Никс

14 Летние месяцы пролетели незаметно и настало шестое августа. В тот день государь, императрица и старшие сыновья прибыли на Николаевский вокзал, что на Знаменской площади. Военный оркестр играл бравурную мелодию, стояла масса важных государственных деятелей. Он, цесаревич Николай, отправлялся в свое первое самостоятельное путешествие. Особенно волновалась Мария Александровна, которая впервые надолго отпускала сына. Вряд ли можно было сказать, что это была свобода. Вместе с цесаревичем отправились его главный воспитатель граф Сергей Григорьевич Строганов, наставник полковник и флигель-адъютант Отто Борисович Рихтер, да секретарь цесаревича Федор Адольфович Оом. Визит должен был пройти быстро. Уже через сутки Николай сошел с поезда в первопрестольной. Конечно, цесаревич не впервые посещал этот город, но для нового Никса это был опыт. Он прекрасно помнил по новостям огромный мегаполис с широченными проспектами, но вместо этого увидел пусть и большой, но не огромный город с достаточно узкими и кривыми улочками. Правда, его там восторженно встречали. Вообще, такие поездки были делом сложным как для организаторов, так и для наследника. За очень короткий временной промежуток требовалось осмотреть массу вещей, осмотреть десятки фабрик, гимназий и приютов. Он встречался с сотней человек, для которых общение с ним окажется единственных в своем роде, тем, о чем они будут вспоминать всю жизнь и пересказывать потомкам. И не важно, с каким знаком впоследствии окажется это событие, положительным или отрицательным. Главное, для них – оно будет единичным. Но для него, для наследника, каждый из них всего лишь одним из сотни на одно лицо, вечный типаж с пышными усами и бакенбардами, как у отца. Никс сильно уставал, но старался держаться, хотя, порой, от перенапряжения, спина побаливала. В такие минуты он вспоминал о печальной судьбе настоящего цесаревича, той, что возможно, ждет и его. Хотя он отклонился от удара в спину бронзовой вазой, как страшный сон, порой, преследовала мысль, которую он почерпнул из фильма «Пункт назначения» - «Её» не перехитрить. А может, это возможно, ведь кто-то из героев сумел. Впрочем, то был фильм, всего лишь фильм. Главным же вопросом, пока они ехали, и он мог хоть немного поразмышлять в одиночестве, было то, какую растительность завести на лице. Пока он еще несколько юн, она не больно-то и тревожила. Вернее, он ее сбривал с помощью верного Луки, который трясся в купе для слуг. Вид трех убогих волосин на подбородке был жалкий, жалким он делал и образ парня. Если бы этот вопрос был задан Антону, он, не раздумывая, ответил бы – бриться. Но за те месяцы, что он провел в этой реальности, а давайте уж честно, в прошлом, в Российской империи, то все, кто брился – это юнцы. Даже Владимир Мещерский собирался отпустить усы. Так что выберет он? Усы, скорее всего, отпустить придется. Военному человеку, а все Романовы мужского пола были военными, без этого никак. А вот бакенбарды? Одни баки, как их еще иногда называют для сокращения, носят только гражданские. Так что, возможно, и ему придется их отпустить. А вот на счет бороды Никса был категоричен – никогда. Она ему решительно не нравилась. И не то его смущало, что он ее может отрастить. Ему казалось совершенно нелепым стоять голым и с бородой, а он почему-то именно так и думал. Все строилось вокруг одного простого факта – если мне придется раздеться донага, как я буду смотреться с растительностью? Ответ пока был один – нелепо. Поездка в Москву, Нижний Новгород и Казань была небольшой. Уже 20 августа цесаревич вернулся в Москву, где его ожидала семья. Вопреки тому, что могло показаться, но император остановился не в огромном Большом Николаевском дворце, а Малом. И опять пришлось ютиться. Опять у Никса была пара комнат. Он сам с юмором одергивал себя – дома у него была своя комната, но одна, и ничего, жил не тужил, да еще и начал трахаться. А в общаге и того жестче – и комната одна, да еще и с соседом, а тут! Две прекрасные просторные комнаты – а ему еще тесно. А вот скажем Саша, Кукс, Алексис и Сижа жили в одной комнате, хотя Саше уже было семнадцать, а Сереже три. Только полугодовалый Павлуша, или как его называли в семье – Пиц, жил в особых комнатах, вместе с кормилицей и няньками. Тридцатого августа отмечали тезоименитство папа и Саши. Никса не сразу понял в чем там суть. Все дело в том, что у любого человека именины определяются просто. Берется дата рождения и первый же день прославления святого, носящего одно с вами имя – ваши именины. Но не то у великих князей. Тут и святой святому рознь. Все Александры, когда-бы они не родились, отмечали именины в день поминовения Святого Благородного князя Александра Невского. В Успенском соборе Кремля прошел молебен. Вся августейшая фамилия, все высшие лица империи (кто приехал, а приехали многие) и столицы вышли из роскошных залов Большого дворца, спустились по Красному крыльцу и прошли в собор. Конечно, молились во славу средневекового князя, но… и за государя. Его и поздравляли, чуть меньше поздравляли Сашу. Но тот не выглядел разочаровано. Саша и в самом деле предпочитал находиться в тени, чего не скажешь о Куксе, Володе. Того просто перло от ощущения собственного величия. Просто трэш какой-то. Пожалуй, именно в этот момент Никс понял, что намучается с Владимиром, намучается еще больше, чем отец с дядей Костей. Тут же Никс поймал себя на том, что не просто привык называть императора отцом, но еще и ощущает его таковым. Это было невероятно странным, даже необычным, но неожиданно приятным. А всего через неделю отметили день рождения Николая Александровича, его день рождения. Ему исполнилось восемнадцать лет. Никогда он не предполагал, что эту важную дату в своей жизни будет отмечать стоя в Андреевском зале Большого Николаевского дворца и император Александр II поднимет за него тост. Да, и еще – именины государя и день рождения наследника были официальными выходными днями, вот так! 15 Вообще, праздники были одним из тех вещей, которые заставали Никса врасплох. Начать хотя бы с того, что дни рождения государя, государыни и наследника были официальными выходными, тут их называли неприсутственными днями, такими же оказывались и дни их именин. Плюс, день вступления на престол императора, день его коронации. А церковные праздники! О многих из них Никс, вернее, Антон, и слыхом не слыхивал, но их считали очень важными. Ну, кто из вас знает о празднике Воздвижения креста Господня? А Никсу пришлось узнать, как, впрочем, и о многих других. А этот еще календарь. По-первости, пока не привык, голова шла кругом. Мы ведь привыкли, что на любом календаре первый день недели – понедельник, потому он и тяжелый. А тут – воскресенье! Хорошо хоть его отображали красным, а то совсем можно было бы запутаться. И каникулы… Мы все привыкли, что самые главные каникулы – новогодние. Новым годом они начинались, а Рождеством завершались. Тут все не так. Рождество отмечалось 25 декабря! Правда, это было по юлианскому календарю. Тут вообще все даты были по юлианскому календарю. А новый год был уж больно скромный праздник, хоть и с подарками. А что такого? Всего лишь смена календарных дат, что тут можно бурно праздновать!? Самыми же главными каникулами были пасхальные. Они начинались в Великий Четверг и продолжались всю неделю после Светлого Воскресенья. Впрочем, к чему только человек не привыкает. Вот и Никс, новый Никс, привык ко многому. Вернувшись осенью в столицу, Санкт-Петербург, что уже звучало немного непривычно, у него начались уроки. Но парню исполнилось восемнадцать лет, формально, он уже давно считался совершеннолетним, а потому учили его не очень напряжено. Единственный человек, которого он терпеть не мог, это Победоносцев. Слишком сухой в изложении материала, скучный правовед, с ультраконсервативными взглядами, которые он излагал как истину в последней инстанции. Спорить с ним было бесполезно, этот человек не переменил бы своих убеждений. Впрочем, Никс сохранял свои воззрения в тайне, отчего ему приходилось во всем соглашаться с Константином Петровичем. Одно смущало Никса – ему уж больно нравилось быть наследником престола и жить во дворце. Отсюда, с этой необычной высоты, власть не выглядела чем-то лишним, казалось, что очень даже неплохо, когда ты можешь править по своему усмотрению. Хотя, по правде, в то время Никс не часто мучил себя этими вопросами – а смысл? Он может вообще не унаследовать трон, а если такое и случится, то будет это аж через двадцать лет, вот тогда и подумает об этом, а пока… как всякого молодого человека, его интересовал лишь секс, по крайней мере, так это назовут в далеком будущем. К огромному сожалению, видеться с князем Мещерским часто не получалось. Вот, например, в начале октября император взял, и уехал в Беловежье, на охоту, прихватив с собой наследника. Там-то Никс и научился стрелять, не из пневматической винтовки тира, а из настоящего ружья, метко прицеливаться, контролировать себя при отдаче. Когда ружье впервые выстрелило в его руках, он решил, что ему оторвало плечо, ну, или там как минимум сильный вывих. Болело долго, особо оттого, что охотились каждый день, и так неделю. Однако, ближе к концу той поездки стало казаться, что плечо просто освоилось. Единственное, от чего парня мутило – разделка туши. По счастью, ни папа́, ни он в этом не участвовали, это делали егеря, но все равно, вид стягивания шкуры, потрошения туши малосимпатичный момент. Зато как приятно седеть на складном стульчике в холодном лесу, возле костра, в котором сгорают, потрескивая, дрова и от одного только огня шел чарующий аромат – смесь дыма и древесной смолы. А как вкусна похлебка, что варилась тут же… И пусть над ней трудился придворный повар и между охотниками то и дело сновали лакеи, разносившие горячий глинтвейн для согревания и аппетита, это нисколько не портило впечатления от охоты. После такого приятного времени возвращение в столицу было не столь желанным, папа́ заметно грустил, но… долг брал верх над личным. Никс знал, что папа́ стремился не столько в столицу, к трудам государственным, сколько к любовнице, одной из фрейлин. Отца он не осуждал, так как и сам был грешен. Порой, он садился в экипаж и отправлялся на Спасскую, это было не очень далеко, где в роскошной десяти комнатной квартире жил Вольдемар, как его звал Никс на иностранный манер. Они скоро удалялись в одну из дальних комнат, где оказывались в пылу страсти. Вальдемар был ужасно бесхитростен в искусстве любви, он совершенно не признавал никаких игр. Никса как-то попытался лизнуть его пенис, так тот пришел в ужас. Зато целовался он страстно, очень чувственно. А затем он укладывал Никса на кровать, разведя его ноги, ложился сверху и начинал трахать. Увы, он не ласкал парня, ну разве что целовал его в загривок, и, обхватив под руки, прижимал к себе. Но даже такой скромный секс был Никсу в радость, он просто млел о того, как пенис молодого человека скользил в его попе. Еще в той жизни, где он был Антоном, он понял, что наслаждение от секса это не только роскошная работа твоего партнера, но и твой настрой. Если ты думаешь о чем-то лишнем, если не можешь расслабиться или словно нарочно вспоминаешь о недостатках партнера, то все будет плохо. Никс, то есть Антон, для себя вывел скромное правило: ты можешь не встречаться с парнем второй раз, причина не важна, но, пока ты с ним кувыркаешься, надо получать наслаждения по максимуму, иначе на кой это. Конечно, так получалось не всегда, но он старался. Вольдемар не требовал особых усилий – хорош собой, хороший член и трахает хорошо, а потому Никс просто закрывал глаза и отдавался на откуп страсти. Он ловил тот скромный поток наслаждения, что начинал зарождаться в его паху и словно нить наматывал на веретено. Это было просто волшебно. Особенно ему нравилось, когда Вольдемар кончал в него, это была единственная вольность, которую тот мог позволить. Но не менее важным в отношениях с Владимиром было общение. Это так важно, когда есть человек, не просто понимающий тебя, так как он продвинутый, но он такой же как ты. Он разделяет с тобой твой интимный, в сексуальном плане, образ жизни. Никс практически ничего не знал о мире гомосексуалов в прошлом и Владимир рассказывал. Нет-нет, это не были лекции, он просто, много шутя, рассказывал о том, как однажды потрахался в бане с симпатичным банщиком, как снимал солдат в специальных местах, мы бы их назвали плешками. Для Никса это был другой мир. Правда, несмотря на свою юность и инфантильность, он понял другой важный момент – это все для него заказано. Его слишком хорошо все знают, он не сможет вот так, запросто, сходить в баню, провести там время c пользой для здоровья, во всех смыслах. И в такие минуты становилось чудовищно тяжело. Этот Владимир Мещерский, пусть и князь, но жил в открытом мире. А Никс находился, словно в тюрьме. Он не мог отлучиться, всегда нужно было испрашивать разрешения у главного воспитателя, графа Строгонова. А тот, скорее всего, обо всем докладывал отцу. Это не мир, это не жизнь, это ад. Именно в такие минуты он начинал думать, что ну их, эти либеральные реформы, ну их, надежды страны на нормальную жизнь. Почему им должно быть хорошо, когда тебе плохо. Почему их жизнь не должна быть адом, если твоя именно такая. Да, он был не глуп и прекрасно понимал, и укорял себя за то, что смешивает разные вещи. Его жизнь и жизнь последнего крестьянина – два разных ада. И в минуты откровения, сам себе признавался, что никогда не хотел бы оказаться в том аду, аду бедных и бесправных. 16 Но жизнь шла вперед, медленно, но шла. Никс постигал премудрости государственного устройства, а между занятиями успевал на практике познакомиться с тем, как эта власть выглядит в действии. Несколько раз Никс участвовал в больших приемах. Но, пожалуй, самым важным оказался торжественный выход в Николин день – шестого декабря. Снег плотно лежал уже с середины ноября, дни раз от раза становились все короче, темнело очень рано, да и Петербургский зимний день это, скорее, серая мгла. Даже учеба становилась невероятно скучной. И тут его именины. Как всегда, члены императорской фамилии собрались в Малахитовом зале. Оттуда все направились в большую церковь. Хотя цесаревич шел позади своих родителей, все взоры были устремлены на него. Единственное отличие – на нем был полковничий мундир с Александровской лентой и цепью ордена Андрея Первозванного. Чуть поодаль и с боку шли пажи. Государю они были не очень-то и потребны. Они, скорее, требовались государыни – поправить длинный шлейф платья, подхватить его, когда процессия поворачивала из Малого Аванзала в Фельдмаршальский. Пажи менялись постоянно. Никс и не видел их большую часть времени, так как их служба большей частью проходила в парадных залах, а он там был нечастый гость. Это были не мальчики, но юноши. Все стройные, даже худощавые, в темно-зеленых мундирах с золотыми галунами, шедшими от красного воротника-стойки до самого низа кафтана. В обычные дни они надевали брюки, тут было принято говорить панталоны, белого цвета с золотым кантом по шву. В особо торжественных случаях как этот, они надевали начищенные до блеска кожаные сапоги. Никс помнил рассказ Кони о безумствах, что творятся по ночам в Пажеском корпусе. Все это, конечно, было заманчиво, но верилось с трудом – ведь есть же там воспитатели, надзиратели или кто-то еще. Он привык к их присутствию, как и к присутствию фрейлин в их «русских платьях». Никс, наверное, и в этот раз не отметил ничего интересного, если бы с левой стороны не шел паж – ростом чуть ниже наследника, но все равно достаточно высокий, а значит в нем не меньше ста семидесяти пяти сантиметров, с игривым взором на чуть женственном лице. Его не портил даже чуть вздернутый носик. Вы скажите – какая ерунда, в юности все красивы. Увы, не все. Да, милы многие, но даже в них, не смотря на юношескую округлость лиц, чувствуется мужественность. А тут… да и посматривал он на Никса не так уж и невинно, словно изучал. Конечно, парень вел себя как положено – лицо изображало сановное безразличие, внимание только к самым важным персонам. Все эти генералы и адмиралы, статские чиновники – товарищи министров, начальники департаментов, все эти губернаторы, что стояли в Николаевском зале для них были что чернь. Но у этого, в те доли секунд, когда их взгляды с Никсом встречались, губки так и норовили дернуться в улыбке. После молебна все прошли в Георгиевский тронный зал, и вся чиновная масса медленно стала проходить мимо государя. Паж стоял совсем рядом и о чем-то шепотом переговаривался с товарищем. И как бы цесаревичу не хотелось на него посмотреть, он не мог этого сделать – ох уж эта условность двора. Потом все чинно вернулись в Малахитовый зал и туда подали кофе и пажи прислуживали императрице. Мария Александровна восседала рядом с горящим камином, рядом с ней сидела статс-дама Екатерина Салтыкова. В начале этой части именин государь четверть часа провел с супругой, а потом, поднявшись, стал общаться с остальными гостями, включая своего брата Низи. Никс стоял рядом с Дмитрием Милютиным и обсуждал прошедшую в октябре охоту в Беловежье. - Кстати, Ваше Высочество, - начал Милютин с так характерной для него легкой улыбкой. – У графа Петровского очень недурственное имение под Всеволожском. Там приотличнейшая зимняя охота на волков. - Я там ни разу не был, - ляпнул Никс, понятия не имея, был ли он там или нет. - Правда? – Милютин искренне удивился. - Борис Алексеевич занимается моими братьями – Сашей, Володей и Алексеем. Он возил их к себе, но я там не был. - Странно, - чуть замялся Милютин. – Впрочем, я уверен… - Прошу простить меня, - раздался мягкий, чуть манерный голос. Они оба, Никс и Милютин обернулись и увидели того самого пажа. – Ваше Высочество, Государыня просит вас подойти к ней, - произнес паж, еще раз склонил голову и сделал пару шагов в сторону. - Прошу извинить меня, Дмитрий Михайлович, - спокойно произнес Никс. – Но просьба матушки для меня закон. - Я вас прекрасно понимаю, - ответил тот, сдержанно улыбнулся и тоже сделал шаг назад. Никс кивнув военному министру, подошел к матери. - Прошу, присядь, - попросила она и Никс сел не в кресло, что стояло рядом, а на небольшой диван, на котором сидела сама. – Я так горда за тебя, - тихим голосом произнесла императрица. - Спасибо, матушка, но мне было просто – я ровнялся на папа́, на тебя… - Димочка, голубчик, попроси для Его Высочества кофе, - произнесла Мария Александровна чуть откинувшись назад и тот самый паж, Димочка, тут же ускользнул. - Конечно, отец для тебя пример, но… ты сам очень ответственный. И Бабст и Оом тебя не нахвалятся. - О, они мне льстят, - заметил Никс и почувствовал, что краснеет. - Нет-нет, ни Саша, ни Алексей ни даже Кукс не наделены теми же способностями. Впрочем, их земной удел куда как проще. Вот так было всегда – с отцом они могли говорить свободно, ну, или практически свободно, а с матушкой всегда чувствовалась определенная дистанция. Она не хотела ничего знать из того, что ее могло расстроить. Она предпочитала прекрасную иллюзию, ей так было покойней. Посидев минут пятнадцать с матушкой, он отошел в сторону министра внутренних дел Валуева. Тот занимал свой пост недавно и считался очень продвинутым человеком. Но тут к Никсу подошел Алек, принц Александр Петрович Ольденбургский, одногодок цесаревича, парень плотный, с округлым лицом, немного низковатыми бровями. Его нельзя было назвать страшным, хотя за всеми Ольденбургскими закрепилась слава некрасивых, так же как всех детей Марии Николаевны и Макса Лейхтенберского, априори, считали красавцами. - Как тебе та, в нежно розовом сарафане? – в полголоса спросил он, и взглядом указал на юную Мари Щетинину, девушку лет восемнадцати, стройную и прозрачными бледно голубыми глазами. - Она мила, - спокойно заметил Никс. - Это и так очевидно, - хмыкнул Алек. – Я о другом… ты ее возьмешь… на приступ? – спросил он и чуть покраснел. - Хм, нет, - немного удивленно ответил Никс. - Почему? – теперь искренне удивился Алек. - Нельзя брать все, у меня и так… уже есть, - соврал он. - Ну,.. тогда я пристрою свой «штык-молодец»! – и он хохотнул. Шутка была пошловата, но Алек не был из элегантных людей. 17 Прошло еще три недели, которые тянулись невероятно медленно. Особенно плохо было оттого, что их отношения с Вольдемаром закончились, если быть точнее – интимные. Наверное, для Мещерского это было слишком – драть будущего помазанника. И потом, было очень опасно, ибо Третье отделение не дремало. И не важно, было ли то реальностью, Владимиру Мещерскому было куда как проще являться просто другом наследника престола. Рождество отмечали богослужением, но не в большой церкви, а малой, Сретенской, она как раз располагалась на втором этаже, совсем рядом с семейной столовой. Отстояв всенощную, все прошли в золотую гостиную матушки, где разместили несколько красивых елочек, изящно украшенных гирляндами и новомодными стеклянными шарами, а так же был накрыт небольшой стол и все могли выпить за этот праздник. Императрица не задержалась и вскоре отправилась в свои апартаменты. Никс, Саша и Кукс остались подольше, так как считали себя взрослыми, но… уходя император четко произнес – не более получаса. А ослушаться его никто не хотел. У Александра была своя логика – слугам тоже нужно спать, а эти бдения господ их только выматывают. А потому, молодые люди еще выпили немного шампанского и отправились к себе. Саше и Куксу было совсем близко – по длинному темному коридору, там и располагались их комнаты. Другое дело Никс – ему идти через весь дворец. Как тут не подумать, что хорошо было бы по этим залам ездить на велосипеде. Войдя в романовскую галерею, он увидел темный силуэт. Наверное, он привык, что дворец место совершено спокойное, так что без опаски двинулся вперед. Подойдя ближе он увидел того самого пажа, Димочку. Тот стоял и смотрел на заснеженный большой двор, едва освещенный четырьмя тусклыми фонарями. - Отчего вы не идете спать? – спросил Никс. Он мог бы поклясться, что на губах молодого человека проскользнула улыбка. Но он не ответил, только пожал плечами. И тогда Никс решился и одним духом промолвил. – Я иду к себе, не хотите посмотреть, где я живу? - Конечно, - только и ответил парень. - Тогда, вы должны представиться, ведь я вас не знаю, а вы меня да, - игриво заметил Никс и улыбнулся. - Рёмер Дмитрий. - Вы столь юны, я не думал, что младших пажей назначают на ночные дежурства. - Мне столько же, сколько и вам, - с небольшим вызовом ответил Рёмер. - То есть, вам восемнадцать? – Никс был слегка удивлен, парень и в самом деле выглядел очень юно. Но Дмитрий только вскинул брови. Они шли слегка окольным путем. Никс знал, что даже ночью в Петровском зале, Галерее 12 года и у Большой церкви стоят на часах дворцовые гренадеры, а ему не хотелось быть замеченным. Оттого он и пошел через Фельдмаршальский зал, оттуда по переходу в Павильон с павлином, ну, а оттуда по длиннющему коридору, вдоль верхнего сада. - Лука, мой камердинер уже спит, я его отослал, да и все остальные слуги спят, так что тут никого. Никс открыл дверцу, и они оказались на лестнице, но по ней ни подниматься, не спускаться не стали, а просто подошли к следующей двери, за которой и находилась спальня Никса. В камине уже догорали поленья, и он подложил еще пару штучек, чтобы было теплее. Кроме того, он зажег небольшой подсвечник, что стоял на камине, и спальня наполнилась тусклым оранжевым светом. - У вас тут очень мило, - произнес Дмитрий. - Это все мама́, она следила за отделкой апартаментов. Никс стал расстегивать мундир, поле чего положил его на стул. Вслед за этим он снял нижнюю рубаху, оголив свой торс. Дмитрий внимательно следил за ним. - Вы раздеваетесь, - не то спросил, не то констатировал паж. - Я не люблю спать в одежде, - весело ответил Никс и снял брюки. Дмитрий смотрел на него не отрывая взора. Когда Никс оказался совсем голый, он просто нервно сглатывал слюну. – А вы? - Я? – Дмитрий явно не знал, что и сказать. - Вы спите в одежде? – спросил Никс и подошел совсем близко к парню. Сдерживать себя у него не было сил, и пенис вытянулся во всю длину. - Я… я не знаю… - Дмитрий, вам нужно решиться. Здесь можно оставаться только в таком виде, - показав на себя, произнес Никс и голос предательски дрогнул. А что, если парень совсем не гей, или он просто не в его вкусе, или он просто не решиться… Дмитрий и в самом деле не знал, как ему поступить, он то кинулся расстегивать крючки, на которые запахивали полукафтан, то опускал их. Время текло, Никс не мог понять, чем все это закончиться. Он в конец терял терпение, но тут кафтан распахнулся. Решив, что парень сделал выбор, он помог снять его и просто поцеловал юношу в губы, вернее, чмокнул. Дмитрий смутился, но в его глазах запрыгали чертики, а губки растянулись в милой улыбке. - У тебя есть минута, или я ложусь спать, - игриво заметил Никс и лег на кровать. Теперь парня поторапливать было не нужно. Он скидывал одежду с невероятной поспешность. Наконец, обнажившись, подошел к кровати, чуть пожимая плечами, мол, вот он я каков. А посмотреть было на что. У парня и в самом деле была сказочная фигура – немного развитые плечи, узкая талия и упругая попа. А ноги! Стройные прямые ноги. Взяв юношу за руку, он притянул к себе и тот лег на цесаревича, тут же прильнув к его губам. Парень был что надо – невероятно чувственный и очень свободный. Он тут же обхватил широкие плечи цесаревича и когда сильные ладони того стали мять его ягодицы мило ерзать, трясь своим пенисом о живот любовника. - Я твой, - прошептал Никс, забалдевавший от такой близости. Мир переставал быть мрачным, а все это было настоящим рождественским подарком. Димочку дважды просить было не нужно. Он стал сползать с наследника, но медленно, покрывая поцелуями каждый вершок тела Никса. Особенно он задержался у сосков. Ему нравилось целовать их, посасывать и… даже покусывать, но очень нежно, от чего Никс просто млел и возбуждение ни на миг не ослабевало. А Димочка спускался дальше и вот его нежные, чуть шершавые губы уже порхают по натренированному животу любовника, легко огибают маленькую пуговку пупка и… кровать была маленькой, Никс для удобства практически сел и Дима смог спускаться по этой «блядской дорожке», чтобы зарыться носом в лобковые райские кущи. А потом его нежная ладонь стала скользить по стальной поверхности члена. Он любовался им, таким стройным, в меру длинным с чуть заостренной, как у сердечек, розовой головкой. Осторожно, словно чего-то опасаясь, паж провел язычком по тыльной стороне пениса, аккурат где идет уретра, а потом просто накрыл головку собственным ротиком, Никс аж громко выдохнул. А парень был явно с опытом. Димочка мог водить по шершавой поверхности пениса кончиком язычка, волнуя любовника, мог покрывать член поцелуями или просто проводить по нему губами. Но особенно ему удавалась головка. Он просто полировал ее губами, мог начать теребить выход уретры, а уж когда он брался за уздечку, у Никса аж глаза закатывались от наслаждения. Никс машинально разглаживать вихрастые пряди волос любовника, его красивые плечи. Он мог чуть приподняться, чтоб запустить руку под парня и слегка помассировать соски. В такие секунды Дима прерывался и издавал протяжный стон. Но Никсу так было хорошо, что он быстро погружался в чувственный мир и скорее старался получить, нежели дать. Именно потому он просто отдался на откуп страсти, все его тело изнывало от невероятного желания, которое словно волны, то накатывало, то отступало. И вот, в один такой момент, когда сладость опять обрушилась на парня, он стал кончать. Немного неожиданно, но так приятно. Когда это невероятное чувство чуть поутихло, он открыл глаза. Димочка все еще лежал у него в ногах и старательно вылизывал чуть ослабший член. - Ты мой котенок, - прошептал Никс, подхватив парня. Он затащил его на себя, прильнув к его губам, таким сочным и пахнущим спермой. – Вставай, - неожиданно шепнул он. Дима чуть растерялся, но встал. Он хотел отойти, но Никс ему не позволил. Он притянул юношу к себе, его сильная ладонь обхватила гениталии парня. Может он взялся чуть сильнее нужного, а может быть, это было очень неожиданно, но Дима аж согнулся пополам, слегка отпрянув, но быстро справившись с эмоцией, встал совсем близко, меж широко разведенных ног и Никс прильнул губами к его члену. Пенис пажа был примерно такой же длины, что и у него, только чуть тоньше и головка не очень большая, словно зарывшаяся в плоть члена. Но Никсу было все равно, он массировал ее язычком и ноги пажа то и дело подкашивались, так что наследнику постоянно приходилось поддерживать парня за стройные бедра. Нежные ладони Димы скользили по широкой спине любовника, и от этого по всему телу растекалось дополнительное тепло, приятное ощущение, которое не хотелось прерывать. Но Никсу хотелось большего. - Ложись, - произнес он и Дима с радостью стал ложиться на кровать, но на живот. – Нет-нет, на спину. На лице пажа заиграла блудливая улыбка, он лег, широко разведя ноги. Но Никс не лег на него, он очень высоко приподнял зад парня, и ему открылась промежность. Дима подпер поясницу руками, так чтобы ему было очень комфортно. Промежность покрывали волоски, словно обступавшие сфинктер, чуть продолговатый. Никс плюнул туда и растер слюну. Дырочка стала расслабляться, даже чуть приоткрываясь. Не в силах сдерживать себя, Никс прильнул к ней губами и стал вылизывать, теребя заветную дырочку кончиком язычка, даже, порой, чуть запуская его туда. Тогда Дима слегка сжимал попку, и плотное колечко обхватывало язычок. - Я готов, - произнес Дима. Никс сразу понял о чем он, но еще немного насладился парнем, его упругой мошонкой, которую он то целовал, то обхватывал половинку губами и чуть сдавливал, от чего Дима громко охал. Впрочем, ему и самому не терпелось. Чуть опустив бедра парня, он приставил разгоряченный член к дырочке, слегка надавив. Пенис медленно стал вползать внутрь. В первые секунды Дима был очень напряжен, его пальчики едва касались бедер Никса, словно пытаясь контролировать, но любовник был очень внимателен, а потому паж быстро расслабился и, как только это произошло, Никс стал легче скользить в уютной дырочке. Никс специально начал двигать бедрами медленно, чтобы к нему привыкли, и с каждым разом его движения становились все резче и активнее. Дима просто блаженствовал. Его глаза были полуприкрыты и в полумраке, что царил в спальне, трудно было понять, смотрит он на любовника или погружен в сладостную негу. Лишь его руки скользили по нависшим плечам наследника, лаская его. Никс тоже старался не отставать, его ладони скользили по груди и животу парня, по его железному пенису, что лежал на животе хозяина и бурно исторгал смазку. Никс был заботливым любовником, ему очень нравилось ласкать партнера, что не только дарило наслаждения тому, но и позволяло наслаждаться телом любовника. Но ничто не могло сравниться с тем чувством, что рождалось на кончике пениса и оттуда растекалось по всему телу, чувству необычайному, до дрожи. От наслаждения перехватывало дыхание, глаза сами собой закрывались и только пенис скользил в упругой попе. Иногда он чувствовал, как сладость заполняет его нутро, и он очень близок к финалу. Тогда Никс просто прерывался и, нагнувшись над парнем, начинал его целовать. Дима отвечал ему взаимностью, обхватывал за плечи и его стройные ноги смыкались над ягодицами наследника. Чуть отдохнув, Никс продолжил вгонять пенис, но теперь он практически лежал на парне, кончики их носов так мило соприкасались, что добавляло приятного волнения. Но сил было уже немного, и Никс отпустил вожжи, он начал строчить пенисом в попке любовника, словно еще не изобретенный пулемет, легко поймал эту приятную волну наслаждения, которая охватила его целиком и стал кончать в парня, наполняя его чрево горячей спермой. Прейдя в себя, он улыбнулся разомлевшему Диме. Они лежали на кровати и нежно целовались. Неожиданно из гостиной донеслись бой часов, удар было два – значит сейчас два час ночи. Никса привстал и только тут понял, что его живот в чем-то влажном. Подцепив пару капель и поднеся их к носу, он уловил запах спермы, и только ее. - Ты кончил? – искренне удивился он. - Ты же не был против? – Дима осмелел. - Конечно, нет! – Никс встал и потянулся. – Я просто не думал, что… ну, ты кончишь без рук. - Значит, ты волшебник, - спокойно констатировал Дима, растирая по промежности вытекавшую из ануса сперму. - Пойдем, - произнес Никс и подхватил любовника. Они прошли в небольшую комнату – клозет. Там стоял кувшин с водой, правда, холодной и полотенце. Это было не самое идеальное, но все же. Даже тут, в холодном белесом свете луны он любовался пажом. – А правду говорят, что в Пажеском корпусе… - закончить он не решился, больно пошло выяснять эти подробности после такого сладкого соития. - Мы все сношаемся? – завершил Дима. Никс кивнул. – Ну… для многих это ядреная смесь игры и секса. Парни ложатся друг на друга, просовывают писюны меж ляжек и вроде как сношают. В попу – мало кто решается, может они не знают, или боятся. А может это не напоказ. - А у тебя? - Как у всех… просто, с одним парнем у меня все было серьезно. Он мне нравился, я ему нравился, у нас все было как сейчас, ну, по-взрослому. - Вы расстались? – с любопытством спросил Никс. - Он выпустился в этом году… Но, знаешь… ты в этом деле тоже не новичок. Это не был вопрос, но парень явно хотел знать больше. Ответить до конца честно было нельзя, а потому Никс просто пожал плечами. - Это нечестно, - с обидой в голосе заявил Дима. - Но, я ведь не спрашиваю его имя, - отбивался Никс, хотя его статус не предполагал необходимость оправдываться, ну, или так казалось. - Брось. У меня было много возможности, сам знаешь, а ты… тут… да у тебя нет нормальных друзей! - Нормальных? – удивился Никс. - Я имею в виду сверстников. - А как же ты? - игриво спросил Никс и обнял парня. Тот легко ответил на объятия, мило улыбнулся. – Хорошо. Это князь Мещерский. - Что!! – Дима даже скривился. – Он же старик! - Да нет же, ему всего двадцать три. Это Владимир Мещерский. Дима лишь пожал плечами, такого он не знал. - Ну ладно, - с легким придыханием произнес Дима. – Это Платон Рокасовский. - Кто он? – чуть удивился Никс. - Барон. Его зачислили в министерство юстиции. Его отец генерал-губернатор Финляндии. - А! Да-да, вспомнил, - честно произнес Никс, и в самом деле припомнив немного тучного, но веселого генерала, которого несколько дней назад принимал папенька. Они еще какое-то время стояли обнявшись, а потом вернулись в спальню. Дима быстренько оделся, не по полной, а так, чтоб прилично было дойти до его комнаты на третьем этаже. А Никс лег спать, невероятно счастливый.