Эта история о том, что герои не всегда могут справляться с тем, что ложится на их плечи. Они совершают ошибки… И сдаются.
Многие жалуются, что утро начинается однообразно уже несколько дней или месяцев, что после пробуждения приходит нудное чувство серого начала дня. Веки всё так же открываются, а зрачки сужаются от утреннего света, ведь люди привыкли к своему окружению, позволили себе почувствовать лишнюю порцию сладкой жизни. Когда-то раньше, голубоглазый мальчишка тоже жаловался на скучные будни, так как хотелось чего-то нового, свежего… Чего-то, что ощутимо бы встряхнуло, открыло бы второе дыхание. Ведь иногда необходим глоток свежего воздуха, в котором нуждаются по-разному. Но теперь всё изменилось. Когда тяжёлые веки медленно раскрылись, и яркий свет заставил их тут же сомкнуться, а в сознании загорелись яркие вспышки, хотелось забыть все проблемы и несчастья, произошедшие за столь долгое время. Хотелось забыть… Всё. В один момент, парень осознал, что не чувствует абсолютно ничего, кроме пульсирующей боли в висках, от которой участилось дыхание, и ком чего-то мерзкого в горле заставлял задыхаться. Громкий гул стоял в ушах, безжалостно разрывая уставшую голову. Он не помнил много деталей. Однако на секунду показавшиеся тёмные стены заставили сердце слегка сжаться, будто напоминая о чём-то очень важном и не менее омерзительном. Когда рука медленно потянулась к виску, тупая боль расползалась по всему телу. Совершить такое, на первый взгляд, простое действие оказалось практически невозможно. Глухой выдох покинул лёгкие. Невыносимая головная боль, которую никогда не испытывал блондин, являлась очень важным знаком, невероятно важным. Будто она должна была сложить детали пазла вместе, заставляя взглянуть на картину под правильным углом. Однако затуманенные сознание не могло понять, под каким же. Наконец найдя силы снова разомкнуть веки, слегка морщась и постепенно привыкая к ослепляющему свету, взору парня упала тёмная комната. Такая пустая. Такая одинокая. Омерзительная комната. К удивлению самого блондина, на кончиках его глаз начали накапливаться тонкие бусинки слёз горькой обиды. Неизвестно на кого, правда. Он не знал, почему злился. Он не знал, почему эти мрачные стены вызывали гнев. Секунды, минуты, а может и десятки минут, которые парень просидел, прожигая глазами алый поток, были вечными. Время всегда скользит незаметно, оно медленно протекает, не желая останавливаться и кого-то ждать. В самые сложные моменты оно как назло превращается в будто вязкое существо с жёсткими понятиями терпения. К сожалению, время не всегда поступает так, как выгодно или хочется. Оно не может просто истечь и больше не беспокоить своим осадком. С каждым мгновением, проведённым в полнейшей тишине и наедине со своими мыслями и чувствами, в груди становилось всё тяжелее. Некоторые воспоминания совсем недавних событий медленно и неожиданно появлялись перед глазами, заставляя жмуриться лишь сильнее, закидывая голову, упираясь золотыми кудрями в тёмную поверхность, сжимать трясущиеся ладони. И тяжело выдыхать. Выдыхать эту горечь, пытаясь прогнать её прочь из своего тела, снова забыть те картины очевидной и жалкой слабости, потерю последней невероятно важной вещи и ужасное желание собственной кончины, пропитанное немыслимым отчаянием. Было много затянувшихся сомнений и ноющей неуверенности, кружащихся в голове мальчика. Он вспоминал всё. Каждое жгучее слово, жестокое действие и яркую эмоцию, оставивших на сердце вечный шрам. И когда казалось, что голова взорвётся от нарастающего волнения и страха, неутихающий звон наконец исчез. Вместо него послышался ритмичный скрежет, прорвавший, будто лезвием, внезапную тишину. Глаза распахнулись шире. В один момент, чувства и мысли исчезли. Всё время, когда блондин находился в сознании, его голова не повернулась в сторону ни на сантиметр, оставляя ложное ощущение одиночества. Внезапная мысль заставила парня застыть, сильнее вжаться в стену и медленно направить взгляд чуть правее, в сторону источника странного шума. Почти в самом углу, слегка опираясь на край тяжёлого котла, стояла высокая фигура, повёрнутая к парню спиной, что-то непринуждённо очищающая. Будто какое-то тупое и крайне неровное лезвие медленно, задумчиво проходилось по поверхности неизвестного предмета. Блондин неотрывно смотрел на эти незамысловатые действия, боясь издать лишний выдох, ведь, вероятно, обладатель яркого худи не был осведомлен о пробуждении голубоглазого. И, если быть честным, тому вряд-ли хотелось нарушать эту странную, но на удивление спокойную идиллию. Дрим и вправду несколько увлёкся своим маленьким занятием. Тёмный заточенный кусок обсидиана непрерывно скользил по картофелю, оставляя на истерзанных руках слой вязкой грязи. В некоторых местах неровные, однако тонкие полосы кожуры падали в котёл с уже мутной водой. Одна. Две. Три. Раздался небольшой всплеск. Томми замер. Фигура слегка покачнулась, отстранилась от старого котелка и, размяв некоторые части тела лёгким движением, бледные руки опустились в воду. А через мгновение уже держали несколько очищенных картофелей, горкой прислонив их к груди. Видимо, пищу необходимо было перенести в более сухое место, например рядом стоящий сундук. И это мгновение, когда старший должен был медленно обернуться… Томми ненавидел его за то, на сколько неизбежным оно было. Оборот. Шаг. И вот уже знакомое, даже за столь короткий период времени, омерзительное лицо с потухшими, ни о чём не подозревающими изумрудами столкнулось со смертельно побледневшей физиономией младшего. Глухой удар. Один. Два. Три. Картошка быстро посыпалась из рук позорно дрогнувшего хозяина. При этом глухом стуке Томми зажмурился. Дрим же, хаотично смотря на весь беспорядок, который творился вокруг него, поднял взгляд на блондина, будто в глупых попытках оправдаться: — Да уж, не думал, что ты проснёшься так рано… Странно прозвучавшая фраза тихим, хриплым голосом смутила подростка. Он всем сердцем не хотел начинать диалог, но оставалось множество вещей, в которых ему следовало бы разобраться. — И что же это значит? — он ответил хмурым взглядом. Боль всё ещё расплывалась по телу, физически не давая говорить более спокойно или миролюбиво. — Я тебе помешал? Испортил твои планы? Под очевидную издёвку Дрим, чтобы не продолжать глупо стоять, с еле слышным цоканьем наклонился и начал собирать своё вечное блюдо. Справившись с этим достаточно быстро, он всё же закончил начатое, подойдя к открытому сундуку и выгрузив картофель. Оставив в руке лишь один, он хлопнул крышкой и, помедлив секунду, смотря в пустоту, развернулся и опёрся на неё. — Вовсе нет. Вопрос возник в голове парня так же быстро, как тот задал его вслух уже серьёзным мрачным голосом, смотря лишь в пустоту перед собой: — Сколько я был в отключке?.. Из-за такого тона Тейкен на секунду усмехнулся, продолжая прожигать взглядом взволнованную фигуру, будто впившуюся в стену. — На самом деле пару минут, — беззаботно ответит старший. — Если бы это длилось дольше, я бы и правда начал волноваться, что прикончил тебя. — Как мило, — с отвращением пробормотал блондин. — Потом ты очнулся, — игнорируя колкости, но стараясь внимательно следить за поведением младшего, продолжил тот, — поворчал о том, как сильно ты хочешь убить меня и вообще ненавидишь, а затем уснул. Исходя из твоего состояния, в котором ты прибыл сюда, да и после небольших разногласий, которые закончились для тебя не лучшим образом, я мог сказать, что сон тебе был правда необходим. — О, неужели? Ты такой догадливый. На самом деле я бы отдохнул гораздо больше, если бы здесь не было твоей уродской рожи. — Может быть. Я бы тоже не хотел здесь находиться. Однако, мне пришлось перетаскивать твоё идиотское тело к самой стене, так что я рассчитываю на малейшую благодарность, хотя бы в виде нормального тона, за старания. Томми замер. И вправду, когда его, как жалкую букашку, придавливали к полу, он был где-то в середине комнаты. А сейчас тёмная стена отдавала лёгким холодом, который проходился по затылку. Просто от мысли о том, что его обессиленное тело тащил Дрим, ему стало мерзко. Увидев направленный на него взгляд возмущения, русый поспешил ответить: — Просто представь, на сколько было бы удобно перешагивать через чьё-то тело каждый раз, когда хочешь пересечь комнату. — Ты вырубил меня, ублюдок! Хватает наглости жаловаться? — Вполне. Хоть в этом мы похожи. Его взгляд замер на чужом лице в ожидании реакции. Просто от этих слов живот блондина скрутило. Вот уж с кем не хотелось иметь ничего общего, так это с масочником. — Знаешь, всё же мне показалось, что своим пробуждением я прервал что-то, например, пожирание всей картошки в одиночку, — хмурый взгляд прожигал собеседника. — Это в твоём стиле, эгоист хренов. Дрим отвёл взгляд и хмыкнул. А затем, снова его подняв, с ещё большей долей насмешки и какой-то непринуждённости, пояснил: — На самом деле я ожидал, что ты будешь спать более пяти часов. Однако тебе хватило всего… — Он на секунду задумался. — Двух. Никогда не видел, чтобы человек смог восстановиться после глупой, но изматывающей борьбы, бледный как смерть, за такой короткий промежуток времени. Можешь считать, что я восхищён. Голова русого игриво наклонилась вбок, а глаза хитро прищурились. Либо же восприятие времени Дрима и вовсе было нарушено, либо блондину правда хватило так мало, чтобы прийти в себя. Он по-прежнему чувствовал себя ужасно, многие части тела отдавали тупой болью, однако он считал, что мог бы, при особых усилиях и желании, всё же встать на ноги. Будто какой-то внутренний огонь не позволял парню просто отдыхать, когда рядом находился опаснейший враг. И при первой возможности сознание прояснялось, и Иннит был снова готов язвить, хамить и бороться. Даже если казалось, что надежды больше нет. Даже если тело продолжало умирать. Это было единственным, после потери дорогой вещи, что, может быть, не давало опустить руки. Вспоминая обрывками состояние и мысли тогда, когда он был жалко прижат к полу, хотелось взвыть от злобы на самого себя. Что позволил этому случиться. Что позволил ему увидеть. Блондин должен был выйти из этой комнаты победителем. Потерявшим всё, но снова обретшим свободу. Доказавшим, что осталось что-то, что принадлежит ему, и что масочник не сможет больше отобрать. Хоть раз. Хоть раз у него должно было получиться… — Знаешь, — внезапно продолжил русый, заметив смятение в лице младшего, — если ты хотел поесть, мог бы просто сказать. Томми поднял на него недоумевающий взгляд. Только заметив картофелину, которую демонстративно крутил в руке русый, живот скрутило, внутри будто взорвался фейерверк из чувств. Хоть и сырая пища, в пыли, с лёгкими подтёками грязи от воды и чужих рук, выглядела мерзко, долгое пребывание без какой-либо еды не давало покоя. Парень нервно сглотнул. Дрим не торопился делиться пищей. Он будто чего-то ждал, продолжая смотреть на блондина. В голове того на секунду промелькнула мысль, что старший вряд-ли просто так поделится, а обязательно придумает что-то унизительное, например заставит просить о еде, что конечно же младший не сделает даже под угрозой голодной смерти. Но, на удивление, ничего странного не последовало, однако это время было нужно Тейкену для того, чтобы осмотреть картофелину, а затем, решив, что всё же упавшая на пол пища не совсем приемлема даже для таких маленьких наглых ублюдков, как Томми, медленно отстраниться от сундука и, подойдя к котлу, быстро ополоснуть овощ. Наблюдая, Иннит тихо хмыкнул себе под нос, явно ожидая, что за это старший будет требовать благодарности, которую блондин выражать не особо собирался. Однако как только Дрим закончил незамысловатые действия и развернулся, случайно задел боком лежащее на краю самодельное лезвие из обсидиана. С характерным стуком, оружие ударилось о тёмную поверхность и слегка отскочило в сторону младшего. Может быть, его судьба могла сложиться иначе. Эти секунды пролетели также быстро, как Томми принял решение. Только соприкоснувшись взглядом с лезвием, в душе парня противно заскрипели нотки негативных чувств. Недавние воспоминания загорелись в сознании новым светом, въедаясь в глубину разума. Боль в каждой клетке тела усилилась, напоминая о своём присутствии. И тут же чей-то голос будто шептал: «Просто вспомни, что он сделал… Что позволил выговорить своим грязным ртом.» Томми не хотел битв, которые очевидно бы закончились не в его пользу. И даже несмотря на видимое дружелюбие Дрима, можно даже сказать услуги с его стороны, где-то в глубине души он понимал, что рано или поздно настанет момент, когда они снова сцепятся как дикие звери. «Он провоцировал тебя, чтобы снова причинить боль. Чтобы появился предлог забрать дорогую вещь. И выставить тебя виноватым…» У старшего было огромное преимущество. Против него абсолютно не было шансов. Томми нужно было оружие хотя бы в целях самозащиты. Он просто не мог не попытаться. В тот момент, когда лезвие коснулось пола, оба парня замерли всего на мгновение. Затем, почувствовав дикий прилив адреналина и учащённое сердцебиение, младший, оттолкнувшись от стены руками, в неуклюжем полупрыжке потянулся к заветному оружию, сначала падая на колени, а затем полностью ложась на грудь. Не доставая кончиками пальцев всего несколько сантиметров, он проклинал себя. Однако собравшись с силами, быстро подтянулся на руках и, как только дрожащая ладонь накрыла холодную поверхность лезвия, чужой ботинок мгновенно, с нечеловеческой силой и жестокостью впечатал её в обсидиан. Блондин был готов поклясться, что услышал хруст собственных пальцев. Острая боль мгновенно расползалась по телу, заставляя подавить внезапный крик в самый последний момент, переводя его в глухое мычание. Дрим возвышался над ним, напряжённый как струна. В его глазах уже не было фальшивой любезности. Лишь холодное презрение, усталость и некое разочарование картиной, что ему пришлось лицезреть. — Я думал, мы сможем обойтись без глупостей. На эту фразу Томми, лишь сильнее сжал челюсть, чтобы не позволить хоть малейшему звуку вырваться из его рта. От досады прикусил нижнюю губу. Он должен был попытаться. Тут не о чём жалеть. Ведь так?.. Тело всё было напряжено, боль лишь усиливалась и точно не собиралась прекращаться. Дрим будто продолжал наслаждаться страданиями за столь опрометчивый поступок, желая насытиться этим чувством на всю жизнь. Но сил терпеть это больше не было. Делая последний быстрый выдох, в сознании внезапно возникла идея. Неожиданно другой, свободной рукой, младший схватился за торчащий край лезвия и, не реагируя на новую острую боль, быстрым рывком, наполненным отчаянием, вытащил из-под ладони оружие и сильно сжал его. После краткого неосторожного замаха, остриё прошлось по чужой голени, разрывая плотную ткань и очерчивая алую дорожку. Томми почувствовал, как давление на ладонь слабеет. Картофель с глухим стуком выпал из чужих рук. Дрим, с шумным рыком недоумения быстро отстранился, согнувшись пополам и шипя от внезапной боли. — Ты, грёбаный… Всё ещё восторженный небольшой победой, блондин наконец принял сидячее положение и быстро попятился к стене, выставляя перед собой оружие в здоровой руке, опираясь на вторую, шипя и внезапно осознавая, что у него было очень мало времени. Стук в груди становился всё быстрее. Иногда страх подкрадывается так незаметно, что ты не догадываешься о его присутствии. Сознание будто в густом тумане, и у тебя нет ни секунды на глупые размышления. Но после, это ноющее чувство становится всё громче. Громче. Громче. И его уже невозможно не замечать. Глаза были раскрыты в настоящем ужасе. Томми, смотря на скорчившуюся тёмную фигуру перед собой, не представлял, что могло произойти дальше. Парень боялся того, что сделал. Это не было очередным оскорблением, глупой попыткой напасть или даже плевком. Он ранил Дрима. В первый и, может быть, последний раз в этом месте. Однако, спустя несколько мгновений, чужая голова медленно поднялась. Русые волосы небрежно падали на безумное лицо, расплывающееся в больной ухмылке. Слегка выпрямившись, старший глухо пробормотал: — Теперь ты понимаешь, почему к тебе невозможно нормально относиться?.. Стоит только протянуть ладонь, как ты вгрызёшься в неё, — смотря на испуганные глаза и застывшую, слегка дрожащую руку с направленным на него оружием, он кратко хмыкнул. — Неужели ты правда думаешь, что это стоило того? Глупый камень должен защитить тебя? Лицо блондина слегка дёрнулось из-за пренебрежения, однако он не осмеливался прервать зрительный контакт, будто боялся, что стоит лишь отвлечься на секунду, и старший кинется на него. И тогда, после долгого взгляда, безрезультатно ожидающего ответа, слегка пошатнувшись, Тейкен, хромая на одну ногу, медленно направился в сторону подростка. Тот опешил. — Остановись! — рука дёрнулась. — Прекрати сейчас же. Русый задержался всего на мгновение, а затем снова, с мрачным взглядом, продолжил путь. Паника пожирала младшего изнутри. Он видел, как всё, что он получил для малейшей самозащиты, через боль, рискованные действия, которые, очевидно, понесут за собой плачевные последствия, оказалось бесполезным. Все планы и надежды рушились на глазах и он не мог ничего с этим сделать. Лишь продолжать испепелять врага долгим взглядом открытого ужаса. — Как всегда, не думаешь о последствиях… — бормотал русый. — Потому что не любишь обдумывать действия. Лишь делаешь первый шаг и уже тогда ищешь решение проблемы… Как глупо. Напряжение в каждой клетке организма росло всё больше, когда фигура приближалась. И вот, на расстоянии полуметра, уставившись пустым взглядом вниз, возвышаясь, словно обсидиановая стена и оглядывая замеревшего подростка, Дрим почувствовал, как остриё в дрожащей руке, самым кончиком, упёрлось в его грудь. Тогда он тихо, но как никогда твёрдо, не прерывая зрительный контакт ни на секунду, произнёс: — Опусти лезвие. Сейчас же. Грудь подростка поднималась и опускалась всё чаще. Он прижимал к ней другую покрасневшую ладонь с такой силой, будто хотел, чтобы та стала частью торса, лишь бы уменьшить боль. Он знал, что не победит Дрима даже с оружием. Он знал, что, возможно, совершил ошибку, причинив боль в ответ. Может, его старания были напрасны. Может, ему стоило сожалеть об содеянном. И послушать старшего хотя бы в чём-то… … Нет. В его глазах, в которых по прежнему плескался страх, так же загорелся огонь упрямства. Брови поползли к переносице, взгляд стал более хмурым. Вытянутая рука почти перестала дрожать. Увидев бездействие, Дрим приблизился ещё ближе, ощущая, как остриё, не отступая ни на миллиметр, впивается в кожу даже через ткань толстовки. — Ты же знаешь, что я не привык повторять дважды. Испепеляющий взгляд из-под полуприкрытых век озарил подростка. Тот ответил тихо, ничуть не уступая: — Сделаешь ещё хоть шаг, и этот кусок обсидиана проткнёт твоё сердце… Больше старший не вымолвил ни слова. Томми зажмурился. Сил и духа, чтобы противостоять больше не было. Он хотел, чтобы это всё быстрее закончилось. Однако… Прикрывая веки и делая слышный выдох, Дрим внезапно отстранился, подался вперёд и опёрся на стену, чуть левее блондина, наконец уменьшая нагрузку на раненую ногу. Тишина повисла всего на мгновение. Услышав глухой стук рядом с собой блондин распахнул небесные глаза, которые быстро дёрнулись в сторону. Направляя руку уже туда, парень ещё несколько секунд недоверчиво смотрел на уставшее тело и запрокинутую русую голову, гадая, чем же вызвано такое безразличие и спокойствие. А затем оружие медленно бессильно опустилось на колено. Затылок коснулся прохладного обсидиана. Сбоку послышалось тихое шипение. Русый не торопился обрабатывать рану, лишь впиваясь пальцами в бедро, вероятно из-за отсутствия каких-либо лекарств, ведь даже вода в котле была мутная из-за грязи. По правде говоря, Томми даже не мог предположить, на сколько глубоким было ранение. Однако спрашивать желания не возникало. — Маленький ублюдок… Услышав это, белокурая голова быстро поднялась в сторону старшего. Брови поползли к переносице. — Ох, прости, это же я своим блядским ботинком чуть не раздавил другому человеку руку, и он хоть как-то попытался облегчить боль! Холодный взгляд направился на младшего. Однако в нём не чувствовалось той самой пугающей опасности. — Ох, тогда это я кинулся за первым попавшимся куском камня, наивно полагая, что он хоть как-то поможет, разрушая последние капли доверия и благосклонности ко мне. — Ты идиот, — мрачно сообщил блондин. — Я сделал всё верно. Мне нужно было оружие. И будь я проклят, если бы не попытался. Он замолк. Дрим непрерывно смотрел на него несколько мгновений, а затем тихо, совсем другим тоном, произнёс: — Боишься меня. Младший замер. Пауза, которая длилась слишком долго. Ничто не тревожило тишину, кроме шума лавы. Ничто не отвлекало от спонтанных мыслей. Никто не тревожил надоедливыми вопросами или заботами. Самый кончик губ Тейкена пополз вверх. — Значит наконец осознал, что они не придут. Неплохо для начала. Волна обиды и отвращения поглотила грудь подростка. Несколько раз в недоумении метая взгляд из стороны в сторону, он торопливо и раздражённо произнёс: — Да что ты… Почему ты постоянно несёшь какую-то чушь?! — Ты решил обороняться, потому что сам уверен, что они не смогут помочь тебе, если будет нужно. Не захотят остановить меня, — он словил чужой взгляд и не позволил отвести глаз. — Только ты не учёл, что даже заострённый камень, при твоём физическом состоянии, абсолютно не поможет ни в каком плане. Твои угрозы мне смешны. Выбить оружие, даже с раненой ногой, смогу меньше, чем за десять секунд. В худшем случае. Так что твои попытки изначально были напрасны. А вот принять любезность ты вполне мог. Не делать глупостей. Впервые в жизни. — Любезность? — ядовито выдавил подросток. — Меня тошнит от этой фальши. Просто заткнись. Он озарил русого последним взглядом пренебрежения и уткнулся головой в колени, прижимая больную руку к груди. Увидев глупое упрямство младшего, русый хмыкнул и пробормотал в пустоту: — Так любим, но так одинок… Никогда не думал почему? — повисло молчание. — Всегда тебя окружают важные для тебя люди, близкие, друзья. Но как только наступает и вправду важный момент, тогда, когда помощь и поддержка необходимы больше всего, они все будто исчезают… Не каждый это увидит. Однажды, когда розовые линзы дают трещину, ты замечаешь это. Но тебе не остаётся ничего, кроме как списать на совпадение, неудачную ситуацию, свою вину. Но затем это повторяется снова. И снова. И снова. Тогда, как бы не старался, ты осознаешь, что всё гораздо проще… — голова подростка слегка приподнялась, в очевидном ожидании продолжения фразы. На выдохе, старший закончил: — Они просто ненавидят тебя. Что-то внутри Томми разбилось вдребезги. Он много раз слышал ужасные вещи от Дрима. Но ещё никогда его слова не звучали так знакомо. — Сначала ты творишь глупые и неоправданные вещи, которые вредят всем. Ждёшь и, в конце концов, получаешь прощение. Думаешь, что будешь спокойно жить дальше, даже не подозревая, что человеческие слова хранят в себе слишком много тайн. И оказывается, что второго шанса, которого ты так ждал, так вымаливал, никогда и не было. Люди относились к тебе и к твоим действием с крайней осторожностью, день за днём собирая всё больше и больше информации для того, чтобы в один момент выплеснуть всю волну негативных чувств и ошибок на тебя, заставляя захлебнуться, без возможности вымолвить и слова в свою защиту, которое окажется не более, чем жалким пузырьком воздуха, вырвавшимся из заполненных лёгких. И из этого водоворота уже не вырваться. И ты отвечаешь. Отвечаешь за каждый неверный вдох, совершённый в неположенном месте, который, по их словам, нанёс непоправимый ущерб. Как бы глупо это не звучало. И в конце концов — остаёшься один, запертым теми, кто должен был любить тебя. Получая по заслугам. Осколки розоватого стекла режут тебе ступни. Его давно уже нет. И ты видишь. Видишь, на сколько же был одинок. И, может, никогда и не был кому-то нужен. — Зачем ты говоришь мне это?.. — дрожащий голос прорвал тишину. Небесные глаза смотрели в пол. — Я хочу донести до тебя правду, которую ты так отчаянно отрицаешь всю свою жизнь. — Заткнись. — Не нравится ответ — не задавай вопрос. — Думаешь я поверю тебе? — теперь белокурая голова метнулась вбок. — Буду и дальше слушать твои красивые сказки? — Разве тебе не холодно от того, что тебя никто не любит?.. Они раньше общались с тобой, потому что ты был забавным, вечно кричащим зверьком, развлекающим их. Влезающий в разные несерьёзные приключения. Но шло время. И ты вырос. И теперь совершенно другой человек. Не такой уверенный и бойкий. Не забавный, а приносящий боль. Они боятся тебя, потому что всё неуправляемое пугает. — Они любили меня! — воскликнул младший, загораясь новым пламенем. — Были рядом, потому что я был готов отдать всё ради общей идеи! Потому что чувствовали во мне тот же дух, что и в них! Я был частью большой семьи! Они всегда заботились обо мне. И сейчас не исключение. Тело Тейкена чуть отстранилось от стены. Он грозно возвышался над подростком, безостановочно смотря в упрямые глаза. — Говорят «я люблю тебя», и дают отраву. Говорят «я ценю тебя», и учат себя ненавидеть. Говорят «я забочусь», и ты умираешь от жажды и голода. Ты сейчас здесь вовсе не из-за любви. Они прячут тебя, потому что ненавидят. — Прекрати! — Иннит тоже подался вперёд, будто принимая вызов, яростно дрожа. — Почему ты не хочешь понять меня? Задумайся всего на мгновение. Они бросили тебя, а ты слишком упрям, чтобы в это поверить! — Мы с Туббо уходили героями, Дрим. Чёртовыми героями! Я доказал им, что все ужасные действия совершил ты. Они верили мне, когда дали второй шанс. Всё наладилось. С чего бы им меня ненавидеть и запирать здесь?! — Что, если я тебе скажу, что они не верили тебе даже тогда, когда ты рыдал над окровавленным трупом Туббо? Парень замер, будто от сильного электрического удара. — Что ты… — Ты спрашивал, откуда я всё знаю? С чего решил, что ты вернёшься в тюрьму и застрянешь здесь? Всё просто. Я видел это. Видел в глазах, что они были готовы. Что наконец обернулись и увидели весь хаос, причиной которого был ты. И тогда, некоторые были уверены, что ты прикончил собственного друга. Они не верили тебе даже в этом. — Что… — растерянный взгляд метался по сторонам. — Почему они..? С чего бы мне вообще убивать Туббо?.. — Не нужно глупых вопросов или оправданий. Особенно их слышать мне. Ведь я и так знаю, что ты убил его. Ложь толстыми змеями окружала подростка. Медленно обвиваясь вокруг шеи, мечтая задушить своей тяжестью. Парня парализовало. Он чувствовал, как сердце остановилось. Всего на мгновение, которое продлилось вечность. Слёзы на кончиках глаз от недоумения и горьких воспоминаний начали собираться крупными каплями. Ему казалось, что он выпал из реальности. И попал в другую. Слова Тейкена были такими чужими, глупыми, но… Такими правдивыми. Будто какая-то часть его постоянно твердила об этом долгое время, но хозяин всегда закрывал глаза. И вот настало время. — Дрим… — дрожащим шёпотом пробормотал подросток, молясь, чтобы слова были ошибкой, чтобы тот забрал их обратно и сделал вид, что оговорился. Никто, кроме русого, не знал, что произошло в той комнате. Если даже он бы начал бы утверждать что блондин убил собственного друга, тот начал бы сомневаться в своих воспоминаниях и окончательно сошёл с ума. Старший непринуждённо поднял бровь. — Да? — Я… Я не убивал его… Зачем ты это делаешь?.. — Что же. Давай подумаем: если человек был зарезан, кто виноват в этом? Оружие или убийца, который владел им? — О чём ты..? — Я был всего лишь тем, кто нажал на спусковой крючок. Настоящей причиной смерти Туббо был ты. Руки подростка безжизненно опустились, касаясь холодного пола. От учащённого дыхания и накопившихся слёз, голова начала раскалываться. Жар, царящий в комнате, будто усилился в тысячи раз. Помещение будто вновь начало двигаться, вызывая медленно нарастающую панику. — Туббо не должен был быть в том месте. — Он… пришёл помочь мне. — Ещё с самого начала эта глупая битва за диски должна быть только между нами, потому что они были той самой вещью, что позволяла усмирить тебя и держать под относительным контролем. Это была наша война. Но в один момент ты втянул в это Туббо. Не беспокоясь о том, были ли у него свои заботы и дела, планы или занятия. Ты сыграл на вашей давней дружбе, на его чувствах, заставляя делать то, что было нужно лишь тебе. Своим эгоизмом ты вплёл лишнего человека в эту историю. За что и поплатился. Я бы никогда не обратил своего внимания на такого человека, как Туббо. И сейчас он бы мирно существовал где-то в своём маленьком доме. Прямо так, как ты хотел тогда, когда был готов отдать свою жизнь за него. — Я… Я просто попросил его о помощи… — Так ответь: если бы ты сказал ему, что эта помощь будет стоить ему жизни, он бы согласился? Повисло молчание. — Значит ты уже думал об этом. Но убедил себя в том, что невиновен, перекладывая всю вину на меня. Удобно иметь под рукой «злодея». Жаль, что каждый раз этот трюк не работает, — русый направил безразличный взгляд вперёд. — Найдя самый простой способ, избегать проблем, ты забываешь, как на самом деле тяжело жить. Может быть в последний раз, воспоминания о Туббо захлестнули подростка. Он улыбался каждой звезде. И благодарил небо. Напевал прекрасные мелодии цветам, с наивной уверенностью в том, что они вырастут быстрее. Возможно, что блондина могли зацепить его глаза. Они весьма выразительны. В них хочется смотреть часами. Если бы его взгляд попросили описать одним словом, то все с уверенностью сказали бы, что он живой, солнечный. Быть может, и его прикосновения играли какую-то роль? Он никогда не нарушал чужого личного пространства. Если же ему было это дозволено, то дарил бы самые тёплые на свете объятия и хлопки по плечу, которые почти мгновенно заставляли исчезнуть всю грусть. Нельзя не сказать и про его улыбку. Такая лёгкая и искренняя. С её помощью он с лёгкостью располагал к себе людей. Она вызывала желание довериться ему. Эта улыбка заставляла поверить, что всё наладится, что небо, скрытое за тяжёлыми тучами, покажется вновь, а солнце озарит всё вокруг своим светом и согреет своим теплом. Дрим видел, как лились слёзы, медленно, очерчивая еле заметные мокрые дорожки. Грудь слегка вздрагивала и блондин издавал что-то наподобие плача, но он слышался безумно болезненным. Но… Дриму было плевать. Ему всегда было плевать. Он не забыл ранение, отдающее пульсирующей болью. Но Тейкен знал много способов, чтобы ранить в ответ. И это не всегда физическое насилие. Тонкая грань разделяет горе и безумие, и иногда она совсем стирается и настают те самые моменты. Для кого-то ужасные и жестокие, а для кого-то сладостные и мучительно приятные — моменты мести. — Я скучаю по нему… — раздался тихий шёпот. — Не вини меня в этом, — взглянув на поникшую голову, пытающуюся скрыть слёзы, он пробормотал: — Когда всё, что остаётся от человека, это воспоминание, оно становится настоящим сокровищем. И только это ты не потеряешь. Послышался короткий звон. Только оторвав лицо от коленей, на них упал знакомый компас. Блондин впился в него глазами. Теперь вещица причиняла лишь боль. Была напоминанием той ошибки, которую совершил младший. Его вечным бременем. Металл обжигал кожу. Дрим задумчиво оглядел подростка. — Не смотря на твой эгоизм, Туббо поступил с тобой так же подло. Вы в расчёте. Он знал, что это не так. Томми молчал, испепеляя взглядом предмет. Буря чувств металась в его груди. Как бы сначала не казалось глупым и неправильным, слова старшего были правдой. У этой медали было две стороны. И обе прогнили. В последний раз бросив взгляд на золотую крышку компаса, рвано выдохнув, рука подростка взмыла в воздух. После небольшого замаха, блистая в свете алой лавы, предмет пролетел пару метров и погрузился в испепеляющие воды. Спустя мгновение краткой отдышки, он наконец перевёл взгляд в пол и попытался осознать, что совершил поступок, на который не решался всё это время. Да, компас был важной частью памяти о Туббо, но помимо светлых воспоминаний, он держал в себе столько боли. От одного взгляда все ужасные кошмары захлёстывали подростка, даже тогда, когда Дрим не успел раскопать скрытое глубоко внутри. Потому что Томми думал об этом раньше. О том, что он являлся причиной смерти друга. И как бы он себя не убеждал, что хранить компас — его долг, часть него молила о том, чтобы предмет навсегда исчез. Но парень не мог. Не решался. Лишь заглушал голос истерзанной души. Но в тот момент он не думал. Тело сделало то, что хотело очень давно, наконец избавляясь от того, что при одном взгляде медленно убивало. Частично Дрим был прав. Если чувство вины будет поглощать изнутри, то уж лучше из-за воспоминаний, которые, возможно, когда-нибудь исчезнут. И тогда сердце настигнет покой.