Никс

18 Уже 27декабря обычная жизнь возобновилась не только во дворце, но и империи. И только 1 января было неприсутственным днем. Причем накануне, то есть 31 декабря все легли спать как обычно. Только он, Саша и Кукс посидели до полуночи в покоях Владимира Адлерберга, а потом тоже пошли ко сну. В дальнейшем жизнь пошла по обычному графику. В первой половине дня Никсу читали лекции, потом он катался в санях по городу, потом читал. Иногда они ездили в Большой театр, несуразное здание, чем-то отдаленно напоминающее Большой театр в Москве, где слушали оперу, смотрели балет. Так как Никс уже был совершеннолетний во всех смыслах этого слова, то его стали брать и на разные балы, пока только к родственникам. Особенно интересно было в Мариинском дворце, у тети Мэри, где все было очень изыскано, тонко, и шутки и шарады, жаль только тетя Мэри редко выбиралась из Флоренции. А у дяди Низи все было куда как проще, впрочем, как и сам дворец. Тот явно гордился офицерской простотой и с радостью пошло каламбурил. А вот бывать в Мраморном, или как велел говорить дед, Константиновском дворце Никс не любил – виной всему претенциозность дяди Кости. Впрочем, из обрывочного разговора становилось понятно, что папа́ решил отправить дядю Костю в Варшаву, наместником. А вот у дяди Миши, Михаила Николаевича всегда было милу и уютно, хоть все его дети еще были слишком малы, чтобы принимать участие в праздниках, да и собственный дворец еще строился, оттого они и жили в особняке на Миллионной. Но самым интересным оказалась поездка на охоту. Ее в конце января нового, 1862-ого, организовал граф Перовский. Тот отвечал за воспитание остальных сыновей императора, включая Сашу. Он-то с Борисом Алексеевичем виделся чаще, да и Сашу с Куксом он частенько приглашал на разные охоты. Вот теперь пригласили и Никса. Имение Васильевское располагалось в ста пятидесяти верстах от Петербурга, уже в Новгородской губернии. По Николаевской железной дороге они добрались до Малой Вишеры, а оттуда еще верст пятнадцать ехали на санях. Красивый желтый дом с внушительным белоколонным портиком утопал в снегу, хотя, конечно, дорожки были расчищенным. Цесаревича разместили в парадной спальне, которую держали только для самых важных гостей. Никс думал, что тут он сможет встретить ровесников, но… кроме его братьев имелся только один, старше цесаревича на год, единственный сын графа - Алексей. Молодой человек был строен, хорошо сложен. Для своего возраста он был очень ответственный, взрослый. Его лицо в спокойном состоянии было немного хмурым, чуть надутые щечки и редкие волоски над верхней губой делали его солидным. Учился он в Александровском лицее и в этом же, 1862 году должен был выпуститься. Никс мог с полным основанием сказать, что парень вполне симпатичный, но… в отличие от Димочки, с которым все было ясно только от одного взора на юношу, тут же легко можно ошибиться, вернее, принять желаемое за действительное. Так как прибыли в Васильевское они очень поздно, уже смеркалось, то ни о какой охоте и речи быть не могло. Зато был приятный ужин, а потом все отправились по комнатам. Так как поместье было немного скромным, не рассчитанным на такое количество приехавших, то для размещения отводились все наличные комнаты. Комнату юного Алексея Перовского отдали великим князьям, сам хозяин помещения ночевал там же. Никсу хотелось бы предложить Алексею свою комнату, он ее уже видел, переодевался там пред ужином. Она была настолько просторной, что там с лихвой могли бы разместиться еще два человека, но так сильно стеснить наследника никто не решался, а у самого смелости не хватило. Впрочем, его братья тут чувствовали себя совершенно свободно, без стеснения, да и с юным графом они были хорошо знакомы. Они там явно дурачились, а он опять был в одиночестве или обществе «старцев» - там молодежь часто называла всех, кто был ее старше лет этак на десять, и более. Нет-нет, граф Строганов понимал, как скучно должно быть парню и пригласил своего младшего сына, Николая, но тот оказался слишком взрослый, ему уже было двадцать пять, к тому же он был слишком серьезен, чтобы стать компаньоном. Он уж больно часто занудствовал. Одна надежда была у Никса – охота. И она оправдала себя. 19 Выехали как только стало светать. Все были одеты по-простому – овчинные тулупчики, теплые шерстяные поддевки. Правда, на головы нацепили картузы, впрочем, тут это воспринималось как вполне терпимо, в Петербурге голова бы давно замерзла. Впрочем, картузы были уделом военных. Николай Строганов и Алексей Перовский были в меховых шапках. Строганов смотрелся просто комично, ни дать не взять надутый индюк, а вот Алексей очень даже был привлекательным. Но Никс старался смотреть на него как можно реже. Охота была проста – загонщики шли строем и шумели, кричали, били палками в железяки. Волки, существа опасные, но и трусливые, старались убежать и выходили аккурат на охотников. Те, разумеется, стояли не одной кучкой, а так же в линию, но на некотором отдалении друг от друга. Результат охоты – чистой воды везение. Везение в смысле меткости, везение в плане того, что зверь должен выйти на тебя. Стрелять в зверя, который вышел на другого охотника, считалось дурным тоном, исключение – если вы товарища спасаете. Впрочем, за спиной каждого охотника стоял егерь. Он и охранял и ружья, если что, мог перезарядить. Было и холодно, и скучно – стоять в чистом поле, пусть и защищенным небольшим сугробом, чтоб животина раньше времени не поняла, куда ее загоняют. Зато, когда из леса выскочили серые – адреналин так и жахнул в кровь Никса, внутри все затрепетало, даже руки задрожали. Он едва смог сосредоточиться. Потому подпустил зверя очень близко к себе. Егерь, что стоял за ним, Трофим, явно нервничал, но… когда раздался выстрел и тварь рухнула на снег и лишь чуток поелозила, посчитал что цесаревич опытный охотник – смело подпустил зверя, а потом, метким выстрелом положил его. Волков было немного, на каждого охотника пришлось по зверю, это ж вам не Беловежье, и только Кукс доказывал, что подстрелил аж двух зверей. Зато его выстрелы были неудачными, попортили шкуру. Никс мог гордиться собой, он то выстрелил зверю в грудь – случайный момент, когда волк чуть подпрыгивал в высоком снегу. После охоты старики решили вернуться в поместье, а молодежь отвезли на небольшую заимку. Там был и охотничий домик и банька, которую как раз истопили. Никс впервые парился в бане. Вернее, Антон уж точно, да и где – в городе-то обычная ванная. Настоящий Никс – бог весть, было ли в его жизни подобное. Так что цесаревич просто наслаждался. Стыдливость относительно своего тела Антон-Никс никогда не испытывал, на пляжах, в спорт-залах, раздевался спокойно. Единственное, что его немного беспокоило – эрекция на голых, или полуголых, везде ведь по-разному, мужиков. Но, никогда еще его не подводила сила воли. Да и к «случайным стоякам» патентованные натуралы относились вполне спокойно, мол, бывает. Но, это ровно до той поры, пока они не знают, что ты гей. Вот и теперь Никс разделся легко и шагнул в раскаленное пространство бани. Наверное, ее постоянно чистили, так как хоть и топилась она по-черному, но бревна были светлыми. В дальнем углу горела лучина, и от нее исходил приятный оранжевато-красноватый свет. Сашу и Кукса уже намыливал банщик, а Никс и Алексей Петровский седели на скамье, подставив свои тела жару, пот так и струился с них. - Вы отлично стреляете, - твердым голосом произнес молодой человек. – Отец сказал, что сегодня же прикажет выделать шкуру и вы сможете подарить ее кому-нибудь. - Думаю, подарю Сереже, брату. Пусть ему из него что-нибудь сделают. - А я думал, что вы преподнесете его какой-нибудь фрейлине, - в полголоса заметил Алексей. - У меня нет столь хорошо знакомой фрейлины, - чуть краснея, заметил Никс, хотя они и так сидели разгоряченные и это вряд ли бы кто-то заметил. - Думаю, это может вызвать пересуды, - мягко заметил Алексей. - Отчего же? – как можно искренней удивился Никс. – Вот мой дед гордился, что до свадьбы с бабушкой не знал женщин. - Ну, то был Николай Павлович. И, простите, но никто не мог бы поставить под сомнение его рыцарственность. Но сегодня времена иные, да и вас будут сравнивать с вашим батюшкой. Думаю, люди могут посчитать, что вас прекрасный пол совсем не увлекает. - Надеюсь, что тогда все утешатся мыслью, что я не импотент и питаю слабость хоть к кому-то. - И вас не смутит слава содомита? – спросил Алексей, и в его голосе звучала искренний интерес, без всякой доли осуждения. - Еже ли выбирать, то славу импотента я счел бы более обидной, - усмехнулся Никс. Алексей тоже улыбнулся. Они более этого вопроса не касались, а Никс полночи размышлял о том – это просто досужие размышления о наследнике государя или его интимный похождения стали известны. 20 Хотя жизнь опять потекла по привычному руслу, но мысль о разоблачении присутствовала неотрывно и Никс об этом размышлял. Он соврал бы, сказав, что девушки ему не нравились – он же не больной какой-то, он прекрасно мог оценить женскую внешность, он разделял девушек на красивых, даже вульгарных, на приятных и элегантных. Но ни к одной из этих категорий он не испытывал сексуального желания. Да, он мог подумать о том, что у той или иной девушке стройная фигура и грудь красивая, то есть она не только есть, но и вполне умеренного размера, он вообще не понимал, кому могут нравиться два баскетбольных мяча, которые, кажется, вот-вот лопнут. Его слегка возбуждали картинки пусси, вживую он не видел ни одной. Но какой бы красивой ни была девушка, к какой-бы категории она не относилась, ни в одну из них он не хотел пристроить свой член. За подлинного Николая Александровича он не ручался, но у Антона было одно приятное приключение. Он ведь не манерный гей, да и вообще, симпатичный, так что девушки на него смотрели очень даже активно, ну, и как всякий нормальный парень, он не мог не ответить взаимностью, пусть это и не доставляло ему подлинного удовольствия. В старших классах школы у него была подружка, в меру правильная девушка. Ей льстил столь статный кавалер, но… все что между ними было это страстные поцелуи, и он не только смело обнимал ее, но и мацал ее грудь. Вообще, это было стремно – гулять с девушкой, а потом выкраивать время, чтобы потрахаться с парнем, и все это в год выпуска, а значит и ЕГЭ. В общем, как-то он выкрутился. Отчасти помогло его нежелание форсировать события, отчасти ее правильность, а отчасти ее родители, случайно застукавшие милующуюся парочку. И хоть все было прилично, но они жестко потребовали – «ни-ни! у тебя экзамены, поступление в университет». Наверное, это спасло и его. Он поступил в универ в Питере, она в московский вуз, короче, все как-то обошлось. Антон мог позволить теперь, в своей «взрослой жизни», быть только геем, а значит, трахаться только с мужиками, ну и парнями, конечно, то есть, лицами своего пола. Но Никс… Еще несколько лет и ему придется жениться, хотя… он мог бы попытаться выкрутиться из этой ситуации. Вон, братьев у него дофига, хотя… если он правильно помнил историю, то у Алексея и Сергея детей вообще не будет, а Сергея так все вообще считали голубым! У Павла только двое. Так что, трон должен был достаться либо детям Саши, что более вероятно, либо Кукса, в смысле, Владимира. А уж кого они воспитают и гадать не приходилось – консерваторов, врагов реформ, тех реформ, которые ему, новому Никсу придется проводить. Значит, от брака не отвертеться, но по возможности, нужно отсрочить. Не совершать же каминг-аут, в самом деле! 21 Итак, хоть Никс и не был ценителем женской красоты, а только мужской, но он легко отмечал красивых девушек в окружении своей матери. Конечно, он все были фрейлинами двора и за ними приглядывали, но… удавалось же другим крутить с ними романы. И папа́ в молодости, да и вот Сашка Ольденбургский, - по его самодовольной физиономии было четко видно – у него все срослось. И Никс задумался – так с какой из них попытать счастье? Поразмыслив хорошенько, он остановился на баронессе Ольге Майдель. Она, судя по фамилии, происходила из остзейских немцев, хотя бабушка ее была княгиней Хованской, старше Никса всего-то на один год, высокая, но не очень, стройная, с точеным профилем и темно рыжими волосами. Она была достаточно красива, чтобы ее возжелать, и достаточно умна, чтобы не возомнить бог знает что, и не раструбить всему свету об этой любви. Никс знал, что все фрейлины жили на третьем этаже дворца вдоль длиннющего коридора, который шел вдоль практически всего корпуса, что выходил на Дворцовую площадь. Темный коридор, масса комнат. Здесь было легко заблудиться, но и легко скрыться. Разумеется, он не мог бы появиться у нее вдруг, как снег на голову. Но он ежедневно заглядывал к матушке, та либо находилась в умопомрачительно красивом будуаре, либо в кабинете. Вокруг нее сидело несколько фрейлин, готовых в любой момент выполнить любое пожелание государыне, благо та не являлась чрезмерно взбалмошной, скорее наоборот. Как-то раз, зайдя к матушке, он перемолвился с ней несколькими фразами, правда, государыня удачно была занята с графиней Строгановой, не женой Сергея Георгиевича, и даже не сестрой. Он подал знак, что мешать их делам не желает, но и уходить не хочет, а потому оказался на небольшом диванчике, как раз рядом с Ольгой. Девушка не смутилась, зато мило улыбнулась. - По-моему, это ромашки? – вполголоса заметил Никс, указав взором на вышивание. - Совершенно верно, - произнесла она немного тонким голоском. – А вы разбираетесь в цветах? - Ну, полагаю, отличить ромашку от василька может любой полковник, - чуть бахвально произнес Никс. - Полковник? – удивилась Ольга, но тут же поняла свою ошибку. – Ах, простите, я забыла, что вы уже полковник. Это прозвучало чуть двусмысленно, особенно из-за тона девушки. - Да, мы, Романовы, невероятно удачливые военные, - улыбнулся Никс. Но Ольга смутилась еще сильнее, кажется, она хотела опять извиниться. – Не стоит, тем более что вы нечего такого не имели в виду, а мы и в самом деле удачливы. - Но вы сражаетесь за отчизну, - попыталась сгладить впечатление Ольга. - Оу! Возможно, я чересчур прямолинеен, но… мы бываем на войнах, но ни одного их нас еще даже не ранило, зато у нас вся грудь в орденах и к тридцати мы уже полные генералы. - Да, но такова миссия всех принцев и великих князей. - Да, вы правы, - предпочел согласиться Никс, а то, как бы двор узнал не о его интимных похождениях, а революционных взглядах. – Надеюсь, вы на меня не сердитесь? - За что же? – искренне удивилась девушка. - Тогда прощайте. И Никс удалился. Эти нечастые встречи и простенькие фразы были как-бы случайными, но к главному нужно было подойти осторожно, благо, его роман с Димочкой был в самом разгаре. Вот с кем он мог не скромничать, вот кто был невероятно открыт сексу. С ним он чувствовал себя совершенно свободно. Правда, Лука, его камердинер, кажется, что-то такое замечал. Он, разумеется, ничего не говорил, но порой так многозначительно смотрел, что Никс начинал краснеть. А тем временем вся страна закружилась в масленичном вихре. Эта неделя была невероятно яркой, сочной, вкусной. По традиции, на Александровском плацу устраивали балаганы, народ валом валил там отдохнуть, благо все было дешево. Разумеется, для великих князей, по крайней мере, пока, это было заказано. Но очень хотелось. Пойти с Димочкой не представлялось возможным – как бы они вдвоем выглядели! Да и потом, в воскресенье, 25 февраля, он находился на дежурстве. А потому, заранее, пригласил Ольгу, ее он решил называть Олли, на гуляния. Фрейлина была «выходной», и оттого согласилась. Наряжаться Никс не стал, достаточно будет простого гусарского мундира – мало ли в столице гусаров. Он очень надеялся остаться неузнанным. Лука заметил эти приготовления. - Вы куда-то собираетесь? – чинно спросил он. – Я бы мог вызвать экипаж. - Я тут недалеко, к Адмиралтейству, - признался Никс. – Только, никому ни слова. - Вас могут узнать! – насторожился Лука. - Надеюсь, что нет. - У вас есть деньги? – задал Лука неожиданный вопрос. Никс так и остался стоять с открытым ртом. Об этом он и не подумал. - Черт! Интересно, сколько нужно?.. - Ну, смотря куда вы пойдете, - немного равнодушно заметил Лука. – Вы будите один или в компании? - Нет-нет! Никому не говори. Я иду не один, но компания мне не нужна. И… мне нужно сделать подарок… Господи, что делать? - Ну, смотря какой подарок, Ваше Высочество. - Нет, серьги и ожерелья я дарить не буду, их могут заметить, возникнут вопросы… - Одну минутку, - Лука неожиданно переменился в лице и выскочил из спальни цесаревича. Камердинера не было несколько минут, а потом он появился, протянув несколько банкнот. – Вот, Ваше Высочество, тут десять дублей. Вам должно хватить. И маленький совет – не покупайте снедь у Анисина, просто дрянь! А вот у Филиппова самое то. Поблагодарив, Николай Александрович нырнул на лестницу, ведущую вниз, на первый этаж, а оттуда, через боковой вход на улицу. В этом месте народу было немного, и Никс, не привлекая особого внимания, прошел вдоль здания дворца, подойдя к министерскому подъезду. Очень близко подходить он не решился – дворцовые гренадеры легко могли его узнать, тогда инкогнито было бы разрушено. Но и просто стоять было стремно – на него косо поглядывали городовые, что дежурили чуть вдалеке, ближе к Певческому мосту. Кажется, один из них двинулся в его сторону. По счастью, именно в этот момент вышла Олли, он взял ее под ручку, и они направились к балаганам. Веселье там било ключом. Народу была тьма, все толкались. По счастью, юная баронесса не стала одеваться очень дорого, а потому они легко сошли за солидную городскую публику. Никс еще подумал, что возможно, ни один из его предшественников, кроме Петра Великого, разумеется, не бывал так близок к народу. Впрочем, Антон в нем не дремал и поэтому он очень осторожно отнесся к деньгам, карманников тут было с избытком. Для начала они сели в огромные качели, сели рядом, он даже приобнял ее. Два здоровенных детины стали раскачивать маятник и лодка начала двигаться вперед-назад и с каждым разом она все выше и выше взлетала. Никсу страшно не было, хотя и у него порой мураши по спине пробегали. Зато Олли смеялась и звонко взвизгивала, и ему неожиданно было очень приятно быть сильным, быть защитником. А потом они пошли и покатались на другом аттракционе – нужно было сесть на скамьи, что располагались по кругу. Круг начинал вращаться вокруг своей оси и хоть делал это он не очень быстро, но голова кружилась, и едва они встали, их стало раскачивать, аки пьяных. После такой встряски, Никс и Олли отведали горячую кулебяку, неожиданно вкусную. Впрочем, Никсу представилась возможность продемонстрировать и свою меткость в тире. Не то, чтобы для офицера это бы сущий пустячок, вот, например, морской лейтенант этого сделать не сумел, а потому злился. Так что Никс приложил все силы, и небольшая фарфоровая собачка отправилась греться в муфту Олли. Они еще долго гулял по аттракционам – съехали с горки на небольшой тележке – это, конечно, горки не американские, но все равно было весело, потом поднялись в люльке на небольшом колесе обозрения. Они едва ли поднимался выше карниза Зимнего, но было и весело, и девушка благодарно охала, мило визжала, но не от одного испытания не отказалась. И еще одна важная вещь – их никто не узнал, по крайней мере, на них никто не пялился, не показывал пальцем. И вот, когда они поднимались на колесе обозрения, Никс прильнул к девушке и поцеловал ее в губы. Ее реакция ему была неизвестна, он опасался, что она отвесит ему оплеуху, но Олли просто смутилась, опустила свои очи, но… на ее губках заиграла легкая улыбка. - Если я вас чем-то обидел – простите, - произнес Никс. - Вы меня совсем не обидели, - робко ответила она. - И всё равно, простите меня. - Да за что же? – она уже смотрела на него с любопытством. - Сегодня же Прощеное Воскресенье, - лукаво улыбнувшись, объяснил Никс. Олли звонко рассмеялась. - Хорошо, конечно же, прощаю. Но… и вы меня простите. Вместо ответа Никс нагнулся и еще раз поцеловал девушку. К министерском подъезду дворца он подвел девушку когда солнце скрылось за карнизы домов, но золотой свет все еще озарял город. Поднявшись к себе, он долго сидел в кресле и наслаждался воспоминаниями этого дня. Это и в самом деле был необычный и приятный опыт в его жизни. 22 Лука встретил хозяина, как казалось, непроницаемый, но ему ужасно хотелось узнать, как все прошло. Никс не стал вдаваться в подробности, но было очевидно, что все прошло хорошо. Около девяти он отпустил Луку, а сам устроился в кабинете за книгой. Он вообще никогда не читал так много, как за этот год, целый год, проведенный в прошлом, год, за который он привык к этой жизни. Хотя… единственное, что ему до сих пор давалось тяжело – отсутствие водопровода. Каждая помывка, они случались не очень часто, дай бог раз в неделю, требовала усилий многочисленных слуг, и никакого душа, только ванная, тяжелая бронзовая лохань, наполненная горячей водой. Неожиданно Никс услышал шорох в спальне. Конечно, это мог быть кто-то из слуг, но они все уже отошли ко сну, так что Никс, скорее из любопытства, чем опасаясь чего-то, отправился в спальню. Там он увидел Димочку. Тот был немного взъерошен, верхние пуговицы полукафтана расстегнуты, шпага отстегнута и лежала на кресле. Никс был рад его видеть, а потому кинулся к парню. Но тот его остановил. - Кто она?! – истерично спросил он. - Она? – Никс даже опешил. - Все говорят, ты увиваешься за фрейлиной государыни! - Кто говорит? – с одной стороны Никс был немного потрясен тем, что все знают, с другой – это было неплохо. - Тютчева шепталась с государыней, а я услышал! - Брось, я перебросился с ней парой фраз, - Никс пытался объясниться. – Ты же не думаешь, что мы сможем жить как пара. Как тебя, я не знаю, а меня женят, и скорее чем я хотел бы. Пойми, это и есть мой мир. Димочка переминался в нерешительности. Кажется, он даже носом пару раз шмыгнул. - Дим, - немного устало произнес цесаревич. Он устал и потому что день был насыщенный, и оттого, что истерики его угнетали. – Обещаю тебе, кроме тебя у меня ни с одним мужчиной ничего нет и, клянусь, не будет, пока мы вместе. Димочка отвернулся, явно переживая то ли облегчение, что у него нет и не будет конкурентов, то ли, наоборот, разочарование. Кто знает, что он себе напридумывал. - Ну же, - Никс не просто подошел к нему, а даже приобнял парня. – Скорей раздевайся, уже много времени. Не поворачиваясь, Димочка стал расстегивать кафтан, стягивать белые парадные брюки. Никсу было куда как проще – снял халат, стянул ночную рубаху и вуаля! – он в чем мать родила. И стоило цесаревичу увидеть упругую попку парня, как возбуждение нахлынуло на него. Он подхватил юношу и с ним на руках проскользнул в уборную, а оттуда в огромный зимний сад, весь утопавший в зелени. Пол был выложен теплым пудовским камнем, в небольшом фонтане тихо журчала вода, только Луна светила через подмерзшие стекла. - Ты сумасшедший, - шепотом, но радостно, произнес Димочка. - Мы как пара Адамов средь райских кущ, - пошутил Никс. - Ну, Адам, предположим это ты, а я? – и он чуть женственно склонил голову. - Моя вторая половинка… скоро полночь… прости меня, если что было не так. - И ты меня. С этими словами они страстно поцеловались. Сильные руки наследника обхватили стройный стан пажа, а тот заключил в объятия широкие плечи любовника. И хоть это была их не первая встреча, Никс не переставал наслаждаться парнем. Усадив его на спинку бронзовой скамьи, он устроился на коленях на сиденье и его губы стали покрывать поцелуями живот парня, спускаясь все ниже и вскоре оказавшись в паху. Никс обхватил губами головку пениса и стал скользить губами по упругому стволу, натирать шершавым язычком уздечку. Он поглядывал вверх и видел погруженного в океан неги парня, чьи глаза были сомкнуты, который плавно раскачивался на своей «жёрдочке», но при этом его нежные пальчики были погружены в чуть вихрастые пряди цесаревича. Никсу не терпелось овладеть любовником. Он просто изнывал от страсти, а потому, подхватив парня, просто усадил на свои колени и его железный кол легко вошел в расслабленную дырочку. Димочка, такой милый, раскрасневшийся от страсти, стал скользить на этом шесте, приподнимаясь то вверх, то вниз. И с каждым новым движением парня, все нутро наследника наполнялось приятным, сладостным томлением. Глаза сами собой стремились сомкнуться, а с губ слетали глухие стоны. Сильные руки Никса легко скользили по округлым ягодицам, взлетая по стройной спине к самым лопаткам и вмиг, возвращаясь обратно. Никс уперся лбом в грудь парня, который любовно обхватил его сильную шею и сам прижался к его влажной от пота шевелюре. Димочка без устали двигал бедрами, и чем дольше это происходило, тем быстрее он передвигался на шесте любви. Его железный писюн, зажатый между животов, своего и любовника, приятно терся, источая смазку, еще сильнее подстегивая пажа, ведь с каждым новым движением его пенис дарил все новые приятные эмоции. Никс не хотел долго томиться, да и сил у него уже не было, оттого он и отдался на откуп чувствам, зародившимся у него в паху. Это приятный, все поглощающий ураган страсти, казалось, затягивает в себя все нутро, а потом с силой исторгает его. Пенис бешено пульсировал в попе молодого человека. Димочка не мог этого не чувствовать, но его попка продолжала скользить на члене, отчего приятный ураган страсти, рождаемый на кончике пениса, заставлял Никса просто сотрясаться в приступе страсти. И тут Никс почувствовал, как пенис парня стал исторгать горячую сперму, растекавшуюся по животу любовника, его животу. Наследник просунул руку меж их тел и начал слегка массировать сочную головку, и Дима просто уткнулся в плечо приятеля, издав сладостное: «м-м-м!». Подмывшись, как всегда, Димочка удалился к себе, оставив цесаревича совершенно счастливым. Впрочем, он и сам был счастлив. Он не желал загадывать будущее. Для него было только настоящее, а там будет видно. 23 В начале мая 1862 года дядя Костя отправился в Варшаву, со всем своим семейством. Мраморный дворец опустел, но вряд ли кто-то горько о том сожалел. Не успел новый наместник освоиться в Королевском замке, так назывался дворец в польской столице, как на него совершили покушение. Слава богу, все обошлось, но папа́ был шокирован, а в большой церкви Зимнего отслужили благодарственный молебен. Учеба самого Никса подходила к концу. Да и учился теперь он куда как меньше. Светская жизнь, различные балы, в том числе в иностранных посольствах, а также выезды на охоту, все это приятно отвлекало наследника. Кроме того, в конце мая двор переехал из Петербурга в Царское, а в конце лета в Петергоф. Несмотря на все это Никс изредка виделся с Димочкой, пусть эти встречи и были краткими. Продвигались и ухаживания за Олли. Той явно льстило внимание цесаревича. Но не менее интересным был и выезд в Красное Село. Красное Село – это и в начале XXI века ну очень отдаленный район города с котором просто ужасное сообщение, а тогда это и просто дальний пригород, такой же как Царское Село или Павловск, принадлежавший дяде Косте. Но, именно туда, каждое лето, на маневры, отправлялась гвардия. И это был не палаточный лагерь. Тут стояли роскошные деревянные дома для генералитета и офицеров с резными наличниками и крыльцами, а уж члены императорской фамилии и подавно жили с комфортом. Что уж говорить, если оперные и балетные труппы театров выбирались на пленэр вслед за своими самыми преданными зрителями – гвардейскими офицерами. Зато жизнь в Красном была куда как более неформальной. Тут все было, как бы, по-простому. Вот только свидания с Димочкой пришлось прервать. Он закончил Пажеский корпус и в чине корнета был направлен в Лейб-гвардии Гродненский полк, шефом которого был он, Наследник Цесаревич Николай Александрович. Именно как шеф полка, восемнадцатилетний юноша провел небольшой прием для офицеров. Все были в парадной форме, с орденами и медалями. Зеленый доломан с серебряными шнурами и малиновые чакчиры, рейтузы, расшитые на бедрах позументом, на молодом гусаре Димочке Рёмере смотрелись просто изумительно. Он же с любовью смотрел на цесаревича, впрочем, тут все на него смотрели с восхищением и преданностью. Но… Димочка чувствовал себя как рыба в воде. Да, на него чуть косились, но он был свой. А потому Никс испытывал странное чувство, словно он выдал любимую дочь замуж и теперь она будет жить, пусть и в ослепительном , но все же счастье, и с другим… Впрочем, тут, в Красном Селе, наследник мог спокойно предаться своей открытой страсти – он любил скачки. Собственно, кто их не любит? Но Никс не только любил за ними наблюдать. Ставил он немного, своих денег у него как таковых не было, обо всем нужно было испрашивать разрешения, зато он мог в скачках участвовать. У него было два скакуна. Один, вороной жеребец Малик, подарок князя Абиссинского. Конь был норовистый, но невероятно резвый. Именно на нем он и несся по кругу, вместе с другими господами офицерами. Матушка наблюдала за всем с трибун и, конечно, очень волновалась, а папа́, стараясь не сильно-то показывать, радовался и гордился сыном. Это были офицерские скачки, и тут все могло быть только честным и благородным. Да, он наследник, но угодничать было не принято, а потому победу нужно было заслужить. Приз невелик, но важна была сама победа. В прошлом году Никс был только третий. Это его очень огорчило. Но на этот раз все шло куда как удачнее. Малик несся словно стрела. Правда, князь Цицианов на своем ахалкетинце не только не отставал, но и шел вровень. Гула трибун Никса не слышал, он просто летел и ветер мешал смотреть, потому он постоянно щурился. Цицианову то было хорошо – он и щуплый, да и ростом не велик, а цесаревич – метр восемьдесят пять, для жокеев совсем не то, просто верзила. Впрочем, многие гвардейские офицеры были велики ростом, особенно из тяжелой кавалерии. Никс так увлекся отслеживанием Цицианова, что чуть не пропустил какого-то улана слева. Тот шел по большой траектории и не факт что обогнал бы, но было очень неприятно. И тогда Никс еще немного пришпорил коня. Тот, как казалось, и так летел на пределе своих возможностей, еще немного встрепенулся, а там и финиш показался. Никс понял это по невероятно сильному реву трибун, которые в одно мгновение накрыло всадника. Еще не будучи уверенным в победе, он отпустил поводья и Малик, почувствовав ослабление хватки стал снижать скорость. На жеребца было больно смотреть – он был весь в мыле, мокрая шкура так и лоснилась. На губах Малика пена, грива взъерошена. Никс был не лучше – это только так кажется, что скачет лошадь, а всадник просто сидит, нет, парень был мокрым едва ли не меньше коня. Непослушные пряди волос растрепались. Но к нему уже бежали радостные военные, а Цицианов кривился от неудачи, ведь меньше чем на полкорпуса отстал. Никс спрыгнул с жеребца, адреналин все еще бурлил в жилах, но нужно было проявлять сдержанность, как подобает главе дворянства. Но в одном он сдержаться не смог – он обхватил морду коня и обнял его, верного друга, боевого товарища, и пусть это всего лишь офицерские скачки, но без коня это все было бы невозможно. И Малик чувствовал это, он смирно стоял, и только по интенсивно раздувающимся бокам можно было понять, как он выжат и как он выложился. На жеребца накинули попону, чтоб не простудился, и конюх повел к конюшне. Ну а юноша, пожав руку князя и, как оказалось ротмистра Евреинова, и в самом деле из уланского полка, подошел к главной трибуне, где сидела счастливая матушка, так и светившейся гордостью за сына папа́. Дядя Низи, с видимым удовольствием, вручил племяннику приз – золотой портсигар. Никс был счастлив. Счастливы были и его братья – Саша, Кукс, Алексис. 24 На следующий день Николай решил пригласить Олли на пикник, благо, в тот день было не ее дежурство возле мама́. Олли одела приятное белесое платье и скромную соломенную шляпку, так как одеваться теплее было решительно глупо – стояло лето. Никс еще в прошлом году нашел очень милый уголок, в пяти верстах от лагеря, где речка Красная красиво изгибалась, и вокруг росли ивы, склонявшие свои ветви к самой воде. Там так же была небольшая полянка, этакий треугольник, уходивший от воды, небольшой, а потому уютный. Именно там, по его просьбе Лука установил столик, пару плетеных кресел и привез легкую закуску, так, самую малость: вина белого, паштеты, сыры и конечно фрукты. Олли немного волновалась, но за ее честь беспокоится не приходилось – вокруг так и сновали слуги. Тот же Лука, Мирон и Тихон. Конечно, никакого интима тут и быть не могло, это было просто приятное времяпрепровождение, очень светское, милое. И потом, он очень опасался, что Димочка может выкинуть какой-нибудь эмоциональный фокус до своего отбытия, ведь Гродненский полк размещался в Варшаве, а значит, скоро его новые офицеры должны были туда отправиться. Олли немного рассказала о своих родителях, о поместье в Витебской губернии на берегу Западной Двины, которую местные латыши величали красивым словом Даугава. Земли их были обширны, но крестьян едва ли две сотни, а вот теперь и их нужно отпускать. Это сам манифест государь подписал в прошлом году, но только с февраля этого, шестьдесят второго года все закрутилось, завертелось. Барон Майдель решил, что отдаст как можно больше земли, это было очень выгодно. По счастью, отец Олли занимал должность товарища государственного контролера, так что жалование солидное, да и братья девушки неплохо устроились – старший уже обер-секретарь в Сенате, а младший в будущем году закончит Училище правоведения. Да и девушки мечтали составить удачную партию. Вот, например, ей, очень повезло. И статус фрейлины солидный, да и приданного дадут – чем плохо. Это было мило, но немного скучно. Сам же Никс ловил себя на мысли, что будь на его месте Дима, то все было бы куда как более приятно. Вино быстро закончилось, но он знал, что есть еще одна бутылка. Однако Лука куда-то запропастился. - Я сейчас вернусь, - вполголоса произнес Никс и прошел по тропинке к коляске, где лежал запас провизии. Провизия-то там была, но вот слуг совсем не было. Возле коляски, где лежал провиант, он обнаружил записку: «Буду через два часа. Искренне Ваш верный слуга, Лука Евсеев». Никс задумался. Конечно, Лука сообразил, для чего наследник решил приударить за фрейлиной. Но вот нужно ли пользоваться этим случаем? Никс так и не решил, а потому быстрее вернулся, чтобы не пугать девушку. Шляпка и зонтик лежали возле кресел, а сама Олли стояла совсем близко к воде, смотрела на прекрасный вид. - Ваш бокал, - произнес Никс, протянув бокал. - Вы и в самом деле выбрали изумительный уголок. - Прошу, просто Никс. Так меня зовут в семье. - Я… я не решаюсь… - Я прошу, - нежно произнес цесаревич, и, приобняв девушку, поцеловал в губы. Она совсем обмякла, бокалы упали на мягкую траву, а он, ее герой, подхватив красавицу, устроился в тени деревьев. Олли позволяла все. Нежные губы красавца порхали по ее нежной шейке, спускались все ниже и оказались на ее груди, такой трепетной. Он и слышал и чувствовал, как учащенно бьется ее сердце. - Ты… ты прейдешь сегодня вечером ко мне? – искренне волнуясь, спросил молодой человек. - Это может быть очень рискованно, - неуверенно произнесла Олли. - Я понимаю, - огорченно ответил Никс. Он с радостью овладел бы девушкой и тут, но… он имел смутные представления о ее гардеробе, но даже его скудных знаний хватало чтобы понять – это не выход. Один корсет только чего будет стоить. - Я постараюсь, - произнесла девушка и покраснела. 25 Вечер проходил немного нервно. Никс в своем домике не находил себе и места. Вообще-то, это был небольшой двухэтажный дом. На первом этаже находились службы, а на втором гостиная, кабинет, спальня и гардеробная. Плюс, на небольшом третьем этаже имелась маленькая терраса и небольшая зала – диванная. Где-то около десяти к этой даче подъехал экипаж. Из него вышла дама, об этом можно было судить по длинному платью, но в плаще и накинутым на голову капюшоном. У небольшой служебной лесенки уже стоял верный Лука. Он просто открыл дверь и показал, мол, вам наверх. Так, юная прекрасная особа прибыла в это место. Она дрожала, смущалась, но уходить не собиралась. На Никсе был полковничий мундир, расстегнутый. Он его окончательно снял. - Я буду очень осторожен, - прошептал Никс и, трясущимися от волнения руками стал расстегивать пуговки на спине ее платья. О! Как хорошо, что на пленэре он не пытался ее раздеть. Под платьем оказалась нижняя юбка, а уж под ней корсет – туго затянутая сбруя. Но, не сняв его, этого дамского мучителя и по совместительству, сторожа нравственности, нельзя было ни панталоны снять, ни нижнюю рубаху. Девушка была стыдлива, а потому она предпочла раздеваться за ширмой. Но и это возбуждало сверх всяких ожиданий. Никс же в это время стал просто раздеваться. Он уже привык это делать. Ему казалось, что все это очень просто, но как бы не так. - Ты уже лег? – спросила Олли из-за ширмы. - Нет, искренне ответил Никс. - Ложись, - немного вымученно произнесла она. Никс только пожал плечами. Ему это казалось глупым, но он лег. И тут, из-за ширмы выскочила девушка, обернутая в покрывало и проворно юркнула в постель. «Боже! – подумал Никс. – И это мой первый раз с женщиной! Уж лучше бы с Димочкой». Но того рядом больше не было. Олли как-то нервно смотрела на Никса, словно не зная, чего и ожидать. Хотя, скорее всего, она и в самом деле не знала, что сейчас будет. Никс потянулся к ней и вмиг накрыл ее своим телом. Одеяло, которым она была накрыта, отодвинулась и ее нежная грудь оголилась. - Ой! – издала Олли, и тут же прикрыла их руками, но Никс нагнулся и стал покрывать ее декольте поцелуями. Он старался быть нежным и девушка это оценила. Она расслабилась, ее веки сомкнулись, головка чуть запрокинулась. Она превратилась в саму чувственность. Стоило ли удивляться, что едва его губы приблизились к ее ладоням, как они соскользнули, оголив юные перси. Грудь была красива, не очень большая, корсет добавлял размера, но все же они возвышались над телом, а еще ее соски, такие небольшие и набухшие. Никс прильнул к ним губами и поцеловал. Олли издала тихое: «Ум», и ее стройные руки раскинулись по кровати. А Никс продолжал. Он стал лизать сосочки, посасывать и даже чуть покусывать. Главное, чего он боялся – перегнуть. Она приличная девушка и то, что ее соотечественница в начале XXI века сочтет нормой, она никогда не примет. Требовать от нее минета он даже не думал, это либо для дам куда как более вольной профессии, либо для геев, даже в эту пору людей с широкой сексуальной свободой. Поиграв с ее грудью, он стал спускаться ниже, покрывая поцелуями ее ровный плоский живот. Девушка стала стонать. Ее руки стали скользить по всему телу, лаская свою грудь, живот. Но стоило ему приблизиться к пучку темно-каштановых волос, как она сжала бедра. Никс посмотрел на нее. Олли очнулась от страстных грез и с тревогой смотрела на него. - Доверься мне, - нежно произнес он. И она, робея, наверное, не будучи до конца уверенной в правильности своих действий, чуть расслабилась, и его нежные пальчики проникли меж прекрасных ножек, ощутив трепетную сочную плоть. Ладно, никакого куннилингуса, никакого посмотреть, по крайней мере, сейчас. Никс мило улыбнулся и, приподнявшись опять, накрыл тело девушки. Их губы соединились в страстном поцелуе. Ее нежные руки скользили по его плечам, шее. Она была трепетна и нежна. Запустив руку под себя, он взялся за полутвердый член и стал водить головкой по ее пусси, стараясь быть как можно мягче. Девушка обомлела, она не знала, что и думать, а тут он нащупал что-то вроде углубления и стал вводить туда член, но, глубоко ввести не получилось. Он уже собирался отступить, полагая, что вваливается не туда, но потом сообразил – она же девственница, это плевра, девственная плевра. Устроившись на ней поудобней, он просто двинул бедрами сильнее – ничего, только на ее лице отразился испуг. Он тут же двинул еще раз, сильнее, решив, что, если не получиться, сделает только еще одну попытку, но… пенис что-то прорвал, Олли взвизгнула, ее глазки совсем расширились от ужаса, да и вся она была безумно напряжена. Никс инстинктивно стал ее целовать, ласкать и девушка чуть расслабилась, а потом он начал медленно двигаться. И с каждым его движением по всему ее телу начинали пробегать спазмы страсти. Ее взор стал не таким испуганным, а чуть туманным, с полуоткрытых губ стали слетать легкие стоны, а ее пальчики стали слегка царапать его плечи. А Никс и сам проваливался в приятный омут страсти. Он не сказал бы, что это было как-то особо отлично от того, что у него было с парнями, просто… это секс, и он был приятен. По всему телу растекалась истома. Он уткнулся в подушку возле ее плеча и ритмично вгонял свой поршень с вагину. Девушке было хорошо, она млела, прижавшись щекой к его голове. Парень потерял счет времени, он просто трахал ее. Это было приятно, но… он гей, это ведь не выбор между очком и пиздой, между мужчинами и женщинами, это данность, которую не перегнешь. Он не сказал бы, что ему было противно, что он испытывал какое-то затруднение. Просто, ему не хватало парня, потому он стал вспоминать Димочку, не постоянно, но чуть-чуть, а потому едва не пропустил тот миг, когда в его паху зародилось приятное томление, вмиг распространившееся на все тело. Он едва успел выхватить пенис из влагалища, как на живот девушке полетели перламутровые капли. Она же этого, кажется, не заметила вовсе. Они приходили в себя. Их тела блестели от пота в свете канделябра со свечами. Олли мило улыбалась, Никс нежно целовал ее. Она ему нравилась, но... увы, не более. Откинув одеяло, он встал и помог встать девушке, которая опять очень стеснялась наготы, своей и его. Она вся трепетала, когда он, смочив салфетку, стал стирать следы любви с ее живота. - Что это? – робко спросила она. - Молофья, - ответил он, совсем не зная, как это называется в эти времена. - Оно всегда тут? – спросила она, стараясь не смотреть на его тело. - Конечно, нет. Обычно мужчины кончают внутрь, но… если так делать, то появятся дети, а мне не хотелось бы ставить тебя в сложное положение. - Спасибо, - ответила она, и по ее тону не было понятно точно, она и в самом деле благодарна или нет, или это сарказм. Едва он закончил, как она нырнула за ширму и стала одеваться. Никс же вытер кровь со своего члена и надел халат – раз девушка не хочет, не стоит ее смущать. 26 Едва собравшись, она покинула его. Лука проводил ее. Был ли Никс разочарован – немного. Ему так хотелось полной свободы. Но, с другой стороны, он получил нужный опыт и… как был эгоистично это не звучало, если что, он подправил свою репутацию. В остальном же – жизнь продолжалась. Государь, как и вся правящая фамилия, находилась в Красном едва ли полторы недели, а потом перебралась в Петергоф. Там Никс улучил момент и еще раз навестил девушку. Она была уже чуть смелей, но все такой же скромницей. Лето пролетело незаметно. В начале сентября двор ненадолго перебрался в Новгород – Новгород Великий. Именно там, в старинной крепости – Кремле, установили памятник Тысячелетия России. И открыть его должны были именно 8 сентября в день Рождества Богородицы, а еще годовщину Куликовской битвы, ну, и кроме того, это был день рождения Никса, ему исполнилось 19 лет. Императорская фамилия прибыла в город не на поезде, как было бы удобней и быстрее, а на пароходе, по Волхову. Город так и бурлил. Загодя туда перебросили Преображенский, Семеновский, Измайловский и Московский полки, а также Кавалергардов и Гусаров. Государя сопровождали братья, приехал даже дядя Костя из Варшавы. Из детей взяли, Кроме Никса, конечно же, Сашу и Кукса. Погода стояла просто изумительная – светило солнышко, еще такое августовское, медовое, хотя ветерок был чуть прохладный. В Софийском соборе епископ отслужил божественную литургию, как в честь одного из важнейших православных праздников, так и наследника, ну, и во славу обширнейшей империи. Оттуда крестным ходом направились к монументу – невероятно величественному, в лучах солнца казавшемуся светло-коричневым – бронза еще не успела окислиться, покрыться патиной, загрязниться. Вслед за духовенством, по широкому алому ковру шествовала матушка, тетушки и придворные дамы. На всех них были светлые, по летнему сезону платья, правда, поверх них они надели накидки, отороченные горностаем. Мужчины ехали сбоку, верхом. Впереди был государь, в полной генеральской форме, в каске с плюмажем, развивавшимся на ветерке. Во втором ряду его дети. Никс, как всегда, в мундире лейб-гвардии Гродненского полка, Саша лейб-гвардии Гусарского, ну а на Владимире был мундир лейб-гвардии Преображенского полка. И все они были с Андреевскими лентами и орденскими звездами. Митрополит Новгородский, он же Петербургский, тогда это была одна епархия, освятил монумент, отслужил литургию. После чего все проследовали в митрополичий дом, где был дан обед в честь всего вместе – дня рождения цесаревича, открытия памятника. И это было не просто красивыми словами. Первый тост произнес государь. Он был краток. - Дорогой Николай! Как твой отец, я безмерно счастлив поздравить тебя с днем рождения. Я горжусь тобой, твоими успехами. Но ты должен помнить, к чему это все. Однажды, ты унаследуешь наш трон и судьба отчизны, тысячелетний России будет в твоих руках. Помни об этом! Зал грянул мощным и троекратным «Ура!». Никс немного смутился, но постарался ответить так же кратко. - Ваше Величество, отец! Я очень благодарен судьбе, что позволила мне стоять тут в этот торжественный день. Я лишь скромно надеюсь, что черед вписать свое имя в перечень государей русских наступит еще не скоро и за это время я смогу многому научится у Государя, моего отца! Александр II стоял рядом, взор его был напряжен, даже мрачен, но близкие, да и сам Никс знали, что так император старался скрыть высокую степень волнения, сильные эмоции. При последних словах тоста, он обнял сыны, а потом перекрестил его. Но Никс все-таки был еще слишком юн, чтобы много думать об этом. Его огорчало, что Олли осталась в Петербурге, да и вообще, его личная жизнь заглохла. Девушка резонно волновалась за свою репутацию, хотя, казалось, ничего кроме ухаживаний публике неизвестно. Димочка находился в Варшаве, где очень быстро нашел себе другого. Об этом он писал в письмах, которые Никс сразу сжигал, ибо в них было уж слишком много личного. Вольдемар Мещерский служил в своем министерстве, он неожиданно много ездил с инспекциями по стране, писал бесконечные отчеты в министерство и редко письма ему, наследнику. Но очень личного в них не было, о том они могли говорить разве что лично. К самому Рождеству лекции профессоров совсем прекратились – отныне он считался взрослым и всему выученным. Правда, дни его особыми делами не наполнялись. Он много читал, ездил по городу в санках, катался верхом. Чаще стал выезжать на охоты. Особенно он сдружился с Алексеем Перовским. Впрочем, выбора-то не было. Двор ведь состоял из уже взрослых, состоявшихся людей, они успели послужить, обзавестись семьей. Все они для Никса были слишком взрослыми, ну, или старыми, это как посмотреть. А вот просто молодых, сверстников, с которыми можно было бы просто общаться – раз-два и обчелся. Но был у Никса и еще одна причина немного поволноваться. В сочельник, в золотой гостиной императрицы, весь периметр которой был заставлен елочками, государь подошел к сыну, разворачивавшему свой подарок. То был роскошно оформленный атлас Империи. - Как тебе? – спросил отец. - Восхитительно, - с натужной улыбкой, ответил Никс. Не то, чтобы подарок был плох. Да и что дарить людям, у которых все есть! - Это не простой подарок, - заметил государь, куря сигару. – Это указание на то, что тебе предстоит этим летом. Как ты знаешь, я, достигнув твоего возраста, совершил путешествие по России. Теперь, то же самое ждет и тебя. - Уже известно, какие города я посещу? – немного робея, спросил Никс. - Я говорил с графом Сергеем Григорьевичем. Он полагает, что возможно проехать по Волге, а потом в Крым, в Ливадию. - Я поеду с теми же, кто и в прошлом году? - Ты против? – удивился император. - Нет, но… отец, можно ли добавить кого-то моего возраста. Мне так будет проще. - Я переговорю с графом, полагаю, он возражать не будет. Надо будет подумать, кого включить в состав. - Да, хоть Алексея Перовского, - заметил Никс. – Я с ним знаком, мы, кажется, сдружились. - Алексей Перовский… - император задумался. - Это сын графа Бориса Алексеевича. - Но он отвечает за Сашу и Кукса, - заметил папа. - Но ведь и речь не о нем, а о его сыне, - чуть улыбнувшись, заметил наследник. Император немного равнодушно пожал плечами. Он не был особенно «за», но и не был особенно «против». Государь об этом вообще ничего не думал. Хотя… он должен был признать, что его наследник обделен друзьями. Вот он с самого детства дружит с Сашей Адлербергом, братьями Николаем, Эдуардом и Павлом Барановым. И все они образовали его личный круг. Пора и его сыну обзаводиться соратниками, без этого никуда.