ЛУИ
Как только я нажал на тормоз, и вышел из машины, захлопнув за собой дверь, то тут же замер, увидев знакомый силуэт у дверей своего зала. Что-то во мне вдруг сжалось, что-то гневно восстало, но удивления было всё же больше. Я понимал, что мне не мерещится. Понимал, что это не сон и определённо не плод моего воображения. Но всё же не мог поверить в то, что это Арчер Эванс. Не мог поверить собственным глазам. Он повернулся ко мне. Его взгляд… Бомба замедленного действия, не иначе. Чистая патологическая ненависть. Я содрогнулся. Тысячи раз я видел этот взгляд, направленный на других, и жутко боялся его в прошлом. Но никогда в жизни не думал, что этот взгляд может предназначаться и мне. Я сделал шаг вперёд, невозмутимо засунув руки в карманы брюк, надевая маску непринуждённости. Я уже не тот мальчик. Прошло слишком много времени. Годы изменили меня. Страх мне больше неведом. Если Арчер пришёл за кровью, то он её получит, но не раньше, чем я сокрушу его. Правление меняется. Лучшие бойцы тоже проигрывают. Я остановился рядом с Арчером на расстоянии вытянутой руки, холодно глядя на него, игнорируя боль прошлого. Он спас меня когда-то. Я помнил его слова и крепкое пожатие его руки. Я помнил всё. Он был мне отцом, братом, другом, и что ещё важнее: был моей семьёй. Не кровной, но это уже не имело значения. Я был должен этому человеку, и всё ещё помнил про это. — Арчер. Его лицо исказилось. Губы искривились в знакомой кривой улыбке. Обычно после этой недоброй улыбки следовал очередной труп. Мне показалось, что сейчас он перережет мне горло, хотя в его руках не было ножа. Его взгляд был полон кромешной темноты. Той самой, в которой прячутся его монстры. — Мэлоун. — его голос стал первым ощутимым ударом. Я выпрямился и напрягся, улавливая его тёмные эмоции. — Думал, ты на меня смотреть не можешь. По крайней мере, когда с позором прогонял из своего чёртового зала, то горел ко мне презрением. Хотел четвертовать и выпотрошить. Что-то изменилось? Арчер склонил голову набок. Его глаза вспыхнули. — Нет. Я непроизвольно сжал руки в кулаки. Мускул на моей скуле дёрнулся. — Зачем ты здесь? — Всё ещё пытаешься притворяться, что действительно не знаешь правды? — он оттолкнулся от двери и стиснул зубы, возвышаясь надо мной. Мои мышцы напряглись, сознание встревожилось. Какой правды? — Понятия не имею, о чём ты… — Моя дочь, — тихо перебил он меня, и этот тихий вкрадчивый шёпот был куда хуже криков, воплей и рычаний. Я знал это. Этот голос предвещал мне много боли. — Ты догадывался, что это моя дочь. Ты не мог не знать об этом. Его дочь? Маленькая Ханна? Причём здесь она? — Ханна? — недоуменно пробормотал я вслух, но звёзды затанцевали перед моими глазами, когда Арчер быстро и злобно, словно нападающая и угнетённая жаждой голода пантера, сделал выпад вперёд и обрушил сжатый кулак на моё горло. Внезапность. Необузданность. Ненависть. Все пороки были на стороне Арчера. Я согнулся и захрипел, уже хищно нападая на него, когда он перехватил меня за локоть, нагнулся и неприятно прорычал в моё ухо, выделяя каждое слово: — Как ты посмел прикоснуться к моей дочери? — Я не видел её больше десяти лет! Я не трогал её! — яростно прохрипел я, толкнув его локтем в бок, но он не сдвинулся с места. Недоумение всё ещё окружало меня со всех сторон. Я ничего не понимал. — Надо же. Вчера Джейкобу ты сказал совершенно другое. Я напряжённо замер, а затем вздрогнул. Вчерашний парень… Джейкоб. Блядь, это был Джейкоб? Сын Арчера? Тот близнец… За первым осознанием последовало и второе. Сокрушительное осознание, подобное удару кувалдой. Я поднял ошеломлённый взгляд на Арчера. Чёрные глаза. Как и у Теи. Нет, нет, нет… Быть того не может. Ханне сейчас должно быть пятнадцать, а не восемнадцать. Я помнил маленькую малышку, которую Арчер нёс на своих плечах, когда я и сам был маленьким. Она хихикала, играя с его волосами. Я напряг память. Это было когда мне исполнилось девять… Ей тогда было только год. Прошло семнадцать лет. Ей сейчас уже восемнадцать. Я побледнел и резко отшатнулся назад, словно получив невидимый удар под дых. Ханна это Тея. Тея это Ханна. Она солгала мне. Она дочь Арчера. Она гребаный близнец Джейкоба. Я вспомнил её отчаянные поцелуи и касания, её смех и безумие. То, как она отдавала суровые приказы одним лишь своим взглядом. То, как трепетно глядела на меня, когда я вырвал из неё невинность, обещав истечь кровью ради неё. Очевидно, так всё и будет. — Аггел. — растерянно пробормотал я, нахмурив брови. Кулак размашисто врезался мне в скулу. Я услышал лязг собственных зубов, но моя минутная растерянность и потрясение сделали меня уязвимым и открытым для нападения. Мне нужно было время, чтобы разложить все пазлы по местам и воссоздать цельную картину. Ирония жизни была слишком горькой, а мой разум отказывался переваривать всю полученную информацию. Арчер повалил меня на землю, что силы стукнув затылком о тротуар. На старой каменной плитке расползлась мелкая паутина трещин. Голова взорвалась болью. Его угрожающее рычание почти обожгло мне барабанную перепонку. — Ты сравниваешь мою дочь с вестником Сатаны?! — громогласно рыкнул он, повторив удар. Ханна Эванс. Надо же. Моя красивая одержимая мной тьма является дочерью моего спасателя. Вот откуда в тебе это стремление исцелить меня, аггел. Я мысленно ухмыльнулся. Боевая и решительная. Так это извращённое ДНК твоего отца. Это в нашем генофонде. Мы рождены проклятыми, верно, невменяемая? И мы умрём ими. Нам нет прощения. Только нужно вдолбить это в голову твоего порочного папаши. Вероятно, он до сих пор верит в то, что Ханна всё ещё та невинная святая малышка, как и её мать. Но где Тара, а где ты, аггел… В нас нет света и добра. И этим мы сильны. Я изворотливо дёрнулся всем телом, высвободив левую руку из-под его звериной хватки. Мой кулак ожесточённо врезался в пресс Арчера. Его глаза прищурились, но он выпрямился, чего я и хотел. Вскочить на ноги оказалось не так просто. Рот был полон крови, затылок болезненно ныл, но я постарался сосредоточиться лишь на своём противнике. Я сплюнул кровь на землю, обнажая окровавленные зубы в насмешливой ухмылке. — Я не знал, что она твоя дочь. Но так даже интереснее. Арчер выбросил руку вперёд, сжимая моё горло своей широкой ладонью. Обеими руками я схватился за его кисть, но пытался не освободиться, а только ослабить хватку. Бороться с ним смысла не было. Я мог давить на слабую кнопку Арчера. Его единственная уязвимость была в моих руках. Под моей властью. — Она сама меня нашла. Забавно, не правда ли? Я — её зависимость, — процедил я сквозь зубы, вдыхая носом воздух. Арчер нанёс ещё два удара в мой правый бок, и мои рёбра пружинисто затрещали под его кулаком. Я хрипло засмеялся, глядя в его обезумевшие от злобы глаза. — Аггел не простит тебя. Она одержима мной. Она с готовностью отдала мне свою девственность. На блюдечке подала. Он схватил меня за шиворот и со всей силы толкнул к стене. Я вытянул руки перед собой, оттолкнувшись от стены и ожидаемо не упав на колени. Арчер набросился на меня, действуя быстро и беспорядочно. Я отвечал ему, но с куда меньшей яростью и злобой, потому что как бы не кривился в ухмылке, всё ещё оставался потрясён. Это было похоже на злобный план Ханны, желающей сцепить меня со своим отцом. Она считала его непобедимым, а меня несокрушимым. Когда в бой вступают охотник и жертва, то охотник всегда выигрывает. Но когда сражаются охотник и выжившая жертва, то дело начинает принимать интересный оборот. Жертва привыкла бежать, хитрить, научилась выживать и бороться с прошлым. После того, как Арчер выгнал меня из своего зала, то я не зевал и не лежал под солнцем. Я тренировался. Я боролся. Я проигрывал. Я побеждал. Но я всегда двигался вперёд. И я больше не являюсь разочарованием. Я — боец. И я заставлю его понять, что даже если Ханна и является его дочерью, то она остаётся моим аггелом. Арчер сцепил свои руки на моём горле, ожесточённо колотя меня затылком о стену. Его удары заставали меня врасплох, слишком яростные и наполненные нефильтрованной ненавистью. До моего сознания долетела уверенная и наполнившая меня безумием мысль: он собирается убить меня. Вырвать глотку, в конце концов. Разве знает он пощады? И разве пощада это не позор для бойца? Может, так даже лучше. Может, это тот самый шанс. Его кулак молниеносно налетел на мой левый бок, задев эпицентр всех нервных окончаний. Из моей груди вырвался хриплый стон. Тело содрогнулось от конвульсий, перед глазами расплывалась убаюкивающая тьма. Я задышал как рыба, выброшенная на берег и лишённая воды. Боль, такая яркая и властная, захватила в плен и мои руки. Пальцы онемели. Я поднял колено вверх, что силы ударив Арчера в пах. Воспользовался секундной вспышкой колебания и пнул его в голень, заставив осесть. Он захватил меня с собой, и мы оба тяжело повалились на землю. Арчер на потресканный тротуар, а я на густую и нескошенную траву. Мы оба тяжело дышали, а я всё ещё сплёвывал сгустки крови, прижимая руку к боку. Тело словно дышало адским жаром, боль окутала мой левый бок. Я приподнял край футболки, мокрый от крови. Блядь. Ещё не до конца зажившая рваная рана от пореза ножом вновь открылась. Я застонал от злобы, ненавидя себя за этот шрам. Марк часто смеялся, что это моё единственное слабое место, задев которое можно легко меня победить. Моя Ахиллесова пята. Удар на удачу, но какой же значительный удар, чёрт возьми. Мой лоб покрылся испариной, когда я приложил немалые усилия подняться на ноги. Арчер прищурился, оглядывая мою рану. В его глазах не было жалости или сочувствия, и я был благодарен ему за это. Он лучше всех знал, что я ненавижу сострадание. Кровь заливала траву подо мной, когда я привстал на коленях. Швы разошлись. Я натянуто ухмыльнулся, но не стал напрасно притворяться, что мне не больно. Лицевые мышцы напряглись. Я облизнул окровавленные губы и прислонился к стене, закидывая голову назад. Каждое дыхание чувствовалось так, словно в мои лёгкие вонзали длинные иглы. Достойный противник хорош ровно до тех пор, пока физическая боль не затмевает разум и азартность. Я знал, что это не конец. Арчер не остановится. Ему нужна моя смерть. Сделав глубокий вдох, я открыл глаза. Арчер вытер кровь с разбитой губы, обнажая зубы в кровавой улыбке. Он выглядел безукоризненно, почти невредимым. Но я знал, что если бы не гребаная рваная рана на моём боку, то у меня был бы шанс на победу. Непобедимых всё же не бывает. В другом месте, если бы я был готов… Я бы разорвал его. Арчер закатал рукава своей чёрной рубашки. Вены на его руках вздулись, когда он сжал ладонь в кулак с разбитыми до крови костяшками. Я улыбнулся, отрывая ладонь от своего бока. Горячая кровь потекла вниз. Половину впитала левая штанина брюк, а половина добралась до самых лодыжек. Смешно. Зарезал меня пьяница в грязном пабе, который домогался слабого мальчишки, а рана давала знать о себе даже сегодня. Последствия. Они губительны. Я выдохнул, всё ещё безумно улыбаясь. По венам плавно растекалась эйфория. — Сделай это. Добей меня. Он смотрел на меня неподвижным взглядом. Я вспомнил его, девятнадцать лет назад. Мужчина, который посветил фонариком на лица спящих мальчиков в автовокзале. Который обматывал мне руки чёрной лентой и указывал на боксёрскую грушу, давая строгие указания. Который забрал меня с собой в Нью-Йорк и пристроил рядом, чтобы наблюдать за моими успехами. Он знал, что я пережил. Он никогда не хлопал меня по плечу, потому что понимал: мужское прикосновение сеет во мне хаос. Он никогда не пытался нападать на меня сзади, потому что знал: это снова напомнит мне детство, тот самый ветреный день, когда из меня вырвали жизнь, наивность и доверие. Когда меня сломали. И склеивать пришлось лишь найденные кривые осколки, надеясь на месть. Я ненавидел себя. Я ненавидел свою жизнь. Но я жил, и это была далеко не заурядная жизнь. После моей смерти ничего не изменится. Никто не станет скорбеть. Теа будет плакать, словно в бреду подумал я. Арчер стал единственной рукой помощи, когда я тонул. И сегодня он станет рукой, которая отнимет у меня жизнь. Лучше он, чем все. Я вновь взглянул на него, уже без какой-либо тени колебания. Во мне не было страха или неуверенности. Смерть стоит принять достойно. Разве не этому он учил меня целых четырнадцать лет? Арчер схватил меня за руку и одним рывком потянул к себе. Я глухо зашипел от боли, но обнял его за плечо, чтобы вернуть телу состояние равновесия. Он приподнял свои тёмные брови, его глаза были полны чёрной ярости, предупреждения, жестокого покровительства. Я тронул то, что было ему дорого. Его дочь. Он не простит мне это. Никогда. — Ты не приблизишься к ней даже на дюйм, — Арчер положил ладонь на мою правую руку, скручивая пальцы. Жёстко сжал моё запястье, и я зарычал от адской ломающей боли, когда кисть тихо хрустнула. Вывих. Первое предупреждение. Пот потёк по моему лбу. Я тяжело задышал. Не тело, а сплошной синяк. Арчер разжал руку, и я почувствовал, как пульсирует моя уже затекающая кисть. Его чёрные глаза остановились на моих. Я гневно оттолкнулся от него, чудом удержавшись на ногах, хотя всё ещё слабо шатался от потери крови. — Я не люблю трепать языком. В следующий раз, — он кивнул на мою вывихнутую руку. — Это будет твой гребаный член. Я взглянул на него и процедил: — Убить было бы проще. Пока не поздно. Арчер коротко кивнул, соглашаясь со мной, но в его глазах промелькнуло что-то ещё. О, это его истинная охотничья сущность, которую пока что сдерживала его жена. Он так же порочен и жесток, как я. Но у него есть то, ради чего стоит жить. Ему есть, что терять. А мне нет. Это не последний наш бой. Я знал, что грядёт ещё один решающий бой. Уже на ринге. На равных. Ничего, кроме ярости. Растерянности не будет. И тогда чаши весов должны будут склониться в одну сторону. Арчер взглянул на меня, и я понял, что он думает о том же. Бой не окончен. Но грядущее не пугало нас обоих. Это должно было случиться. Он мрачно улыбнулся, делая шаг назад. — Жестокость порождает лишь бо́льшую боль. Возможно, боль это единственное, что делает меня живым. А иначе как понять, что я всё ещё здесь? — Я левша, — обессиленно ухмыльнулся я, двигая здоровой левой рукой. Если он думал, что лишил меня доминирующей руки, то крупно ошибся и уже забыл все особенности своего ученика. Арчер развернулся и зашагал к своей машине. Он уже сел за руль, когда до меня долетел его короткий ответ. — Знаю. Я только улыбнулся. Он помнил.ХАННА
Существование, а не жизнь. Клетка стала не золотой, а стальной. И хотя между прутьев было чертовски много свободного места, я задыхалась от нехватки воздуха. Как же жестоко… Ощутить свободу, задышать полной грудью, стать счастливой на короткое мгновение… И меня вновь подключили к аппарату искусственного дыхания. Дышать мне самой теперь было запрещено. Я часто сидела за книгами в своей комнате, листая страницы, но не особо вчитываясь в слова. Джейкоб изредка заходил ко мне, чтобы позвать меня погулять с собой, но я отказывалась. Ему было стыдно передо мной, хотя я не понимала, из-за чего конкретно: из-за того, что он выдал меня или из-за того, что был безжалостно избит Мэлоуном. Со временем мы с Джейкобом отдалились друг от друга, но я знала: всё это время он лишь хорошо притворялся. Пытался стать таким же, как и наш папа. Но ему не стать таким. Никогда. Луи отражал нашего отца. А Джейкоб был создан не для кулачных боёв в подпольных клубах. Ему уготована другая судьба. Насилие и он — как я и добро. Как я и мама. Всё необратимо, всё сложно, и всё было предрешено. Некоторые вещи мы не выбираем. Они просто происходят. Жизнь без Луи была возможна. Но она потеряла для меня всякий смысл. Мама всячески пыталась заговорить со мной на эту тему, но я помнила своё возмущение, когда она пыталась узнать, всё ли с моим телом в порядке. Может я и была безбашенной, но определённо не мазохисткой. Я различала боль и удовольствие. Но клянусь, когда я думала о Луи, болело именно сердце, а не тело. Мне хотелось хотя бы раз увидеть его. Чтобы попрощаться? Чтобы сказать ему, что я просто так не сдамся? Что только с ним я была настоящей? И что устала от опеки и покровительства? Может, мне хотелось этого. Боли. Может, тёмное гораздо лучше светлого, и это мой способ стать счастливой? И может… Больнее всего именно то, что Луи даже не искал меня… Я вышла из аудитории. Третья лекция уже закончилась, но после перерыва меня ждали ещё две пары. Я широко зевнула, направляясь в столовую, чтобы подкрепиться кофе. Меня тут же догнал Тайлер, мой одногруппник. Он осторожно схватил меня за руку, отводя подальше от стены. — Стены вчера покрасили. Не пахнет, но это водоэмульсионная краска. Я оглянулась на белоснежные стены и кивнула, натянуто улыбаясь. — Спасибо, Тайлер. Он изобразил шутливый галантный поклон, а затем кивнул в сторону зеркального лифта. Его лохматые волосы насмешили меня, когда Тайлер оживлённо и с надеждой в голосе спросил: — Могу составить тебе компанию за ланчем? Он либо не знал про моего отца, либо у него были стальные яйца. Я усмехнулась собственным мыслям, затем равнодушно пожала плечами, стуча высокими каблуками по белоснежной плитке на полу. — Почему бы и нет? Я нажала на кнопку и замерла, глядя на электронный циферблат. После привычного раскатистого гула, двери раздвинулись в противоположные стороны. Я скучающе ступила внутрь, даже не глядя на людей, стоящих внутри. Но когда вслед за нами с Тайлером в лифт вошли ещё три девушки, то я оказалась прижата левым боком к зеркальной стенке. Я выдохнула от раздражения, но затем напряглась и замерла. Моего обоняния коснулся знакомый запах. Миндаль, лайм, виски. Я сглотнула, прежде чем слегка повернуть голову направо. И тут же вздрогнула. Справа от меня стояла незнакомая девушка, но сзади… Мускулистые бёдра прижались к моей пояснице. Горячее дыхание опалило мне ухо, колыхнув растрёпанную прядку волос на виске. Таинственный и насмешливый шёпот прорезал сжатый от напряжения воздух. — Я скучал, аггел. Моё сердце замерло. Я почувствовала, как пальцы его левой руки касаются моих пальцев, сжимая их, перебирая, играя с ними. Затем он поднял руку чуть выше, лаская мой локоть, изгиб плеча, скользнув под лямку платья, поглаживая кожу на ключицах. Я шумно выдохнула, прежде чем медленно повернуться налево, к зеркалу. Оно отобразило лицо Мэлоуна, стоящего за моей спиной, его бритые виски, светлые волосы, резкую линию скул и челюсти. Его глаза тут же поймали мои, он колко ухмыльнулся, и я вновь вздрогнула. Всё моё существо тут же рухнуло вниз, разбилось вдребезги, и не было на свете чувства лучше, чем знать, что он здесь, рядом, за моей спиной. Зеркало запотело от моего дыхания, когда Луи оторвал взгляд от моего лица и зарылся носом в мои волосы. Пульс участился, скакая с такой скоростью, что меня едва не затошнило. Лифт остановился. Все поспешили к выходу, включая Тайлера. Он вышел и обернулся, чтобы взглянуть на меня, покрасневшую, судорожно дышащую, задыхающуюся от нехватки воздуха. Только сейчас я заметила, что рука Луи всё ещё находится на моём плече, под тонкой шёлковой тканью платья. В лифте никого не осталось, кроме нас с Мэлоуном. — Ханна? — спросил Тайлер, с тревогой уставившись на Луи, и хмуря свои светлые брови. Я приоткрыла губы, чтобы озвучить ложь, которую придумывала прямо сейчас, но Луи подался вперёд, вжимаясь в меня всем своим сильным телом, и с недоброй ухмылкой глядя на Тайлера, ударил ладонью по кнопке. Двери тут же закрылись. На чёрном циферблате появилась красная цифра. Седьмой этаж. Высший этаж. Я сжимала пальцами подол своего золотистого шёлкового платья, пока кабинка стремительно взлетала наверх, переворачивая мои внутренности вверх дном. Луи прижался лбом к моей шее, оставляя на коже пылающий поцелуй. Я застонала, откидывая голову назад, на его плечо. Его пальцы нырнули в декольте моего платья, оставляя ожоги, невидимые, но такие же болезненные, как и от раскалённого железа. Я молчала, закрыв глаза. Мне было стыдно за свою ложь, за то, что его связь со мной навлекла беды на его голову и вскрыла все его старые раны. Я была виновата, но извинения застряли у меня в горле, потому что никакие слова не могли окупить всё то, через что он прошёл, когда узнал предательскую правду. Двери быстро открылись. Снаружи никого не оказалось. Мэлоун обвил левой рукой мою талию и оторвал от пола, подобно невесомой пушинке. Я продолжала молчать, но затем тихонько вскрикнула, когда он потащил меня на балкон университета. Скользнул за стеклянные двери в конце узкого коридора. Седьмой этаж полностью принадлежал ректору нашего университета, и здесь всегда царила подобная тишина. Но я не заметила секретарши на её привычном посту. Мы остановились у железных сверкающих перил. Вид отсюда на двор университета казался невероятным. Закатное солнце искрилось и отбрасывало золотистые тени на ветвях деревьев. Единственной страховкой было лишь стекло, доходящее мне до талии, а Мэлоуну до бёдер. Я поспешно окинула взглядом балкон, ожидая увидеть кучу мигающих камер, но стены были белоснежные, без единого пятнышка. Луи повернул меня к себе, грубо схватив за подбородок. Я впервые избегала его взгляда. Впервые казалась не отважной и отчаянной. Я выглядела ошеломлённой и подавленной. — Ханна. — медленно произнёс Луи, и моё нутро сжалось. Моё настоящее имя казалось на его устах запретной молитвой. Я вздохнула, уставившись на его чёрную водолазку. Выпуклые мышцы его тела обрисовывали ровные контуры на жёсткой чёрной ткани. Мэлоун сжал мой подбородок, вынуждая меня взглянуть в свои глаза. Я сдалась и подняла на него ищущий взгляд. Сердце кувыркнулось в груди, колени задрожали. Он был невероятно властен надо мной, и одно это осознание заставляло меня умирать от тоски и горечи. — Мой отец запретил нам видеться, — пробормотала я, протягивая руку, чтобы коснуться его скулы. Луи ухмыльнулся правым уголком губ. — А ты? — Я? — склонила я голову набок. Он сузил глаза. — Чего хочешь ты? Поразительно, насколько жестоким он мог быть. Как мог издеваться надо мной, понимая мои чувства. Как любил манипулировать мной, и наслаждаться тем, что я его власти. Мои глаза вспыхнули, и я наконец-то отбросила тревожное чувство вины и горечи. Порой ярость является хорошей энергетической подпиткой. Я всегда прятала слёзы за сердитой маской. — Ты знаешь, чего я хочу, — прошипела я, тяжело дыша. — Я всегда хотела только тебя, но у меня отобрали даже это. Я пыталась смириться, пыталась жить дальше, но везде… Везде ты. Все говорят мне, что это не любовь, а болезнь, настоящая чума, жуткая зависимость. Все говорят это так уверенно, словно побывали внутри меня, словно знают меня лучше меня самой. Я похожа на ту, кто привыкла разбрасываться своими никому не нужными чувствами? Луи напрягся и разжал руку с моего подбородка. Его глаза лихорадочно блуждали по моему лицу, пугая меня. — Ты похожа на ту, кто делает меня чуть живее, — он потянулся к шнуркам на корсете моего платья. — Ты безумна. Ты дочь моего бывшего союзника, нынешнего врага. Ты невменяема. Порочна до мозга костей, — его пальцы сорвали с меня одежду, спустили по плечам тонкие бретельки моего кружевного лифчика, обнажая грудь. — Ты аггел, толкающий меня на ещё бо́льший грех. Ты не пытаешься изменить меня. Ты принимаешь меня таким, какой я есть. И если придётся бороться за то, чтобы дышать рядом с тобой, то я рискну и пролью кровь всех, кто скажет, что мне запрещено тебя касаться. Ты моё отражение, — он укусил меня за горло, заставив задрожать. Схватил за бёдра и притянул к себе. Мэлоун наклонился к моему уху и медленно прошептал: — И ты моя. Моё сердце сжалось. Его губы накрыли мои. Влажный горячий язык захватил мой рот в ненасытный плен, как и всегда осушая меня, выпивая каждую крупицу влаги, кружась вдоль и поперёк. Дрожь пробежала по моему позвоночнику. Он навалился на меня, и я с трудом удержалась на ногах, едва не упав. Луи подхватил меня под плечи и колени, уложил на прохладный плиточный пол, шумно дыша, не отрывая своих губ от моих. Его взгляд был ужасающим, движения резкими, дыхание горьким. Я замерла, дрожа от смертельного желания, когда он навис надо мной, звеня ремнём и освобождая своё тело от одежды. На его левом боку появилась повязка. Я приподнялась на локтях, с беспокойством оглядывая его бок. — Луи… Он наклонился, вновь завладев моим ртом в безжалостном и тягучем поцелуе. Его поднятое колено упёрлось в мой живот, скользя ниже. Мои ноги раздвинулись сами собой, встречая его тепло. Он тонул, я тонула, и мы тонули вместе. Это была не любовь, верно. Это было нечто другое. Тёмное и извращённое. То, что не понять остальным. То, что не понять больше никому. Я жила не в мыльном пузыре, как думал Джейкоб. Я жила в стеклянном мире. И Мэлоун стал первым, из-за кого на стеклянной стене появилась первая трещина. Затем и вторая, когда я поехала в клуб и увидела его в бильярдном зале. Третья, четвёртая, седьмая… И вот осталось одно лишь касание — и мой мир треснет, расколовшись на миллиарды острых осколков. Луи опустил глаза на мои бёдра, медленно сползая вниз, желая доставить мне удовольствие даже в тот момент, когда презирал меня. Он проложил дорожку из укусов на моём животе, прежде чем погрузиться лицом между моих узких бёдер. Я застонала и уставилась на небо, в котором янтарные и безобразно большие облака плавали как киты в океане. Его язык подавлял меня, заставлял сдаваться, заставлял забыться на короткое мгновение. Я вцепилась пальцами в его волосы, застонала от наслаждения, выгибаясь с каждым разом всё больше. Моя поясница словно затрещала, когда я согнулась как перевёрнутый скрипичный ключ. Спазмы возбуждения заставили пальцы моих ног онеметь. Луи оторвался от моих бёдер, поднялся выше, целуя каждую клеточку кожи, встречающуюся на его пути, пока не остановился на моих затвердевших сосках. Его губы обхватили мой правый сосок, вынуждая меня желать большего. И когда он приподнялся на левом предплечье, то я уже умирала от нетерпения, исступления и боли. Его горячее тело накрыло моё, пальцы сплелись с моими пальцами. Он поймал мой взгляд, и я не отвернулась, когда Луи вонзился в меня одним сокрушающим толчком. Его движения были рваными, сердитыми, необузданными, и каждый раз, когда он резко выходил из меня, то я шумно глотала ртом воздух. Стоны переросли в крики, когда толчки стали глубже, задевая самые потаённые места в моём теле. Сила подступающего оргазма возмутила меня. Я не должна была делать это. Не должна была вновь отдать ему то, что он хотел. Но Мэлоун требовал, а я следовала за ним, как за подводным течением. Моё дыхание участилось, когда он поцеловал меня в ухо, врезаясь в меня всё сильнее. Какая ирония. Он даже не мог успокоить меня нежным сексом. Ему нравилось действовать так, как он привык. Я закрыла глаза и уткнулась лицом в изгиб его шеи, сотрясаясь вместе с ним. Мэлоун низко застонал, и этот редкий звук, полный тайного удовольствия, обрушил на меня жаркую волну экстаза. Я затряслась под ним, обнимая его бёдра ногами, царапая его плечи ногтями. Он отстранился от меня, чтобы установить зрительный контакт. — Ненавижу тебя, — прохрипел Мэлоун, и ненависть отобразилась на его лице так же чётко, как и облака на небе. Моё горло сжалось от ужаса. Я всё ещё дрожала от затихающего удовольствия, но сердце было сковано льдом. — Ненавижу твои глаза. Я быстро заморгала, и непрошеные крупные капли слёз тут же скатились с моих ресниц, проложив сверкающие дорожки на висках. Луи наклонился и с жаром прошипел в мои губы: — Ненавижу этот взгляд. Его губы обрушились на мои, и хотя я не шевелилась, всё ещё пребывая в ужасе от его слов, он не отстранялся. Его рука сжала мои спутанные волосы, когда Луи снова вошёл в меня, вдалбливая моё тело в прохладный пол. И я принимала его всё больше и глубже с каждым рывком, потому что тело не считалось с моими чувствами, и желало захватить в плен всего Мэлоуна. Я закрыла глаза, уже не уверенная в том, что жива. Тело Луи напряглось, как и моё, когда оно меня предало и вновь подчинилось ему, получив ещё одну высокую волну оргазма. Я выгнулась и коротко вскрикнула, умирая от удовольствия, усталости, боли, ненависти и опустошения. Мэлоун медленно опустился на моё тело, потный, весь дрожащий от удовольствия. Его губы поймали очередную слезу, скользящую по моей щеке. — Ненавижу твои слёзы, — тихо прошептал он и порывисто обнял меня, крепко прижимая к себе. Его голос задел мочку моего уха. Серебряная серёжка в виде полумесяца закачалась в воздухе от его тихого признания: — Ненавижу, что не могу тебя ненавидеть. Последнее касание. Стеклянный мир, как карточный домик, развалился на части. И восстановлению он не подлежал. Разве что склеить все осколки и до конца жизни лицезреть кривые трещины. Я заколебалась, прежде чем смело обнять его в ответ. Прижала ладонь к его груди, чувствуя под своей ладонью бурное сердцебиение Мэлоуна. Как у хищника, притаившегося за камнями, оно отбивало чёткие удары. — Всё ещё бьётся… Ты говорил что у тебя нет сердца. Но оно всё ещё бьётся. Он знал, о чём я говорю. Он знал, что я знаю о его прошлом. — Мне нет прощения. — Нет, — прошептала я, но затем обняла его за голову, прижимая к себе. — Как и мне. Как же низко я пала, подводя свою семью, желая то, что было запретно. Как мне взглянуть в лицо Джейкобу, маме… папе… Как дышать, понимая, что позорю их всех, что иду наперекор им, что хочу быть с тем, кто для них подобен ночному кошмару. Луи выдохнул на мою шею, и его горячее дыхание заставило меня задрожать. Я замерла, понимая, что потеряла себя, что отдала себя, и Мэлоун никогда не вернёт мне эту часть меня. Он оторвёт ещё бо́льший кусок от моего сердца. Он возьмёт всё. — Что нам делать? — почти гибло прошептала я. Так не могло долго продолжаться. Рано или поздно папа узнает, и тогда точно прикончит его. Луи молча взглянул на меня, уголок его губ дрогнул в тёмной улыбке, и я всё поняла. И мне стало страшно, потому что в его глазах я увидела гибель своего отца.