Никс

51 Изменилась и жизнь Никса. Теперь над ним не было хозяина, теперь хозяином был он. Ему не нужно было подчиняться правилам других, хотя бы в мелочах, некоторые правила устанавливал он сам. Он по-прежнему вставал в семь часов утра, главным образом оттого, что тут все ложились рано, ибо поводов засидеться допоздна было не так много. Примерно раз в месяц он присутствовал на заседании Государственного совета. Впервые это случилось вскоре после свадьбы. Он прибывал к комендантскому подъезду, и проходил в просторный зал на третьем этаже Малого Эрмитажа, аккурат над его апартаментами. В центре таких совещания восседал сам государь. Слева от него размещался дядя Костя, папа сделал его председателем этого органа власти. Ну а справа сидел он, цесаревич. Но он практически не встревал в разговор, больше слушал. Большое место в его жизни стали занимать полки. Собственно, это и стала его работой, пусть и не очень обременительной, тем более что работал он в своем собственном дворце. Его кабинет находился на втором этаже, очень огромный и солидный. Нижний ярус был обшит карельской березой, а верхний обтянут шелком кофейного цвета, с золотистым рисунком. В таких условия работать было куда как приятно. И конечно он постоянно ездил на различные смотры полков, парады, а вечера у них с Мари, именно так, на французский манер в семье стали называть цесаревну, отправлялись на бал или в оперу. Девушка все лучше и лучше говорила по-русски. Но тайной отдушиной Никса был камергер его двора граф Алексей Перовский. Его квартира располагалась на третьем этаже дворца. Он вел размеренную жизнь холостяка, правда, усы, в отличие от Никса, все-таки отпускать не стал, но он и без того стал красавцем. Поскольку в спальне супруги Никс появлялся раз в неделю, то примерно столько же раз он поднимался по темной внутренней лесенке к своему другу. И их близость по-прежнему было невероятно страстной. В начале апреля случилось и вовсе поразительное. О том, что доктор Шмидт, следивший за здоровьем цесаревны ее осматривал, Никс знал, но слушал обо всем скорее в пол уха. Его вот тоже с завидной регулярностью пользовал доктор Шестов. Никс все ждал, когда же тот выйдет в отставку, чтобы нанять куда как более компетентного специалиста. И вот, этот доктор Шмидт попросил об аудиенции. Никс находился в своем кабинет и принял эскулапа быстро, так как ничем особым не был занят. - Ваше Императорское Высочество, - сдержанно произнес доктор, войдя в кабинет и поклонившись. - Яков Яковлевич, добрый день, - спокойно произнес Никс. – Вы хотели меня видеть. - Да, - уверенно произнес доктор. – Я только что осматривал Ее Высочество. В целом, ее здоровье не вызывает опасений, все идет хорошо. - Но… - вставил Никс полагая, что не для этого они встречаются. - Ее Высочество обратила мое внимание на один деликатный аспект… впрочем, он не главное… я осмотрел Ее Высочество и смею вам доложить – цесаревна ожидает ребенка. На этих словах его лицо стало торжественно важным и довольным. «Ого! – подумал Никс. – Мари беременна… Беременна! Боже! Она ждет ребенка! Она… он… мой!». Эта мысль, пронесшаяся в его сознании, заставила просто оцепенеть. Нет, конечно, он предполагал, что что-то подобное произойдет, но что так быстро. Без сомнения, в этой семье ничего не слышали про планирование деторождении, «пожить для себя». Они в браке каких-то два месяца, а он уже заделал ребенка. - Это точно? – уточнил Никс. - Ну… срок еще очень небольшой, - начал Шмидт. – Но все клинические признаки на лицо. - Большое спасибо… - Никс все еще был в шоке. – А… а… вы сказали срок… какой? Доктор Шмидт, уже собиравшийся уйти остановился и удивленно посмотрел на цесаревича. Кажется, ему еще ни разу не задавали такой вопрос, впрочем, потрясенный молодой отец немного не в себе, так он, наверное, решил, но пожал плечами. - Медицина еще не способна делать подобные заключения с высокой точностью, но, полагаю, не более месяца. - Тогда, получается, он родится… - Никс стал подсчитывать. Доктор Шмидт улыбнулся, вот что значит великий князь, сразу подошел к вопросу практически. И доктор тоже стал подсчитывать. У Никса это получилось быстрее. – В ноябре? - У-у… скорее… в первой половине ноября, - все-таки уточнил он. Уже в ближайшее воскресенье, когда супруги прибыли в Зимний на еженедельный обед, он заглянул в кабинет отца. - Папа́, у меня новость, - веселым и самодовольным голосом произнес Никс. – Мари ждет ребенка! У Александра II глаза так и расширились. Он вскочил из-за стола, подбежал к сыну и обнял того. Слезы брызнули из его глаз. Но он быстро взял себя в руки. - Я… очень рад. Боже! Я стану дедом! – казалось, от всего этого у него голова идет кругом. - Но, хотя доктор и уверен, но, полагаю, нужно еще раз удостовериться, - заметил Никс, который и сам с трудом во все это верил. Конечно, император объявил радостную новость всем присутствующим. Все провозгласили тост за наследника, цесаревну и их благополучие. Папа́ решил, что официальное объявление сделают когда семья и так переедет в Царское, где они смогут жить в тишине и спокойствии. 52 Увы, счастливой семейной жизни летом не получилось. В общем-то, еще после войны с Данией, по обширному германскому миру словно было разлито напряжение, Пруссия стремительно усиливалась, втягивая в свою орбиту небольшие немецкие государства. Одни с этим словно бы смирились, другие только и ждали момента, для решительной схватки. Пруссия стремилась поглотить германское пространство, Австрия хотела этому помешать, сохранив положение лидера этого самого германского пространства. В Петербурге за всеми события наблюдали с определенной долей отстраненности. Россию внутри-германские дрязги особо не заботили, и потом, король Пруссии был дядей Александра II, причем, буквально, между ними были прекрасные личные отношения, подчеркнуто уважительные. Кроме того, в столице обширной империи князь Горчаков все еще лелеял надежду, что Берлин поможет сбросить ярмо унизительного Парижского мира, так неприятно ограничивавшего действия родного государства на Черном море. Трезвые головы не верили в благодарность пруссаков, но не они руководили российской внешней политикой, а потому предпочитали тихо ворчать в салонах. Собственно, причиной нового обострения стал проект Бисмарка по модернизации Северогерманского союза. В нем малым государствам отводилась уж больно жалкая роль, формальных статистов. Да, они сохраняли свой статус – короны, ордена, униформы, дворцы, но лишались главного – власти, коротая перекочевывала в Берлин. Некоторые смирились, у них и раньше власти было раз-два и обчелся, так что они теряли немного. Иное дело другие королевства – Саксония, Бавария, Вюртемберг и Ганновер. Война началась аккурат в середине июня 1866 года, если уж точнее, то 14 числа. Силы соперников были примерно равны, но… не равны были их таланты. Бисмарк и Мольтке сумели повернуть дело так, что сначала Австрия стала выглядеть зачинщицей конфликта, а потом попала под перекрестный огонь – в войну вступила Италия, теснившая австрийцев на Апеннинах. Может, ее усилия и были скромны, но не самое мощное государство, Австрийская империя была вынуждена драться на нескольких фронтах одновременно, и ни на одном не преуспела. Не помогла и большая коалиция. Тесть Никса, король Георг V пытался сражаться, но справиться с прусской военной машиной ему было не под силу. Оказалось, что у пруссаков отменная разведка, они молниеносно перемещаются по Германии, они точно знали, сколько противника и где он находится. Пруссия нанесла стремительный удар, небольшая армия Ганновера не выдержала. Для Никса самым сложным была супруга – она ожидала ребенка, волноваться ей было противопоказано, но как убедить пылкую девушку, переживающую за отца и брата так, словно те простые бюргеры и им грозит погибель. Император велел сыну не вмешиваться, мол, это не наше дело, но волновался не меньше, так как матушку волновала судьба ее родного герцогства, так же выступившего на стороне Австрии. Одним словом, Никс молнией полетел в Германию, получив наказ от любящих дам «всё уладить». Легко сказать – уладить! Стареньки, убеленный сединами прусский король стал столь воинствующ, что было трудно понять, как к нему подступиться. - Мой милый мальчик! – воскликнул старик. – Ты печешься о судьбе своих новых родных – это похвально, но я пекусь за судьбы Германии! - Я понимаю вас, дядюшка, но… есть ли возможность сохранить Ганновер! - В том-то и дело! – Вильгельм нервно прохаживался по кабинету. – Мы предложили всем правителям Германии более чем хорошие условия – они сохраняли свой владетельный статус. И вашего тестя это касалось так же, как и остальных. И что же?! Они отвергли это предложение. Они напали на нас! Никс понимал, что у него нет туза в рукаве, что все будет зависеть от милости его двоюродного деда. - Ваше величество, - Никс встал. – С вашего позволения я направлюсь в Ганновер и привезу признание лидерства Пруссии, мой тесть, король Ганновера станет вашим первейшим подданным. Вильгельм затоптался. - Ну… не знаю. Вы пылкий юноша, но я старый прагматик, я знаю, что ваша миссия обречена… - глаза старого короля так и бегали, словно он с трудом подбирал правильные слова. – Но, с другой стороны, вы поступаете правильно, и я оказался бы последним из мерзавцев, не согласившись на внутри-германский мир. Они обняли друг друга, и Никс вышел из кабинета – ему нужно было еще навестить королеву, так же доводившуюся Никсу родственницей, только по линии Екатерины Павловны, сестры его деда. Он не мог увидеть, как из маленькой потайной дверки, ведшей в клозет, вышел Бисмарк. - Как думаете, он уговорить этого слепого дурня? - нервно спросил король. - Уверен, что нам опасаться нечего, - устало улыбнулся канцлер. И как в воду глядел. Уже на следующий день Никс прибыл в оккупированный Ганновер. Королевская семья жила в своем городском дворце, но скорее на положении заключенных. Приветствия были самыми теплыми, но стоило слепцу услышать предложения Никса, как последовало резкое: - Никогда! - Но, но… почему?! - взмолился Никс. Судя по выражению лиц, ответ на это вопрос хотели получить и остальные родственники. - Мы родственники королей Англии. Британия – самая мощная держава мира. Мой дед правил над огромной империй и с тех пор эта империя только расширялась. И что же! Я должен стать лакеем у этого Гогенцоллерна!? Никогда! - Милый! – попыталась промолвить королева, но супруг ее не слушал. - Ах, моя девочка! Если я сейчас уступлю – я предам свой род. Мой пра-прадед воевал с этим монстром, Людовиком, якобы королем-солнце. А я должен уступить жалким пруссакам, а ведь они были как и мы, простыми курфюрстами. - Позвольте заметить, что с тех под многое изменилось и Пруссия, возможно и не справедливо, но стала лидером. И это ее войска стоят на вашей земле, а не наоборот. Да и британских войск тут тоже не заметно, нет никаких доказательств, что они вообще будут. Предложения короля неприятны, возможно, даже оскорбительны, но это лучшее, что может быть. - Вот именно, они оскорбительны! – вспыхнул Георг. – Я лучше превращусь в беженца, Виктория не откажет мне в приюте! - Боже! – простонала королева. - Возможно, - согласился Никс, начиная терять терпение. – Но как же ваш сын, он утратит свой статус. Как же ваша дочь, Фици? Фредерика невероятно нервно смотрела на отца, который решал и ее судьбу. - Мы станем герцогами Камберлендскими, теми, кем были не так давно! Фредерика закрыла лицо руками, Эрнст поник головой. - Да, но ваш статус как британского герцога, при всем моем почтении к вашим покойным пращурам, ниже, чем статус короля Ганновера. - Липового короля! – выкрикнул Георг. – Короля для видимости! - Да, но герцогом вы тем более будете для видимости. Вы же не думаете, что вам подарят Камбрию? Вы получите более чем скромное содержание. Я заклинаю Ваше Величество, взглянуть на предложение короля не из нынешнего, да, весьма обидного положения, а стратегически. Вы, вместе с королями Саксонии, Баварии и Вюртемберга и, конечно же, Пруссии, будете образовывать самую высшую силу Германии. Да, большая часть практической власти будет у Вильгельма, но вы сохраните свой статус, корону, свою армию, как часть армии Северогерманского союза. - Хм! Этому не бывать. Саксонцы и Баварцы не прогнутся пред этими надменными тварями! - Георг! Замолчи! – неожиданно вспылила королева, из ее глаз потекли слезы. - Мама́, прошу вас, потише, - как можно более миролюбиво произнес Никс. – Вот тут вы ошибаетесь. Мой отец прислал мне в Берлин телеграмму от дяди Карла – тот сообщает, что согласился с предложениями Берлина. При мне же в Потсдам прибыл фон дер Пфо́рдтен, первый министр Баварии, вряд ли только ради того, чтобы высказаться против плана Германии. Вы очень сильно рискуете остаться один. - Чушь! – фыркнув, изрек король, но огня в этом всполохе было уже чуть-чуть. - Гессен-Кассель ликвидирую, - холодно заметил Никс. Георг встрепенулся, и, пусть он ничего не видел, но совершенно точно посмотрел на цесаревича. - Не может быть! - Эти земли станут частью Пруссии. - Боже! Но что же Фридрих Вильгельм получит? - Денег, - спокойно ответил Никс. – Он получит крупную сумму и переедет в Австрийские владения. - Хм! Интересно, сколько они заплатят мне, - немного презрительно, а может и чуть мечтательно произнес Георг. - Ничего, - уставшим голосом произнес Никс. – Они уже тут, вы проиграли войну. Это называется – право победителя! - Они не посмеют!.. – начал было Георг, но осекся. - Вот именно поэтому, они и жаждут поступить именно так. Вам придется отказаться от британских титулов, или, по крайней мере, их не афишировать. Я не хотел бы вас торопить, но… Завтра днем я должен буду отправиться в Дармштадт, по просьбе матушки, тогда же я должен буду телеграфировать королю ваше решения. Это не моя воля, но это все, что я смог сделать… «Дорогой дядюшка. Рад сообщить вам, что ваша христианская доброта сотворила чудо и король согласился. Он ждет вашего позволения прибыть к вам и обнять вас как старшего брата и соверена». Король швырнул телеграмму на стол. - Чертов щенок, - проворочал он. – Как он уломал этого британского дурня?! - Отец, не стоит так переживать из-за пустяка. Одним монархом в Германии больше. Это не изменит самого главного – теперь мы ведем немцев к Рейху. - Да, но эти земли позволили бы нам собрать все прусские земли воедино. - Полагаю, Ваше Величество, - вставил Бисмарк. – Пока русский наследник колесит по родственникам, мы должны прислать в Ганновер свои таможенные предложения. Раз он так неплохо уговаривает, уговорит и на это. - Вы уверены? - Когда мы объединим Германию в большую империю, а это уже не за горами, такие мелочи совершенно уйдут на задний план. К тому же, наши предложения можно направить министру-президенту Ганновера. Он человек спокойный, с ним мы все и разрешим. Только в конце августа Никс смог вернуться домой – усталый, но счастливый. Он сохранил для тестя корону, пусть и формальную. Сохранилось и Гессенское герцогство, так что матушка могла быть спокойной за своих братьев. Все складывалось как нельзя лучше. 53 Царское село! Это прекрасное, тихое и уютное место для жизни. Император с супругой по-прежнему жили в Зубовском корпусе большого дворца. Но наследнику был презентован Александровский дворец. Папа решил было его переименовать в Николаевский, по имени нового главного владельца, но Никс отказался. Во-первых, из подобных переименований ничего решительно не выходило, кроме того, ему хотелось, чтобы название дворца напоминало не только об Александре I, собственно, для которого его и построили, но и об Александре II, его отце, проведшем тут счастливые детские годы. Отец прослезился и согласился, попутно сообщив, что фрейлина Мещерская вышла замуж за Демидова-Сан-Донато и отправилась с мужем в Италию. Ну а Саше предстоял визит в Европу, главным образом, в Данию. Братья теперь виделись куда как реже. У Никса своя семейная жизнь, хоть Саша их и навещал частенько, но все это не то. Зато он немного изменился внешне – стал куда как плотнее. Главнее было в другом – Никс все чаще замечал, что их разделяют убеждения. Александр был сторонником самодержавия. На словах его поддерживал и Никс, но Саша умственно был куда как проще, для него это была искренняя вера, вера в то, что только самодержавный монарх нужен России. Пока они обсуждали это шутя, но не далек тот день, когда их разведут убеждения. Зато в Царском селе они жили спокойной размеренной жизнью. Гуляли по парку, катались в коляске. Мари и в самом деле была в положении, что было объявлено 22 июля, в день Святой Марии Магдалены, день именин императрицы и цесаревны. Народное ликование не знало границ. Молодые даже решили не переезжать в Петергоф, а именно в этой резиденции дождаться осени, чтобы перебраться в город. Рожала Мари в своем доме – Аничковом дворце. К этому времени все было готово. Она лежала в спальне, вокруг нее суетились врачи. Была приглашена лучшая повитуха города. Никс сидел в золотой гостиной. Рядом восседал граф Валуев, министр внутренних дел, старенький граф Владимир Адлерберг, не менее старенький граф Строганов и Алексей Перовский. Хотя двери были прикрыты, но по внушительным залам медленно раздавались крики роженицы. Никс сидел в кресле в оцепенении. Наверное, это важнейший момент в жизни всякого человека. Для себя он и не надеялся на подобное, но вот… Стоило крикам затихнуть на непродолжительное время, как Никс пристально устремлял взор на дверь – уж не случилось ли чего. Как это было мучительно. И очень было печально, что Лекс только своим присутствием мог приободрить любимого. А на Луку вообще страшно было смотреть. Он был спокоен, как всегда, но его бледность пугала. И тут, из глубины дома донесся детский писк, ели слышный. Никс даже подумал, что это его воображение разыгралось от перенапряга. Но писк не умолкал. Никс даже вскочил. Он приоткрыл дверь в парадную гостиную, но там было пусто. Только минут через десять, когда ребенок прекратил плакать, вышла повитуха. Она была чуть уставшая, но выражение лица довольное. - Медхен, - произнесла она. – Все очень хорошо. Можете пройти. - Итак, - граф Валуев радостно ударил по подлокотникам кресла и встал. – Его Императорское Высочество великая княжна появилась на свет 17 ноября в половину четвертого дня. Никс, на ватных ногах прошел через анфиладу комнат и оказался в спальне. Мари лежала уставшая, но счастливая. Она радостно улыбнулась супругу. Никс как можно аккуратней сел на край кровати. Он не мог поверить, в то, что ребенок, которого сейчас держала на руках его супруга, его дочь, его плоть и кровь. Помощница повитухи взяла ребенка и вынесла ее из спальни. Они спустятся на первый этаж, в детские комнаты. Там эта кроха окажется в царстве няни и кормилицы, которая и будет кормить малышку своей грудью. - Как мы ее назовем? – спросила Мари, глядя на супруга. - Если не возражаешь, может внесем некоторое разнообразие в имена? – ответил Никс. 54 «Мы, Александр Второй Император и Самодержец Всероссийский Царь Польский, великий князь Финляндский И прочая, и прочая, и прочая Торжественно извещаем всем верным подданным нашим. В 17-й день сего ноября наша Любезнейшая Невестка Наша, Государыня Цесаревна Мария Николаевна благополучно разрешилась от бремени рождением Нам внучки, нареченной Ольгой. Таковое Императорского Нашего Дома приращение приемля новым ознаменованием благодати Божьей, на Нас и на Нашу империю изливаемой, извещаем о сем радостном событии верным нашим подданными вместе с ними возносим к Всевышнему горячие молитвы о благополучном возрастании и преуспевании новорожденной. Повелеваем писать и именовать, во всех делах, где приличествует, Любезнейшую Нашу Внучку, Великую Княжну Ольгу Николаевну Её Императорским Высочеством. Дано в Царском Селе, в 17-й день ноября, в лето от Рождества Христова тысяча восемьсот шестьдесят шестое, Царствования-же Нашего в одиннадцатое. На подлинном собственной рукой Его Императорского Величества подписано: Александр». Крещение малютки состоялось уже в следующем году, аккурат в день Богоявления, то есть 6 января 1867 года. Олюшку, а именно так, вслед за Никсом в семье стали звать девочку, доставили в Зимний дворец в простой, но очень теплой карете, в окружении няни и ее помощниц. Торжественная процессия на этот раз была несколько скромнее, чем при большом выходе, да и многие вели себя куда как тише, не желая разбудить ребенка, мирно спавшего на руках восприемницы и одновременно бабушки девочки, императрицы Марии. Другими крестными стали великая княгиня Александра Иосифовна и королева Ганноверская. А крестными девочки великий князь Александр Александрович, наследный принц Ганноверский и герцог Гессенский, немецкие родственники были представлены заочно. И это было еще одной непривычной для Никса деталью. Кроме того, во время крещения, чина совершенно стандартного, Никс вышел из церкви и переждал этот важный момент в сенях. Цесаревна на крещении не присутствовала, причина тому была исключительно церковная, считалось, что женщина после родов два месяца не может посещать церковь, замаливая плотский грех. Странно, но на мужчину такое ограничение не распространялось. 55 Все эти радостные события не могли заслонить для Никса того, что по всей империи происходили замечательные преобразования. Учреждались городские учреждения. Горожане, пусть и не все, но избирали городские думы, которые выбирали городского голову. По всей империи формировали земские учреждения. Они были слабы, их было недостаточно, но Никс знал, как важно будет уже это начинание, как много они сделают. А судебная реформа! Ей всего-то было несколько лет, а вся страна пошла в суды, появлялись первые адвокаты – присяжные поверенные. И вскоре любой прокурор узнает, что теперь ему нужно готовиться, подбирать улики, изобличающие факты, а не просто требовать признать обвиняемого виновным только оттого, что ему так виднее. Очень медленно начинает развиваться экономика. На глазах Никса отсталая мануфактурная Россия превращается в индустриальное государство. Многого еще не было, многое было впереди, но это был важнейший задел на будущее. И появилась пресса, свободная пресса. Она многих злила, некоторые роптали и требовали вернуть цензуру, дабы не распространяли крамолу. И конечно университеты, где не менее свободно, новая жизнь стала пробивать себе дорогу. Ладились и дела семейные. Саша крайне успешно съездил в Данию, ему понравилась Дагмара. Он сделал ей предложение, что очень обрадовало отца. Это случилось 17 июня и свадьбу решили не откладывать, назначив ее на октябрь. Увы, Мари не смогла на ней присутствовать, но это было сущей ерундой. Зато Никс полноценно прочувствовал подобное торжество в императорской фамилии. Свою свадьбу он помнил как в тумане, зато свадьба Саши позволила заполнить этот пробел. Торжество так же состоялось в Зимнем дворце 28 октября. Правда, поселились молодые пока в Зимнем, в бывших покоях Марии и Максимилиана Лейхтенбергских. Прожить там им предстояла года два-три, пока не достроят дворец. По заказу отца, дворец для Саши начал возводить Андрей Иванович Штакеншнейдер. Он чем-то должен был напоминать дворец дяди Миши. Парадный фасад выходил на Мойку, а не менее роскошный фасад на Большую Морскую, аккурат в двух шагах от арки Главного штаба. Кроме того, по Мойке купили еще один дом, он стал дополнительным флигелем для слуг. 56 И хотя жизнь Никса потекла своим чередом, случилась одна малоприятная история с важными последствиями. 25 мая 1867, когда папа́ находился с визитом в Париже – все ж таки надо было налаживать отношения с императором Наполеоном III, «польский патриот», как его окрестила пресса, не своя, чужая, стрелял в государя. В цель он, слава Богу, не попал, ранил сопровождавшего их драгуна, да перепугал всех, то было страшное предзнаменование, хотя и не первое – еще весной 1866 года в государя стрелял некто Каракозов у выхода в Летний сад. В отличие от всех, кто счел это мелким остаточным всплеском Польского восстания, Никс знал – это только начало. И совершенно разрывался. Одна часть его говорила – ты не должен, права не имеешь вмешиваться в ход истории. Вернее, ты уже и так в нее вмешался, не усугубляй. Другая же талдычила – семь бед, один ответ. Ты, мол, и так все поменял, так стоит ли страдать из-за такой малости. Ведь отца-то ты любишь. А Никс и в самом деле воспринимал императора как отца. Решения он не принял. За каждым стояла своя правда. Почему он решил повременить? Да от того, что знал – пока отцу ничего не угрожает. Мари превратилась в прекрасную хозяйку светского дома. Вполне общительная, она просто царствовала на балах. Ее фигура пока не претерпела никаких изменений, так что девушка могла позволить себе платья с невероятно узкой талией. Их жизнь с Никсом превратилась в рутину. Цесаревич заглядывал к ней раз в неделю, выполняя супружеский долг. Разумеется, их интимная жизнь на время беременности и пару месяцев после отсутствовала, что Никса совсем не мучило, а Мари не испытывала по этому поводу каких-то душевных страданий. Зато жизнь Никса и Лекса цвела невероятно буйно. Алексей полюбил вставать лицом к стене, опершись на руки и чуть отклячивать зад. Никс же сначала вылизывал волшебную дырочку, после чего, истомившись, вводил пенис в любовника. И стоило пенису проникнуть в заветную норку, как Лекс начинал млеть, ему очень нравилось чувствовать любовника в себе. Ему нравилось ощущать, как сильные руки Никса скользят по его стройному и упругому телу, массируя широкую спину. Нравилось, когда тот ласкал его грудь, слегка разминая соски. Нравилось, когда Никс ласкал плоский его живот, когда пятерня любовника скользила по сочному железному стволу. В самом начале отношений, Алексей предпочитал «мужскую» роль. И из любопытства и из уважения, он разрешал Никсу овладевать собой. По первости, это было скорее долгом любовника, нежели желанием, благо Никс никогда не отказывал ему в доступе к своей дырочке. Но потом Алексей стал замечать, что ему очень нравилось именно «женская роль». Он обращал внимание, что Никс относится к нему совершенно ровно, в каких бы позициях они не любили друг друга. И потом, Никс всегда выглядел мужественно, и когда пенис скользил в его попе, и когда сосал член, и когда из его дырочки выплескивалась малофья. Его мужественность никак не была связана с тем, какую роль он играл в сексе. Так почему Алексей не может быть мужественным и играть пассивную роль? Он стал пробовать. Все чаще он предлагал Никсу активную позицию. Тот соглашался, иногда старался отнекиваться, но потом страсть все равно брала верх. Но Никс относился к молодому человеку именно как к мужчине, пусть и нежно, с любовью. Лекс не знал иных любовников, кроме Никса. Он был слишком осторожен, слишком любил свой зад. Никс любовником был внимательным, никогда не причинял боль. Одним словом, все было слишком хорошо, чтоб желать чего-то, а то, что он делит любовника с женщиной? Так такова судьба всех гомосексуалов. У иных и этого нет. Никс обожал Лекса. И дело было не только в том, что он любимый мужчина, что у него есть пенис. Лекс был свободен, он с радостью отдавался страсти, его не сковывали оковы стыда. Эти их «шалости» были чем-то большим, чем просто секс. Вот сейчас у него в паху возникнет ураганчик страсти, он покрепче обнимет парня и еще резче начнет лупить бедрами об упругие ягодицы и невероятное чувство, ядреная смесь томления и наслаждения, выплеснется внутрь любимого. Они еще какое-то время постоят обнявшись, а потом Никс повернет молодца к себе лицом, сядет на колени и обхватит сочную головку губами. Он будет посасывать ее, растирать шершавым язычком, теребить уздечку. Его тонкие пальчики, обхватив ствол, словно в кольцо, будут скользить по бархатистой коже и Лекс не выдержит, член начнет пульсировать, заполняя рот парня спермой, которую тот проглотит. Они, совершенно голые, сядут в кресла и выпьют немного вина. Они будут ласкать друг друга взглядом и не будет ничего слаще этих минут, проведенных вместе. Да, потом Никс уйдет, потом Лекс оденет придворный мундир, но все это будет потом. Эти двое мужчин знали друг о дружке все. Казалось, каждый сможет в точности описать тело любимого, его каждый шрамик, вспомнить каждую родинку. Но не только плотскими вещами жив человек. Никс знал, что Лекс, скажем, не очень любит баранину и его мутит от запаха чеснока, а потому он попросил повара подавать такие блюда реже. Зато Лекс любил рыбу, и она на столе в Аничковом бывала очень часто. По счастью, Мари не была против. Он знал, что Лекс увлекается природой. Знал, что Алексей хороший охотник, а потому цесаревич часто дарил тому превосходные ружья, и книги о живой природе, такие редкие для XIX века. Да, для XXI века подобное сочетание будет странным, но тогда это выглядело именно так. Впрочем, он никогда не давал Мари повода для ревности. И он был к ней щедр. Она была не слишком расточительна, но драгоценности очень любила. Когда она родила Олюшку, Никс, по семейной традиции преподнес жене ювелирный подарок – рубиновое колье, которой так ей шло. 57 В сентябре 1867 года Никс узнал еще одну потрясающую новость – Мари опять носила под сердцем дитя. На этот раз новость не повергла его в шок, он воспринял ее куда как спокойнее. Но столица, которая сначала узнала об этом неофициально, ликовала. Правда, теперь все настойчиво ожидали мальчика. Понятно, повлиять на это было невозможно, нельзя было приложить больше усилий или чего-то подобного. - Дорогая, - сказал Никс. – Это не последний наш ребенок, так что, если это будет и девочка, ничего страшного. Не то, чтобы Никсу не хотелось сына, скорее он относился к подобному слегка равнодушно. Однако, спокойствия не получилось. Примерно в то же время стало известно, что забеременела и Мини, Мария Федоровна, жена Саши. Такое совпадение не сулило ничего приятного. Это была своего рода гонка. И да, обе пары были еще совсем молоды, и конечно, они могли иметь много детей, но эта безумная ажитация порой, была неприятна. Никс даже увез жену на несколько месяцев из России, они проехались по Германии и остановились в том самом замке Мариенбург, которым владела королева Мария. Для короля это было невероятно приятным событием, ведь дочь они захватили с собой. Но сколь бы ни был приятен визит, а возвращаться пришлось. 6 мая 1968 года в Царском селе, в небольшом и комфортном коттедже, где жил Саша, Мини родила мальчика. Все были в восторге. Саша сиял от счастья. В его манере даже стало проявляться нечто высокомерное, хоть он и старался держаться ровно. - Никс, ты же не будешь возражать, если я назову его в твою честь? – спросил он, когда старший брат заехал навестить младшего. - Я буду очень счастлив, - как можно более искренне ответил Никс. А у самого кошки так и скребли на сердце. Ведь этот мальчик, благодаря его усилиям, станет Николаем II. Вернее, он может никем и не станет, но уже сейчас, смотря на малыша, он видел лицо последнего российского самодержца. Конечно, это известие не обрадовало Мари, но, казалось, она держала себя в руках. К тому же, подходило время ее родов. Когда Никса разбудили среди ночи 13 мая, он даже не понял, что произошло. Конечно, все было наготове. Доктор Шмидт, только недавно успешно принявший роды, примчался за четверть часа, благо его разместили совсем рядом. Рожала второго Мари очень быстро, как-то очень легко. Никс даже не успел как следует испереживаться. Граф Валуев прибыл с опозданием. Он, можно сказать, квартировал в Царском и все рано, хоть и был одет не по форме, но увидел в полукруглом зале Александровского дворца цесаревича, в брюках и не запахнутом доломане, а на руках держал сверток. Петр Александрович весь похолодел, сцена казалась просто ужасной. Стараясь не шуметь, но в тоже время и не бесшумно, чтоб ненароком не испугать, приблизился к молодому человеку. - Ваше Высочество, - еле слышно поздоровался граф. Никс повернулся, на его лице была блаженная улыбка. - Сын, - произнес он и нежно посмотрел на малыша. Картина была пугающая. - Как он? – совсем замерев, спросил министр. - Хорошо, он спит, - тихо ответил Никс и добавил. – С Мари тоже все хорошо, она отдыхает. - Уф! Слава Господу! – прочувственно произнес сановник, но доля сомнения все-таки осталась. Тут, в полумраке белой ночи, в дальнем конце парадной гостиной отворилась дверь. Показалась дородная дама. Мягко ступая, она пересекла просторную залу и через внушительный проход вошла в полукруглый зал. - Ах, мой господин. Ему нужно покушать, - мягко сказала она и приняла из рук совершенно одуревшего от счастья отца, малютку. - Как он? – коротко и по-немецки, в полголоса спросил граф. - Очень хорошо, - ответила довольная повитуха и удалилась. Только тогда граф окончательно успокоился. - Полагаю, вам нужно выпить что-нибудь согревающее, - заметил граф. - О, да-да, я совсем обо всем забыл. И, как хороший хозяин, повел графа в кабинет, где угостил бренди. Алкоголь и в самом деле помог Никсу, он пришел в себя, стал нормальным. - Позвольте узнать, как вы нарекли сына? – уточнил граф. - Александром, - коротко ответил Никс. – В честь папа́… и Саши. 58 «Мы, Александр Второй Император и Самодержец Всероссийский Царь Польский, Великий князь Финляндский и прочая, и прочая, и прочая Объявляем всем верным Нашим подданным. В 13-й день сего мая Любезнейшая Невестка Наша, Государыня Цесаревна Мария Николаевна благополучно разрешилась от бремени, рождением Нам Внука, нареченного Александром. Приемля сие радостное событие как ознаменование Божье, на Нас и на империю Нашу изливаемое, возносим вместе с верными подданными Нашими горячие молитвы ко Всевышнему о благополучном возрастании и преуспевании Нашего Первородного Сына, призываемого быть наследником Богом врученной Нам державы и великого Нашего служения. Повелеваем писать и именовать, во всех делах, где приличествует, Любезнейшего Нашего Внука, Великого Князя Александра Николаевича Его Императорским Высочеством. Дано в Царском Селе в 13-й день мая, в лето от Рождества Христова тысяча восемьсот шестьдесят восьмое, Царствования-же Нашего в тринадцатое. На подлинном собственной рукой Его Императорского Величества подписано: Александр». 59 На этот раз крестины походили в большой церкви Екатерининского дворца. Малыша доставили из Александровского в раззолоченной карете, со всей пышностью, в сопровождении кавалергардов. Крестными стали сам государь, король Ганновера и Саша. Восприемницами императрица, королева Вюртемберга и великая княгиня Елена Павловна. Торжество было огромным. Сам же Никс преподнес жене роскошную большую парюру – диадему, колье, серьги и браслет – сапфиры красивого, насыщенно синего цвета обрамленные россыпью бриллиантов. Правда, цесаревна впервые появилась в мужненом подарке только осенью, когда на день рождения супруга она организовала цветной бал. Цветной бал, это бал, на который дамы, господа-то были либо в военной форме, либо во фраках, одевают платья одного цвета. Цесаревна выбрала, разумеется, синий, и смотрелась во всем этом великолепии просто восхитительно. Никс видел, как с трудом скрывает свое недовольство Мини. Оказывалось, что этот гадкий Никс обходит ее супруга по всем позициям. Но самому цесаревичу это было не шибко интересно. Впрочем, дела семейные кружили Романовых в приятном вихре. Еще в 1867 году восемнадцатилетняя племянница Никса, Ольга Константиновна была выдана замуж за короля Греции Георга, брата Мини. По такому случаю в Петербург, а именно там проходила церемония, прибыла королевская семья Дании. Никс чувствовал, что между ними имеется холодок отчуждения. И, хотя он считал, что поступил правильно, ведь вопрос стоял не только в семейном счастье девушки, но и его счастье, то подобное решение было вполне обоснованным, но… Есть вещи правильные с формальной стороны, но не с житейской. Свадьба проходила в октябре, вернее, 15 числа. Как обычно, перед этим было много различных увеселительных мероприятий и Никс, как наследник, в них принимал живейшее участие. В Аничковом дворце проходил прием в честь высоких гостей. В бальном зале гремела музыка, гости весело отплясывали мазурку. Королева Луиза не танцевала, а сидела в золотой гостиной и беседовала с фрейлиной Юлий Менгдем, дамой еще не пожилой, а потому жаждавшей потанцевать. - Могу ли я присесть? – осведомился Никс, подойдя к креслам. Дамы благосклонно кивнули. - Вы не танцуете? – спросил Никс у королевы. - Я предпочитаю пропускать очень быстрые танцы, - кокетливо заметила она. – Не знаю, право, любит ли госпожа Менгден кружиться в таком бурном вихре? - Стоит это узнать. Я же, если вы не против, готов составить вам компанию, - ответил Никс. Баронесса Менгдем с благодарной улыбкой встала и тут же ускользнула в танцевальный зал. Какое-то время они сидели молча, но потом Никс начал. - Мадам, полагаю, я должен принести вам свои извинения. - За что же? – удивилась королева, хотя и не так искренне. - Хотя этого никто не подразумевал, но некоторые полагали, что я должен был составить счастье вашей дочери, Дагмар. Полагаю, она имела право рассчитывать на это… - Может быть, но вы сами только что заметили, никакого договора на этот счет не было, - с легкой улыбкой заметила королева. - Вы правы. Но мы оба понимает, что как-бы то ни было несправедливым, но именно девушки являются брачным товаром, а мужчины, хоть и пошло звучит – купцами. Я не купец, наверное, мне нужно было быть чуть купцом, говорят, это очень полезно. Но… я тогда, да и теперь, склонен руководствоваться таким понятием, как счастье. И, вы можете счесть меня позером, но… я не смог бы составить счастья вашей дочери. - Вы полагаете? – спокойно спросила королева. - К сожалению, да, - королева Луиза смотрела на него с любопытством. – О, нет. Я не синяя борода. Но, характер человека вещь упрямая, его не изменить. Я сразу понял это и потому не хотел составить несчастье Дагмар. И я очень рад, что они с Сашей соединились. Они чудесная пара. Я полагаю, их брак будет совершенно счастливым, да он уже счастливый. - Признаюсь, они и в самом деле прекрасно дополняют друг друга. Так за что же вы просили прощения? – совершенно по-доброму спросила она. - За разбитые материнские надежды, - ответил Никс. Луиза мягко улыбнулась. - Я принимаю их. В конце концов, это воля Божья. Значит, так нужно было. И потом, она счастлива. О! Кажется, начали играть вальс. Вы не составите мне компанию? - С радостью. Вряд ли сразу, но отношение к нему датчан стало улучшаться. Кто-то скажет, какая глупость, но Никсу это было важно, хоть он и не мог бы объяснить, зачем ему потребовалось это. 60 А время потекло совсем быстро. Уже в 1869 году, на Пасху, государь присвоил Никсу звание генерал-лейтенанта. Хотя официальных обязанностей у него не сильно прибавилось, вот разве что он постоянно стал заседать в Госсовете. После двух покушений, Каракозова в 1866 и Березовского 1867 наступило затишье. Только внешняя политика стала отравлять жизнь молодой семьи. О том, что отношения Франции и Пруссии ухудшаются, стало понятно еще в начале 1870 года. Мари как никогда погрузилась в политику. Она терпеть не могла Пруссию, так быстро, жестко и нагло поставившую на колени ее родину, маленькое, но такое замечательное королевство. Никс это не приветствовал, но тут выяснилось, что Мари и Мини нашли общий язык на почве антипруссачества. Что ж, пусть хоть так. Но теперь дамы, особенно Мари, в силу статуса жены наследника, стала давить на мужа: Россия должна помочь Франции. Никс отшучивался, мол, та и так справиться. И в самом деле, победу галлов все считали делом предрешенном. Впрочем, по первости Мари не сильно давила, просто ожидая триумфа. И тут, 1 сентября 1870 года, это по новому стилю, а по принятому в России 18 августа, битва при Седане – страшный разгром французской армии, глупейшее пленение Наполеона III. Мари была сама не своя. Она просто требовала прийти Франции на помощь. Но император словно смирился с поражением галлов и победой тевтонов. Александр II, поддерживаемый, а возможно, и направляемый Горчаковым, надеялся, что за этот нейтралитет Пруссия станет союзницей России и поможет денонсировать Парижский мир, особо в той части, которая касалась запрета иметь флот на Черном море. Да, с Францией теперь можно было не считаться, но оставалась Англия, а ее так просто было не обойти. Конечно, давить на императора Мари не могла, это было опасно. С возрастом, царь стал немного раздражителен и окончательно вошел в роль самодержца, с кем не перечат. То, что раньше у него могло вызвать усмешку, теперь вызывало раздражение. А потому она выбрала объектом своих усилий Никса. Вот и теперь, в начале сентября, она искала его в покоях. Но Никса там не застала. Конечно, супруг мог уехать, но она слышала, что он во дворце. Раз его нет в своих покоях, нет в детской, где тот любил часто бывать, и он не гуляет в саду, то он у Перовского. Мари была не так глупа, как некоторые считали. Она подозревала неладное, уж больно тесные между ними были отношения. И потом, этот красавчик занял пост гофмейстера малого двора в прошлом году, по выходу Строгонова в отставку. Она поднялась по крутой внутренней лесенке. Каждая ступенька далась ей нелегко. И дело не в высоте и ее здоровье. Она слышала эти намеки, мол, ее муж и Алексей… Она может и молода, всего-то двадцать один год, но… нельзя быть матерью двоих детей, хозяйкой дворца и остаться наивной девочкой. Она знала, что есть такие люди, хотя их обычно живописали безумными женоненавистниками, которым противно само общество дам. Но, Никс всегда был мил, заботлив, нежен. Конечно, она уже знала, что так бывает не у всех, у многих отношения превращаются в чистую формальность, потому ей не была противна эта забота. Она мучилась вопросом – стоит ли знать? Возможно, счастье женщины в неведении. Вот, взять, хоть императрицу. Та уже была в курсе, что у государя есть постоянная любовница и что у той от императора даже пара детишек. Подробности не очень афишировались, но не трудно было понять, как тяжело давалась этой святой, но такой холодной женщине правда. А как будет с правдой жить она? Но, охота пуще неволи, да и потом, все-таки она была еще юна, так что, преодолев несколько ступенек, Мари оказалась в длинном и темном коридоре. Немного прошла, и вот она, «квартира Перовского», три комнаты. В этой части дворца она была однажды и очень плохо ее знала. Дверь была не заперта и девушка вошла. Чутье вело женщину. Она сняла мягкие туфли, оставшись в одних чулках, подобрала шлейф платья и на цыпочках преодолела гостиную. За ней располагался кабинет, скорее похожий на диванную. И тут она услышала стоны. Подкравшись, она приоткрыла и так не плотно запертую дверь. Щель была не велика, но через нее было прекрасно видно ложе. А на нем лежал раскинувшись Алесей. Его нагое тело было прекрасным. У молодого мужчины были немного волосатая грудь, волосатый живот и… она чуть не взвизгнула. Ее Никс, склонившись над телом, скользил губами по твердому члену. Поразительно, они уже в браке без малого пять лет, и она ни разу его не видела, чувствовала, но не видела. А тут Никс бесстыдно скользил губами по пенису любовника, лизал пунцовое навершие, щекотал его кончиком язычка и Алексей отзывался на это протяжным и глухим стоном. Всякий раз как Никс проделывал подобную манипуляцию, его любовник втягивал живот и чуть выгибал грудь. Мари почувствовала, как внизу все стало намокать. Она не была из тех дур, кто в ужасе от близости, но все-таки правила приличия заставляли ее контролировать себя и сдерживаться. Тут же она видела невероятный разврат, и он ее дико возбуждал. Она хотела уйти, вернее, так ей говорил разум, но не сердце. А Никс выпрямился и продемонстрировал свое красивое тело, а Мари знала толк в красивых мужских фигурах – несколько отличных мраморных работ стояло в залах дворца. Но тут была жизнь! Она не только его члена, она его тела никогда не видела. А здесь было на что посмотреть – широкие плечи и сильные руки, красиво очерченная грудь. Не очень большие, чуть бледные соски. Ровный, плоский живот. От впадинки пупка в его центре, вниз спускалась тонкая елочка темных волос, упиравшаяся в темный же клинышек паха. Никс, тем временем, вставил свой пенис в попу любовника, больше там было некуда, и стал двигать бедрами, вперед-назад. Его красивое тело грациозно изгибалось, поблескивая, словно глянцевое в лучах послеполуденного солнца. Его сильные руки уверенно скользили по роскошному телу любовника, ласкали грудь того, живот. Иногда Никс начинал двигать очень быстро, и комната наполнялась звонкими шлепками, а потом замирал, нагибался и целовал Алексея в губы, страстно, сочно, а мог и полизать, поцеловать сосок того. Но вот Никс взгромоздил волосатые ноги любовника себе на плечи и начал резво двигать бедрами. Его глаза были зажмурены, рот сладостно приоткрыт, кажется, он тоже стонал. И вдруг член Алексея, что лежал на животе, стал извиваться и из пунцовой головки выплескиваться белесая жидкость, растекавшаяся по его груди, плечам. Тут и Никс пару раз с силой вогнал свой член в попу, замер, по его телу пробежала приятная дрожь, и он выпустил из руки ноги приятеля, сам склонился, и они опять стали целоваться. Мари тихонько развернулась и проскочила в гостиную, натянула туфли и покинула «квартиру». Она спустилась на этаж, в свои покои. Мысли путались в ее голове. Наверное, надо было бы поплакать, но не хотелось. Позлиться, но не злилось. Она просто не понимала, как ей жить. Нет, она не думала о расторжении брака. Такое было просто невозможно, даже перечислять причины было глупо. Но как-то с этим придется жить. В конце концов, она еще неплохо устроилась. Вот если бы она была женой садомита из крошечного, полунищего княжества, а так… А в самом деле, как «так»? 61 Наверное, у Мари все перекипело бы, если бы в тот же день она не получила знак от супруга – вечером я буду у тебя. Он ее всегда старался предупредить, что было очень удобно. И вот теперь он должен был прийти. Все внутри женщины кипело. Когда Никс вошел в ее спальню, она сидела в кресле, с книжкой. На ней была ночная сорочка, а поверх шелковый пеньюар, обильно украшенный рюшами. Взглянув на него мельком, она хмыкнула. - Не думала, что у тебя остались силы, - ядовито произнесла она. Никс удивился. - В каком смысле? - Я полагала, что тебе после Алексея придется пару дней отдыхать. - Я тебя не понимаю, - выдавил Никс, а сам покраснел. - Я все видела, - торжествующе произнесла Мари и гордо встала. – У меня нет слов, чтобы описать все это… - Подглядывать не красиво. - Хо-хо-хо! - У всех есть какие-то тайны. Моя тайна тебя никак не задевала. - Тайна! Не ровняй по себе! – вспылила молодая женщина. - Прости, - Никс начинал злиться. – Я никогда, даже намеком не дал понять, что был удивлен, что ты не девственница, так что чуточку скромнее на счет собственной святости. У Мари рот так и открылся, она хватала воздух ртом и пыталась прийти в себя. - Я… я… - она пыталась что-то произнести. – У меня… не было мужчин… Но лицо у нее покраснели, губки затряслись. - Слова, слова, слова, - процитировал Никс. – Но заметь, я тебя не осуждаю, я ни разу не попрекнул тебя. Я и не стал бы этого делать… Мари следа на краешек кресла. Она о чем-то думала. - Послушай. Я такой, какой есть, иным не буду, - устало произнес он. – Но, одно я тебе могу сказать, вернее, несколько. Начнем с того, что у меня женщин, кроме тебя не будет. Наверное, это не шибко утешит, но все ж таки. Во-вторых, я тебя люблю. Да, люблю. - Вы… вы как животные… - Это секс, - удивленно произнес Никс. - Это похоть, - возразила Мари. - Называй, как хочешь, но только эта часть жизни именно так и выглядит. - Правда? – ехидно заметила Мари. - Ты ревнуешь? – спросил Никс и тут же радостно констатировал. – Ты ревнуешь! - Вовсе нет! – твердо заявила Мари. - Брось, мы тут вдвоем, можно и признаться, - Мари лишь обиженно отвернулась. Он подошел и не сильно, но властно сжал ее попу. Она лишь повела плечом. Это еще более раззадорило Никса. Он скинул халат и стянул рубаху, представ во всей своей естественной красоте. Супруга смотрела на это краем глаза. - Если ты коснешься его рукой, в обморок не упадешь, - вымолвил Никс. - Как знать, - процедила Мари, все поглядывая на мужчину. - Брось. Ты мать двоих детей. И делали мы их вместе, и он в этом участвовал… - О-о! Ты говоришь об это так… - Это не светский прием, а наша спальня! Решив, что нужно действовать, он подошел к ней и, подхватив полы ночной сорочки, вмиг задрал ее, да так, что она оказалась возле ее шеи. Мари взвизгнула, но, толи не успела посопротивляться, толи не захотела. Сорочка и пеньюар полетели в сторону, а она стояла совсем нагая. Парадокс, Никс никогда не видел ее голой, он и других женщин, вживую, голыми не видел. Она было не идеальная, но очень даже привлекательная. Его пенис, вяло болтавшийся меж ног, стал вздыбливаться. Мари пожирала его тело взором. Ей было неловко стоять вот так, голой, но зрителей не имелось, стыдиться было нечего. Зато его член. Он начал расти, сначала просто в длину, а потом он приподнимался, словно тянулся к ней. Крайняя плоть стала медленно соскальзывать с розово головки и вскоре та уже вовсю блестела, будто глянцевая. Никс подошел к ней и прижался, от чего ее просто кинуло в жар, но сопротивляться не хотелось. А его руки, такие красивые и сильные, стали скользить по ее покатым бедрам, ласкать ее все еще плоский живот и солидные, чуть обвислые груди, как-никак, мать двоих детей. Дрожа всем телом, она позволила себе обнять его широкие плечи, а потом ее руки соскользнули по спине и оказались на его плотных ягодицах. И это было так развратно, что она тут же вернула их на плечи. И тут Никс подхватил ее под попу, она и охнуть не успела, как он поднес ее к роскошному ложу и уложил на белоснежные простыни. Он нагнулся, и его губы стали скользить по грудям, которые он нежно ласкал. Соски не расплылись, как у многих рожавших, а лишь чуть увеличились в размере. Ему нравилось, как она стонала, как ее стройные пальчики проникали в его коротко стриженые пряди, как она ласкала его голову. Его губы продолжали спускаться, и вскоре он ласкал ее живот, ее не очень широкие, покатые бедра, а потом он оказался там. От неожиданности, Мари инстинктивно попыталась сжать бедра, но Никс плотно лежал на ней и этого не удалось. Ее пусси была прямо перед его глазами, он рассматривал ее не таясь. Его пальчики скользили в райских кущах волосков, узкой полоской уходившие с лобка в промежность и обступавшие сладкую складку, которая уже раскрылась. Влажные, словно лепестки розы с утренней росой, половые губы раскрывали этот бутон страсти. Никс провел по нему пальчиком, потом раздвинул и увидел сочную дырочку, очень большую, а над ней маленький холмик. Нагнувшись, он лизнул его, и по всему телу девушки пробежала волна наслаждения, в принципе, знакомя, но во много раз более сильная, чем обычно. А Никс продолжил нежно ласкать холмик, то целуя его, то вылизывая. Он мог теребить его кончиком язычка, и Мари просто захлебывалась в потоке наслаждения. Этот девятый вал страсти был дико приятен и пугающий одновременно. Приличные женщины, вроде бы, таким не занимаются. Но и прервать его она не могла, да просто не хотела. Тонкие пальчики Никса ласкали ее пусси, они словно растирали заветную дырочку. И иногда, даже проникали внутрь. Мари совсем утратила контроль над собой. Никсу было приятно видеть, как страстно выгибается ее тело, как запрокидывается ее голова, как тонкие руки сжимают подушки. Ее глаза были сомкнуты, с ее губ слетали тихие стоны. Никс прервался, позволив Мари прийти в себя, вынырнуть из этого приятного сиропа наслаждения. Он поставил ее на четвереньки и вошел сзади. Она молчала, лишь ее тело давало ответ – она, словно кошка, прогнула спину, ее лобик уперся в простыню и с губ все слетали легкие стоны. Никс двигался свободно, он любил ее. Его сильные руки скользили по ее спине, по пышной попе. Он мог запустить их под ее и тогда ладони сжимали спелые груди, нежно массируя их. Его пальчики скользили по животу, растирали покатый лобок и проникали в вульву, лаская клитор, тот самый холмик. Мари совсем потеряла контроль. Она сжимала простыни и страстно стонала. И тут по ее телу пробежали судороги, они сотрясали ее. Никс знал, что это, а потому просто отпустил вожжи, его пенис легко скользил в вагине, по всему телу и так растекалась истома, словно приятно сдавливая все внутри. Он кончил очень бурно. Оргазм был невероятно сильный, воистину, сколько отдаешь, столько и получаешь. Они лежали на кровати, совсем бесстыдно, ничем не прикрытые. Ее голова покоилась на его плотном животе, а нежные пальчики скользили по эрегированному пенису совсем возле ее глаз. Она без стеснения разглядывала его детородный орган, такой странный, срамной и привлекательный одновременно. - Я не знала мужчин, кроме тебя, - неожиданно произнесла она. - Хорошо, - спокойно отреагировал Никс. - Я… я просто переусердствовала… ну, знаешь, когда раз в месяц… - Да, понимаю. - Я и не поняла сначала, а потом так испугалась… и, это звучит глупо, я даже не подумала о брачной ночи. - Я люблю тебя, - прошептал Никс.