня. Только она одна. Я произнес заклинание, взывающее министерских сов, понимая, что отправить это, второе письмо ей следует немедленно. Майкл смотрел на меня и улыбался. А на следующее утро прилетел ответ. «Я уже собираю вещи».***
Слишком поздно что-то менять И уже ничего не исправить, Не хотела тебя я терять, Но ты решил меня оставить. Ты оставил меня здесь одну, И во тьме этой я заблудилась. Я одна, я словно тону В эту боль я опять погрузилась. Я думала, ты можешь меня спасти, Но ты все внутри разрушил. Я не могу эту боль перенести, Ты забрал с собой мою душу.
Моя жизнь продолжала быть такой же бесцветной. У меня были лишь мои воспоминания. Мы лежим в кузове старого пикапа и смотрим на звезды. Они такие яркие, особенно сегодня, когда я так счастлива. Из кабины водителя раздается музыка и тихий голос Джона, подпевающий ей. — Иногда он поет. Он может ходить по нашему дому и орать какую-нибудь песню во все горло, — шепчет мне Малфой. — Но никто из нас так и не решился сказать ему, насколько это ужасно. Мы все боимся остаться без еды. Я тихо смеюсь над его словами. Все кажется таким нереально-волшебным сейчас. Я по-настоящему счастлива. Я хочу, чтобы эта поездка никогда не заканчивалась. Звезды словно смотрят на меня. Они словно светят для меня сегодня ночью. Только для меня. Это мой мир. И никто не сможет отобрать его у меня. Я опускаю глаза на наши переплетенные руки. От его руки исходит тепло, согревающее меня. Мне так хорошо с ним, так тепло и прекрасно. Превосходно. Я готова навсегда остаться в этом кузове, лишь бы ощущать его присутствие рядом со мной. — О чем ты думаешь? — спрашивает он. — Ни о чем, — вру я. — Врешь. Ты думаешь обо мне. Ты теперь всегда только обо мне и думаешь. — С чего бы это? — моя усмешка тает, когда он перекатывается в мою сторону, и его лицо оказывается рядом с моим, закрывая от меня звезды. Его глаза — вот мои звезды. Они горят так ярко, и мне кажется, что я оказалась посреди звезд прямо сейчас. — Не думаешь? — он улыбается. — Я готов поспорить, что это не правда. А потом он целует меня, и остальной мир растворяется. Есть только я и он. Его поцелуи сводят меня с ума, и мне уже все-равно, что я больше не вижу звезд. Я резко подскочила на постели. Воспоминания теперь даже вторгаются в мои сны. Но теперь я знала, что мне нужно. Я взяла мобильный телефон, которым почти никогда не пользовалась, и набрала номер. — Алло, Джон? Привет, это Гермиона. Могу я попросить тебя кое о чем? Я спустилась вниз только под вечер, на этот раз тепло одевшись. — Гермиона? — Гарри удивленно смотрел на меня. — Мне нужно кое-что сделать, — объяснила я. — Я иду с тобой, — он тут же встал. — Нет, — я почала головой. — Я пойду одна. Он не был уверен. Не хотел меня отпускать. Но ведь я не его дочь, которую нужно опекать. — Все будет в порядке, я вернусь через несколько часов. — Нет, — он сузил глаза. — Одна ты не пойдешь. — У меня есть палочка. И я не буду бросаться под машину или прыгать со скалы, если ты об этом. Он сжал кулаки. Ему сложно отпустить меня. Но мне плевать. Тем более, мне кажется, что он кого-то ждет сейчас. Если он попробует остановить меня, я наложу на него заклинание. Но он так и не остановил меня, позволив уйти. Я даже не оглянулась, хотя чувствовала его взгляд. Это не имеет значения. Зачем я делала это? Потому что была мазохисткой? Потому что выжила из ума? Когда Джон приехал за мной, забрав меня на шоссе, он смотрел так, словно понимает меня. Но он не понимал абсолютно ничего. Не здороваясь с ним, я залезла в кузов, это было довольно сложно, ведь раньше… внутри все сжалось в тугой узел, и мне стало сложно дышать. На улице было действительно холодно. Я не знала, какой сейчас день или месяц, потому что эта была совершенно ненужная информация, но судя по опавшим листьям и низкой температуре, сейчас где-то середина осени. Джон завел машину и тронулся с места, а я легла на старый плед. Все было не так. Совершенно не так. На улице было слишком темно, звезды спрятались за темными тучами, и я была в этом кузове одна. Слезы катились по моим щекам. Я не знаю, чего я хотела добиться, делая это. Но это не помогло. Мне стало только хуже. Моя душа была потеряна окончательно. Меня больше не могло существовать без него. Мне было все так же больно. Моя рука опустилась, надеясь найти его руку. Но натыкалась на пустоту. Больше ничего не имело смысла. Но у меня все еще были воспоминания. Я могла представить, что сейчас лето, и он лежит рядом со мной. Воспоминания никогда не умирают. Когда я вернулась домой, еще более разбитая, чем была до этого, и еле стоявшая на ногах, то обнаружила у себя дома Джинни Уизли. Она не казалась мне, нет. Она сидела в гостиной с кучей чемоданов. Но я не удивилась. Мне было все равно. Я прошла мимо, поднимаясь по лестнице. — Гермиона, — окликнула она меня, кидаясь за мной, — подожди. Она крепко обняла меня, но у меня не хватило сил обнять ее в ответ. — Все будет хорошо, я обещаю, — прошептала она. Я не стала говорить ей, что уже слишком поздно для этого.***
Моя жизнь вновь обрела смысл, когда она вернулась. Я даже и не поверил, что она вернется. Но она стояла на пороге с чемоданами, и я понял, что теперь все будет хорошо. Она поможет мне справиться с этим. С тех пор Джинни стала моей опорой. Она помогала мне с Гермионой, не задавая никаких вопросов. Она снова была со мной, хотя я даже и не мечтал о таком. Она не спрашивала, что я делал без нее. И не говорила о себе. Словно этого не было, и мы все еще были женаты. Я поклялся себе, что на этот раз все будет по-другому. Она ничего не имела против Майка, с которым сразу же подружилась, причем не обращая внимания на то, что он — оборотень. А ведь оборотни убили ее мать и брата. Но Джинни всегда умела прощать. Майк рассказывал нам о своей стае и даже познакомил с Сарой. Оборотни больше не казались мне угрозой. По крайней мере, эти оборотни. Как то вечером к нам пришел Блейз Забини, который был просто в ужасном настроении. Это был конец ноября, Джинни жила здесь уже неделю. А Гермиона продолжала оставаться призраком. — Вот, — он сунул мне в руки какой-то документ из министерства. — Что это? — спросил я, разворачивая его. — Новые изменения в законах. Я читал, и моя челюсть отвисала. — Что? Но… это какой-то бред. — Что там? — спросила Джинни, обеспокоено глядя на нас. — Теперь мы не можем покинуть страну никаким из способов без специального разрешения министерства. А попасть в нашу страну теперь можно только с разрешения самого министра. Что это все значит? Они не выпускают людей за границу? — Да. После нескольких выступлений оппозиции мой отец заразился паранойей. Он думает, что они собирают армию. Он боится, что они привлекут людей из-за границы. — Армию? — ужаснулась Джинни, — Но это просто смешно. — Они там все спятили? — не понимал я. — Мой отец думает, что скоро начнутся восстания. — Но из-за чего? — Просто Августе Долгопупс следует воздержаться от столь яростных речей. — Я поговорю с отцом, — решила Джинни. — Это еще не все. Теперь никто не будет заниматься отловом оборотней. — Что? — эта новость поразила меня еще больше. — Ты не понял, Поттер. Теперь их следует убивать. Министерство считает, что они стали слишком опасны, и тем более они могут сбежать, как они сделали это в Шотландии. Передо мной встало лицо Майкла. Он еще совсем ребенок. И он снова напомнил мне меня. — Только черных? — на автомате спросил я, прекрасно зная ответ. — Нет, Поттер, всех. Абсолютно всех. Молчание. Я все еще думал о Майке. Что теперь делать ему? А его стае? Почему меня это беспокоит? На улице послышался какой-то шум, в темноте сверкнул свет фар. Кто-то подъехал к дому. На машине. Мы переглянулись. Кто бы это мог быть? Я открыл дверь. Огромный фургон остановился напротив дома. — Что за…? — за моей спиной появился Забини. Двери открылись, и оттуда вылезли два совершенно незнакомых мне человека. — Позовите Гермиону Грейнджер, — сказал один из них, тот, что был постарше. — Что все это значит? Кто вы такие? — я уже думал, не достать ли палочку. — Нам нужна Гермиона. Скажите ей, что у нас для нее посылка. От Драко Малфоя. От Драко Малфоя — эхом отозвалось у меня в голове. Этот придурок еще смеет присылать ей что-то. Причем с магглами. — Что в фургоне? — спросил я недоверчиво. И, словно отвечая на мой вопрос, фургон начал дрожать, словно кто-то очень большой долбился о его стены, пытаясь выбраться наружу. Я чисто инстинктивно подался назад, при этом загораживая собой Джинни. — Что там? — спросил Блейз. — Мы отдадим его только Гермионе. Скажите ей, что мы привезли Рона Уизли.