Контракт: цена свободы

      Рэйф готовился к худшему, но он не считал себя беспомощным. В его голове крутились тысячи текстов заклинаний и экзорцизмов, которые могли отправить шептуна туда, откуда он вылез. Только время шло, монахини пребывали в непонятном для чернокнижника трансе, а само существо лишь гипнотизировало его взглядом. Но Хардман во время понял, что обманщик уже давно роется в закромах сознания, поэтому для чернокнижника все вдруг стало таким… неопределённым. Установленный зрительный контакт с чертом никак не нарушался, словно кто-то специально зафиксировал голову Рэйфа и не позволял даже лишнего раза моргнуть. Он понял, что ослабил свою волю, а наличие неполноценной души в принципе делало его незащищенным перед низшими существами. Мужчина буквально ощущал, как острые коготки существа скребутся в его черепушке, вскрывая немного успокоившееся раны воспоминаний. И каждый раз, когда шептун задевал эти места, перед взором Рэйя вспыхивало адское пламя. Он не хотел видеть это. Пламя, которое не обжигало и плавило кожу, а сковывало льдом. Голые стены его темницы, запечатлевшие на себе следы от ногтей, стертые выцарапанные надписи, кусочки зубов. И вечно открытая дверь, которая манила переступить порог темницы, выманивала наружу. И Рэйф знал, если он поддастся, то навсегда пропадёт в пучинах вечной мерзлоты, угодит в сети Азазеля. И тогда он впервые услышал голос. До боли знакомый, но при этом чужой и резкий. И это не Мэри сладко звала его, словно бы вновь будила утром, а он ленился после ночи проведенной за книгами, нет. Эти агрессивные нотки он не раз слышал в угрозах, но и сладкая покорность, когда она старалась следовать условиям. Голос Руби побудил его однажды переступить черту, выйти из мнимого укрытия, упасть в бездну и забыть собственное имя. Но откуда Руби быть в Аду, верно? Рэйф сжал кулаки и закричал так, словно снова с него живьём сдирали кожу демоны, словно они выворачивали его тело наизнанку. Он снова ощущал чёртов холод, и видел отблески синего пламени, того самого, что когда-то подчинялось ему. Теперь же — оно беспощадно жалило. Но самое страшное, что демоны показывали ему её лицо. И лучше бы это снова была бы Мэри, и он бы это всё заслужил, вытерпел, принял и смирился. Образ Руби причинял несносную боль. Вот она — в клетке на том аукционе, смотрящая с предосторожностью, но с живым интересом, но в ту же секунду вырывается из клетки и вгрызается ему в глотку, словно дикий зверь. Или же обнажённая Ру в его ванной, снова подранная, в синяках, но в тоже время такая нежная и аккуратная, и ему невыносимо хочется прикоснуться, пока она не затягивает его к себе в воду и не погружает на дно, не позволяя глотнуть свежего воздуха. Она убивала его каждый раз, а он не смел сопротивляться. Она стала его Адом. Рэйф сильнее сжал кулаки и снова закричал, пытаясь избавиться от этого образа. Руби не раз зарекалась, что прикончит его, и он ей верил. Однако знал, что она хотела спасти его в последние минуты жизни. Хардман напрягся, стараясь выгнать из своего разума шептуна. Что-то капнуло ему на губы, и он тут же ощутил привкус крови, что полилась у него из носа. Он боролся ментально и, видимо, проигрывал. — Иди к чёрту, сукин сын, — сквозь зубы прошипел Хардман, с огромным трудом выпрямляя спину. Ему жгло глаза, било в виски, буквально тошнило от запаха из кадильниц, но Рэйф смог выкинуть тварь из своей головы. Он лишь на секунду представил, как в очередном видении даёт ей отпор. Руби кидается на него, запутанная в одну лишь простынь, которая практически ничего не скрывает. Её волосы взъерошены, а взгляд пылает чистой золотой яростью. Она замахивается когтистой рукой, но Рэй находит в себе силы увернуться, дернуть за простынь, отчего девушка теряет равновесие и падает. Он усаживается сверху, и его пальцы смыкаются на её тонкой шее со шрамами. Она выплёвывает ругательства и угрозы, царапается и брыкается, но он не отпускает, пока кожа не краснеет, а затем синеет, пока её глаза не закатываются, а движения не становятся резкими и отрывистыми. Рэйф не мог шесть лет подряд позволить себе причинить ей вреда даже во сне, поэтому он не удивился слезе, скатившейся по его щеке. Шептун встрепенулся и отшатнулся, когда Хардман выкинул его прочь из головы. Пол под пентаграммой затрещал, и доски треснули, а монахини пришли себя, но тут же потеряли сознание, навалившись друг на друга. Какая-то неведомая сила прошлась по всей церкви, ударив энергией, а снизу раздался звериный рёв. Рэйф узнал Руби, и быстро сориентировался, пришёл в себя, замотал головой. Но и шептуна тоже отрезвил рёв, а когда существо заметило, что пентаграмма обезврежена, взмахнул своей цепью. Хардман готов был увернуться, поэтому рванулся в сторону, падая вместе со стулом на бок. Как он и надеялся, ручка сломалась, освобождая одну его руку. Но этого все ещё было недостаточно, чтобы окончательно освободиться, но вполне хватило на то, чтобы вновь увернуться и разломать стул. Хардман подскочил на ноги, и только в эту секунду он подумал о том, что Азазель переусердствовал с его телом только на пользу — исправил неверно сросшуюся кость, избавляя Рэйя от вечной хромоты и скованности движений. Всё же, чернокнижник не мог вечно скакать туда-сюда, поэтому он замер перед очередным ударом цепью, готовый произнести слова экзорцизма. Мёртвый язык слетал с его губ, как очередь из автомата, и шептун затормозил, заколебался перед ударом, а затем взревел от боли и свалился на пол. Однако причиной тому был не экзорцизм. Крупных размеров волк с серебристым мехом вгрызся в шею существа, и иссиня чёрная кровь забрызгала светлую шерсть, пол и даже попала на Рэйфа. Чернокнижник ни секунды не сомневался в том, что это была Руби, совершенно живая и в своём истинном прекрасном обличии. Однако правая лапа животного была чёрная. Даже в звериной ипостаси порча пробивалась и окрашивала белизну шерсти своей тьмой. Но Хардман заметил, что глаза волчицы были кроваво-красные, злые, чужие, и то, с какой остервенелость она терзала уже мёртвое существо. Рэйфу пришлось остановить это, надеясь, что шептуна можно ещё спасти, чтобы выведать у него хоть крупицы информации, которые он начал выдавать про Люцифера. — Ру, остановись! — Рэй, казалось, прорычал в пустоту, потому что волчица не отпускала существо, продолжая вгрызаться в дряблую плоть, разрывать кожу когтями. Хардман припал на колени и, стоило ему протянуть к ней руку, как она резко вскинула морду и клацнула пастью. Ещё бы чуть-чуть, и он остался бы без кисти. Она рычала на него, словно защищала свою добычу, ревностно опустив лохматую голову. Её пасть обезобразилась чёрной кровью, с клыков стекали такие же капли, а её глаза горели поистине демоническим багровым огнем. — Ру?.. — аккуратно позвал он её, смотря в чужие волчьи глаза. — Ну же, девочка, успокойся. Всё хорошо, слышишь? Рэйф позволил себе испугаться. В какой-то момент, когда её клыки замерли в миллиметрах от пальцев, его сердце пропустило удар. Он вновь видел те моменты, когда она безжалостно убивала его то ли во снах, то ли наяву. Полный гнева, ненависти и яда взгляд алых глаз, что видели в нём кого-то чужого. Руби почуяла сладкий запах страха и утробно зарычала. Мёртвая туша шептуна перестала ей быть интересна, а вот Хардман с учащённым пульсом завладел её вниманием. Она медленно двинулась в его сторону, заставляя чернокнижника пятиться назад, пока он не упёрся спиной в стену. Впервые за всё время, когда он видел её в такой ипостаси, он откровенно боялся, позволяя ей наслаждаться дрожащим запахом испуга. — Ру, чтобы ты не задумала, прошу, не нужно, — по крайней мере голос не подвёл его, не задрожал, не выдал подскакивающие нотки отчаяния. Она словно бы изучала его, не сводя красных глаз. Скалилась, рычала, но пока не нападала, как будто наслаждаясь тем, что загнала его в угол. — Руби… — уже напряжённее произнес Рэйф. Она вдруг фыркнула, мотнула головой, стряхивая с морды чужую кровь. В мгновение ока — пред ним уже сидела довольно улыбающаяся обнаженная девушка. Её глаза ещё пару секунд были красными, пока снова не приобрели привычный оттенок голубизны. Её платиновые волосы рассыпались по плечам и закрывали грудь, а молочную кожу местами запачкали чёрные капли. — Что, Хардман, обмочился? — она легла рядом на живот, подперев голову рукой и уставилась на него с самой настоящей издёвкой. — В самом деле думал, что я накинусь на тебя? Хотя, знаешь, хотелось. — Скажем так, ты потрепала мне нервы, — он облегченно вздохнул и слегка стукнулся затылком о стену. — Что с твоими глазами? Она резко перестала быть такой расслабленной и весёлой, как-то нервно передернула плечами и резко села, обнимая колени. — Не знаю, — сухо бросила она. — И какая, нахрен, разница? Мои глаза — это меньшая проблема. У тебя кровь. Руби подползла к нему, устраиваясь между ног мужчины, чтобы стереть своими пальцами дорожку подсохшей крови с его губ. Он понял, что она сделала это намеренно долго и специально подняла на него взгляд, буквально заставляя тонуть в голубизне. Рэйф не остался в долгу, мягко обхватил ладонями её лицо, не позволяя отстраниться. — Покажи, — прошептал он, не смея даже моргнуть. Она сжала челюсти, раздула ноздри в раздражении, но подчинилась. Прикрыла веки, а затем распахнула их. Радужка словно бы налилась свежей кровью, а чёрный зрачок сузился сначала до размеров точки, а потом медленно, как капнувшее чернило в воду, расширился до круглого блюдца. Казалось, что ещё немного, и зрачок полностью поглотит алую радужку, и её глаза станут бездонно чёрными. — Может, хватит пялиться? — Руби не выдержала первой и постаралась отвести взгляд и вырваться из его рук, но Хардман не хотел отпускать. — Ты прекрасна, — выдал он и наклонился к ней, чтобы быстро мазнуть своими губами по её, пока в себя не пришли испуганные монахини.

***

      Мне нужно было остыть. Я стояла поодаль от церкви, пока Рэй, включив свою харизму, заверял монахинь, что все произошедшее должно остаться за стенами этого уже не святого места. Правая рука изнывала болью, буквально заставляя меня то и дело пытаться стряхнуть с нее эти ощущения. Пальцы дрожали, и я постоянно сжимала угольную ладонь в кулак. Но острее всего было ощущение на губах от касания Хардмана. Я толком даже не поняла: был ли это поцелуй или просто что-то такое невесомое, но я дико опешила. И я была готова разорвать всех этих невинных женщин, что служили господу, лишь за то, что посмели оборвать этот… момент. Он был так близок, он смотрел в мои странные глаза и сказал, что я прекрасна. Как я могу быть прекрасной? С рукой, которую поглощает порча, в крови какого-то очередного демона, со шрамами, с испорченным телом… Рэйф что-то увидел, он… Я резко обернулась, убирая пальцы от нижней губы, когда услышала шаги чернокнижника. Его рубашка была сейчас расстегнута на несколько пуговиц больше, чем обычно, и я все вглядывалась, ожидая увидеть черные вены. Я обняла себя руками, радуясь, что догадалась раздеться прежде, чем обратиться и порвать одежду. Теперь же толстовка согревала меня от какого-то призрачного холода, который проходился по ребрам, под кожей, бежал по венам. — Что случилось там, внизу? — сходу спросил мужчина, вытаскивая пачку сигарет. Я, помедлив с ответом, откинула волосы с глаз. Если бы я сама знала, что там произошло. Но ведь и у тебя там, наверху, тоже что-то случилось, не так ли? Иначе бы ты меня так не испугался. — Что это была за тварь? — хрипло спросила я, кивая в сторону церкви. Рэй, делая первую затяжку, обернулся, ещё раз окидывая взглядом шпиль и крест. — Больше известен, как Шептун, — пояснил Хардман, засовывая руки в карманы брюк. — Они очень падки на священников. К сожалению, пасторы всегда уверены, что защищены верой, но на самом деле, наоборот, привлекают мелких бесов. Шептуны используют свои способности: обманывают верующих, нашептывая им от имени господа, питаются душевной энергии, а когда полностью поглощают душу, то могут принимать облик жертвы. — Да ты прям ходячая энциклопедия, — мрачно хмыкнула я, двинувшись в сторону мотеля. — Не уходи от ответа, Ру, — он поравнялся со мной, продолжая сверлить мой нос запахом табака. Я нервно дернула плечами и сгорбилась. Я всего лишь порвала серебряную цепь, что, в принципе, не естественно для меня. Тоже самое, если бы демон прорвался через пентаграмму — невозможно! Но мысль о смерти Хардмана… Я остановилась, задрала рукава толстовки, показывая ещё не зажившие следы от цепи. Ожоги были серьезные и ужасно жглись, и я была уверена, что обзавелась новыми шрамами. — Я порвала цепь, — протягивая к нему руки, спокойно сказала. Рэй остановился, зажав сигарету губами. Слегка прищурившись, он, взяв мои запястья в свои ладони, аккуратно погладил отметины пальцами и рассматривал следы. От каждого его касания меня словно бил мелкий разряд тока, а внутренний холод растворялся, пробуждая лаву, поднимающуюся откуда-то снизу живота. — Серебро? Я кивнула, и волосы снова упали мне на лицо. — Я почувствовал сильный импульс силы, поэтому смог… Смог освободиться. Полагаю, это была твоя заслуга. Глаза поменялись сразу же после этого? — Хардман заглянул мне в лицо, и я снова молча кивнула, превращаясь в робкую барышню. — Ты чувствуешь изменения? Я отрицательно мотнула головой и сама освободилась от его аккуратной хватки, спрятав ладони в карманах толстовки и быстро зашагала вперёд. Хардман вновь нагнал меня, и я краем глаза видела, что он больше не хромает. Мне не хватало этой его способности быстро ковылять и орудовать тростью. — Ты так и будешь молчать? — поинтересовался он, выкидывая окурок, когда мы подошли к мотелю. — Да блять! — вспылила я, резко развернувшись к нему лицом и вскинув руками. — Чего тебе надо от меня?! Я не знаю, блять! Это просто… просто случилось, ясно?! Я не хотела снова тебя потерять, поэтому просто разорвала эту чёртову цепь, как нитку! Я чуть руки себе не оторвала, шею не свернула, но я, блять, вырвалась, потому что слышала, как ты кричишь! Я чуяла твою кровь! Это… это было невыносимо! Запал прошел быстро, я зарылась пальцами в волосы и присела на корточки, часто и прерывисто дыша. Я схожу с ума! — Не надо, — шепотом попросила я, когда Рэй присел рядом и попытался поднять меня. — Да не надо! Я взбрыкнулась, но он все равно взял меня на руки. Я перестала сопротивляться, потому что тепло его тела, стук сердца, запах… Это все вскружило мне голову, и я позволила себе уткнуться носом в его липкую от пота шею. — Какой номер? — сквозь белый шум раздался его голос над ухом, и я невнятно промычала, надеясь, что он разобрал, и не станет переспрашивать. Не знаю, как он открыл дверь, ведь ключи я стопудово посеяла ещё в подвале церкви. Он мягко опустил меня на кровать, и навис сверху, не давая мне возможности опомниться. В этот раз его поцелуй я смогла ощутить ярко, жадно прося ещё и ещё. Обняв Хардмана за шею, я тянула его на себя, захватив ногами его торс. Он буквально бы распластался на мне, но упирался сильными руками в матрац, придавливая его. Мы уже, наверное, даже не целовались, а остервенело кусали друг друга за губы, языки, в процессе я даже рычала, а он ловил мое дыхание. Я откинула голову назад, подставляя Рэйю шею, потому что губы уже пульсировали и, уверена, вздулись. Я выгнулась в спине, прижимаясь своим тазом к его паху, ощущая стояк чернокнижника. Рэйф полез с поцелуями мне под толстовку, лаская пылающую кожу, проводя мокрую дорожку языком вверх от пупка. Я быстро стянула с себя чёртову кофту, и застонала в голос, когда он прикусил один сосок. Запустив пальцы в его волосы, я снова потянула его к себе, требуя очередной поцелуй. Я зарекалась, что не буду его целовать. А теперь проталкивала свой язык ему в рот. — Перевернись, — выдохнул он мне на ухо, поддевая меня за бедра. Я резво перекатилась на живот, тут же приподнимая задницу, чтобы потереться об его пах, намеренно дразня. — Руби… — судорожно вздохнул Рэйф, сжимая ладонь на моей ягодице. — Я тебя приглашаю, — кинув на него взгляд из-под волос, упавших мне на лицо, улыбнулась я. — Не смогу отказаться, — он рывком расстегнул рубашку и скинул с плеч, оставаясь лишь в брюках. Изнемогая от животного желания, я снова повертела задницей, чтобы Рэй догадался стянуть с меня штаны. Но вот, когда пальцы мага зацепили резинку, стягивая вниз одежду, подо мной что-то настойчиво завибрировало. — Ты обзавелась игрушками? — вздернув бровь, усмехнулся Хардман, наклоняясь ко мне и накрывая своим телом. Он помогал мне шарить под одеялом, ища этот чёртов телефон. Я совершенно не думала, кто именно мне мог звонить, пока Хардман не выудил мобильник и не глянул на экран. Он тут же нахмурился и зачесал челку назад, а я вырвала у него трубку. Рэйф встал с кровати и отошёл к окну, вытаскивая пачку сигарет из брюк, а я ответила на звонок: — Май… — я прочистила горло, чтобы согнать навеянную от стонов хрипоту. — Майор. — Ты стала пропадать, Руби, — отозвался усталый Сэм по ту сторону. — Как проводишь время с семьёй? Я смахнула локоны с лица и облизала опухшие губы, поднимая растерянный взгляд на напряжённую спину Хардмана. — Достаточно… тесно, — Рэй в этот момент обернулся, сердито выпустив дым через ноздри. — Все хорошо. Я в… в порядке, правда. — Я скучаю, — выдал майор, и я услышала, как скрипит под ним его рабочее кресло. Он вообще почти не выбирался из своего кабинета. — Здесь совсем тихо без тебя. Никто не нарушает дисциплину. — Я тоже, — рассеянно пробормотала я, слабо улыбнувшись. Сердце у меня так бешено стучало, что отдавалось в ушах и почти заглушало голос мужчины в трубке. — Отдыхай от меня, пока есть возможность. — Отдых мне только снится, волчонок, — усмехнулся тот. — Ты так прерывисто дышишь. Занималась? Ага, почти занялась сексом с Хардманом… — Ага, только что с… пробежки. Ладно, Сэм, я хотела принять душ и лечь спать. Потом поговорим, ладно? — Отдыхай, Руби, — Сэм первый положил трубку, а я, откинув телефон в сторону, уронила лицо в ладони. В комнате повисла ужасно долгая и тяжёлая тишина. Я ждала хоть каких-то слов от Рэйфа, но он продолжал молча курить в окно. Запах никотина сверлил мне нос, его спокойное дыхание бесило, а умеренное сердцебиение — било под дых. От былого возбуждения не осталось и следа. — Он заботится о тебе. Переживает, — наконец, выдал Хардман, выкидывая окурок. — Да, а ведь я этого не заслуживаю, — глухо отозвалась я, не отрывая лица от ладоней. — Прости. Я резко встала на ноги и зашла в ванную комнату, врубила воду и начала остервенело умываться. На мне всё ещё были капли крови того существа, а ведь Рэйфа это вовсе не смутило. Он целовал мое грязное лицо, потное и раненное тело. Я вздрогнула, когда услышала, как шуршит его рубашка, давая понять, что он одевается. Я вышла к нему, обнимая себя руками, чтобы слегка прикрыть наготу, и прислонилась плечом к косяку. Хардман застегнул пуговицы и, кинув на меня взгляд, на секунду замер. Видимо, он хотел что-то сказать. — Не надо, — я мотнула головой. — Нам нужно отдохнуть. Потом решим, что делать дальше, ладно? — Безусловно, — согласился он. — Тебе нужно поспать. Я проводила его взглядом, а хлопок от закрывшейся двери ещё долго бил меня по ушам.