ХАННА
Запах алкоголя, пота и крови смешались воедино. Воздух в помещении был сжатым и тяжёлым. Я стояла у букмекерского стола, наблюдая за кровавым боем в железной клетке. Мои наручные часы показывали девять вечера. У меня был ещё один час, прежде чем Джейкоб начнёт бить тревогу, обнаружив, что в комнате меня уже нет. После ужина я пожаловалась на головную боль и громко объявила, что сегодня собираюсь лечь пораньше. Тёмный затуманенный взгляд папы ясно дал мне понять, что сейчас он занят другими мыслями. Не знаю, что же с ним происходило, но в последние дни его определённо что-то волновало. Нарядившись в одно из своих любимых обтягивающих платьев, я легко выбралась из окна и скатилась вниз по тонкой водосточной трубе, сжимая в свободной руке туфли на высоких каблуках. К моему везению, мне удалось исчезнуть бесшумно, выбравшись наружу через широкую каменную стену на заднем дворе. Я ободрала себе оба локтя и едва не разорвала шёлковый подол своего платья, но, к счастью, всё ограничилось лишь лёгкими синяками и царапинами. «Арена Докери» добродушно встретила меня как и в первый раз: серией своих тошнотворных никотиновых ароматов. Я знала, что сегодняшней ночью Луи будет драться. Знала, что его бой будет вторым. И знала, что он выиграет. Это не было слепой верой или фанатичной надеждой, чтобы я могла и дальше восхищаться им. Но он бы выиграл. Я знала это так же уверенно и точно, как и знаю, что земля круглая. Назвать Луи непобедимым у меня язык не поворачивался — это слово принадлежало лишь моему отцу. Я не была мягкотелой и слишком чувствительной. Признаться, мне нравилось смотреть на бои. О, это было то ещё зрелище. Всё почти так же, как и Древнем Риме: гладиаторы, состязающиеся на арене. Вот только разница была в том, что тогда рабы дрались за право быть освобождёнными, и дрались они на забаву светской публике. Здесь же эти бойцы самолично шли на растерзание друг друга из-за своей ненасытной жажды пустить кровь. Ради денег тоже, разумеется. Но только не Луи. Глядя на блондина, подпрыгивающего внутри клетки, я задумалась о том, что же заставило его стать таким ожесточённым и диким монстром. И всё же, этот монстр был моим. Лишь на время, но меня это не волновало. Мы заключили дьявольскую сделку. Теперь всё будет иначе. Я погладила края своего стеклянного бокала, наполненного текилой. Но голова была ясной, а жидкость в бокале оставалась нетронутой. Букмекер, сидящий за своим столом, ежеминутно бросал на меня похотливые взгляды. Группа мужчин у барной стойки глядела на меня во все глаза, но не осмеливалась подойти ко мне ближе чем на метр. Я была хороша собой, но их беспокоило только то, что перед боем Луи отметил меня как свою, жадно поцеловав в шею у всех на виду. Мои губы растянулись в широкой улыбке. В голове вновь раздался его низкий голос, когда днями ранее он озвучивал свои требования. Верность. Поразительно, но Мэлоун был собственником, и пока наша сделка в силе, меня не должны были касаться чужие руки. Я с лёгкостью приняла это требование, в ответ желая такой же святой взаимности. Он только мрачно ухмыльнулся в ответ. Беспечность. Теперь я была под его защитой. Он не знал, что все эти годы я была под стальной защитой своего отца и брата, но я приняла и его страховку, так как предлагал мне её именно он. Стать подопечной Луи казалось мне до невозможности соблазнительной идеей. В сознании вновь всплыли его тёмные слова. «Никто не причинит тебе боль. Никто, кроме меня». Моя одержимость Мэлоуном вдруг слабо покачнулась. Появилась тревожная мысль о том, что я рою себе могилу и даже падаю в неё по собственному желанию. Неужели я так надеюсь на то, что именно Луи спасёт меня? Нет, скорее он будет тем, кто начнёт орудовать лопатой, чтобы похоронить меня заживо. Неужели я требую слишком многого? Пока моя зависимость не пройдёт как быстрый летний дождь, пока моя любовная лихорадка не исчезнет… Выберусь ли я из этой игры живой? Не заиграюсь ли, проиграв в этой схватке? Я уже решительнее качнула головой и вновь зачарованно уставилась на клетку. Луи двигался быстро, однако слишком хаотично, не позволяя своему сопернику предугадывать все его последующие действия. Он бил метко, сильно. И всегда добивал своего соперника. Всегда. Мэлоун спрыгивал с арены только тогда, когда его враг вырубался, в бессознательном состоянии распластавшись на полу. Он резал беспощадно. Его любимое орудие — нож. Его верные друзья — кулаки. Его страховка — непредсказуемость. Он не умеет быть нежным. И он никогда меня не полюбит. Я его зверушка, красивая и диковинная. И даже зная это, я продолжаю шагать по той же дороге, лишь бы видеть его лицо, касаться его бритых висков, чувствовать его запах. Лежать рядом с ним, стоять, сидеть, но это уже неважно. Главное быть рядом с ним. Я зависима от него. Он подобен приличной дозе марихуаны для страдающего от ломки человека, глотку прохладной воды в самый жаркий день, кислородному баллону в подводном мире. Он — отрава, и он же моё лекарство. Я вздрогнула, когда железные прутья вдруг оглушительно загремели. Засов отворился, и дверца распахнулась настежь. Окровавленный Луи быстро спрыгнул на пол. Он крепко держался за свой левый бок, но его лицо оставалось каменным и бесстрастным. Я оставила бокал и поскорее подошла к нему, пытаясь поймать его ледяной взгляд. Его друг, единственный друг, Марк уже пожимал Луи руку, поздравляя с ожидаемой победой. — Чёртов Ленни оказался проворнее и умнее всех твоих прежних соперников. Он единственный, кто додумался пнуть тебя по старой доброй ране. Луи показал ему средний палец. — Я думал, ты давно перестал быть киской. Но ты до сих пор ностальгируешь по этому дерьму. Марк хмыкнул. — Да, «дерьмо»… Лучше и не скажешь. Врачи едва вытащили тебя из лап смерти, а ты делаешь вид, что это был лишь пустяк. Луи молча закатил глаза. Во мне пробудилось любопытство. Я подошла к мужчинам ещё ближе, склоняя голову вбок, и подавая голос: — Так ты был ранен? И даже находился при смерти? Оба бойца тут же повернули ко мне свои головы. Марк выглядел удивлённым, но заметно повеселевшим. Луи оставался привычно невозмутимым, сохраняя свою холодную маску безразличия. Однако кривизна его губ выдавала колкую насмешку. Он словно хотел откровенно посмеяться надо мной. — Никто из этих пьяных ублюдков тебя не трогал? — в его голосе не было заботы или беспокойства. Луи словно искал себе новую жертву, грушу для битья, так как был отчего то очень зол. Я покачала головой. — Нет. — Эй! Ты же та самая! — Марк засмеялся и возбуждённо защёлкал пальцами перед моим лицом. — Блондинка с чёрными глазами! Тере… Нет, нет, Теа! Это тебя Луи искал той ночью. Искал… Я вспыхнула. Так он искал меня… В первую же ночь, но уже после того, как я уехала… Луи не стал отнекиваться или притворно хмурить брови. Он вновь закатил глаза и направился к барной стойке. Едва он сделал два шага, как тут же повернул голову через плечо. Поняв намёк, я последовала за ним. Боец опустился на стул, требуя у бармена бокал виски. К моему удивлению и недовольству, к Луи тут же подбежала блондинка, заметно испуганная и дрожащая, с аптечкой в руках, готовая обработать его раны. Я не стала возражать, но затравленный и полный ужаса взгляд девушки ясно дал мне понять, что между ними уже что-то было. Лицо Луи помрачнело, когда она вздрогнула, едва не тыкнув ваткой в его правый глаз. — Что с тобой? — недобро прищурившись, спросил он, раздражённый до предела. Девушка торопливо покачала головой. — Прости, прости! Ничего… Луи откинул голову назад, неспешно потягивая алкоголь. Руки девушки дрожали, а лицо побледнело до состояния остывшего воска. Я напряглась, когда увидела слёзы, скопившиеся в уголках её глаз. Моё сердце дрогнуло. Что он с ней сделал, раз она так его боится? — Убери это чёртово выражение лица. — угрожающе прорычал Мэлоун, прищурив свои тёмно-зеленые глаза. На его щеке дёрнулся мускул. Девушка вздрогнула, резко отшатнулась назад и вся сжалась, словно пыталась покрыться невидимой скорлупой. Из её прокушенной губы сочилась кровь, а слёзы оставили длинные блестящие дорожки на щеках. В её глазах плескался такой дикий и сумасшедший страх… Так даже на убийцу не смотрят. Она развернулась и лихорадочно быстро убежала, мигом растворившись в ликующей от восторга и возбуждения толпе. Я глядела ей вслед, понимая, что это лишь часть того, что я вскоре испытаю, если продолжу рыть себе яму. Какая-то разумная часть меня тут же гневно воспрянула духом. Я прищурилась. — Ты избивал её? Луи оторвал свой жестокий взгляд от бокала. — Разумеется нет. Я не имею привычки бить женщин. — Но ты сделал ей больно? — прохрипела я. Волнение внутри меня начало только расти и расширяться. Я попыталась взять себя в руки. Злости во мне тоже хватает. Нечего его опасаться. Тёмный блеск в глазах Луи вызвал у меня лёгкую панику. Он искривил рот в подобии извращённой улыбки. — Верно. От правдивости этого ответа у меня перехватило дыхание. Я облизнула губы, встревоженно потирая свои плечи, словно замерзая от его взгляда. — Почему? Она… что-то сделала? — Точнее, она что-то не сделала. — только и ответил Луи, залпом осушив хрустальный бокал. — Следуй за мной. Я настороженно шла за ним по тёмному коридору, отставая на полшага, глядя в его мускулистую спину. От него пахло кислым лаймом, горьким миндалём, солёной кровью. Всё тёмное и не сладкое. Чёрные бойцовские шорты обтягивали его бёдра, но он не смущался своего внешнего вида, когда вошёл в танцпол, где вовсю гудела и вибрировала музыка. Я с большим трудом проталкивалась через танцующую толпу, недоумевая, куда же он меня ведёт. Сердце застучало громче, почти панически быстро. Увидев, что я замерла у самого выхода, Луи схватил меня за локоть и буквально потащил за собой. Мы вышли из клуба. Прохладный ночной ветер обжёг мне грудь и голые участки кожи на плечах. Боец опёрся спиной на холодную каменную стену, глядя на звёздное небо. Я неловко застыла рядом с ним, пытаясь понять его мотивы. — Почему мы здесь? Вдалеке слышались оживлённые звуки ночного Нью-Йорка. Преимущество этого города было в том, что безлюдных мест здесь почти не существует. На каждом шагу бродят пьяницы, бездомные, попрошайки и воришки. Но здесь, у самого входа в клуб, царила странная тишина. Улица почти тонула в вязкой темноте. Луи повернул ко мне голову, и я заметила первобытный гнев в его глазах. — Ненавижу. — только и произнёс он. Я вздрогнула, но скорее от неожиданности, чем от страха. В его голосе было столько ненависти, столько стали… Кого же он так ненавидел? — Кого? Мэлоун напрягся. Затем отвернулся. Я видела, что с ним что-то происходит, но не могла это понять. Не могла расшифровать его тон. Как же сложно… Прежде чем я повторила попытку узнать ещё что-нибудь, он пробормотал: — Себя. Такое тихое и быстрое слово, что я засомневалась в том, что он действительно его произнёс. Возможно, мне даже показалось, и он молчал всё это время. Я дёрнула плечом. — Мне нужно ехать домой. Скоро меня начнут искать. — Ты останешься со мной. Этой ночью ты будешь рядом, как и хотела. Моё сердце дрогнуло в ответ на эти слова, но я покачала головой. — Ты нуждаешься не во мне. Луи порывисто повернулся, уставившись на меня своими потемневшими глазами. — Ты ничего не знаешь, аггел. Ты ничего обо мне не знаешь. Ты хотела стать моей, вот и наступил подходящий момент. Воспользуйся этим. Чем скорее начнём, тем скорее всё закончим. Ты станешь избегать меня как огня, когда узнаешь меня. Я напряжённо глядела на него, чувствуя его боль. — Что с тобой произошло? — Убийцам и насильникам не нужна грустная история детства, чтобы стать ублюдками. Хватит одного лишь желания. — он ухмыльнулся. — Не пытайся оправдать меня. Я не стану другим. — Я и не собиралась менять тебя. — осторожно ответила я. — Но я бы хотела тебя понять. Он вновь закатил глаза, выражая свою злую насмешку. Я шагнула к нему, мягко коснувшись ладонью его плеча. Луи взглянул на мою руку, но не оттолкнул, продолжая стоять неподвижно, почти игнорируя меня. Я провела ладонью выше, по его шее и затылку, после чего зарылась пальцами в его светлые волосы. Они были жёсткими, почти колючими. — Мы можем поговорить? Мэлоун внезапно обнял меня за талию, тут же заставив меня вздрогнуть. Его грубая ладонь опустилась на мою поясницу, а затем чуть ниже. — О чём? — тихо шепнул он в моё ухо, и мурашки пробежались по моей спине от его голоса. — О чём угодно. О тебе. — Ты хочешь меня, но это самоубийство. Я сломаю тебя, и восстановиться будет сложно. Ты возненавидишь меня, а я даже жалости не почувствую. И знаешь это, но всё же не убегаешь от меня. Почему ты так надеешься на счастливый конец? — Не надеюсь. — призналась я, прижимаясь губами к его шее, оставляя короткий поцелуй на его холодной коже. Он моментально напрягся. Что-то в нём было не так. Такое уродливое, сломанное, неправильное… Возможно, в глубине души я действительно мечтала исправить этот недуг внутри него. Арчер Эванс понял, что у него есть сердце, способное на чувства. Неужели Мэлоун не сможет это осознать? Луи лишь ухмыльнулся, когда я крепче обняла его за плечи. — Ты невменяема. — Мы очень похожи. — только и ответила я. Боец сжал мои бёдра, скользнув большим пальцем под подол моей юбки. Подушечкой пальца он зацепил край трусиков, скользнул под ткань, но затем замер. — Что я получу, если позволю тебе задать мне несколько вопросов? Сегодня я в хорошем настроении. Торгуйся. Мои глаза неодобрительно сузились в ответ. — Ещё при первой же встрече я сказала тебе, что я не шлюха. Я не дам тебе то, что ты хочешь за одно короткое интервью. Он медленно, почти хищно улыбнулся, глядя в упор на мою грудь. Соски предательски сморщились на холоде и теперь выпирали через тонкую ткань платья. Моё тело так импульсивно и отчаянно рвалось предать меня, что кровь приливала к щекам. — Но в конце концов ты всё же это мне отдашь. — Посмотрим. — отрезала я. Луи прижался носом к моей щеке. У меня тут же пересохло в горле. Он укусил меня за подбородок, затем чуть помедлил, прежде чем прошептать в мои губы, задевая своим жарким дыханием их контур: — Спрашивай. — Прямо здесь..? — Тик-так, аггел. Тик-так. Луи обхватил моё лицо ладонями и крепко прижал к себе. Я почти вздрогнула от его низкого голоса. Но затем кашлянула и задала первый вопрос: — Ты когда-нибудь думал о том, что будет написано на твоём надгробии? Свет от луны упал на его лицо, и я заметила, как резко оно меняется. На секунду он настороженно напрягся, а затем насмешливо ухмыльнулся. — «Кровожадный ублюдок, каких на этом свете целое море». Следующий вопрос, аггел. — Ты счастлив? Луи тихо засмеялся. — В своей извращённой манере, но да. Дальше. — Есть ли в твоей жизни человек, который многое для тебя значит? Он ответил просто, быстро, совсем не задумываясь: — Да. — Девушка? — в моём голосе прозвучала блеклая тень ревности, и Мэлоун хмыкнул, заметив это. — Нет. Мой бывший тренер. Я тут же ошеломлённо застыла. Мой папа? Пальцы словно онемели. Луи широко зевнул, словно мои вопросы уже успели наскучить ему. — Ещё? — Твой тренер… Он… — Я не хочу говорить о нём. Он остался в прошлом. У каждого свой путь. Задавай дальше свои чёртовы вопросы. — Как ты относишься ко лжи? — Отрицательно, аггел. — прохрипел Луи. — Не смей мне врать. Я ненавижу ложь. Плата будет слишком высокой. Не могу. Даже моё имя, которое ты произносишь… «Теа». Везде ложь. Ты не знаешь, кто я. Не знаешь, чья я дочь. И не знаешь, почему меня так тянет к тебе. Но я лишь кивнула. — Это всё? — выдохнул он на мою шею. Кожу тут же начало покалывать. Мэлоун дышал тяжело, опустив голову, но я почувствовала его облегчение, когда вновь кивнула, заканчивая тем самым наш скудный на информацию разговор. Он словно избегал некоторых вопросов, и среди них явно фигурировал вопрос про моего отца. В какой-то момент мне захотелось просто возненавидеть Луи. Возненавидеть за то, что он всё ещё имел для меня смысл, за то, что прорвался под мою кожу, и я ему это позволила, даже приветственно раскрыла ему свои объятия. Возненавидеть за то, что с ним я свободная, какой никогда не была. За то, что он не осуждал меня. Не возлагал на меня надежд. Не ожидал от меня лучшего, чтобы впоследствии гордиться мной. — Всё... — тихо подтвердила я. Мы долго глядели друг на друга, после чего я осмелилась прошептать: — Хотелось бы мне знать, что творится в твоей голове. Бурлящая река насилия? — Ты утонешь там, аггел. — Я умею плавать. — возразила я. В сгущающей темноте его зубы сверкнули, а рот искривился в волчьем оскале. — Тогда постарайся там выжить.ЛУИ
В то утро небо было удивительно тёмным. Это напомнило мне сказку о том, как однажды одно злое существо украло солнце. Её часто рассказывала мне мама перед сном, но не для того, чтобы поскорее меня усыпить, а чтобы я помнил о морали этой сказки. Герой отправляется в долгий и изнурительный путь, и в конце отбирает у злодея солнце. Он борется. И выигрывает. Вот как должна заканчиваться каждая сказка: финальной битвой, итогом которой станет победа тех, кто считается правым. Небо было тёмное, а солнце отсутствовало. Вот только в наше время не нашлось бы героя, который вернул бы это чёртово солнце обратно на небо. Холод на автовокзале становился невыносимым. Я знал, что сейчас осень, но совершенно потерял счёт времени. Стивен считал, что сейчас октябрь, а Дэвид спорил, что уже конец ноября. В то утро, на скамью, на которой мы спали втроём, едва умещаясь, но всё же не отстраняясь друг от друга, чтобы хоть как-то согреться, внезапно упал свет. Это был яркий голубоватый свет, который ослепил меня на пару секунд. Я резко вскочил, потирая глаза. Даже с закрытыми веками перед взором всё бегали и мельтешили жёлтые круглые блики. Фонарик... Полицейские! Дэвид ловко спрыгнул со скамьи и быстро умчался в сердце темноты, а Стивен неуклюже привстал, потирая свои озябшие плечи. Я приподнял голову, щурясь, но зная, что просто так копам не отдамся. Мне было восемь лет. Я имел хорошую привычку не доверять взрослым, но плохую привычку переоценивать свои возможности. Если меня поймают — то тут же вернут домой. Мама ещё искала меня, когда месяц тому назад я жил под нью-йоркским мостом с остальными мальчишками. Но искала ли она меня сейчас… Я не знал. Я бы очень хотел, чтобы она меня нашла. Хотел бы, чтобы она разбудила меня, тронув за плечо, как делала всегда. Но возвращаться домой, туда, где правил и властвовал мой отчим... Нет, лучше бежать до тех пор, пока не сотру все ноги в кровь, в пыль, не лишусь их, начну ползать, а затем и летать. Мысль об отчиме вызвала у меня яркую боль в том месте, где он в последний раз меня трогал. Тело похолодело и дёрнулось от отвращения и страха. Я инстинктивно сжал ноги вместе, ссутулясь и хмуро глядя в темноту. Свет от фонарика был теперь направлен в пол. — Вы тут одни? Это был голос мужчины. Я тут же хищно приготовился к атаке. Больше не позволю! Не позволю… Мамин голос тревожно заорал в голове: «Никогда не разговаривай с незнакомцами. Никогда! Слышишь?!» — Да, сэр! — дрожащим от холода голосом прошептал Стивен. У меня самого громко клацали зубы, а суставы в теле скручивалась от ненавистного озноба, но я молчал, сжимая челюсти. — Где ваши родители? — Они умерли! — быстро солгал Стивен. Мы оба сбежали из своих домов. Иногда я злился на Стивена за это. Он решился на побег только из-за того, что чуть не поджёг свой дом, а мать грозилась отхлестать его ремнём с металлической пряжкой. А я сбежал, когда понял, что отчим испытывает ко мне не только отцовские чувства. От этой мысли я вновь весь съёжился, ненавидя себя за слёзы, тут же выступившие на глазах. Прикосновение шершавого влажного указательного пальца, кругами поглаживающего меня… Я задохнулся от кашля, а затем прижал ладони к щекам, делая вид, что сонно потираю лицо. Под пальцами уже высыхали горячие слёзы. — Как вас зовут? — Это Луи, а я Стив! Мы не воруем, сэр! Клянусь матерью, мы не воры! — Стивен бормотал всё это невероятно быстро, так лихорадочно, будто минута промедления будет стоить ему жизни. Мужчина опустился на корточки перед нами, и я наконец-то увидел его лицо. Чёрные глаза. Каштановые волосы. Острые скулы. Он был молод, хотя до этого его голос казался мне слишком низким и грубым. Я вновь напрягся. — Тут чертовски холодно. Как долго вы здесь находитесь? Наверняка с голоду помираете. «Да, и ты хочешь накормить нас своим членом». Я уже готовился врезать ему коленом по носу. Его чёрные глаза вдруг засияли в темноте. — Нет, сэр… — Стивен истерично всхлипнул. Тяжесть этой лжи заставила его почти зарыдать. Незнакомец вздохнул, и клуб горячего пара вырвался из его рта. Затем поднялся с места и кивнул в сторону платной парковки. — Следуйте со мной. — Хрен тебе! — наконец-то подал я голос, повторяя любимую реплику своего отчима. Незнакомец обернулся. — Мы тебя даже не знаем! Почему мы должны тебе доверять? Он не стал улыбаться, как в гребаных фильмах. Не стал лгать, говоря, что не представляет для меня опасность. Не стал убеждать меня в том, что я должен ему доверять. Что это ради моего блага. Потому что никакого блага не было. Все хотят нас уничтожить, как обычно травят крыс в подвалах. Мужчина вновь опустился передо мной на одно колено, чтобы быть на одном уровне с моим лицом. Он не глядел на меня сочувственно, по-доброму или по-дружески. Он глядел на меня с пониманием. Словно сам прошёл через небывалое дерьмо, и хорошо знал каково это: быть в шкуре безымянного мальчика, у которого больше нет дома. Нет матери, нет отца, никого нет. Что во мне остались только сила воли, желание выжить, и теперь я яростно хватался когтями в саму жизнь. Я поразился этому знакомому взгляду. Он словно говорил мне: «Я был таким же. Я прошёл через такое же дерьмо. И вот я здесь, перед тобой, и хочу помочь тебе пройти через твоё дерьмо. Потому что в тебе я вижу себя». Я не доверял ему, даже ненавидел его за это потрясающее понимание. Но я знал, что теперь всё изменится. Ничего уже не будет по-старинке. О, больше нет. Мужчина протянул мне свою сухую мозолистую ладонь. Правую. — Меня зовут Арчер. Поколебавшись с минуту, я протянул ему свою руку в ответ. Левую. Арчер без возражений вытянул вперёд левую руку, и крепко пожал мою ладонь. Теперь всё изменится. — Я помогу вам. — прозвучал твёрдый и уверенный голос. И он помог. Я до сих пор помню, как впервые увидел её. Тару Эванс. Она вошла в тренажёрный зал в белом шифоновом платье, красивая и радостно улыбающаяся. Вокруг неё словно парил ореол, сотканный из золота и света. Она освещала собой всё пространство. Я застыл у боксёрской груши, которую монотонно колотил, хотя кулаки жутко кровоточили. И я долго глядел на неё, потому что видел в ней то, чего никогда не видел. Это было нечто такое светлое и невыносимо доброе, что становилось даже тепло. Тара подошла к нашему тренеру, к Арчеру, и обвила его шею руками. Он был тёмным и злым на её фоне, но я видел, как смягчилось его лицо и какими стали его глаза. Уязвимость. Тренер учил нас быть неуязвимыми. Но слабости были у всех. А его слабостью была его жена. Даже будучи ребёнком, я осознал это настолько чётко, что почти онемел от потрясения. Я помню, что среди всех учеников тренера я был самым слабым и хилым. Мои кости всегда выпирали через кожу, а кожа была почти прозрачной. Я был слабаком. Не умел даже правильно пинать. Я умел только плакать в подушку по ночам. Умел злиться на всех, кто меня окружал. Я ненавидел смотреть в зеркало. Ненавидел, когда надо мной смеялись другие ученики. Я любил, когда другим бывало больно. Но больше всего я любил, когда эту боль причинял им я. Это было так греховно и торжественно. Но порок был слишком сладок на вкус. Кто причиняет боль — тот главный. Того боятся, того ненавидят, и того никогда не унижают. Вот что важно. Не быть объектом насилия. Не быть жертвой. Годы спустя я вернулся в свой дом, чтобы выбить всё похотливое дерьмо из своего отчима. О, я это сделал. С большим удовольствием. Мне нравились его умоляющие вопли, нравились его крики, бульканье, которое он издавал, когда жизнь покидала его тело. Что-то во мне тогда сломалось. И что-то во мне тогда криво срослось. Я чувствовал, как адски возбудился. Возбудился от того, что ему было больно. Я надеялся… так надеялся, что это единичный случай. Что я так долго ждал этого момента, что эти пытки даже вызвали у меня гребаный стояк. Но это повторялось. Каждый раз. Я так любил ломать. Как своих соперников на арене, так и шлюх, лежащих подо мной. Это было приятное насилие. Жертвой были они, а не я. Не я. Я потащил Тею на улицу, чтобы прижать её к стене и сделать то, что изначально собирался. Вырвать из неё всю её одержимость мной. Я собирался причинить ей боль, отбить её слепую зависимость. Но её глаза всё сияли в темноте, как и звёзды, рассыпанные по небу. Чёрные. Совсем как у тренера. Он был единственным, кому я бы не причинил боль. Никогда. Он был тем, кто спас меня. И которому я был обязан всем. Я дышал и находился здесь только благодаря ему. Чёртов цвет глаз не должен был меня остановить. Но это случилось. Я не смог. Слова тренера болезненно отдавались эхом в моей голове. «Когда-нибудь найдётся человек, чья боль причинит тебе ещё бо́льшую боль, а не возбуждение. Желание защитить её от себя будет таким сильным, что даже начнёт сжигать тебя изнутри. Тогда мы с тобой и поговорим». Я глядел вслед уходящему аггелу, чувствовал её сладкий запах. И всё думал, словно в бреду… Когда… Когда?