Наставник?

      Вэй Усянь, который уже был готов к концу света, облегчённо вздохнул. «Ну, двадцать человек не три тысячи…» — подумал Вэй Ин, но сразу понял, что ошибся. Для Цзинь Лина эти жизни были ношей куда более тяжкой, чем для него жертвы резни в Безночном Городе (не считая смерть Цзян Яньли: эта утрата всегда будет отзываться неугасающей болью в его сердце и на веки останется самой глубокой раной в его душе). Первые жизни, отнятые Суйбянем, были отправлены на новый круг перерождений во имя высшей цели: защиты родных и дома, а позже — во имя мести. Да, это было даже где-то чересчур жёстко, но для защиты своего дома жестокости много не бывает. А Цзинь Лин защищал свою жизнь, которую толком не научился ценить. Он ещё не попадал в такие передряги, где по достоинству смог бы оценить этот дар. Скорее окружающие переживали за него больше, чем он сам. Видимо именно об этом шла речь, когда старший адепт, сопровождавший Цзинь Лина, сказал: «Я ему сейчас опять втащу».       На чаше весов Цзинь Лина его жизнь явно уступала тем двадцати бандитам, которые желали её отнять. Вэй Усянь понял позицию племянника ещё позапрошлой ночью, когда тот разрыдался на его плече. Он не хотел быть жестоким. Он не хотел вершить судьбы. Он был обычным подростком, который пытался сохранить то, что ему доверили. И то, с чем ему приходится сталкиваться сейчас, ему не по зубам. Именно поэтому Вэй Ин здесь. Чтобы помочь юноше справиться с этой ношей. — А-Лин, — Усянь коснулся его предплечья, вкладывая в свой голос всю мягкость, которую смог найти.       Но Цзинь Лин тонул в своих мыслях, словно в болоте. Он закрылся от мира, накрыв лицо ладонями, не желая принимать ни жалости, ни злости, ни чего бы то ни было ещё. Он настолько морально вымотался за эти несколько дней. Или больше? Когда он последний раз спокойно занимался тем, что ему действительно нравилось, не торопясь никуда, не пытаясь что-то кому-то доказать? Почему ему обязательно нужно всем что-то доказывать? Для чего? Чтобы встать во главе клана? А нужно ли ему это вообще?       С каждым разом он всё больше сомневался в необходимости всего этого действа. Слишком много людей задействовано, слишком много сил, времени, жертв, ресурсов уходит на восстановление своей власти и силы клана. Что будет, если он просто исчезнет? Небо точно не обрушится. Цзинь Лин хоть и был «павлином», как говорил Вэй Усянь, походя в этом на своего отца, но центром земли себя не считал. Не слишком ли много чести для подростка? Власть достанется старейшинам, а если те не справятся, то другие кланы просто поделят между собой земли Ланьлина, а ему потом просто достанется от предков после смерти. Но даже так его руки окажутся чище, чем если он продолжит бороться за своё наследство, а позже и руководить им. Он не хотел становиться жестоким человеком. Но в то же время в его голове внезапно прояснилась и ещё одна мысль.       Сейчас своим отрицанием он избегал ответственности.       Эта мысль не то чтобы стала для него неожиданностью. Он знал об этом, просто не хотел принимать. Но сейчас все мысли о его слабости буквально стучали железными аргументами по его стеклянной крыше непринятия. Это уже был факт. Он по своей излюбленной привычке снова забился в угол, как слабак, зарывшись в тёплое одеяло «молодой госпожи», и выстроил стену заносчивости, чтобы его никто даже не пытался вытащить из комфортного угла. Он боялся. Но сейчас, думая о том, как было бы хорошо всё бросить, он чувствовал себя трусом. От этого становилось противно от самого себя. И его злость, вначале направленная на этот несправедливый мир, внезапно обратилась против него самого.       Трус       Слабак       Ничтожный       Возьми себя в руки, тряпка       Ни на что не способен, ведёшь себя, словно молодая госпожа…       Последнее уже прозвучало в его голове голосом Цзян Чэна. И ведь дядя был прав. Цзинь Лин уже решил бороться со своими страхами, смотря им в лицо и преодолевая их постепенно, шаг за шагом. Но сейчас он словно попал в яму, из которой выбраться у него сил не было. И он обратил свою злость в силу.       Развел тут невесть что. Его люди ждут. Он зажёг их своей идеей. Во всю идёт строительство новых учебных корпусов, реформы претворяются в жизнь, люди, спасённые его осмотрительностью, скоро вернутся домой, а виновные скоро будут наказаны. Тот план, который Цзинь Лин дал своим людям, стал для них светом в той бесперспективной ситуации, в которой оказался клан после смерти Цзинь Гуанъяо. А Цзинь Лин стал маяком. Так и чего он тут падает духом, пока все вокруг стараются ради его идеи? Нашёл время и место. Он должен стать ярким факелом. Даже если сам сгорит до тла.       Вот и сейчас он решил, что страху здесь места нет. Это же дядя Вэй. Он всегда поймёт и примет. А если не поймёт, то даст объясниться. Так было всегда, и исключений из этого правила он не встречал ни разу. Когда юноша решительно порывисто вскинул голову, наконец отняв руки от лица, он наткнулся на взгляд Вэй Усяня, в котором помимо сочувствия и грусти непонимания теплилось любопытство. Азартное искристое любопытство, которое всегда появлялось в глазах Вэй Ина, когда он отчитывал молодое поколение за очередную безбашенную шалость. — Как? — стараясь сдерживать искры изо всех сил, он поинтересовался у племянника.       Цзинь Лина эта реакция застала врасплох. Не ругается, не злится, не осуждает, не радуется… Просто интересуется. Цзинь Лин, сразу растеряв весь пыл, принялся сбивчиво рассказывать о событиях той ночи. — Значит нарисовал талисман, привлекающий нечисть по памяти? Кровью? И закрепил его стрелой прямо над их лагерем? — Вэй Усянь смотрел на него так, словно видел в первый раз, — Напомни, пожалуйста, сколько тебе? Шестнадцать? — Пятнадцать… Шестнадцать скоро будет, — поправил, надувшись от его небрежной неточности, Цзинь Лин. — А-Лин. Ты вообще понимаешь, насколько это было сильно, вот так на скорую руку разработать план и сразу же его реализовать? Хэй, я тебе вроде уже когда-то это говорил, но я не устану это повторять. Я горжусь тобой, — с этими словами он обнял своего племянника, который продолжал от чего-то дуться, словно цветок хлопка, — а жертвы этих людей не стоят твоих переживаний. Они поступили как минимум бесчеловечно, когда брались за это задание. К тому же, кто знает, сколько людей погибло от рук этих бандитов. И сколько ещё молго погибнуть, если бы они ушли. Так что считай, что ты спас их потенциальных жертв.       Безусловно, только этих слов Цзинь Лину было мало, чтобы та тяжесть, которая лежала на его душе неподъёмным грузом, покинула его, но, благодаря дяде, он смог успокоиться, перестав терзать себя уничижающими мыслями. Ему хотелось поскорее пережить этот момент своей жизни, как бы перепрыгнуть этот страшный этап принятия и пойти дальше. Точнее побежать. Но он не отдавал себе отчёт в том, что снова убегает от своих эмоций. Проживать полностью этот момент он не хотел, да и не смог бы. Это было выше его сил.

_______________________________________

      Вечером этого дня Цзинь Лин как ни в чём не бывало созвал совет многоуважаемых старейшин, чтобы объявить о своих грандиозных планах на завтрашний день. Свою речь он облёк в слова, похожие на розовые облака и воздушные ткани, покрывающие колыбель любимого ребёнка, который ещё не видел мира за пределами своей кроватки. Звучал он настолько наивно и забавно, что некоторые старейшины твёрдо заявили о своём желании явиться завтра утром на аудиенцию, дабы насладиться зрелищем и вдоволь посмеяться после представления. А действо намечалось преинтереснейшее. Глава Цзинь говорил что-то про учебные пособия в виде поверженной на увеселительной охоте нечисти, волшебных существ и восстановление репутации клана, который не разменивается на мелочи при организации обучения. Цзинь Лин даже пригласил на это шоу Ханьгуан-цзюня и главу Цинхэ Не. Довольно странный набор, но никому не известно, что творится в голове у подростка. Еле сдерживая улыбки и пофыркивая в кулаки, старейшины так и разошлись после его речи, предвкушая завтрашний день. Однако ждать долго не пришлось. — Нет, вы слышали его?! Пахахахаха! Вот умора! — заливался смехом Ван Шаофэн, сгибаясь при этом так, словно у него сейчас живот разорвёт. Но при этом он нет-нет а кидал взгляды в сторону старейшины Шэнь Жона, отслеживая его реакцию.       Старейшина Шэнь был, по сравнению с ним, более спокоен, благодушно посмеиваясь и лениво играясь с вином в пиале. Он чувствовал скорую победу. Даже если их способы по устранению Цзинь Лина не работали, паренёк справлялся отлично и без них, закапывая себя сам. Ещё ребёнок, а уже такой самостоятельный. Надо будет его как-нибудь поблагодарить за содействие.       В небольшой комнате, спрятанной в лабиринтах Башни Золотого Карпа, царило спокойствие и тихое ликование. Ещё ничего не произошло, а в воздух уже поднимались пиалы за быстрый успех. Пятеро стариков довольно приятно проводили время, посмеиваясь над подрастающим поколением и распивая мягкое ланьлинское вино. Если бы они при этом не строили козней против главы клана, планируя переворот, то можно было бы простить им эту слабость. В какой-то момент расслабленный настроением товарищей Фа Сянцзян озвучил идею. — А давайте завтра поможем ему опозориться перед Верховным Заклинателем и Ханьгуан-цзюнем и затащим в главный зал… Хм… Слона! — воздух тут же разразился громким хохотом, — Или нет! Может сделать нашествие обезьян?       В неудержимом приступе смеха они утирали слёзы краями рукавов, а их красные лица были похожи на спелые помидоры. Кому-то не хватало воздуха и он начал обмахиваться веером, чтобы хоть немного успокоиться. Но шутка не отпускала. — Нет, хахах, идея со слоном мне больше понравилась, — сказал, веселясь вместе с ними, Цзинь Лин.       Об резко наступившую тишину, которая зависла в кабинете, можно было порезаться.