Неоднозначно плохие

      Жарило адски. Найдя аномалию с не самой высокой температурой, проверив перед ней с десяток, Алиса оставила вещи и зашла, надеясь, что не вспыхнет, подобно экспериментальной тростинке. Чем-то походило на костёр, но сидеть в огне и жариться под солнцем, оказывается, разные вещи. Огонь облизывает кожу, словно целует, игриво касается, рождая жар, а солнце… Сначала оно просто поглощалось, словно тело требовалось отогреть, потом выступил пот, а вскоре появилась навязчивая аналогия с жаренной глазуньей и шкварчащим беконом. Алиса чувствовала себя ломтиком бекона. Глаза болели от света, кожа покраснела, высохла, словно пот закончился, и это совсем не способствовало концентрации. Постоянно держать внутри бурлящую пламенную энергию, когда вот-вот сгоришь снаружи — то ещё извращение. Почти пытка, если добавить боли. Странно так, но процесс проходил безболезненно. Кто бы мог подумать, что всё так легко — когда часть тебя расширяется и захватывает всё, вместо ужаса приходит облегчение. Следовало бы посадить рядом с разрывом в пространстве кого-то, готового вытащить из ловушки, но Алиса самонадеянно никого не предупредила. И Хаос тоже не вмешивался — общался с вожаком, а Агар отдыхал, подхватив заразу и ослабев. Кто-то его укусил, кажется, и тело постепенно регенерировало, выводя токсины, но чувствовал он себя подавленно. На вампиров, вообще-то, не действуют яды, но то насекомое, видимо, забыли предупредить… И стоило Агару только уснуть без барьера, понадеявшись на стены домика, как утром проснулся уже заражённым. И умирающим от чувства вселенской несправедливости — почему ящеров-то не берёт? Алиса медленно загоралась. Сначала спина, как самая подставленная солнцу. Кожа не трескалась и не обугливалась, но чесалась вдоль позвоночника, заставляя шевелить лопатками и вертеться, сбивать контроль. Она делала это так много раз за последние полгода, сидя в кострах, что хотелось смеяться. Ещё и потому, что Огонь ни разу не подал голоса. Демоническая кровь распалялась, будто станет настоящей лавой, сосуды просвечивались сквозь яркую кожу. Ей мелко трясло от перегрузки, но боль всё ещё не приходила. Огонь всегда был внутри, именно он первым вырвался, а за ним лёд для равновесия. Но он шептал в кострах и просил протянуть к нему руку, просил всё сжечь, нашёптывал желание распалить, а ещё грел и не давал сердцу затихнуть. А сейчас тело горело, кипело, вот-вот оплавится или вспыхнет солнцем… Алиса чувствовала это в себе, оно откликалось, звучало, рвалось наружу, желая избавиться от органики, но она сопротивлялась, стремясь сохранить тело в состоянии, способном к регенерации. Считала, что сумеет заплатить меньше! И тогда пришла боль. Невыносимая, но не настолько сильная, чтобы пожелать своей смерти или сдаться. Ожоги, горячка, умирающе клетки, как будто стала Мраком из истории, будто каждая клеточка организма рассыпается, сгорает, а потом собирается, чтобы снова умереть. Она стонала, не имея сил схватиться за голову, вообще как-то двинуться, потому что застряла, потому что малейшее шевеление ухудшало ситуацию, потому что боль сводила с ума, а кожа покрывалась трещинами, сосуды разрывало. Мозг, ей так хотелось сохранить мозг, память, изменившееся тело, так не хотелось умирать и проходить всё заново, возрождаться, пусть даже восставать из пепла и проходить заново весь прогресс мутации… И так жаждалось прекращения боли, что смерть, подобно билету в рай, таблетке с избавлением от страданий, манила своим холодом потусторонней энергии. Образы заполняли голову, сводя с ума, но температура нарастала, не оставляя ей другого выбора, кроме как двигаться дальше, тонуть в ощущениях горячих очагов во всём теле, раскаляющих всё тело, будто сжигающих изнутри плоть. Алиса не могла думать о чём-либо, не знала, достаточной температуры достигла или нет, только чувствовала, как кровь становится всё горячее и смертоноснее. Пока не услышала голос, произнёсший единое слово:  — Хватит. Единственная стихия, помимо Хаоса, какую ей доводилось видеть, это Мрак — тот ещё опыт, но этот отличался. Почему-то приходило слово «Ядро», не солнце, не костёр, не дикое пламя, а ядро, содержащее в себе невообразимую энергию. Не горящий город или шёпот через крики горящих заживо людей — громкий голос, будто грохот разрушения. Если бы оно дотронулось до тела — не оставило бы и следа, снесло бы всё под чистую, но оно не касалось. Всё ещё испытывая боль, Алиса едва ли могла понять следующие слова, но почему-то всё равно кивнула. Догадывалась, что услышит. Заплыв в Хаосе всё стёр, падение во Мраке чуть не распылило, а этот хочет сжечь… Дотла. Его нельзя винить, потому что сила не даётся просто так, но ей хотелось переложить вину на кого-то другого, не думать о самонадеянности и наивности своей веры в особенность. Но если ты идёшь, то до конца, а иначе нет смысла дёргаться. Будь готов потерять всё, что имеешь, когда ступаешь на выбранный путь, независимо от поджидающей боли. Губы едва разомкнулись и тут же болезненно потрескались, слюна высохла, а язык не ворочался, но прошипеть ему сквозь зубы получилось:  — Жги. Жги, пусть тело выжимает свой максимум, пусть сгорит, потому что фениксы восстают из пепла! И после воссоединения с Пламенем, с чистым отцом боль больше не потревожит! И в заполняющей голову пустоте всё резко меркнет, выбрасывая в невесомость — слишком быстро, чтобы она заметила хоть что-то помимо яркой вспышки белого света перед широко распахнувшимися глазами. Что за место — не знает, себя — не чувствует, одна бесконечность, как и раньше, расстилается вокруг. Конечная, к сожалению, бесконечность, как бы комично ни звучало, потому что всему однажды придёт финал. Покуда существует время, покуда есть чему меняться — что-то будет происходить, вертеться, но бесконечна Пустота, властвующая над всеми, страшная сила, что однажды поглотит миры. Такие крошечные на фоне великого «ничто», что хочется смеяться. Но Алиса помнит, как здесь оказалась, и себя не забыла. Да и цвет силы почему-то тоже узнаёт, хоть он и другой. Зелёный цвет некромантии — полная брехня, кто только придумал? Она и сама, столько раз пользуясь ею, видела зелёный, но Смерть, насмехаясь, переливалась красным. Походило, конечно, на кровь, местами потемнее, а кое-где такую светлую, алую. Но, хоть и жидкость, на море Хаоса совсем не похоже. Куда гуще, скорее уж кисель Бездны, чем вода. А впрочем, нет, ртуть.  — Не выдержала, да? Вместо слов вылетает тишина, ну точно как в Бездне, а Смерть, собираясь из крови в фигуру, тянет руку и гладит по голове. И возвращает в тело. Боль наплывает тупая, всё пульсирует, скорее не как от восстановления подобно фениксу, а регенерации. Но так странно терпимо… Ах, её голову заполняют неприятные воспоминания, где девочка десятки раз падала с крыши, резала руки и пыталась забраться в клетку к виверне, ведомая желанием приблизиться к Смерти, встать перед ней и попросить: «Забери свою метку, я не хочу ошейник с поводком, пожалуйста, милосердно-жестокая Смерть, равнодушно-заботливая Смерть». Но Смерть тушила страх и боль в девочке, толкала на башню и с башни каждый раз, но не для долгожданной встречи, не ради разочарования от ускользающей добычи, а чтобы показать ребёнку истинную ценность боли и страха, чтобы уберечь и помочь справиться с прошлым. Смерть — добрый дядюшка, обожающий Драко и воспитывающий их своими методами. Смерть — добрый дядюшка, тушащий жизнь в телах, отяжеляющий их, но не пускающий процессы разложения в своё царство. Добившаяся своего сущность, закончившая своё вмешательство в тело, давшая посмертное спокойствие и потушившая нестерпимую боль, ведь мёртвые ничего не чувствуют. Поэтому Алиса слабо ощущает палящее солнце и больше не жарится — энергия внутри утихла, кровь остывает, как и тело, постепенно то ли возвращая, то ли теряя чувствительность, что вполне характерно для трупа. Приходится сжимать зубы до скрипа, напрягать мышцы через ужасное, разрывающее чувство разваливающегося, обуглившегося тела, накатившее после первой пробы движения, и выбираться из зоны огня — выкатываться. Разницы между раскалённым песком и покалыванием веточек она не чувствует, скорее всего потому, что почерневшая кожа не сохранила нервных окончаний. Все чувства — это тупая боль внутри, похожая на пульсацию во всём теле, скорее всего, связанную с регенерацией. Уходит немало времени, прежде чем ей удаётся отрешиться от ощущений и сконцентрироваться на энергии, прогнать застоявшуюся и потемневшую силу странного характера, а кроме того наладить связь со стихийными потоками. Лёд не шипит испаряющейся влагой и уходящим теплом, не подавляет чувствительность, какой вообще-то нет, но останавливает возможные процессы начальной стадии разложения. В холоде тела гниют медленнее. Замершее сердце и собственная бездыханность не оставляют Алисе надежды на ошибку. Она наконец-то дотягивается до снятого браслета и призывает аптечку. Лёжа на боку, высыпает всё из неё и находит лечащее среди десятков баночек и микстур, звеня стеклом. Подмороженные и мёртвые пальцы плохо слушаются, но когда препарат льётся в желудок — в голове немного проясняется, но не из-за лекарства, а от самой жидкости, смочившей рот и горло. Ужасно хочется пить, хотя нет, просто сухость внутри непривычная и неприятная, маленький призванный дождик теплее тела, но по влажной, чёрной коже зелье распределяется лучше. До той поры, пока не утоляет жажду и не растягивается на траве, ощущающая только онемение и головокружение с тошнотой, Алиса не думает об испытании. Не гадает на успех или провал. Мёртвая мана помогает телу регенерировать, нарушая все законы любой другой энергии, буквально латает его, восстанавливает совершенно бесконтрольно, а ведь до этого ей доводилось читать о мёртвой мане всего раз. Ей остаётся только радоваться, что отключилась раньше, чем испытала всё, что мог показать Огонь, ну и пусть умерла… Тишина и очень знакомый покой затягивают. ***  — М-да-а, — тянет Хаос, закрывая книгу.  — Твоё заклинание не работает на мёртвых, — разочаровывает его Алиса, но он возмущается:  — Где ты видела во мне светлую энергию? Запоминай слова! Хаос сидит рядом, самостоятельно не лечит и не трогает, потому что вообще не склонен исцелять, разве что снова «пересобрать». Но иногда подаёт новую порцию исцеляющего зелья и составляет компанию, а ещё читает различные формулы в надежде, что упрямая внучка возьмёт себя в руки и использует хотя бы одну. Вокруг постепенно темнеет. Он уладил вопрос с паникой Делиона, почувствовавшего момент смерти родной крови, через Агара, и теперь почти бездействовал. Даже пострадавшие волосы отрастить не хотел, и если с короткой стрижкой Алиса мирилась, то с лысым черепом — нет. Он называл её истерику переносом, а ещё считал крайне смешной — видите ли, возмущают потерянные волосы, а не похожее на сгоревшее тесто тело.  — Какая же я слабая… подумаешь, самовозгорание… ну и… безмозглая… — падает она до самобичевания.  — Все страдают, иначе никак. Элементалям проще: тело сгорело, а огненный дух остался. Краткая вспышка, такая «пшшш» и «бах». Темнело, и летали насекомые, но в нынешнем состоянии барьер не требовался, кроме того прохладный воздух не доставлял неудобства, остывающая земля тем более. От зоны огня веяло теплом, но кожа, действительно напоминающая сгоревшую, хрупкую, твёрдую корку теста, ничего не различала. Алиса могла так остаться на всю ночь, иногда заново обливаясь зельями, иногда проглатывая их, не дыша и не смыкая глаз. Ставшее родным заклинание исцеления не работало на мертвецах, а оживать пока было нечему, одна надежда на регенерацию и изливающуюся из тела мёртвую ману, похожую на скверну — чёрную и густую, но не липкую. Мгновенного лечения, к сожалению, не существует, тем более комплексного и настолько мощного, чтобы восстановить смертельные повреждения всего тела. Да и к тому же, для их работы необходим хотя бы живой мозг, а не замороженный в некоем стазисе. Даже на корабле исцеление не избавило от кессонной болезни сразу и полностью, оно медленно лечило повреждения и сводило симптомы. А здесь и сейчас физическое восстановление жрёт всю энергию в округе, в том числе и тянет через метки, жуёт мёртвую ману, поскольку все скопленные телом ресурсы выжгло. Но постепенно регенерирует органы, начиная с самых важных, и медленно движется к коже. Вообще незаметно медленно.  — Мне надо вернуться, иначе кто-то начнёт искать.  — Я предупредил всех.  — Это был намёк, чтобы ты отнёс меня в кроватку, — пробормотала, шевелясь в попытке встать, но прекратила, заметив его над собой. — Шутка. Хаос знал, что не шутка, но не видел, где лежат границы невмешательства. Только «слишком» различал, а остальное подвергал сомнениям.  — Цепляйся, — попросил, приподымая на руках, и Алиса обняла за шею, кривясь от неприятных ощущений, рождаемых движением. Не напоминала о своих вещах, да и не уточняла, почему так быстро оказалась на кровати — Хаос в своём пространстве, это меньшее, на что он способен.  — Позвать к тебе Агара?  — Зачем?  — Объяснить, почему ты собираешься отослать его обратно в клан. Алиса прищурилась на него, но отказалась. Показывать Агару сожжённое тело? Похоже на шутку. Стыдно открывать непозволительную слабость тому, кто умер от твоей руки. Нельзя.  — Тогда отдыхай, я прослежу за твоим лечением, — обещает, накрывая её глаза повязкой. — Спи. *** Под конец следующего дня Алиса уже самостоятельно сидит на кровати, покрытая десятком светящихся рун, сверкающих в тёмном домике единственным источником света. Она пьёт воду, поглощает литрами, совсем не думая о только заработавших почках и всего пару часов как бьющемся сердце. Сильное обезвоживание сказывается так же и на скорости лечения, аппетита нет совершенно, как и энергии — вся мёртвая мана ушла на выздоровление, а после запуска сердца и восстановления большей части функций организма, резерв опустел и теперь не успевал наполниться. Поэтому Хаос подносит небольшой столик с целой отдельной пиалой витамин и блюдами быстроусвояемой пищи для восполнения всех резервов. Он мало говорит, вопреки своей привычке, а она не спрашивает. Беря в руки холодную вилку, молча смотрит на тарелки, выбирая более аппетитные овощи и не говоря ему, чем кормят болеющих. Правая рука осталась прежней. Хаос, конечно, говорил, что стихиям четырёх элементов не важен психологический фактор, они работают на физическом и метафизическом, духовном уровнях, но на практике всё оказалось намного страшнее. Уж лучше повторять заплыв в море Хаоса, чем ещё раз переживать подобное, чтобы оказаться в полностью повреждённом и нежизнеспособном теле и терпеть его рост. Смерть, как правило, не даёт умереть, удерживает душу до тех пор, пока тело не начнёт регенерировать, пока мозг не включится, а сердце не застучит. Но и всё на том, дальше лежи и страдай в полумёртвом организме.  — Есть ли вероятность, что мутация совершит скачок?  — Да, уже совершает. Возрождение своего рода прекрасный шанс что-то переделать.  — Если зайти в Бездну, разве развитие не ускорится?  — Всё не так просто. Она чувствовала изменения, они крутили кости и рвали мышцы, теперь уже вызывая сильную, но терпимую боль. По крайней мере, от неё не хотелось снова остановить сердце. Зубы шатались, видимо, поэтому он выбрал тушёные овощи на пару, мягкие и полезные, а следующим поставил пиалу с бульоном. Никаких каш, тем более овсяных, но и без молочного. Витамины она выпила под конец, когда в желудке что-то начало задерживаться, а не распыляться ещё на подходе. Запила сладким чаем, глотнула болеутоляющего и попыталась подняться на ноги, чтобы дойти до зеркала. Хаос поднёс его к кровати, позволяя рассмотреть. Сейчас кожа уже начинала заживать и обновляться — трещины больше не сочились сукровицей и кровью, язвы сходили, почерневшая корка осыпалась, под ней проявлялась розовая, нежная и зудящая кожа. Ресницы и брови выжгло, белки глаз до сих пор отдавали желтизной, кровь в полопавших сосудах почернела, даже веки превратились в серые жёсткие хлопья, а потрескавшиеся губы выглядели так же ужасно, как и ощущались, и эта вся шелуха постепенно отваливалась хлопьями, напоминая драконью линьку. И снаружи — вершина айсберга. Органы внутри пережили то же самое, благо, что сейчас возобновили функционирование. Правда, сосредотачиваясь на полученных травмах, она пыталась отсрочить принятие ужаса своего положения. И, что печальнее всего, не могла понять, почему собственное облысение выглядит самой главной проблемой, самым большим разочарованием, готовым вот-вот вылиться слезами. А ещё на обожжённом черепе кое-что выбивалось из общей картины — новый шрам, целый впалый росчерк. Проводя по шершавой от повреждений коже и сшелушивая верхний слой, она с трудом сдерживала рыдания. А тронув пальцами блестящую, натянутую полоску, Алиса нахмурилась, явно ощущая энергию Смерти. Надавив, ощутила мягкость и испуганно отдёрнула руку:  — Что с моим черепом?! Полоса шла от лобной доли через темечко к виску, толщиной около двух пальцев, и это заставляло беспокоиться.  — Восстановится, — ответил Хаос, чувствуя сгущающуюся энергию, вызванную её неконтролируемыми эмоциями. — Алиса, восстановится. Её руки дрожали, пока водила пальцами около шрама, а глаза щипало от непролитых слёз, на них влаги не хватало. Удаление кости куда хуже облысения, одна только мысль о возможных травмах заставляла её кусать губы от паники. Череп Делиона оставался невредимым, но, выходит, метка Смерти проявляется куда как глубже, чем выглядит. Не только седые волосы, но и то, что делает их таковыми. Возможно ли внедрение посторонних элементов в полушария?  — Что он сделал?  — Каждая стихия ищет самый простой и близкий путь к мозгу, я же говорил, — напоминает, постучав пальцем по своей скуле, намекая на глаза. — Твой череп восстановится, кожа тоже, никаких уязвимых мест не останется.  — Я тебя не об этом спрашиваю! Хаос пустил зеркальную раму и вышел, подражая человеческому поведению, только дверью не хлопнув. Алиса бы заплакала, имей слёзы, но только сжала некрепкие зубы — скоро выпадут, не иначе. На стуле далеко от кровати валялась сумка и снятые артефакты, немая истерика не мешала слевитировать себе вещи и достать новый флакон исцеляющего зелья. Но стоило ей повернуться рассмотреть спину, как из горла вырвался сдавленный смех. Условно изображённая чёрным саламандра застыла под шеей, слева от позвоночника, будто пыталась добежать до головы, но не успела — и этот туда же. Но, всё же получилось. Алиса выдохнула, не скрыв облегчение, как успокоила рвавший лёгкие и живот хохот. Он поставил знак на спине.  — Чёрт… чтоб вас… Только и знаете, что нервы трепать и волосы жечь, — проворчала, с широкой улыбкой разглядывая саламандру. Теперь только ждать и лечиться, сводить последствия своей непредусмотрительности и жадности. Впрочем, стихии не менее жадные — каждый пытается оттяпать кусок побольше. Выкатив из сумки прихваченный хрустальный шар, Алиса уже представляла, как просит Делиона отозвать Агара в клан и прислать что-то там для роста волос и костей. Главное, чтобы сам не прилетел сюда, перепуганный за сестру. Нет, главное, чтобы никто не увидел лысой. Такого девичье сердце точно не переживёт!