«Это Вэй Усянь! С ним никогда ничего не идёт по плану!»
«Посмотри до чего довело твоё упрямство. Они боятся тебя!»«Это называется авторитет! Если его не будет, они совсем распоясаются!»
«Но ты же только что видел, что можно и по-другому»«А кто будет учить их дисциплине?»
«Под дисциплиной гибнут гении! Ты душишь их инициативу своими правилами. Этим ты снижаешь эффективность обучения. Дети не будут хорошо учиться, если им это не интересно!» Эти душевные метания изрядно вымотали Лань Цижэня. Он резко захлопнул книгу, нарушая идеальную тишину кабинета. Вокруг всё ещё было закономерно правильно. Но от этой правильности внезапно стало тошно. Словно вся эта правильность сейчас была… неправильной. Как будто не к месту. Не соответствовала его внутреннему состоянию. Внезапно Лань Цижэнь почувствовал внутри какое-то необычное непреодолимое желание. Он взял чашку с остывшим чаем. И медленно перевернул её на стол, поставив вверх дном. Чай, соответственно, разлился по столу, замочив книгу, и подобрался к дальнему краю, чтобы продолжить бесчинства на полу. Это было самое первое проявление бунта в сознательной жизни Лань Цижэня. И, пожалуй, самый аккуратный деструктивный поступок на всём белом свете. Когда Лань Сичэнь открыл дверь в кабинет своего дяди, так и не дождавшись отклика на свой настойчивый стук, развернувшаяся перед ним картина вызвала у него множество вопросов. Ни один из них не был озвучен, но все до единого отразились на его лице. Дядя, не отрываясь, пристально разглядывал перевёрнутую чашку, не обращая внимания на разлившийся чай. А чай был везде: на столе он образовал целое озеро, в котором островом плавала книга, далее он превращался в водопад, продолжая стекать на пол. Только сейчас, глядя на лицо своего племянника, Лань Цижэнь понял, что чувствовал Вэй Усянь каждый раз, когда совершал свои проделки. Какое-то невероятное ощущение завершённости. Правильности. Вот теперь было правильно. И с чувством выполненного долга он встал, взял вымоченную в чае книгу, всучил её Сичэню и попросил принести обед прямо сюда.______________________________
Лань Сичэнь вышел из кабинета дяди, держа в руках книгу, с которой продолжал капать чай. На его лице отражалось абсолютное непонимание. Прийдя к себе, он положил вымокшую книгу на стол и только сейчас обратил внимание на то, что это был трактат о взаимодействии противоположностей. Печально то, что некоторые иероглифы внутри книги расплылись, превращаясь в изображение горных рек. Для главы Лань, в клане которого находилась самая большая библиотека, такое обращение с книгами было недопустимо. Отдельные слова, которые не были затронуты стремительным горным потоком, словно карпы, плывущие против течения, появлялись то тут, то там. И именно эта особенность показалась Лань Сичэню эстетически прекрасной. В потоке слов лишь некоторым суждено взмыть в небеса. Он аккуратно разрезал нитку, скреплявшую страницы книги, и разложил листы на столе, чтобы они просохли. Каждая страница оказалась настоящим произведением искусства. Для Лань Сичэня. Любой другой человек не нашёл бы в расплывшихся записях ничего ценного. Но главе Лань так понравился эффект, созданный чаем на страницах, что он захотел его сохранить. Некогда ровные ряды записей теперь являли собой абсолютный хаос. Страниц в трактате было довольно много, поэтому вскоре листы с разводами туши и чая были разбросаны по всей комнате. Этот беспорядок разрушал размеренность, которая уже так приелась главе клана. Если Лань Цижэня беспокоила абсолютная правильность и несовместимость детской ученической души с огромными сводами правил, то Лань Сичэнь задыхался от чрезмерного спокойствия. Слишком тихо. Уже очень долгое время эта самая тишина не даровала главе клана Лань умиротворения. Она давила на него, заставляя все самые поганые мысли вылезать наружу. Она буквально убивала его. Медленно, каждый день по капле. С первого взгляда Лань Сичэнь был абсолютно здоров. Да и не мог такой сильный заклинатель так легко заболеть. Но его собственные мысли терзали его каждый раз, когда он оставался наедине с ними. А его мысли были с ним везде. Они влачились за ним шлейфом, следуя по пятам. Настигали его в тёмных коридорах, зеркалах, отражениях в озере, даже в чае, в тенях, самое страшное — в сумерках. Поэтому в сумеречный час Лань Сичэнь старался не выходить из комнаты и с головой погружался в отчёты и письма. Получалось не всегда. Но он изо всех сил старался не обращать внимания на окровавленный силуэт своего старого друга, который рисовала его буйная фантазия. Шоуюэ он замотал в ткань и старался не притрагиваться к мечу без сильной необходимости после того происшествия в храме. Часто он просыпался посреди ночи от очередного кошмара и видел, как эта самая ткань была измазана кровью, как и его руки. Но наваждение проходило, кровь превращалась в безобидные тени от лунного света, а руки, сморщившиеся от чрезмерного умывания в ледяной воде, снова были чисты. И этим мукам не было конца. Кошмары забирали его сон, от этого видений на яву становилось больше, но глава Лань старался не подавать виду. От тяжёлых мыслей его спасала смена обстановки и общение с людьми. Визит главы Цзинь был подобен глотку свежего воздуха. Сичэнь даже почти не обратил внимания на привидившееся ему кровавое пятно на золотых одеждах. Словно маленький ураганчик, Цзинь Лин поднял самые неожиданные эмоции в душе Лань Сичэня. Последствия этой небольшой эмоциональной встряски глава Лань разгребал до сих пор. Видимо, визит юного главы Цзинь отразился не только на Сичэне, но и на Лань Цижэне. Осталось узнать, как именно.