Никс

Царь 62 Было достаточно холодно. Никс поежился в шинели. Война затягивалась, и чем дольше она шла, тем уязвимее становилась Россия. Отец писал, что войска не могут перескочить Шипкинский перевал, да и Плевна долгое время сдерживала основные силы русской армии. По счастью, от идеи очередного, четвертого, штурма Плевны отказались, и так погубили прорву народа. По счастью, план обложить турка себя оправдала и 10 декабря, после неудачной попытки вырваться, гарнизон капитулировал. Увы, дядя Низи был посредственным главнокомандующим. Хорошо хоть рядом были другие генералы, Скобелев, Ганецкий, Радецкий и, конечно же, Гурко, да и сам Милютин, военный министр, все они были на войне. По замыслу главнокомандующего, дяди Низи, основная армия шла через Дунай на Софию. Вторая часть армии переходила великую европейскую реку в районе небольшого городка Рущука, от того и называлась Рущукским отрядом. Им командовал цесаревич. Третий отряд, перешедший Дунай из Молдавии был ведом Сашей. Не то, чтобы Никс был выдающимся полководцем, просто турки уже давно не были сильными противниками, большой смелость в планировании военных операций не отличались, да и у Никса под боком хватало талантливых генералов. Главное было не суетиться, а действовать планомерно. Все шло хорошо, Никс командовал, ездил по фронту, который был не велик, всего-то пятьдесят пять верст. Саша тоже действовал решительно, был взят порт Констанц, города Силистрию и Добрич. Вообще, на этой войне побывали все тогдашние совершеннолетние Романовы. Государь находился в ставке, Никс и Саша командовали своими отрядами, а, в общем-то, армиями. Дядя Низи главком, дядя Миша, как наместник на Кавказе, командовал армией там и добивался больших успехов. Дядя Костя, как генерал-адмирал, руководил флотом, блокировал турецкие порты, осуществлял снабжение. Его второй сын, то же Константин, которого за рост и щуплость все звали не иначе как «селедка», даже чуть не погиб, но Бог миловал. Кукс сначала был под началом Никса, потом дяди Низи. Даже Сижа с Пицем были в действующей армии, правда, при отце. Но не обошлось и без потерь. В середине войны, в октябре 1877 года погиб Серж Лейхтенбергский. Ему было-то всего двадцать семь лет, хотя бы холостяк. Да и мать его не мучилась от горя, Мария Николаевна скончалась где-то за год до войны, в 76-м. И самое неприятное, что Серж находился под его, Никса, началом. Впрочем, это война, тут такое случалось часто. Впрочем, на папа́ это произвело тягостное впечатление, и он велел приглядывать за Никсом, Сашей и Куксом, усилить их охрану и на передовую не пускать. 63 Никс поежился. Он все ждал вестей. Увы, перескочить через грозные балканские горы оказалось делом не столь легким. Так как основные силы османов в его зоне были сломлены, то большая часть его отряда штурмовала переправу, и сам он оказался куда как ближе к основному фронту. В простую крестьянскую мазану вошел Полли Козлов, уже полковник. - Ваше Высочество, почта из Петербурга, - и протянул конверт. Никс распечатал его и стал читать. «Дорогой Никс. У нас все идет хорошо, своим чередом. И это, слава Богу, главное. Матушка чувствует себя неважно, увы, из-за всех этих событий она не смогла выехать на воды, а ты знаешь, как для нее плоха зима в столице, но она держится. Все мы, я, Мини и Михень, собираем деньги на лазареты, вещи раненым. Увы, тут тоска. Все ждут решительных действий, побед, но ничего нет, а это угнетает. Алекс очень по тебе скучает. Они с Тошей повесили в спальне карту и по ней отмечают передвижение наших армий, Алексей им в этом помогает. Кстати, я переживаю, что ты не взял его с собой. Да, он человек штатский, но так хоть кто-то приглядывал бы за тобой. Трофим человек надежный, но он тобой не покомандует. Оля прекрасно музицирует. Особенно ей дается Шуберт, она обожает его играть. Ты только не выдавай, но она готовит к твоему возвращению небольшой концерт. Я же надеюсь только на то, что все эти события не отгородят нас о Европы, и мы сможет найти ей подходящую партию. Замечу лишь, что мне очень не хочется с ней разлучатся, она просто восхитительный и любящий человек. Теперь я понимаю твоего деда, не пожелавшего расставаться с Мэри. Я же поглощена приятными хлопотами. Ненадолго ездила в Царское, смотрела, как там отделывают твой кабинет и курительную. Все идет как нельзя лучше. Надеюсь, ты положительно одобришь мои усилия. И еще – я очень соскучилась. Надеюсь, эта война скоро закончится, и мы сможем опять жить счастливой жизнью. Твоя любящая Мари». Никс очень обрадовался письму. Теперь его жизнь шла каким-то странным ходом. Отношения с Мари не очень изменились в том смысле, что внешне супруги были сдержаны, да и регулярность интимной осталась прежней. Но вот по сути – она стала куда как более раскрепощённой, более откровенной. А вот с Лексом все как-то стало не так. Это произошло не за минуту, но лет через пять они перестали быть любовниками. У Лекса появились новые мужчины. А Никс просто прохлопал этот момент. Отец все более привлекал его к управлению, много государственных дел. А когда заметил случившееся, было поздно. Никого кроме Мари у него не было. И если супругу это радовало, хоть она и не показывала того, то Никс погружался в депрессию. Все-таки для человека было очень важно наличие банального счастья в жизни. Это как одиночество среди людей. Но он крепился, мужался. Ему было без малого тридцать пять лет, а он не только наследник российского престола. Он уже четыре года как генерал от кавалерии, а это предпоследнее воинское звание, выше только генерал-фельдмаршал. Счастливо женатый отец троих детей. И все равно, чего-то не хватало, словно часть его жизни куда-то исчезла. Эта война стала для всех испытанием. Он редко встречался с отцом, но тот сдал, осунулся. Государь держался из последних сил, как говорится, на микстурах, которые ему готовили лейб-медики. Вынув брегет, Никс уточнил время – без четверти восемь. За окном уже стояла ночная мгла, а в мазанке цесаревича вот-вот должен был начаться военный совет. А потому Никс убрал письмо и приосанился. Он возмужал. Его по-прежнему можно было назвать стройным, хотя он и стал плотнее, но в отличие от раздавшегося Саши, выглядел куда как импозантней. Тут, на войне, все было по-простому. И это создавало определенный колорит. Но в последнее время во снах он стал часто видеть свой дом – Аничков дворец. Военный совет прошел успешно. Генералы доложили о диспозиции, но… если не перемахнуть через Шипку, успешной войны не получится. А это было очень сложно. Все уже собирались расходиться, когда в комнату вбежал адъютант. - Курьер из ставки, - кратко отрапортовал он. В тот же миг вошел запыхавшийся казак, по погонам видно – хорунжий. Он протянул пакет, но и по лыбящейся роже было понятно, новость хорошая. Все собравшиеся заволновались, стали от нервенности поправлять кушаки, аксельбанты, пуговицы. Никсу было проще – он вскрывал пакет, ломая сургучные печати. - Милый Никс, - автоматически прочитал наследник и смутился, казалось, это личное послание. Пробежав текст глазами, убедился, что все в порядке и продолжил. – Рад сообщить тебе, что вчера, глубокой ночью генерал Святополк-Мирский прорвал линию неприятеля на Шипкинском перевале. Тоже самое удалось сделать Радецкому. Ура! Мы выходим на равнину, - Никс не стал зачитывать подпись, «Твой преданный дядя Николай», ужасно неформальную для главнокомандующего. Все, невероятно радостные, разошлись, предвкушая грядущие победы. Никс взглянул на календарь – 27 декабря, самый настоящий Рождественский подарок. И предчувствия не обманули военных. Конечно, турки не собирались сдаваться, а потому сопротивлялись, но всем было понятно, что победа близка. Армия стала стремительно спускаться на равнину и устремилась к Софии, одному из важнейших центров земель болгарских. Именно такой войны давно ждали и в войсках, и в России, но Никса больше всего волновало будущее. Всем было понятно, что заминка с Шипкой лишь отсрочка неизбежной победы, но она выматывала армию, ее силы, силы Империи. Мало одержать победу, надо еще суметь сохранить ее плоды. И Никс помнил, что как раз этого сделать и не удастся. И что теперь? Не то чтобы у него был план, но было желание кое-что предпринять. Цесаревич не присутствовал при капитуляции войск османов и пленении Осман-паши, когда тот, раненый, вручил императору свою саблю. Но отец позвал сына для празднования победы. Переговоры начались в предместье Стамбула, Сан-Стефано. Государя там не присутствовал, он находился в Тырнове. Туда и направился Никс. - Они там вот-вот договорятся, так что скоро все закончится! – радостно произнес измученный отец. - Я опасаюсь, что наша победа будет украдена, - грустно ответил Никс, и Александр погрустнел. Он и сам понимал расклад сил в финале этой войны. Россия выдохлась. Еще одной кампании она просто не осилит. - Дай Бог, чтобы обошлось, - произнес государь. - Отец, пока я ехал, мне пришла в голову одна идея… Разговор был бурный. Император кричал, стучал кулаком по столу, но потом молча слушал сына. Не сам план претил ему. Он вдруг осознал, что сын вырос и способен править, и, кажется, не хуже отца. Мир, а вернее, предварительный мир, заключили 19 февраля, по старому стилю. Граф Игнатьев и Нелидов добились максимума, что было совершенно верно. В целом, и Стамбул и Петербург знали, главная дипломатическая битва впереди. Уж больно многим мир не понравится. И если османы надеялись избавиться от самых неприятных пунктов именно благодаря Англии и Австрии, то Россия хитростью, отдав малозначительное, выиграть главное. И главным оружием стал дядя Костя. Государь, цесаревич и великие князья вернулись в Петербург 25 февраля. И уже на перроне вокзала дипломаты заметили неладное. Константин явно фрондировал, был хмур, всем недоволен и не оказал царственному брату должного почтения, что выбесило Сашу. Только Мини смогла его утихомирить. Ответ оказался прост. Еще 28 декабря государь удостоил Никса Святого Георгия 2 степени, и это была невероятно высокая честь, о которой наследник мог только мечтать. Дело в том, что этим орденом награждали только за подвиги или удачное командование, и только на реальной войне. Именно потому все мужчины Романовы так стремились отметиться на войне, чтобы потом с гордостью носить знаки этого ордена, даже если реальный вклад был куда как скромнее заявленного. Никсу награда была по статусу. Первую же степень получили главкомы, дяди Низи и Миша. А если учесть, что Александр принял высшую степень ордена на его столетие ордена, в 1869 году, то только Константин оказался без высокой награды. И великого князя понесло. Он потребовал себе орден, царь отказал. Тогда он отказался от всех постов. Вообще, от всех! За скандалом в российском правящем доме наблюдала вся Европа. А уж когда Константин с женой укатили за границу, формально навестить герцога Саксен-Альтенбургкого, кузена Александры Иосифовны, жены дяди Кости, смотрели не отрываясь, гадая, чем все закончится. А тот по дороге остановился в Берлине и наябедничал своему дяде, кайзеру Вильгельму. Тот был поражен, даже шокирован, но решил посодействовать. Именно в этой ситуации в Берлине начал заседать конгресс, призванный «урегулировать» конфликт России с Турцией. Собрание было представительным. Россию представлял престарелый Горчаков. Англию сам премьер граф Биконсфилд, хотя все его называли как и прежде – Бенджамин Дизраэли. Францию премьер Гийом-Анри Вадденгтон. Но солировал там подлинный хозяин Германии – Отто фон Бисмарк. В Петербурге на помощь Германской империи не рассчитывали. Благодарность не была сильной стороной тевтонов. А потому Россия с Англий закулисно кое о чем договорились. Все шло хорошо, вернее, плохо. Русскую победу кромсали безжалостно, с особым цинизмом, ибо миротворцы не забывали отрезать кое-что себе. И тут, когда в целом все было понятно, Константин выступил с предложением назначить его князем Болгарии. И, подлец, призвал Англию и Германию содействовать справедливости. Горчаков искренне запросил Петербург и получил категорический запрет. Саша, как полковник Измайловского полка, чуть не повел вверенное ему подразделение на штурм пустующего Константиновского, а вернее, Мраморного дворца. Потребовался приказ отца прекратить мятеж. Государю даже пришлось направить телеграмму Дизраэли и просить не обращать внимание на Enfant terrible российского правящего дома, мол, поостынет, образумится, а там я его и прощу. Но тут дядя Вилли неожиданно заметил, что выбор в пользу Константина не так уж и плох, ведь все равно Болгарии нужен будет правитель. Дизраэли признал, что такой вариант возможен. Никто не знает, что после этого делал князь Бисмарк, но дядя Костя, никогда не страдавший переизбытком такта и скромности, тут же примчался в Берлин и принялся вести себя уже как правитель. Причем, он довел бедненького Горчакова до сердечного приступа, когда потребовал, чтобы в решение конгресса записали, что император должен сохранить за ним и его прямым наследникам все выплаты, как членам российского императорского дома. И тогда император, который и так плохо себя чувствовал, решил ехать в Берлин. Дядя Костя, немного занервничал и стал убеждать всех закончить дело быстрее. Он тут же согласился отдать земли, выводившие Болгарию к Средиземному морю, Греции, а Македонию передал Сербии. Та была, конечно, рада, но понятия не имела, что с этим подарком делать. И главное, он срезал в три раза контрибуцию, которую должна была выплатить Османская империя, причем, деньги должны были пойти в Болгарию. Первого сентября 1878 года в Берлине был подписан договор. Если учесть, сколь унизителен был план великих держав, России удалось выкроить максимум возможного. Да, границы Болгарии подсократились, но она стала самым крупным государством на Балканах, ее границы стали примерно такими, какими вскорости и так бы стали, причем, близкими к нынешним, вернее, к граница XXI века. А потому, когда через неделю Петербург отмечал тридцать пятый день рождения наследника, государь особенно тепло поздравлял молодого человека. Тогда мало кто знал, что история с дядей Костей была выдумана, как и сам конфликт. Особенно долго пришлось объяснять замысел Саше. Тугодумом он не был, скорее он не желал признавать, что человек, которого он терпеть не мог, сделал что-то очень важное и ценное для страны. Впрочем, именно в том и заключался фокус – никто не знал правды, все были убеждены в реалистичности склоки. Только через четверть века мир узнает о той истории правду. Но расслабляться было не время, как и особенно обольщаться. Великие державы ревностно относились к усилению и так сильного, а Россию считали сильной. Потому дядя Костя еще некоторое время был вынужден играть роль «ужасного человека». Зато, 25 ноября того же года состоялась церемония вступления князя Болгарии на трон. На церемонию приехал только дядя Миша, самый дипломатичный в семье. Вел он себя сдержанно, но зато конфиденциально сумел обсудить немало важных вопросов. Это были и вопросы финансовой помощи, строительства флота и многого другого. Петербург же был занят тем, как менялись фигуры на властном небосводе. Дядя Костя без малого пятнадцать лет возглавлял Государственный совет. Теперь этот пост свободен. Никс от него отказался, все-таки, он наследник. Государь сам предложил его Михаилу. Тот спокойно, хотя и с хорошо скрываемой радостью, возвращался в Петербург. Пост главы морского ведомства логично досталась великому князю Алексею, он и так был адмиралом. Теперь государь присвоил сыну чин генерал-адмирала русского флота. Но оставался вакантным пост наместника на Кавказе. - Как думаешь, - спросил император цесаревича. – Я хотел бы назначить туда Гурко? – Никс задумался, хотя и только для вида. - Владимир Иосифович замечательный генерал, полагаю, он был бы там к месту… - Но?.. – царь по тону понял, что у сына есть свое мнение. - Отец, это твое решение, оно правильное, - начал было Никс. - Но ты бы поступил иначе, - твердо заметил отец. - Это вопрос выбора. На Кавказе еще не скоро можно будет устанавливать мирную администрацию. Это наш, внутренний, пороховой погреб. Но есть и другой аспект. Там живут люди, для которых внешние знаки уважения не менее важны, чем многие чиновничьи вопросы. Им льстит, что это единственная часть империи, где наместником был Романов. - Хм! – император прищурился, но не зло, а с каким-то интересом. – Ты выслал Костю, а теперь и Низи?! - И вовсе не выслал. Дядя Костя обеспечит нам стабильность в регионе и, дай-то Бог, контроль за проливами. Что же касается дяди Низи, то я, признаюсь, имел в виду не его. - А кого же? – искренне удивился отец. - Сашу, - честно ответил Никс. - Сашу! – император даже опешил. – Да ладно! - А что? Он твой второй сын, полный генерал, получил Георгия 3 степени. Его все уважают. Никто же не говорит, что это навсегда. Лет десять, а потом, глядишь, и гражданская администрация там появится. Император не до конца был уверен, что это хорошая идея, но решил ее обдумать. Решение он принял на свой день рождения в следующем, 1879 году. Саша согласился, хоть и без энтузиазма. Конечно, далеко, зато – можно руководить огромным краем, минимум светской жизни, к которой он не имел склонности. Короче говоря, все устроилось. 64 Никс вернулся к обычной жизни, которая не была самой приятной. Начавшийся в середине шестидесятых годов роман государя с княжной Долгоруковой, превратился в побочную семью. Вообще-то, для этого поколения Романовых это было не новостью. Долгое время жила с любовником графом Григорием Строгановым, а потом вышла за него морганатическим браком тетя Мэри. Дядя Низи сожительствовал с балериной Ивановой и у них даже были дети. Дядя Костя открыто игнорировал «казенную» жену, запав на другую балерину, Числову. Он даже не постеснялся и перевез ее в Софию, она тут же стала примой тамошнего организованного им балета. И вот отец. И все эти связи были долгими и, как казалось, стабильными. Только дядя Миша не крутил романов на стороне, хотя, возможно, он их слишком хорошо скрывал. Зато следующее поколение оказалось очень даже стабильнее. Саша не изменял Мини. Кукс, то есть, Владимир, Михень (они поженились в 1875 году). Никс же… он пока был верен жене, все никак не мог найти себе того, с кем бы смог закрутить роман. И чем дальше шло время, чем взрослее он становился, чем более укреплялся его статус, тем было сложнее, и психологически, и с практической точки зрения. Но больше волнений вызвали покушения на папа́. Летом 1879 года, как гром среди ясного неба – возле самого Зимнего дворца, во время обычной прогулки, в императора стреляли. Стрелявший был неврастеником, в государя не попал. Для Никса, нового Никса, хотя какой он уже новый, это не было новостью. Он знал, что роковой день случиться нескоро, вопрос был в другом – как ему реагировать, предупредить ли отца. Огромная часть его просто таки требовала – спасти человека. Для него Александр II был уже не лицом с картинки учебника, не просто историческим персонажем, да и не «живым человеком», с которым ты просто общаешься. Он стал отцом. Никс сначала играл в это, а потом однажды понял, что и впрямь так считает. Он видел, как папа́ играет с Олюшкой, как гордится успехами Алекса. А веселый, непоседливый характер младшего, Антона (угадайте, в честь кого его назвали) был для царя просто отдушиной. И вот, этого родного человека должны были жестоко убить. Никс знал, все знал, но молчал. Его никто не назвал бы маниакально властолюбивым. Да, он понимал – его миссия начнется только по восшествии на престол, но он уже давно не ждал этого момента с нетерпением. Он видел, как сложна власть, теперь он со всей очевидностью понимал – его миссия это не подписать пару бумажек, а вытянуть реформы, которым 90% населения будет если не сопротивляться, то как минимум не понимать. Это пугало, это заставляло опускать руки. Но с другой стороны, он не мог не видеть, что Великие реформы отца затормозились. Папа́ – он был человеком хорошим, но… немного наивным. Он и впрямь ждал, что все воспримут их на «ура», только оттого, что они исходят от государя, что они не будут вызывать критику – не посмеют. Но, критика пошла и, как говорится, не только слева, но и справа. Для одних реформы были недостаточны, для других чрезмерны. И соединить эти два крайних полюса было чудовищно трудно, если вообще возможно. У императора опускались руки, он и раньше был не склонен доверять «либералам», а теперь в открытую назначал на высокие посты консерваторов, которым, то ли не понимая, то ли по своему коварному замыслу, доверял либеральные преобразования. Те их успешно запарывали, общество отворачивалось от престола. Страшно и неприятно было осознавать – император превратился в главную проблему страны. Говорить с ним на эту тему Никс не решался. Они и так через чур разактивничался во время войны, отец явно тогда рисковал, а потому ныне Никс играл роль во всем послушного сына. Он очень переживал за мать, которая таяла на глазах, и которую добивал открытый роман супруга. Но Никс молчал, понимая, что это приведет лишь к конфликту с далеко идущими последствиями. Он наблюдал, как пропасть между троном и народом все ширилась. Да, были и те, кто говорил – а зачем народ? Нужно лишь единение царя с дворянами. Но Никс прекрасно помнил, чем закончится подобная политика. Одним словом, Никс погружался в очень замкнутый мир своей семьи, где было очень комфортно, где ничего не раздражало, ну, или практически, потому как Мари терпеть не могла Долгорукую, особенно скрывать это была не намерена, а муж убеждал ее, втолковывал ей, что нужно быть осторожнее. Впрочем, один аргумент на нее действовал стопроцентно – они могут перестать быть наследниками престола. Отец – самодержец и в любой момент может поменять закон о престолонаследии, как ему заблагорассудится, а тогда прощай спасение России. Впрочем, он знал, что отец так не поступит, но опасение за свое будущее, будущее детей, остужало цесаревну. Но если вернуться к делам семейным, то самым приятным событием для слабеющей императрицы были визита брата, принца Александра Гессенского. Пятого февраля 1880 года он прибыл в Россию. Никс лично отправился и встретил дядю на перроне Варшавского вокзала. В каретах они отправились во дворец. К сожалению Мария Александровна уже не вставала и, прежде чем отобедать, надо было зайти к ней. Та находилась в роскошном будуаре, обтянутом благородно красным штофом, с обилием зеркал, позолоченной лепнин на потолке. Императрица устроилась на подушках, полусидя, принимала гостей. Папа́ был вежлив, но по всему чувствовалось, что ему тут тягостно находиться. Связи между ними практически истончились, он был совершенно чужим человеком. - Моя дорогая, - стараясь быть как можно более радостным, произнес принц. – Как твои дела. Выглядишь очень неплохо. Мария Александровна сдержанно улыбнулась, и слабым голосом произнесла. - Ты всегда был добр ко мне… - она еще что-то хотела произнести, но тут раздался чудовищный грохот и дворец тряхануло. Императрица испугано заозиралась. - Мой Бог! Что случилось? – лепетала она. Я сейчас пойду и узнаю, - решительно произнес Никс и направился к двери. - Нет! – отчаянно взвизгнула Мари. - Все будет хорошо, - уверенно произнес Никс, а у самого внутри сердце так и колотилось. Императрица вцепилась в руку невестки и та села в кресло, что стояло рядом. Никс быстрым шагом прошел через малиновый кабинет и золотую гостиную в длинный коридор. Там мельтешили люди, особенно у противоположного края. Преодолев эту сотню метров, он заглянул в небольшую частную столовую. Паркет вспучило, хрустальные бокалы, разбитые, валялись на полу, какие-то тарелки даже треснули. Лакеи выглядели совершенно испуганными. Никс вернулся в спальню матери. - Был взрыв, но где-то внизу, я спущусь туда. - Я с тобой, - нетерпеливо произнес император, который просто хотел сбежать от общества умирающей жены. Отец и сын прошли обратно, государь мельком взглянул на побитую посуду в столовой, они вошли в Белый зал и через него по лестнице Собственного Ея Величества подъезда на первый этаж. Там была настоящая суматоха. Александр Адлерберг, министр двора, уже командовал. Полно было раненых, их отводили в другие комнаты. - Саша, это бомба, - немного нервно произнес он. - Где? – спросил император. Суть его вопроса понять было сложно, он просто был ошеломлен. - Бомба, кажется, была в подвале. В кордегардии стоял Финляндский полк. Там трупы. Это известие еще более потрясло всех. Романовы немного просунулись в дверь. Там и в самом деле лежали тела. Перекрытие раскурочило, некоторых изуродовало сильно. Никс впервые такое увидел на войне, жуткое, тошнотворное зрелище, там он пообвыкся с этим, но за пару прошедших лет изрядно подзабыл и вот теперь, снова, и где! Мужчины медленно поднялись на второй этаж. Императрица уже слегка пришла в себя, Мари держала ее за руку, Александр Гессенский им что-то рассказывал. Стоило войти мужчинам, как все взоры были обращены на них. - В подвале взорвался газ, - спокойно произнес государь. – Пара человек погибла, еще несколько ранено, но в остальном благополучно. - Слава Богу! – промолвила императрица. Через два дня, хоть его и отговаривали, император отправился на Смоленское кладбище, где в братской могиле похоронили одиннадцать погибших. Никс стоял рядом с отцом. Он понимал, что нового покушения пока не будет, но, как он уже изменил историю, пока неизвестно, а главное – стоит ли меня дальше, вот в чем вопросе? Император создал Верховную распорядительную комиссию во главе с генералом Лорис-Меликовым. Она должна была обуздать террор, но… люди там оказались в массе своем консервативные и ничего нового, кроме ответного террора предложить не смогли, разве что ликвидировали III отделение собственной канцелярии. Оно явно не справлялось с ситуацией, да и не могло справиться. Все их методы были чудовищно архаичные и не соответствовали новой эпохе. Никса же более волновала мать. Неизвестно, поверила ли она в версию с газом, но с того момента угасать стала стремительно. Вывезти же ее на воды уже не представлялось возможным. Император у супруги бывал раз в неделю, на полчаса заглядывал, пил чай, говорил о всякой ерунде и уходил к Екатерине Долгоруковой. 22 мая она окончательно угасла. Император с утра бывал у нее, все понимали, что конец наступит вот-вот, но он не захотел ждать и уехал в Царское село. Именно там, вечером, его и настигло печальное известие. Российская столица погрузилась в траур. Из Тифлиса срочно выехал Саша с Мини, дядя Костя приехать еще не мог, он прислал очень прочувствованную телеграмму. По широкому Невскому проспекту медленно шествовала гвардия, сначала Преображенцы, Семеновцы и Измайловцы. Потом Кавалергарды и Лейб-гусары. Далее шли священники и епископы в черных, траурных ризах, словно в Великий Четверг. Далее медленно двигался массивный катафалк, который тянула шестерка вороных в черных попонах. Император, великие князья, вопреки традиции, следовали на лошадях. А уже потом, в каретах, двигались великие княгини. Никс следовал прямо за отцом в форме полного генерала, слева ехал Саша и Кукс, справа Алексис, Сижа и Пиц. С Невского траурная процессия свернула на Садовую, там, мимо Царицыного луга, через наплавной мост, к Петропавловскому собору. Этот относительно небольшой храм изнутри был затянут черным крепом. Прямо в центре соорудили балдахин из серебряной парчи. Именно под ним гроб с покойной императрицей отстоял пару суток, пока мимо него шли придворные, горожане, дабы отдать дань уважения замечательной женщине. Со своими чувствами Никс так и не определился. Императрицу он любил и почитал, но незримая, словно стеклянная стена, так и не исчезала. Он очень был опечален, но не был раздавлен. Как ни странно, судя по всему, и остальные дети испытывали те же чувства. Но дальше пошло совсем безумное. Княжна Екатерина Долгорукова вышла из тени, император представил ее семье, как свою спутницу, которую он очень любит. Особенно были шокированы Сергей и Павел. Тех оберегали от всякой информации, они просто ничего не знали. Саше было проще – он вскоре отправился обратно на Кавказ, хотя из писем он и так все знал. А шестого июля в Царском селе император и Долгорукая венчались, не то, чтобы тайно, но никого из своей семьи отец не пригласил. И не мудрено – он не стал ожидать завершения траура. Всех этот шаг очень возмутил. Никс скрипел зубами, но молчал. А папа́ бывшей любовницы даровали титул светлейшей княгини Юрьевской. Через неделю вся императорская фамилия, кроме Саши, собралась в Александровском зале Зимнего дворца. Церемониймейстер трижды ударил посохом о пол и немного неуверенно произнес: - Его Величество и светлейшая княгиня Юрьевская. Дверь распахнулась, в зал вошел отец под руку с этой женщиной. Все были в шоке. Даже у весьма спокойного дяди Миши рот открылся. Мари побледнела, ее руки невероятно сильно сжали платок, так что костяшки побелели. Отец проходил мимо Никса и пристально посмотрел на него, словно желая понять мысли того. Все, и великие князья и княгини совершили поклон, хотя более всего он адресовался государю. Юрьевская села рядом с супругом, в кресло покойной императрицы. Ее нельзя было бы назвать некрасивой, возможно, именно с ней отец обрел свое счастье, как некогда Никс с Лексом. Но одно дело счастье за плотно закрытыми дверями, другое вот так, напоказ. Она явно волновалась, стараясь быть на равных с новыми родственниками, но что-то не получалось и ее поведение казалось немного развязным. Император выглядел совершенно влюбленным. Он нашептывал слова одобрения в её маленькое ушко. Он интересовался, нравятся ли ей вина. Он соглашался со всем, что она говорила. Он смотрел на всех с дружеской улыбкой, как бы приглашая радоваться его счастью, шутил с племянниками, Михайловичами, только недавно вернувшимися с Кавказа и теперь вынужденными приноравливаться к высшему свету, который словно специально искал в них недостатки. К концу обеда гувернантка ввела в столовую троих детей императора и Юрьевской. - А вот и мой Гога! – воскликнул гордо государь, поднимая в воздух веселого мальчугана и сажая его на плечо. - Скажи-ка нам, Гога, как тебя зовут? - Меня зовут князь Георгий Александрович Юрьевский, — ответил Гога и начал возиться с бакенбардами императора. - Очень приятно познакомиться, князь Юрьевский! – шутил государь. – А не хочется ли молодой человек, вам сделаться великим князем? - Саша, ради Бога, оставь! – нервно сказала княгиня. По всему было видно, что этими словами он решил проверить, как его родственники отнесутся к подобному повороту. Но никто даже не попытался изобразить улыбку. Впрочем, императора это не сильно интересовало. Детей отвели в один из соседних залов, где фокусник показывал свои трюки. Дамы прошли в один из залов, где княгиня Юрьевская пыталась солировать. Государь, Никс и остальные мужчины прошли в Петровский зал. - Саша, ради бога. Ты же не думаешь всерьез о великих князьях, - взмолился Михаил. Но император печально и пристально окинул всех взором. - Мне первому грешно кидать в тебя камень, - нервно начал дядя Низи. – Но Миша прав! Ты их признал, они получили титулы – чего же более? - Ты тоже так считаешь? – отец спросил Никса. Кукс, Алексис и Сижа устремили свои взоры на старшего брата. - Я согласен с дядей. Признаю, как детям нашей покойной матушки нам больно, что ты женился так поспешно, хотя… мы все понимали, что к этому все шло… - Но?.. – уточнил император. - Но мы в самодержавной монархии. Проблема в том, что у нас многое решается не на основе четкого закона. И даже если у тебя помыслы самые благородные, нам должно помнить об исполнительном идиоте… - Ком-ком? – переспросил Кукс. - Исполнительный идиот, который вечно хочет выслужиться, мало понимает, но энергии хоть на десятерых. Такие полезны под четким контролем, но опасны на воле. Они просто наломают дров, извратит всё даже самое светлое, представив тебя, да и нас всех в не просто дурном, а комичном свете. - Они мои дети, - не громко, но твердо произнес император. - И благодаря тебе у них теперь есть все права, никто не посмеет им что-либо высказать. Ты поступил благородно. Но не ты ли учил нас, что порой, нам приходится накладывать на себя ограничения. Что позволено Юпитеру, то не позволено быку. - Никогда не понимал этой максимы, - ворчливо произнес Александр, раскуривая сигару. – Если я Юпитер, почему я так многого не могу. И он грустно улыбнулся. Слегка улыбнулись и остальные. Император махнул рукой и они направились в салон, где их ждали дамы. 65 - Как она тебе? – спросил Никс, пока они ехали в карете. По счастью детей они везли в отдельном экипаже. - Если бы она не была его… женой, я сказала бы, что вполне мила, не глупа. Но вела она себя пошло. - Это от волнения, - мягко улыбнулся Никс. – Нас там было так много, а она одна. - Ну, не так она и одинока. У нее есть «фрейлина», некая девица Шебеко... Ладно. Что там по поводу ее детей? - Их детей, - поправил Никс. – Не знаю. Нам казалось, мы его уговорили этого не делать. Конечно, она может его попытаться переубедить, но никто из нас не высказался «за». - Полагаю, вы все были ужасно дипломатичны? – съязвила Мари. – Тебе мешает чувство вины. - С чего это вдруг? – удивился Никс. - Ну, ты сравниваешь его и себя и коришь себя так, словно это одно и тоже. - А разве нет? – удивился Никс. - О, оставь. Ты скрывал это как мог, или, во всяком случае, не выставлял на всеобщее обозрение. Ты не гулял с ним под ручку, пока твоя жена умирала. Наконец, ты не стал заключать с ним брак. - Это было бы невозможно, - попытался сострить Никс. - Как видишь, для твоего отца нет ничего невозможного. Мы приехали. Семейство стало выходить из карет. Никс в который уже раз отметил те легкие изменения, которые за эти годы произошли во дворце. Во времена его детства детей облачали в гусарские мундиры и все они, даже самые младшие, вроде Сижа и Пица их носили. Но за пару лет мода переменилась, и дети Никса были облачены в матросские костюмчики – мода пришла из Великобритании, и как все что оттуда приходит, очень быстро стала нормой. Девятилетний Антон подошел к отцу. - Алекс сказал, что Гога мне дядя, это правда? - Да, конечно. Он сын твоего дедушки, просто родился очень поздно. -То есть, он младше дяди Павла? Алекс хлопнул брата по затылку, бескозырка съехала прямо на лоб. - Гад, - буркнул Тошка и махнул кулаком куда-то назад, стремясь попасть по брату. - Мальчики, - твердо произнесла Мари и все спокойно вошли во дворец. Дети пошли прямо, в свои комнаты. Мари стала подниматься на второй этаж, а Никс пошел по узкому проходу в свои комнаты на первом этаже, аккурат под покоями жены. Там его уже ждал Лекс. Тот немного раздался в талии, но не утратил былой привлекательности. На нем был элегантны костюм, который Никс мог носить только заграницей, но который так ему шел. - Выглядишь не очень, - заметил Алексей. - Отец женился, - мрачно произнес он, расстегивая мундир. - Хо-хо-хо! Прости… - новость не обескуражила мужчину. – Так значит это правда? - Господи! Неужели уже все знают! - Ну… смотря кто эти «все». Если о придворных, то да. Остальные… думаю, скоро и они будут в курсе. - Это просто кошмар, - Никс плюхнулся в кресло. - Тебе нужно отдохнуть, - заметил Лекс. - Да, тут, пожалуй, отдохнешь, - он и в самом деле был опечален. Алексей же немного мялся, словно хотел что-то сказать, и Никс это заметил. – Что-то случилось? Кончай строить секреты, все равно все расскажешь. - Да нет, ничего такого, - Лекс все еще не был уверен, что все делает правильно. – Просто, сегодня вечером у князя Хованского будет прием, вернее, маскарад, для своих. - Для своих? – не понял по началу Никс. - Ну, для своих, - теперь уже со смыслом заметил Лекс. – Ты бы мог пойти, надеть маску и отдохнуть. - Нет, не уверен, что это хорошая идея. - Ты просто киснешь. Тебе нужно взбодриться, положись на меня. - Не уверен, что именно это мне и нужно. 66 В период белых ночей даже в глубокую ночь не темно, но все-таки сумерки спускались на город. Небольшая карета свернула с набережной Фонтанки, и покатила по полупустынной Пантелеймоновской, чтобы, попетляв по скромной улочке, остановиться в Басковом переулке перед небольшим особняком в ренессансном стиле, только очень скучном. Два господина в широких плащах и цилиндрах быстро вышли и тут же оказались возле входа. Солидный лакей вмиг распахнул дверь. Один из господ протянул пригласительный билет и оба оказались внутри. Лакей принял плащи и цилиндры и оба стали подниматься по красивой лестнице на второй этаж, откуда уже доносилась веселая музыка. В гостиной вовсю шел маскарад. По парадным комнатам второго этажа перемещались господа во фраках или военные в мундирах. Практически на всех, подобно тем двоим, только что приехавшим, красовались маски, закрывавшие лицо. Между ними фланировали юноши, молодые мужчины и мужики в чем мать родила. Из одежды на них были гирлянды цветов, которые ничего не прикрывали. Кто-то разносил снедь, кто-то серебряные кувшины с вином. Люстры зажигать не стали. На маленьких столиках стояло несколько подсвечников, они и рождали неяркий оранжеватый свет, от чего залы утопали в полумраке. Гости запросто ласкали этих красавцев, некоторые бесстыдно высунули пенисы и ублажали себя руками. Неожиданно пред вошедшими предстал арлекин, достаточно молодой человек в невероятно обтягивающем костюме домино. Только присмотревшись, Никс понял, что он голый, а все его тело так причудливо раскрашено. - Лили, ты привел новенького? – мягким голоском спросил Арлекин. - Да, но я за него ручаюсь, - заметил он. - Что ж, милости просим, - произнес молодой человек и оценивающе посмотрел на новичка. - Спасибо, - непринужденно ответил новичок и Арлекин, мило улыбнувшись тут же исчез. А те двое прошли в соседний зал. Там было еще веселее. Несколько разномастных музыкантов на небольшой сцене, окруженные несколькими канделябрами, скорее, тоже свои, играли непринужденную мелодию и упитанный господин, совершенно голый, танцевал пред залом, но на него смотрели единицы, несколько пар мило танцевали под вполне приличные звука оркестрика. Но самое интересное происходило во мраке. Вот в углу кто-то уже сношает паренька. Вот седобородый господин, чем-то знакомый Никсу, а именно он был одним из новичков, вовсю мацал массивный член бородатого детины. А в углу, в кресле, князь Мещерский, Никс его узнал бы из тысячи, сношал какого-то кавалериста, по виду, казака. Особо поражал зимний сад. Свечей там не было, но синеватый свет ночного петербургского неба проникал через огромные окна и меж многочисленных фикусов мелькали обнаженные тела, все пространство наполнялся не пением птиц, а призывными стонами. Там словно пахло сексом. Лекс оставил приятеля и направился к двум молодым военным в гусарской форме и стал о чем-то весело, по-приятельски, с ними болтать. Один из эфебов, молодой парень с венком из роз на голове подал Никсу бокал и налил вина. Он смотрел на новичка невероятно жадно, словно собака на кость. Никс лишь улыбнулся и легонько шлепнул парня по попе. Тот хихикнул и удалился. Тут было не только весело, тут было царство порока. Вечер только начинался, некоторые гости еще прибывали и явно не за тем, чтобы пообщаться, а для секса. И глядя на это море разврата Никс понял, что просто жаждет близости. Но его не покидало, практически, параноидальное чувство опасности. И тут он увидел совершенно голого молодого человека. Он был яркий блондин в украшенной золотистыми блесками маске. Из одежды на нем были шелковые чулки, закрепленные на коленях и цилиндр, достаточно дорогой, чтобы принять его за простолюдина. Его кудряшки на лобке были темно-русого цвета. Никс, наверное, слишком пристально смотрел на него и тот подошел. Никс обхватил рукой его полувозбужденный член и стал разминать. - Я только сосу, - приятным голосом произнес юноша. - Меня это устраивает, - ответил Никс. И юноша отправился к боковой двери. Там располагался будуар, немного запущенный, от чего становилось ясно, что женщин в этом доме давно нет. Никс расстегнул брюки и спустил их, выставив свой возбужденный пенис. Он сел в изящное кресло, паренек утроился на полу возле его ног. Он стал ласкать нежными ручками член, так и источавший смазку. А потом просто нагнулся и обхватил головку губами. Никс стал таять. Приятное наслаждение начало растекаться по всему его телу. Он и не помнил, как это великолепно, когда игривый язычок массирует твою головку, как приятные токи пронзают все тело. А паренек отвлекался от головки. Он начинал целовать член, касаясь его губами нежно, словно мимолетно или наоборот, страстно, чмокая. Он проводил кончиком язычка по тыльной стороне, и приятная дрожь волновала мужчину. Юноша был искушен в любви. Он обхватывал губами мошонку и язычком ласкал эти волшебные шары, а мог просто чуть сдавливать, и у Никса перехватывало дыхание. Но потом он возвращался к головке и начинал невероятно сильно скользить по ней губами, подпуская шершавый язычок, который обрабатывал глянцевую поверхность. А уж когда он начинал теребить уздечку пениса, дыхание замирало само собой. Никс просто проваливался в это сказочное пространство наслаждения. Он давно такого не испытывал и оказалось, что годы скромного семейного счастья, счастья с женщиной, не смогли его изменить. Ему хотелось ласкать себя, но раздеваться совсем он не рискнул, ему хотелось ласкать парня, но он не знал, как тут все принято. Он просто млел, чувствуя, как тягучая, словно сироп, нега, наполняется все его тело. Глаза сами собой закрывались, так и хотелось погрузиться в это превосходный мир, но Никс постоянно их открывал, опасаясь подвоха. И вот он увидел молодого преображенца. Тот стоял в дверях комнаты и разминал диких размеров дубину. Никс махнул рукой и тот, осторожно, подошел. Никс взял его дубину и несколько раз проскользил по ней кулаком. Парень обхватил свой зад руками и выгнулся. Никс же нагнулся, его губа поцеловали головку. С непривычки сосать такой большой член было стремно, казалось, вот-вот треснет рот, так что он не столько насаживал себя на этот шест, сколько работал язычком. Преображенец стал постанывать. Маска не позволяла разглядеть лицо, но по погонам он был подпоручиком, то есть офицером, вероятно, только недавно выпущенным из военного училища. Он был брюнетом, не жгучим, но очевидным. Его живот только-только начал покрываться волосками. Тонкие пальцы Никса стали массировать его мошонку, немного обвислую, но красивую, с приличными шарами. Парень отзывался на ласки, он все норовил начать ласкать плечи мужчины, и всякий раз одергивал себя. Никс почувствовал, как у него в паху зародился приятный ураган. Он выпустил пенис изо рта, но продолжил дрочить, а сам стал смотреть, как из его пениса стали вылетать перламутровые капли прямо на язык эфеба. Тот задержал малофью на язычке, а потом просто проглотил ее. Он с удовольствием вылизал член, встал и просто вышел. - Как ты хочешь? – спросил Никс, в котором желание совсем не ослабло. - Туда, скромно, кажется, краснея, произнес преображенец и кивнул на попу мужчины. Что ж, гулять так гулять. Никс развернулся и встал коленями на кресло, отставив зад. Парень раздвинул фалды фрака и стал проводить сочным пенисом по промежности. Его нежные, но уверенные пальчики разминали дырочку незнакомца. А потом он приставил головку и надавил. Никс помнил, что нужно делать в таком случае, но очко его долго отдыхало и с непривычки шло туго. Но преображенец ввернул член, обождал минуту, чтобы мужчина мог обвыкнуться, а потом начал медленно двигать бедрами, вперед-назад и с каждым разом его движения становились все уверенней, а член начинал скользить все легче. Никс давно не испытывал такого удовольствия. Конечно, не все шло идеально, но это было сущей ерундой. Главное было в том наслаждении, которое он начал получать. Неудобство, даже некоторая болезненность, начинала проходит. По всему телу, из глубины, опять растекалось наслаждение. Он просто млел от соития. Ему хотелось смотреть на парня, ласкать его, но надо было быть благодарным судьбе и за малое. А тот был чутким любовником, хотя, возможно, это от молодости и некоторой неопытности, но ему нравилось не только вгонять свой член в попу мужчины, но и ласкать его. Он начал с того, что стал скользить по бедрам мужчины, по его спине, и, незаметно его руки соскользнули с боков, начав массировать плотный живот и даже забираться выше, к груди. Парень практически лег на мужчину, Никс слышал, как тот глубоко вдыхает воздух и постанывает от удовольствия. Проворные пальчики юноши переместились в самый пах и стали теребить райские кущи на лобке, скользить по очень сочному пенису, который висел не гнувшись, практически параллельно животу. Это было невероятное наслаждение, все тело любовника изнывало от невероятного томления страсти, искавшего себе выхода. Никс почувствовал, как жар страсти разгорается в паху и просто расслабился. Пенис, словно онемевший, ныл от желания и стал выплескивать белесые капли, украшая спинку кресла. Его собственный сфинктер сжался, парень замедлил движения, тут же Никс почувствовал, как у него внутри разливается горячая сперма. Переждав судороги наслаждения, парень вытащил член, который тут же обтер платком, а потом вытер попу любовнику. Он выглядел довольным. Правда, его движения выдавали некоторую неуверенность. Он, кажется, хотел что-то сказать, но так и не мог решиться. Никс не знал, как тут принято общаться. Наверное, они о чем-нибудь договорились бы, но в комнату впорхнул Лекс. - Mon ami, ты тут, - весело произнес он, и, взглянув на парня заметил. – Отменный вкус. Я же испытал двух молодцов разом! - Рад за тебя, - ответил Никс, не понимая, радоваться такому повороту или нет. Преображенец кивнул и выскользнул из комнаты. - Нам пора, тебе еще нужно будет привести себя в порядок. Через четверть часа частная карета подъезжала к дальнему павильону Аничкова дворца. Алексей, своими ключами отпер дверь, и они прошли в парк, оттуда к маленькой дверце в полуподвальном этаже. Алексей довел друга до его комнат и оставил, сам же поднялся к себе. Вечер и впрямь удался.