Flower-ed

Чангюн сейчас и не вспомнит, когда издевательство над ним закончилось и его отпустили с грязными словами вдогонку, будто он не человек, а дешёвый представитель эскорт услуг, с которым можно вытворять всё, чего он представлял себе в самых сокровенных сексуальных фантазиях. Он сорвал голос на середине всего деяния, тело казалось чужим, он попросту не мог заставить себя встать с кровати и покинуть дом, а слёзы остановились ненадолго — он рыдал, не успевая стирать с щёк слёзы. Ему гордость не позволяла столько плакать, ведь мальчики не плачут, они не имеют права на такую привилегию, но в какой-то момент это чувство разошлось по швам и тут же окислилось от воспоминаний. Его били после, насчитав несусветное количество “пожалуйста”, “прошу” и “умоляю”, от которых Сан содрогался от злости и раздражённо выплёвывал оскорбления в сторону Чангюна, совсем не насладившись желанным телом из-за бесконечных воплей. Удары ногами попадали в живот, но смотрел Сан с упоением лишь на те, что проходились по рёбрам и в области печени. А затем, его снова облили тонной словесной грязи, подметив, какая Чангюн – шлюха раз уж не попытался убежать и раздвинул ноги перед ему незнакомым парнем, а потом по нарастающей с нотками ярости добавлял ужасные по значению прилагательные. Наконец, показав себя настоящего и сняв маску милого святоши, который и мухи не обидит. Сан – садист, который с удовольствием смотрел на пытающего встать Чангюна, собирающего вещи, раскиданные по полу, и тихо всхлипывающего. Выйдя за порог, ноги стали невыносимо тяжёлыми и непослушными, но до автобусной остановки ещё идти минут десять, хотя в таком состоянии, главное, чтобы он дошёл до неё. Чангюну хотелось упасть на мягкую кровать, скрутиться комочком, не чувствовать всю ту причинённую боль и забыть все те ужасные слова, которые говорили ему прямо в лицо, но они с новой волной накрывали разум. Новый поток слёз под мысли, каким же он омерзительным и отвратительным стал, его с головой искупали в грязи, что уж лучше бы избили и оставили умирать в канаве, чем рвали его анальное отверстие, заставляя кричать и стонать от боли, а не от, как того Сану хотелось, удовольствия. Ему страшно, что это повторится ещё раз, ему страшно, потому что не все смогут понять его и будут винить в изнасиловании, ему страшно, не зная справится ли он с неподъёмными проблемами и не полезет сегодня же вечером в петлю, пока Кихён готовит вкусный ужин на кухне. Чангюн не удивится, если Кихёна будет от него воротить при одном только появлении на кухне, они перестанут общаться и Ю будет грубо шептать в его сторону, что тот шлюха. Им доходит до остановки и садится кое-как на скамейку, сразу чувствуя острую боль вдоль позвоночника. ***** Во рту пересохло после бурного разговора с Хёнвоном, чуть не привёдший парней к встрече, лишь потому что Кихён с ночи на нервах. Чангюн так и не вернулся домой, на телефонные звонки он не отвечал, как и на сообщения с кружком внизу, означающим, что Чангюн ещё не прочитал их. Хёнвон пытался заверить Ю, что его младший брат вернётся живым и здоровым, сам не веря в свои слова, но тот ничего трезво не воспринимал. Приговаривая, что не нужно было его отпускать и насильно оставить дома, или хотя бы подвезти и ждать окончания занятия, что всё происходящее – это его вина, Кихён судорожно всхлипывал, но пытался держаться до конца, и Хёнвон прекрасно представлял как горькие слёзы скатываются по его щекам и моментально становилось плохо от того, что помочь он ничем не может. Жадно глотнув вчерашний безвкусный и холодный чай с мятой, Кихён запил таблетку с успокоительным и поморщился. Сколько он уже таких выпил? Упаковку? А может и две. Но судя по коробкам в мусорной корзине явно больше трёх пластинок. Голова гудела от непонимания, что делать дальше и как быть, в полицию то он сходит и заявление о пропаже человека напишет, но есть ли в этом смысл? Они работают раз через раз и то, когда им самим это выгодно, и Кихёна такой расклад всегда вызывал отвращение и непонимание. Кихён не знает, сколько сидит на кухне с мыслями о Чангюне, о том, где он, и о том, что с ним. Он прикрывает глаза на пару секунд и пытается верить в то, что омега ещё живой, вот он придёт домой и они снова сядут на диван, Кихён укутает его в тёплый плед и не отпустить никуда. Из своеобразного транса его выводит хлопок двери в прихожей, услышав шуршание верхней одежды, и Ю выходит из кухни, переводит взгляд то на запястья с содранной кожей на них, то на убитый взгляд Чангюна. Красные и опухшие глаза от обильного проливания слёз по дороге домой, синяки от рук, словно его душили, а размещённые поверх укусы не давали намёка на что-то хорошее. — Чангюн, — младший поднимает измученный взгляд и слегка приулыбается уголками губ, делая вид, что всё хорошо, и Кихёна как молнией ударили. — господи, малыш, что с тобой произошло? — Кихён подходит ближе и дотрагивается до одного из укусов, чем вызывает болезненное шипение от Чангюна, и сразу отдёргивает руку в ужасе. — Ничего страшного, хён, — выдавливает из себя Чангюн, продолжая держаться за стену, боясь потерять сознание. — просто я остался с ночёвкой у своего ученика. — Звучит по-настоящему глупо и бессмысленно, поэтому Кихён не верит и продолжает изучать его раны и искусанные губы. Чангюн, прихрамывая на левую ногу, проходит мимо Кихёна и надеятся, что у старшего очень плохое зрение, грузно падает на диван, издавая довольно громкий болезненный стон. Без сомнений, Чангюну будет больно ещё как минимум пару недель и нормально сидеть, не почувствовав боли не сможет. У Ю от услышанного стона сердце сжимается и становится на колени перед Чангюном, беря его руки, а потом просит самым нежным тоном: « Пожалуйста, расскажи... », чтобы наконец таки узнать, что случилось, потому что он видит как на дне зрачков, не переставая, пылает страх и горьким комом встаёт поперёк горла. Чангюн не сдерживается, когда внутри последний слой гордости ломается на мелкие части от воспоминаний прошлой ночи, разбиваясь о стенки реальности, и он снова рыдает, склонив голову. Кихён подскакивает на ноги и загребает его в объятия, шепча в ухо всякие успокоивающие фразочки и не упуская возможности сказать, что всегда будет рядом, вполголоса произносит куда-то в макушку. Чангюн дрожащими руками вытирал слёзы, немного успокоившись, но стоило ему начать рассказывать о том, что с ним произошло, его снова охватила истерика. Он умолял Кихёна не выгонять его и не бросать, как это сделали бы с ним те же родители, потому что никому не нужен «грязный» омега, и в ожидании ответа спрятал своё лицо у него на плече. Всё тело содрагается от ярости, когда Кихён слышит от младшего, что ночью его насиловали и били. У него в голове не укладывается сказанное Чангюном. Неужели, эта мразь теперь окажется безнаказанной и продолжит радоваться жизни как ни в чём не бывало? Ю старший между слов говорил сыну о том, что многие альфы, пользуясь своим положением, насилуют омег, а когда на них заводят уголовное дело, то те несли щедрый презент, дабы прикрыть дело, и ведь срабатывает из раза в раз. Кихён уверен, что это обязательно произойдёт и с Чангюном, если тот попытается восстановить справедливость, поэтому решает разобраться с этим потом. А сейчас у него в главных целях успокоить омегу и свозить в больницу на обследование, мало ли, что у Има сломано, но из-за накатившей истерики не чувствует боли, но это машинально откладывается на завтра. Когда истерика у Чангюна плавно перешла в стадию незначительности, а через тройку минут и вовсе утихла, Кихён пересадил Чангюна с себя на диван и на вопросительный взгляд, мило улыбнулся, нежно поцеловав в висок, сказав, что сейчас вернётся, и скрылся в кухне. Чангюн поджимает колени к себе, заключая их в кольцо из рук, и вздрагивает каждый раз при громком шуме, доносящегося с кухни, что наводил внутри целую бурю неконтролируемой паники и заставлял вжиматься всем телом в диван. Кихён вышел из кухни с мягкой улыбкойи с кружкой в руках, наполненной наполовину травяным чаем с мелиссой и ромашкой характерного янтарного цвета, и протянул её Чангюну. — Держи. — мягко произносит Кихён, видя как Чангюн берёт кружку в свои руки и забавно корчит лицо, когда понял, что Ю не добавлял сахар. — Не корчи такое лицо, будто бы яд попробовал. Он очень вкусный. — И горячий. — Кихён падает рядом и посматривает на него. Чангюн выглядит, словно брошенный ребёнок, измученный жизнью и всем происходящим, в огромном мире, хотя так оно по сути и есть, но никак не омега с богатыми корнями со стороны отца и учитель, любимый всеми учениками. Если внимательно приглядеться, то среди чёрных локонов можно заметить несколько поседевших волосков, схожими со снежными хлопьями в холодную пору зимы, и тут вопросов не должно возникнуть, почему. Напитка в кружке осталось мало, слегка подругивающие пальцы сжимали стенки, а сам Чангюн о чём-то смутно думал, уставившись в одну точку на полу. Лишь взгляд передавал ту едкую пустоту, но и в то же время чувствуется осадок после длительных истерик, переполненный умиротворённостью и вселенским страхом. А ещё он выглядит абсолютно отчуждённым, ещё более тихим и поникшим в себя, как будто тряпичная кукла, которую в пух и прах разорвали собаки. — Спасибо, хён. — Чангюн устраивается получше на плече Кихёна, навалившись на него и прикрывает глаза. — Не за что. — Оставив невесомый поцелуй на макушке младшего брата. ***** Обычно Кихён такие встречи называл «сеансами психотерапии» и очередной такой «сеанс» будет через двадцать минут. Время тянулось крайне медленно, что было явно не в пользу «пациента», ведь Кихён на ура запомнил все сказанное Чангюном и ему с лихвой хватило его истерик, чтобы понять, насколько сильны моральные увечья, оставленные чёрным отпечатком в его подсознании. Он предварительно спрятал все острые предметы в доме от греха подальше, потому что сейчас Чангюн ведёт себя чертовски непредсказуемым, с ним лучше быть кому-то рядом, иначе может произойти то, чего Ю совсем не хочет. Он долго размышлял, стоит ли ему покидать дом в ближайшие дни, и довериться Хёнвону и его профессионализму, полагаясь полностью на второе, но его методы лечения, откровенно говоря, вызывали массу вопросов и к тому же вся эта затея сомнительна. Со стороны Кихён выглядит расслабленным, насколько это позволяла ситуация, но где-то внутри жилки начинали вскипать от предстоящего разговора, которого и не будет. Он закинул голову назад и тихонько спросил про время у одного из головорезов, не слыша приближающиеся шаги. Шаги были бесшумными, поэтому на своего собеседника Кихён обратил на него внимание, лишь когда тот сел напротив Ю и к его ногам подталкнули паренька, сразу же снимая с его головы мешок. — Всё как и договаривались, Ю Кихён. — после секундного молчания заговорил мужчина, беря из кармана пальто пачку сигарет, откуда достал одну. — Всё сладкое тебе, но деньги вперёд. Кихён ухмыльнулся, другого ожидать от человека, сидящего напротив него, не нужно, особенно зная заскоки его любовника по поводу денег. — Как скажешь, Им Джебом. — Кихён передал через одного из его посредников белый конверт с обещанной суммой, а сам встаёт и надвигается к парню. Наклонившись, он берёт его за подбородок и слегка приподнимая, открывая вид на синяки от верёвки на шее, и расплывается в едкой ухмылке. Так и хотелось плюнуть ему в лицо, а потом разорвать на куски мяса и расфосовать по пакетам, за все страдания Чангюна, за каждую его слезу, упавшую с щеки и разбившуюся также, как и сам омега. В его глазах читались ужас, осознание того, что с ним будут делать, и на дне зрачков проблески мольбы, но почему-то он совершенно не чувствует раскаяния за содеянное, быть может Кихён отнёсся к нему более снисходительнее. Но Ю не отпустит, пока тот не ощутит то же самое на себе. — Омерзительно, не находишь? — выпаливает прямо в лицо парню Кихён, отпуская его подбородок. — От одного твоего вида блевать тянет, а уж марать руки в твоей крови желания нет. — отчеканивает Кихён, отходя к рыжеволосому парню и шепчет ему что-то на ухо. Прелюдии для Кихёна являются чем-то скучным и надоедливым, потому что это выглядит пожитками извращённой фантазии старческого рассудка. Джебом или кто-либо ещё не любил такого Кихёна, потому что это уже психопат наяву, у которого для наёмных работников есть только два настроения: хорошее и плохое. И сейчас первое плавно переходит во второе. Те, кто хорошо знает его, пытаются обходить его стороной, так как неконтролируемый Кихён, находившийся в гневе, разрушал подчистую всё в щепки, а потом приходилось кого-то собирать по частям, кому-то переводить моральный дух, а с кем-то происходило и то, и другое. В подобные встречи его безумие, хранившееся в глубине души, и вселенская ненависть на тварей в человеческого обличии, то естественно, выход находился только убийства через головорезов. Рыжеволосый отстранился ненадолго в соседнюю комнату, пока Кихён, садясь рядом с Джебомом, протянул руку, и тот без лишних слов передал ему сигарету, выкуренную наполовину. Ю делает пару длинных зятыжек, выпуская дым и чуть расслабляясь, пытался сбавить обороты с ненавистью, которая резко окутала его. Юноша судорожно кусает губы, смотря на мужчин, а затем переводя взгляд на вышедшего рыжеволосого мужчину, в руках которого красовалась новенькое мачете. — Может как-нибудь договоримся? Я вам заплачу, сколько вы захотите. — отползая назад, нервно проговорил брюнет, на чьё предложение Кихён истерически усмехнулся. — Сдались мне деньги твоего папочки. — он бросает окурок в сторону, Кихён старался сдерживать себя, но этакое предложение окончательно сорвало его с цепи. — Чжухон, сделай ему максимально больно. Хочу посмотреть на его лицо, когда он почувствует тоже самое, что он сделал и с Гюни. Хотя, такого он никогда не сможет почувствовать. Чжухон лишь кивнул, ведь и сам хотел бы увидеть скорченное от боли лицо богатенького мальчишки. Боль у богачей особенно как-то влияет на таких, как Чжухон, потому что те всегда решали свои проблемы через деньги, а тут такое разочарование. Кихён бы с удовольствием переломал ему и руки, и ноги, чтобы жизнь мёдом не казалась, и раз уж на то пошло, наказать по полной программе за всю ту херню, что вытворял с его Чангюном, с его маленьким и милым Гюном, на теле которого остались после «бурной ночи» синяки и отметки. Когда Чжухон воткнул в области печени мачете, последовательно поворачивая несколько раз по часовой стрелке, Кихён расплылся в кровожадной улыбке, закуривая ещё одну сигарету. Вскрик боли разнёсся по всему помещению, отчего даже и сам Чжухон получил некое удовлетворение. Ю слышал, как тот умолял прекратить, иначе засудить их всех и они пойдут по статье, но Кихён этого не боялся. Он признается в том, что совершил, в том, что чувствовал, чего хотел добиться правонарушающими действиями, а потом сядет, потому что это будет его справедливым наказанием. — Пожалуйста, прекратите. — вскрикивал парень, чувствуя ещё один прилив боли. — Я сделаю всё, что вы скажите. — на это оставалась его последняя надежда, и Кихёна, пожалуй, заинтересовало его предложение. Он неохотно отозвал Чжухона, приближается к истекающему кровью телу и присаживается на корточки. Кихён схватил его за волосы и оттянул голову назад, его эмоции вызвали у Ю истерический смех, разливающийся по всей комнате, даже Джебом, которому, в принципе, было фиолетово, что там делают с этим парнем, вздрогнул. — Знаешь, чего я хочу больше всего от тебя? — задал вопрос Кихён. — Чтобы ты сел за содеянное. Чтобы ты получил должное наказание за то, чо ты сделал с моим братом. — Кихён сорвался на крик, а Сан сглотнул ком вязкой слюны, что стал поперёк горла. — Значит так, ты отлёживаешься в больничке, а потом идёшь писать чисто сердечное в полицию. Рассказываешь всё вплоть от того, что задумывал, и заканчивая тем, что ты делал с ним. Понял? — Понял. — хрипло произносит парень. — Не слышу. — Понял! — громче говорит парень, и Кихён отпускает его голову. — Соврёшь – убью. Не заставляй меня думать, что с тобой за ручку придётся ходить в полицию. — Кихён выпрямляется в росте и тишину разрезает вибрация. Кихён достаёт телефон из кармана, тяжёло вдыхает носом воздух, и отвечает на звонок. На другом конце он снова слышит плач, значит, Чангюн проснулся либо от кошмара, либо испугался незнакомца. Жестом руки он указывает, чтобы его прогнали с глаз долой, а сам прощается с Джебомом и обещает Чангюну приехать через двадцать минут, внятно объясняя, что тот человек, который оказался у них дома, не враг, а его друг детства. Отключившись, он убирает телефон в карман, садится в салон машины и думает, что лучше бы заехать в магазин и купить для Има сладкого.