ЛУИ
Тея нахмурилась, когда уселась на самый край ринга. Её чёрные глаза изучающе бегали по потолку моего тренажёрного зала, выявляя все его недостатки. Она метнула осуждающий взгляд на скомканную паутину в углу, где семейство пауков славно обустроилось ещё месяцы тому назад. Затем провела носком туфель по грязному полу. Она подняла голову, встречая мой взгляд. — Здесь ужасно. — Второй этаж пребывает в лучшем состоянии, — заметил я, вытирая полотенцем пот со своих ключиц и блуждая глазами по её фигуре. — Но я оттрахаю тебя в каждом уголке этого зала, не беспокойся, аггел. Она покраснела и слегка откинулась назад, щуря глаза. Золотистые прядки волос упали ей на щеку. — Мне всё ещё больно. Кажется, первый раз был не самым лучшим. По крайней мере, послевкусие довольно несладкое. Я внимательно посмотрел на неё. — Прошло уже несколько дней. Ты не подумала сходить к врачу? Теа насмешливо прыснула, а затем слегка улыбнулась. Её щёки разрумянились. — Приятно видеть твоё беспокойство. Я погрузил пальцы в её золотистые волосы и оттянул их назад. Она зажмурилась от боли. Я наклонился и впился зубами в её горло. Под моими губами венка на её шее запульсировала ещё быстрее, лихорадочнее. Кожа покрылась мурашками. Она порывисто обняла меня за плечи, спрыгнув с ринга и плавно прильнув ко мне всем своим телом. Её соски затвердели, сердцебиение участилось, а тело пылало от похоти. Как и моё. — Не стоит, — прорычал я в её ухо. — Не стоит питать пустых иллюзий. Мне нравится причинять боль. Всем, без исключения. — Так трахни меня. — тихо прошептала она, но её взгляд стал пустым. Чёрный огонь в её глазах, который так мне нравился, тотчас погас. Теа замерла, словно подчиняясь мне. Подобно тряпичной кукле, состоящей из лоскутов ткани и швов, она обмякла в моих руках. Почему она делала это со мной? Желанная, отданная на растерзание, жертва, чёртов агнец, перезать горло которой слишком легко. Нож войдёт в её глотку как в масло, без особых препятствий. А я всё прячу нож обратно в кобуру, потому что… Что? Она вновь напоминает мне его? Единственного человека, который помог мне в этой проклятой жизни? Я сдерживаю себя, даже понимая, что она не является родственницей Арчеру. Сдерживаю, потому что пытаюсь не забывать добро и жажду отплатить ему чем-то. Через неё? Потому что она одержима мной? Потому что так доступна? И я вырвал из неё все клочки невинности, став первым и втайне желая стать последним? Я тяжело задышал в её мягкую щеку, прежде чем рывком сорвать с её талии тонкий кожаный ремень. Молния короткой клешированной юбки расползлась с тихим шипением. Я быстро спустил вниз её кружевное бельё. Теа напряглась, но так и ничего не сказала. Я подхватил её под бёдра, ощущая горячую кожу под своими ладонями, и усадил на край ринга. — Подними юбку. Она молча подняла подол клетчатой юбки, прижимая её к своему плоскому животу. Я замер на пару секунд, изучая её взглядом, до красноты кожи сжимая её бёдра. А затем опустился на колени, резко потянув её к своему рту. Теа вздрогнула, сжалась всем телом, после чего расслабилась, поняв, что я собираюсь делать. Она без колебаний позволила мне это, и это было лучше всех моих побед на ринге. Её ноги послушно раздвинулись в стороны, прежде чем она закинула правую ногу на моё плечо, предоставляя лучший доступ. Я уткнулся носом в её бёдра, вдыхая её запах, целуя внутреннюю сторону узких бёдер, чувствуя, как безупречна и шелковиста её кожа. Моя рука обвилась вокруг её правой ноги, когда я оставил горячий поцелуй на низе её живота. И вновь этот аромат… Проклятое сладкое манго. Так благоухает великое искушение. Очевидно, так пахнет лишь в грешном мире. Она застонала, когда мои губы сомкнулись на её влажной и пылающей от возбуждения коже. Мышцы её бёдер словно смягчились. Таким было проклятое доверие, и нет на этой земле ничего более соблазнительнее, чем её святая вера в то, что я не причиню ей боль. Теа выгнулась, хватаясь за мои волосы, оставляя длинные кроточащие царапины на моих висках, задыхаясь от стонов, жалобных, громких, ненасытных. И чем медленнее я работал языком, растягивая её удовольствие, тем глубже становились её стоны. Я слегка пососал чувствительную кожу на её клиторе, получая наслаждение от её хриплых и судорожных вздохов. Она едва не надломилась в пояснице, когда кончила с тихим вскриком, обняв длинными ногами мою шею. Я уткнулся носом в её живот, когда подол её юбки накрыл мою голову, словно занавес, отгородивший меня от сцены. Дыхание Теи срывалось, мышцы ног мелко дрожали от оргазма, но я продолжил стоять на коленях, так нелепо касаясь кончиком носа её живота, учащённо дыша в её кожу, в темноте, под покровом её гребаной юбки. Чувствовал себя таким глупым, совсем выжившим из ума идиотом, который утопает в торжественной и ликующей волне. Почему оргазм испытала она, а радуюсь этому именно я? Она шумно выдохнула. Слабо шепнула: — Луи. Я словно проснулся. Неохотно выбрался из-под её юбки, и поднялся на ноги, с ухмылкой облизывая губы. Теа прижалась вспотевшим лбом к моей ключице. А затем кашлянула. Моя ладонь легла на её спину, прогнутую, как у грациозной кошки. — У меня есть ещё полчаса. А затем мне пора домой. Ты… хочешь? Намёк был понят. Но её глаза вспыхнули, когда я отстранился, не желая продолжать это эмоциональное и катастрофическое крушение. — Так иди домой. — бросил я, натягивая на себя футболку. Мои губы горели, а во рту дьявольски пересохло. Если вода была источником жизни, то её соки отбирали у меня все остатки сил. Теа растерянно заморгала в ответ, явно потрясённая моим отказом. — Завтра я буду занята. — Отлично, — отозвался я, не желая глядеть в её недоумевающие глаза. — Возвращайся сюда тогда, когда будешь готова к жёсткому сексу, аггел. Она тут же спрыгнула на пол, поправляя юбку. Её глаза метали молнии, губы сжались. Блядь, она была такой сексуальной, когда злилась. Непокорная. — Почему ты это делаешь? Почему каждый раз пытаешься доказать мне, что ты ублюдок, хотя на самом деле не желаешь причинять мне боль? Что тебя каждый раз останавливает? Я обернулся к ней, ероша свои растрёпанные волосы. Ярость наполнила меня до краёв, но это была безосновательная эмоция. Я всегда заменял растерянность яростью, а страх ухмылкой. Это было неправильно, но не так уж и глупо. Истинные эмоции порождали слабость и уязвимость. Порой мне хотелось, чтобы и моя душа покрывалась каменной корочкой, как и моё лицо после долгих боёв. Но это казалось таким невозможным. Я притянул её к себе, и Теа устало вздохнула, опуская голову на моё плечо. — Иногда мне кажется, что я действительно в тебе утону. Но я совсем не против. — тихо сказала она, мягко обнимая меня за пояс. Я напрягся, помедлил секунду, но затем накрыл её руку своей, чтобы убрать её ладонь со своего тела. Она подняла голову, но на её лице не мелькнула обида, злость или грусть. Она понимала меня. Слова были не нужны. Глаза лучше всех отражают нашу сущность. И если я зеркало, то она моё отражение. И если она бледная луна, то я её тёмная половина, скрывающаяся за ночными тучами. Такова натура дьяволов. Тьма любит тьму. А Мэлоун тянется к аггелу. Я сжал её щёки, обжигая своим дыханием влажные губы Теи. Затем закрыл глаза, разочарованный реакцией своего тела. — Тебе пора.ДЖЕЙКОБ
Ещё некоторое время я простоял под палящим солнцем, пытаясь принять верное решение. Эмоции ослабевают разум, и человек часто глупит, когда одержим яростью. Я знал это правило наизусть. Но слепая ярость овладела моим телом, душой и сердцем. Я глядел вслед Ханне и Луи, которые несколько минут назад скрылись за дверьми зала. И путался в своих мыслях, мечтая разбить его ублюдскую рожу, а Ханну запереть в её комнате до тех пор, пока не остыну. Голова загудела от роя мыслей. Мозг напоминал пчелиный улей. Я пнул колесо машины, прежде чем пробормотать себе под нос грязное ругательство. Дерьмо! К чёрту. Я просто возьму и ворвусь туда. Уничтожу Мэлоуна и силой вытащу оттуда Ханну. Но предательское оцепенение не исчезало. Она была не просто моей сестрёнкой. Она была моим близнецом. Я рос вместе с ней, вытирал ей слёзы в детстве, учил кататься на скейте. Мы вместе падали, но всегда вместе вставали. Я клеил пластыри на её ссадины, дул на раны, которые неумело лечил мазью. В школе нас называли убойными двойняшками Эванс, готовых обрушить крышу на их головы. Ханна всегда что-то портила, а я заметал все её следы. Даже когда она разбила мамину печатную машинку и долго рыдала на моей кровати, обмочив слезами всю мою подушку, позже я подошёл к маме и скрепя сердце признался, что это был я. Мне было невыносимо видеть Ханну плачущей, обиженной, угнетённой. С годами она менялась, и я больше не замечал признаков её прежней слабости. Она часто смеялась над теми, кто пытался самоутвердиться за её счёт, дралась как пьяный ковбой в баре, и никому не позволяла унижать себя. Я восхищался её стойкостью. Она была точной копией нашего отца. А сейчас… Как она могла пойти к Мэлоуну по собственной воле? К этому извращённому уроду, который не мог победить свои детские страхи? Которого домогался отец, а теперь он выплёскивал всю горечь и боль на всех живых людях? Я ведь хорошо знал его, и паршивую историю про его адское прошлое тоже. Но разве это оправдание? Разве все сироты и несчастные дети этого мира становятся преступниками и насильниками? Разве это единственный путь обрести покой и былое счастье? Необходимо попытаться забыть и простить. А Луи предпочитал мстить призраку своего отца-извращенца. Он жил в кошмарах, и хотел, чтобы все окружающие его люди тоже стали частью всех ужасов жизни. И Ханна тоже. Я уже решительно направился в сторону зала, но замер на пол пути, когда двери вдруг широко распахнулись, и наружу вышла Ханна. Она сжимала в руке подол своей юбки, задумчиво глядя себе под ноги, но к моему облегчению, даже не заметила меня. Села за руль своей машины и вскоре быстро скрылась из виду. Мэлоун остался внутри. Идеальный шанс покалечить его и навсегда отбить желание рушить жизнь моей сестре. Я быстро толкнул двери, проникая в убогое здание, пахнущее гнилью и сыростью. Луи стоял спиной ко мне, обматывая руки лентой, но даже не оборачиваясь, понял, что это не Ханна. — Проваливай отсюда, пока ноги целы. — скучающим тоном бросил он. Я подошёл к нему, стараясь выпрямиться. Он был выше меня, но не настолько, чтобы это было так заметно. Луи обернулся. В его тёмных глазах мелькнул немой вопрос, и я осознал, что он не узнал меня. В последний раз мы виделись семь лет назад. Конечно. Многое изменилось. — Только что отсюда вышла моя сестра, — прохрипел я, превозмогая боль в сердце. Мэлоун окинул меня оценивающим взглядом, а затем ухмыльнулся. Моё горло сжалось. Он открыто издевался надо мной. — Я убью тебя, если снова увижу тебя рядом с ней. Это не пустая угроза. Я тебя убью. Даже не пожалею. Ты услышал меня? — Ты не сможешь убить меня, но даже если и так, то твоя сестра возненавидит тебя за это. — Ты ничего о ней не знаешь! — рыкнул я, подаваясь вперёд. Кровь начинала закипать в жилах от его насмешливого тона. Он даже не воспринимал меня всерьёз. Луи издевательски вскинул руки вверх и мрачно усмехнулся. — Я являюсь для неё Богом. Она считает меня идеалом, своим жестоким монстром, которого можно держать на коротком поводке. Если кто-то и может, то только она. Меня затрясло от отвращения. Я сделал шаг вперёд, гневно сжимая кулаки. — Ты просто кровожадный ублюдок, каких на этом свете тысячи. А моя сестра мечтательна и глупа. Рот Луи вновь искривился в мерзкой ухмылке, усиливая моё желание выбить ему все зубы. — Она мечтательна, верно. Но не глупа. Она не желает исправлять меня, чтобы породить добро из зла. Она желает быть со мной, жить в моей тьме. Ты так и не понял? Ей нравится быть такой. Осознание казалось болезненным ударом, который я мог и не перенести. Я с силой сжал челюсти. — Больше не смей подходить к ней. Я сломаю каждую кость в твоём теле, если увижу тебя рядом с ней. Мэлоун покрутил в руках бутылку с виски, которую поднял со скользкого, липкого от грязи, пола. Сделал большой глоток, а затем вытер ладонью рот. — Зачем мне это делать? Она сама прибежит ко мне, когда захочет, чтобы её трахнули. Только я могу оттрахать её так, как она хочет. Только мне она позволит погрузить голову между своих красивых длинных ног… — он не договорил. Я врезал ему по челюсти, почувствовав, как чертовски заныли костяшки моих пальцев. Контроль был потерян. Он собственноручно подписал себе смертный приговор.ЛУИ
Как я и ожидал, парень хищно налетел на меня, явно думая, что если он пребывает в ярости, то это подарит ему гребаное преимущество. Тренер часто говорил мне, что эмоции лишают человека всяких принципов. Разъярённый человек колотит во всю, но не целится и не выстраивает стратегию своих действий. Он просто колотит, принимая противника за боксёрскую грушу. Но в отличие от груши, у меня есть руки, ноги, силы, и что ещё важнее, своя траектория движений. Так что преимущество было только на моей стороне. Я без особых усилий скрутил ему кисть правой руки и заехал коленом в его пресс. Он не напрягся вовремя, так что удар выбил из него весь дух. Парень застонал сквозь стиснутые зубы, но изловчился пнуть меня по икре, застав врасплох. Вертлявый как обезьяна. Неплохо. Я сжал ему горло локтем, прежде чем отшвырнуть к стене. Он ударился затылком и сполз вниз по стене. На какую-то минуту я словно увидел знакомое лицо. То, как он скривился от боли. То, как поднял на меня яростный взгляд. И как вскинул вверх левую руку. Это был фирменный жест Арчера. Даже будучи правшой, он всегда умело использовал в бою и левую руку. Такие, как он, являлись уникумами. Колотить обоими руками — это одно, а наносить хорошие удары не ведущей рукой — другое. В юности я часто пытался перенять эту особенность у Арчера. Но он не стал учить меня этому. Ещё тогда он увидел во мне неконтролируемую агрессию. Ещё тогда осознал, что я не стану тем, кого он хотел бы видеть в будущем. Я не стал разочарованием. Я стал неоправданной надеждой. Есть разница, верно? Парень быстро взлетел с места и бросился на меня, занося левую руку. Я блокировал его удар и увернулся, отражая атаку. Было что-то забавное в том, чтобы драться за девушку. За Тею. За ту, кто являлась мне никем. Брось, Мэлоун, ухмыльнулся я собственным мыслям. Когда вы трахаетесь — она заменяет тебе целый мир. Ты хочешь умереть, находясь глубоко в ней. Хочешь целовать её чёрные глаза, потому что в них отражается твоя больная тьма. Хочешь отлизывать ей, чтобы она глухо стонала твоё имя. Долгие годы ты не спускался вниз, чтобы удовлетворить женщину. А перед ней раскололся как орех, лишь бы она краснела, сердито жмурилась и выгибалась в пояснице, шепча свои глупые слова. Потому что я научился ненавидеть весь мир. А её — ещё нет. Она не особенная, не уникальная, не лучше всех. Но она — это ты. Меньшее зло, чем ты. Но большее добро. Мы бы неплохо дополняли друг друга. Как гребаные врата, ведущие в ад. И это будет самым красивым грехом и блудом, который только существует. Парень неустанно продолжал наносить удары, но моё терпение уже иссякало. Даже когда его левый глаз опух, он не сдавался, наивно продолжая верить в победу. Но держаться до последнего и верить в несуществующий финал — это разные вещи. Я нагнулся, поднял и покрутил в руках тяжёлую бутылку, всё еще полную виски, а затем что силы огрел его по затылку, мгновенно лишив сознания. Дорогой алкоголь намочил ему волосы, но к тому времени, как янтарные капли начали стекать ему на лицо, он уже лежал на полу, распластавшись как никчёмный. Я схватил его за шиворот и поволок наружу, насвистывая себе под нос. Чуть поодаль от зала стоял Шевроле. Несмотря на репутацию этой поганой улицы, колёса ещё не продырявили, а машину пока не угнали. Я подхватил парня за шкирку и что силы толкнул на капот. Под его телом на металле появилась первая вмятина. Как напоминание о том, что ничего не останется безнаказанным. Он придёт в себя спустя несколько часов, но адская головная боль убедит его поехать домой и лечь в постель, а не пытаться строить из себя недоделанного героя и защитника.ХАННА
У меня кружилась голова, пока я сжимала руль, минуя ворота дома. Папа уже был дома. Его спортивная тачка стояла под навесом, а из приоткрытых окон раздавался звонкий женский смех. Мамин. Они были на втором этаже. Я вошла на кухню, наливая себе в чашку остывший кофе. Бёдра всё ещё дрожали, а кожа горела, но я попыталась погасить внутреннее пламя, пока глотала бодрящий напиток, совершенно не чувствуя его вкуса. Широкое окно кухни открывало хороший вид на гостевую комнату. Наш особняк напоминал по форме букву «С», и левое крыло находилось параллельно правому. Стена правого крыла была окрашена в кремовый. Раньше, годы назад, папа выкрасил все стены дома в розовый. Это было моё желание. Зимним вечером, когда мне было девять, я спросила у папы о том, возможно ли то, что наш дом будет розовым. Он только странно улыбнулся, коснувшись моей макушки, но на следующий день, когда я вернулась из школы, наш особняк сиял и лучился розовым светом. Кроме крыши и дверей, все стены отливали бледно-малиновым. Я помню, как все наши соседи удивлялись, как Джейкоб обиженно дулся, что теперь наш дом совсем как кукольный домик, но больше всех я помню свою радость и восхищение. И как я визжала в голос, оббегая дом по кругу. И как папа послал мне в ответ кривую улыбку. Я бросила пустую чашку в раковину. Зажмурилась, чувствуя странную боль. Мы взрослеем, и это неизбежно. Всё меняется. И лето, и осень… Всё заканчивается. Меня больше не интересует розовый. Меня интересует жестокая тьма. Будет ли Луи таким же временным увлечением, как и цвет стен этого дома? Поднимаясь по лестнице, я вновь услышала мамин смех, и не удержалась от того, чтобы не заглянуть на террасу, где они с папой и находились. Мама опиралась локтями на балюстраду. Папа стоял позади неё, обнимая её за талию и что-то шепча ей на ухо. Я не напрягала слух, но всё же услышала его вибрирующий низкий шёпот. Мама обернулась и коснулась ладонями его скул, медленно гладя его лицо. Взгляд, который папа бросил на неё, заставил меня покраснеть и поскорее скрыться в коридоре. Я упала на кровать, чувствуя себя невероятно пустой и уязвимой. Уставилась на потолок, пытаясь унять ломающую боль в душе. И отгоняла все демонические образы Мэлоуна, которые вспыхивали перед глазами. Как он прерывисто дышал в мой живот, как поднял на меня свой тёмный взгляд, когда его лицо спряталось между моих ног. И как он коснулся моей руки, прежде чем оттолкнуть меня от себя. Мы всегда получаем то, что хотим. И мы никогда не сдаёмся. Мы из одного теста, Мэлоун. Вопрос только в том, как же скоро ты это поймёшь. И не будет ли к тому времени уже слишком поздно. Я устало закрыла глаза, прижав руку к своему животу, чувствуя на горячей коже его дыхание, его приоткрытые влажные губы. А затем сознание кануло в Лету, и я заснула.***
Стук и жуткий грохот, словно кто-то со всей силы захлопнул входную дверь, разбудили меня так же резко, как словно кто-то бы жестоко тряс меня за плечи. Я вскочила с кровати и сонно уставилась на часы. Прошло почти три часа. За окном наступали сумерки. Моя голова была жутко тяжёлой, когда я спустилась вниз, на первый этаж. И тут же громко ахнула, замерев на последней ступеньке, не отнимая руку от перил. Джейкоб развалился на диване в гостиной, прижимая пакет со льдом к своей разбитой губе. Его левый глаз опух и заплыл, а тело жутко ссутулилось, словно ему отрезали крылья, а боль мешала ему выпрямиться. Папа стоял перед ним, недобро сузив глаза. — Что случилось? — встревоженно воскликнула я, подбегая к брату. Он злобно оттолкнул мою руку, когда я попыталась поправить прядку волос, упавшую на его разбитую бровь. Вблизи Джейкоб выглядел ещё хуже. Его глаз весь заплыл кровью, вселяя в меня отвращение и ужас. Кто же его так жутко отделал? — Отвали, Ханна! Сгинь! — проскрипел он, шумно дыша. Я ошеломлённо замерла, всё ещё поднимая в воздух руку, которую он оттолкнул с таким презрением и ненавистью. — Джейкоб? Пап? — холодок пробежался по моей спине. Папа бросил на меня беглый взгляд. Он словно и сам не понимал, что же сейчас происходит, но темнота в его глазах заставила моё сердце сжаться от нехорошего предчувствия. Иногда я забывала, что он убийца, любящий проливать кровь. — Иди к Таре. Мне нужно поговорить с ним. — коротко оборонил он, вновь поворачиваясь к Джейкобу. На ватных ногах я прошла на кухню и шокированно рухнула на стул, теребя пуговицу на рубашке. Мама стояла у холодильника, кусая губу. Её лицо было бледным как мел. И тогда я всё поняла. Всё сложилось в единую картину. Извращённую картину. Она всё знает. Мама резко повернулась ко мне. Опустила глаза, но затем решительно подошла ко мне ближе. Её вопрос заставил моё сердце бешено заколотиться. — Почему именно Луи? Меня словно ударило молнией. Я вцепилась побелевшими пальцами в край мраморного стола. Сглотнула колючий ком в горле. Глаза вдруг начали гореть, словно невидимые слёзы обжигали мне глазницы. Мой голос дрогнул. — Почему именно Арчер, мама? Она закрыла глаза. Глубоко вздохнула. — Не смей их сравнивать. — было что-то резкое и суровое в её холодном тоне. Я дёрнулась от потрясения. — Не смей сранивать того, у кого не было выбора, и у кого был этот выбор. — У папы всегда был выбор. — прошептала я. — Не был. По крайней мере, в то время. Ричард учил его побеждать и убивать. Беспощадно и спокойно. Арчер учил Луи бороться и уметь правильно использовать эти навыки в жизни. Никакого насилия. Никаких убийств. Луи сам выбрал ту тропу, на которую ступил. Я разговаривала с ним. Он ясно дал мне понять, чего хочет от этой жизни, — она в ужасе качнула головой. — Этот мальчик был слишком сломлен. И вместо того чтобы спастись, он решил и дальше утопать в этом безумии. Твой отец никогда не… Ты знаешь, что я не поддерживала его взгляды относительно убийств и пыток. — Однако Винсент заслужил смерть, верно? — вырвалось у меня. Совсем случайно, но слова были подобны пуле. Их уже не вернуть. Папа запрещал нам произносить это имя. Мама вытерла руки кухонным полотенцем, хотя ладони у неё были чисты. Этот жест казался неосознанным. Её пальцы дрожали, а лицо смертельно побледнело. — Я не выбирала его участь. Но я знала, что Арчер убьёт Винсента, и ничто на свете его не остановит. Никогда. Я не одобряю насилие, Ханна, и ты это знаешь. Но я была благодарна твоему отцу за то, что он уничтожил этого человека. Его образ порой мелькает в моих кошмарах. Его и… моего отца, — её глаза заблестели от слёз, и я встревоженно накрыла мамину руку своей. К счастью, она её не оттолкнула. — Это не романтично. Это не прекрасно. Любовь не должна рождаться из боли. Любовь не должна рождаться из боли. А Луи Мэлоун умеет причинять только боль. — Мама, я… — Я приняла Арчера с его внутренней тьмой и демонами. Но он сделал всё, чтобы его тёмная сторона больше не касалась меня. Он направил гнев на всех, кроме меня. И даже если бы его пытали, Арчер не посмел бы причинить мне боль. Я знаю это точно, потому что сделаю то же самое. Я тяжело вздохнула, хрустя пальцами. — Но ведь в начале… — Важно то, как всё закончилось, а не как начиналось, — мама склонилась надо мной. — Он отпустил меня. Я сама вернулась к нему. Он дал мне выбор. А сейчас ты должна понять, сможет ли Луи дать тебе то же самое? Нет. Он не предоставит мне выбор. Он сломает меня, и это будет его очередное пустяковое решение. Это очевидно. Мама подалась вперёд, и её оливковые глаза вспыхнули с такой яростью, что мне даже стало больно. Кожа запылала от её взгляда. Она сжала мою руку. — Не позволяй себе быть жертвой. Никогда. — Я люблю его… — прошептала я, искренне надеясь, что она не засмеётся мне в лицо. — Нет, дочка. Нет. — мама сжала мою ладонь и сплела наши пальцы. — Ты только пытаешься быть счастливой. Мэлоун сможет дать тебе то, что ты хочешь? Любви? Нет. Спасения? Нет. Боль? Столько, сколько потребуется. Столько, сколько мне и не снилось.