Так называемые голубчики

— Ты сказал бы хоть что-то, голубчик.. Я, вроде как.. В чувствах, что называется, объяснился, — Жилин старательно отводил взгляд. Игорь молчал, и если бы у этого молчания был звук, полковник сравнил бы его с тем как лопается гитарная струна. Резко и глухо коверкает мелодию, одну единственную, заученную с таким трудом до мозолей на подушечках пальцев. Обрывает и в добавок хлещет по рукам музыканта. Была бы ее воля — рассекла бы до кости. — Не могу я, С-Серёж, — сожалел почему-то так, как в последний раз, будто до этого не знал сожалений вовсе. На нет и суда нет. От нахлынувшей горечи сильно хотелось смеяться, до спазмов в горле, до слез. — Почему? — вырвалось. Не подумал. Какое уже тут «почему», сердцу не прикажешь, да и вообще, какая теперь разница. Всё уже. Уже всё. — Ты знаешь ж-же.. Раньше знал, полковник. — Что знал? — Вспоминай. Неясная, старая тревога вспыхнула где-то в сознании, но тут же погасла. Чушь какая-то. — Не трави мне душу, Игорь, — Жилин разозлился, — Понял я, лучше бы молчал и оставил всё как есть, сам дурак, сам виноват. Так хоть уйди с глаз, не мучай. Катамаранов сделал пару шагов и замер на расстоянии вытянутой руки. — Не понял ты, Серёг, ни хрена. Вспоминай, говорю. Хватит, — в глазах Игоря плескалась та же необъяснимая злость, что была у полковника на сердце. Он будто смотрел в зеркало и это пугало больше всего. Жилин может и хотел бы вспомнить, но сам себе не давал, ускользал, прятал свои же воспоминания, душил, стирал в порошок. — Не злишься ты, товарищ милиционер, — подталкивал к истине, — боишься. — Боюсь? — осёкся на последнем слоге и вопрос прозвучал как неуверенное утверждение. И он боялся. Боялся того, что сказал, боялся того, что услышал в ответ, боялся чего-то иного, старого, болезненного, что все эти годы скрывалось так близко. Боялся вспомнить, боялся снова забыть. Боялся сейчас и боялся много лет назад, когда еще не было полковника, а был только Серёжа. Одинокий, грустный мальчик. Ни матери ни отца, из родных только бабушка. Хорошая, добрая, руки тёплые, приятно пахнущие хлоркой. Но Серёжа всё равно был один. Один играл, один мастерил рогатки, в речке купался, яблоки воровал. А потом появился Игорь. Он никогда не рассказывал, откуда пришел, и почему иногда куда-то пропадал. Говорил только часто, я, Серёжа, всегда буду здесь если надо, пока ты не захочешь, чтобы я и правда был. Жилин всё спрашивал, разве это не одно и то же, а Игорь качал головой. — Вспомнил? Полковник вздрогнул, быстро моргая. — Хороший мой, — растерялся, отчаялся, — кто же ты такой? Он ведь уже знал ответ. Жилин потянулся к чужой щеке, но дрожащие пальцы поймали лишь воздух. Комната была пуста. — Я, Серёжа, твоё одиночество.