Так называемые голубчики

Через толстые стены ментовки почти не слышно взрывающихся салютов. Смотреть на них нет особого желания, да и не любит полковник звуки выстрелов, хватает этого добра на работе. Рапорты давно составлены, папки с делами отсортированы, петли решётки смазаны, цветы политы. До полуночи остался еще час. Как новый год встретишь, так его и проведешь, и, наверное, поэтому Сергей уже 18-й год подряд роется в отчетах и мотается по рейдам. Про себя он думает, что уж лучше так, чем почти два десятка лет опрокидывать стопку за стопкой в пустой квартире, румяно поддакивая монологу Ипполита о пропавшем духе авантюризма. Авантюризм, если быть честным, правда куда-то исчез. Это ощущалось не столько в отсутствии характерных поступков, сколько в том, что такими поступками для Жилина стали покупка елки и нарезка салатов. Планка была ниже некуда, и все же оставалась непреодолимой. Теперь в честь праздника Сергей вешал в отделении новый календарь, такой же как все предыдущие, и выписывал себе премию. На нее ежегодно планировал съездить на море, а потом чинил прохудившиеся ботинки, переклеивал кое-где обои, делал ремонт на даче и жил на оставшиеся двести копеек, когда задерживали зарплату. Ну ничего, в следующий раз так уж точно поедет. Так он думал обо всем. Единственное, что оставалось у полковника от новогоднего настроения, это слепая вера в изменения. Праздник он не отмечал, не украшал квартиру, не поздравлял никого искренне, и не ждал искренности в ответ. Но где-то совсем глубоко внутри, в полной темноте мерцала, как последняя лампочка на рваных проводах гирлянды, мысль о том, что в этот раз все будет иначе. Завтра он проснется другим человеком, не таким уставшим и серым. Проснется рано и с удовольствием, посмотрит в окно на кучу одинаковых хрущевок, месиво из грязи и снега, голые клены, и подумает какая же красота. Дойдет до работы пешком и ног не промочит, а в отделении тепло, в окна не задувает, и чай вкусный, не пакетированный. Будет каждый день ездить на вызовы, и ему каждый раз будут говорить спасибо от чистого сердца, и Кеша, и Юра, и Игорь даже, хоть ментов не любит. Жилин убедится впервые за много лет, что занимается важным делом, и может быть на секунду почувствует гордость. Все будет иначе, и больше не нужно будет ни в кого стрелять и ничего взрывать. Не нужно будет брать взятки, потому что он обязательно станет честнее, и не нужно будет врать и отмазывать, потому что другие станут чуточку лучше тоже. Бой курантов изменит этот год, да и всю жизнь. Сергей бросит курить, потому что ему еще жить и жить, и чтобы эту жизнь наполнить наберется смелости, вытащит Игоря из подвала и скажет, что они вообще-то не чужие друг другу люди. Что им не по пятнадцать, что бегать за ним он больше не намерен, и что либо сейчас, либо никогда. Он будет решительным и твёрдым, не прогнется и не станет опять таскаться за Катамарановым как собака побитая, в надежде, что приласкают. Вот какой это будет год. Год, когда его квартира не будет пустовать, а совесть станет чище. Когда он поедет на море, и не один, и впервые в жизни обгорит самым безответственным образом. А под новый год обязательно купит елку, всю квартиру обвесит мишурой и дождиком, откроет шампанское. И тоже не один, уже насовсем. Салюты на улице стали громче, 1987-й наступил. Через минуту зазвонит телефон: корпоратив в «Канарейке» снова обернулся перестрелкой. Полковник конечно все уладит. На всякий случай останется дежурить до утра, пособирает по городу алкашей и слегка расстроится, не найдя среди них Игоря. За ночь скурит новую пачку сигарет и пошутит о ней на манер прошлогоднего хлеба. Часам к десяти Жилин тихо зайдет домой и рухнет на диван, не раздеваясь. Засыпая, в очередной раз откажется от всех надежд на этот год, кроме той, что, может, повезет в следующий раз. По крайней мере, сегодня выходной. Будут крутить повтор «Иронии судьбы».