Неоднозначно плохие

      Алиса не о многом сожалела. Абсолютно у каждого есть нечто, о чём он сожалеет, и она не считала себя исключением. Не смотря на часто всплывающие догмы Дика в голове, повторяющиеся его нахальным или раздражённым, иногда сломленным голосом, просящим творить всё, что хочется, дабы потом не предаваться унынию, иногда ею совершались ошибки, вследствие которых сожаление наплывало разной силы волной. Теперешнее положение относилось к слабо-сильным волнам, где чем дальше, тем больше. Ну, её несколько травили уничижительные мысли. Дрон, всё же, ужасный учитель, а ещё не самая приятная личность, если уж совсем откровенно — редкостный говнюк, но только для посторонних. Хотя она не питала больших надежд на свой счёт. Дрон просто взрослый оборотень, а годы жизни, хочешь ты того или нет, накладывают своё. И в первую очередь — расчётливость. Именно с такой эмоцией он смотрел на полностью покрытые плотной, жёсткой шкурой рептилии с выделяющими мглисто-чёрными чешуйками руки. Никто ещё не знал, насколько непробиваема и невосприимчива к магии эта шкура, выложенная ромбовидными, толстыми и очень прочными чешуйками. Но они уже смотрели на неё с определёнными эмоциями. Чаще — с удивлением. Кто-то ещё бормотал, что чёрные драконы вымерли, перед тем засев в легендах самыми жуткими и жестокими существами. Алиса не видела причин оспаривать факт, как и отбеливать своё имя. Дрон крепко сжимал её запястья, сквозь грубое покрытие почерневших и ощетинившихся когтями рук она чувствовала, как в нём дёргаются мышцы, не поддаваясь инстинктивному желанию проверить края её защитных способностей. Это был бы неприятный опыт и нежелательный результат, потому что Алиса не собиралась делиться своими слабостями и достоинствами со всеми подряд, когда даже брат их не знает. Говоря прямо, она не доверяла им настолько, особенно Дрону, чтобы откровенничать, но допускала определённый уровень раскрытия своих способностей. Ну, используемая при них магия всегда считалась ею слабой, их вина, что десятиметровая огненная стена или купол во весь полигон кажется показателем выше среднего уровня владения магией. Ах, друзья и близкие — какая чудесная сказка вышла бы, если бы не этот его взгляд. Даже и не взгляд, а пятна на ауре, перекрывающие глаза, проглядывающиеся в них, слишком легко заметные для того, кто видит энергетические структуры чётче, чем сами физические тела. Она вздохнула — не сдержалась, он пустил и смущённо отвёл взгляд в сторону, чтобы наткнуться на Эрина. На мгновение между ними пронёсся немой диалог, но на посыл: «Я же говорил, она — жуткий дракон» тот ответил раздражением. Какой из неё жуткий дракон, если инстинкты молчат? Просто девочка. Кхм, девушка. Хрупкая на вид и психически нежная, незрелая девушка. И эта девушка сейчас стояла и предполагала, что, возможно, в будущем что-то повернётся тем боком, какой заставит её снести этому глупому высоковозрастному оборотню голову, раз уж он скрывает свои истинные чувства за дружелюбием. Да, её это раздражало. То, что он что-то там просчитывает на будущее в своей голове, ищет выгоду от увиденной чёрной чешуи, ах, да просто чешуи. Дрон не верит в зависимость бешенства от цвета, потому что не чувствует в ней Тьмы. Чёрный просто чёрный, а не Тьма. Она не спешит развеивать заблуждение, хоть на самом деле недолюбливает тьму и не собирается пользоваться ею. Пока что. В любом случае, этот чёрный просто чёрный, и не потому что ночь тоже темна. Истинная причина в большом смешении — чем больше цветов добавляется в палитру, тем более противным становится оттенок, пока не превращается в чистый чёрный, содержащий в себе тысячи радуг. Драко столько в себе смешали, что стали просто чёрными. Алиса повторно вздыхает и отворачивается, присаживается на мат и отпускает трансформацию, руки белеют. Сколько бы ни пыталась, а сознательно большего результата не достичь. Её максимально высвобожденная форма похожа на тело аргонианина без хвоста, но с рогами. Это именно то, что довело Аманду до истерики и ночных кошмаров. Вся проблема в том, что достичь этого максимального результата получается только в состоянии бешенства, когда все ограничения сшибает, а сдерживающие оковы падают. И в отличие от элементализма, трансформации безболезненны, больше того, естественны и привычны для тела. Она не торопила развитие организма, но Дрон просил посещать бесполезные занятия, даже когда у неё не хватало времени, а число бесплотных попыток доказало отсутствие результативности. От его настойчивости ей начало казаться, что вовсе ради того, чтобы поглазеть в очередной раз на драконью шкуру и острые, блестящие когти — напоминали агат, только не прочностью. Этот чёрный агат царапал алмазы. Разглядывая свои красивые когти, Алиса мило улыбалась — прекрасное оружие, ещё и не потеряется. Ну что за прелесть? Ах, но из-за них всё ещё приходилось тратить время на ерунду. Оборотень на самом деле не поможет ей, потому что для них обращение, что чих. Поэтому Эрин никак не мог ухватиться за момент изменения, чтобы повернуть его иначе, проконтролировать, а сама Алиса утопала в контроле собственных реакций.  — А если замедлить? — поинтересовалась, глянув на несчастного оборотня, испуганно дёрнувшегося от её внимания.  — Он уже пил успокоительные, — помотал головой Дрон, но Алиса протянула руку, объятую Мраком, и расставила пальцы:  — Остановись, мгновенье. В этом есть определённый механизм, я его изучила и теперь регулирую. Давайте просто попробуем. Дрон ничего не понял, Эрин, впрочем, тоже, но от него требовали обернуться, как делал обычно — единственное плохое, что могло случиться, это потеря контроля и побег молодого волчонка в коридоры. Ах, ещё приближение пугающей княжны, но никто кроме него глупые страхи не учитывал. Он нервничал, как и всегда, хмурился и унывал — знал, что ничего не получится! Не важно, веришь ты в успех или нет, если из раза в раз преследовали одни неудачи, то и новая попытка не даст другого результата. Больше того, Эрин боялся приблизившегося дракона, в очередной раз видя во взгляде Дрона толстую пелену, не дающую заметить очевидное. Почувствовать доминирующего зверя. Его искренне удивляло, как они все смотрят на неё — как на слабую, ужасно слабую, в некой мере непонятную, но, не смотря на магическую силу, слишком слабую особу. В ответ дракон над ними насмехался и позволял и дальше тонуть в ложных мыслях. По крайней мере, так оно выглядело для него, по неизвестной причине ощущавшего дремлющую волю, способную подавить даже в спящем состояние. Алиса на мгновение пересеклась с ним взглядом и сразу же отвернулась, ощутив невнятное беспокойство. Нет, его страх заставлял хмуриться и кусать губы от непонимания. Поэтому она не стала к нему касаться, а всколыхнула силу, и ажурная перчатка зашевелилась прямо на коже. Дымный рисунок отпечатывался, слетал, размывался, увеличивался, рассеивался — не тьма, немного бледнее, серый мираж. Теневые орнаменты перемещались по воздуху, сохраняя чёткость, и когда коснулись Эрина — тот бросил испуганный взгляд на Дрона.  — Давай, — шепнул, зачарованный дивной магией, и Алиса кивнула:  — Обращайся. Эрин на мгновение напрягся всем телом, как перед прыжком, выпадом или кувырком, и время замедлилось.  — Чёрт, — выругался Дрон, прикусывая палец, потому что замедлился только его соплеменник. — Ну же, не позволяй себе полностью обратиться, стой на ногах, а не на четырёх лапах! Алиса видела, как Эрин напрягается, каждая мышца дёргается, и тело распирает, оно увеличивается, будто вот-вот лопнет. Перебирая пальцами, она уверенно держала Мрак, установив контакт с «промежуточным» состоянием, каким и есть обращение, и замедляя его, растягивая «мгновенье». Эрин продолжал увеличиваться, его простая, широкая рубашка увлажнилась от пота, позвоночник выгнуло, из дрожащих губ сквозь сомкнутые зубы вырвался полустон, но обращение продолжалось, как и попытки проконтролировать процесс.  — Ещё немного, — прошептал Дрон, видя больше неё, и словно лопнула пружина. Разрядилась, наконец-то, сопровождаемая треском ткани, и Алиса тактично отвела взгляд, а подумав, повернулась обратно — на стратегическом месте штаны не порвались, хоть и натянулись до неприличия. Хотя о каком приличии может идти речь, если Эрин падает на четвереньки и загнанно дышит, наконец-то впервые пережив трансформацию в смешенную, полугуманоидную форму, но вместо радости хрипит от боли и ломоты во всём теле.  — Невероятно, — выдыхает Дрон, подходя ближе, но как только тянет руку похлопать его по покрывшейся густой шерстью спине — уворачивается от клацнувших клыков.  — Получилось! Алиса удивлена, потому что дурацкая и опасная идея не выходит боком, и когда Эрин уже сидит на заднице, кривится из-за слишком тесных брюк и рычаще извиняется за рефлекторный укус, она опускает взгляд на руку, которой до сих пор удерживает его промежуточную стадию, и дёргает. Тоже рефлекторно. Эрин кричит и падает, обращаясь обратно в человека, а опутавший его ажур втягивается обратно — Алиса следит, чтобы всё вернулось в руку. Сама мысль, что обнаружила рычаг управления оборотнями, резко пугает, потому что Дрон всё видел.  — Я… прости, просто развеяла заклинание, — бормочет, пытаясь свалить эффект принудительного возвращения человеческой формы на необходимость «отката» или «отключения» магии.  — С-спасибо, — тянет Эрин, растянувшись на спине, и повторяет это ещё раза три, прежде чем его сиплое бормотание прерывает Дрон:  — Теперь всё в порядке. Смог раз — сможет и второй. Дальше будет проще и без боли. Не переживай. Алиса вскидывает брови, Эрин хрипло смеётся, а Дрон на этот раз дотягивается до его плеча, но говорит всё ещё ей:  — На тебе лица нет. Понимаю, принудительное обращение выглядит не очень, но ты не виновата. Ах, она кивает и облегчённо выдыхает, заталкивая удивление подальше — пусть продолжает видеть причину реакции в переживаниях об увиденных муках.  — В академиях большей частью полукровки, — говорит он, помогая Эрину сесть, и поправляет на нём разорвавшуюся рубашку. — Когда у нас рождаются сильные маги — проще самим обучить или нанять тренера. Князь обрадуется нашему успеху. Он очень редко говорит о своём дяде. Но тон снова падает, а во взгляде блестит поволока безумия, когда Дрон посмеивается:  — Князь будет доволен и, возможно, в следующем году направит ещё кого-то. Алисе совсем нет дела до тараканов в голове их князя, ей своих хватает, ну и до странностей Дрона тоже. Но видеть его таким отчего-то неприятно. Эрин приходит в себя и ползёт в душ — Дрон провожает его до двери зала и возвращается — там недалеко, по стенке доберётся.  — С тобой ещё не закончили. Ты два месяца занимаешься здесь с нами и до сих пор не продвинулась. Алиса удивлённо считает про себя и сходится на трёх, но перевод темы не приветствует:  — Помнишь моего брата? Он убил своего собственными руками. Дрон отводит взгляд, а она продолжает:  — Конечно, не хочешь — не говори. Я попробую угадать сама! Он пугается её способностей придумать легенду, но всё равно не хочет всё объяснять, лишь ищет оправдание:  — У нас всё не так, как у других народов.  — Будто я не знаю, — фырчит та, подымаясь на ноги. — Я больше не хочу ходить на эти занятия, если у Эрина всё получилось — мне здесь оставаться незачем.  — А что ты имеешь к Эрину?  — Ничего, последний месяц я просто составляю компанию, чтобы вы не чувствовали себя одиноко. Хотя ему от этого только хуже, такой шуганный. Дрон ошеломлённо смеётся, а Алиса бы сама себе не поверила, услышь такое. Но, конечно, она не полностью лжёт, какие-то чувства испытывает, хотя скорее повёрнутые в другую сторону — себе ищет компанию, чтобы не оставаться с Амандой или в одиночестве в единственный день, когда после всех пар и тренировок находятся целых два лишних часа для безделья. В тяжёлые времена оборотни не давали сойти с ума от нагрузки, появлялось время подремать, в лучшие — не кусать подруг Аманды, а сейчас потеряли смысл.  — Ужин?  — Меня Лина покормит, — отказывается, мотая головой, и Алиса принимает, а потому спрашивает прямо:  — Ищем место без лишних ушей и говорим или увидимся завтра на парах? Его уныние можно соскребать слоем снова выпавшего снега, так ей кажется, когда видит повесившего голову Дрона, и тот наконец-то сдаётся:  — А ты знаешь такое? Она закатывает глаза и ведёт в аудиторию — после шестой пары там нет вообще никого, как и в соседних. Садится на своё место, подбирает под себя ноги, скинув ботинки, вешает пару глушилок, чтобы уж точно никто не подслушал, и подпирает подбородок ладошкой, всем своим видом выражая ожидание. Он тратит время, чтобы усесться напротив.  — Ну, ты, наверное, знаешь о нашей иерархии, да?  — Не очень. Только о вашем полном подчинении князю, как у вампиров.  — Да, так и есть, — подтверждает, чертя пальцем полоску по столешнице. — Князь — высшая ланка, абсолютный альфа, он подчиняет всех одним взглядом. Знаешь, как в нашем народе становятся князями? Убивают старого в честном поединке и съедают сердце.  — Ритуал передачи силы?  — Да, мы верим, что княжеская кровь особенная, как и вампиры. Но у них сила наследуется кровным родством, а у нас передачей.  — Когда-то, насколько я знаю, оборотни всегда ели печень и сердце убитых противников, веря, что тем самым становятся сильнее. Дрон удивился, но не подал виду — подробности легенд остались во временах столь древних, что сейчас не передавались и страшилками. И он продолжил, кивая:  — Ты права, но князь — совсем другое. Он настолько силён, что победить его невозможно. Мой дядя правит так долго, никто — ни дети, ни старцы не выйдут против него, не помыслят бросить вызов. Ежегодные бои превратились в развлечение для молодых оборотней — они меряются силой, не больше. Князь смотрит и уходит, так ни разу не ступив на ринг — какой идиот бросит ему вызов?  — Дэл говорил, что правит он… неплохо. Слово выделилось паузой, но иначе никто бы не сказал — где-то огрехи компенсировались, где-то объяснялись, а в остальном Вильгельм не переступал традиции и не переходил черту, явную лишь народу оборотней.  — Да… Он ведёт нас к процветанию. Признание вышло из него с привкусом страдания — Алиса его почувствовала, как собственное. Этакое обречённое смирение, когда отговариваешься общим благом, знаешь, что так лучше, но всё равно не можешь радоваться, наступая себе на горло.  — Ты с ним не согласен?  — Не говори так, — быстро просит, вскинув задрожавший взгляд. Такой Дрон — жалкий, его хочется отлупить и повозить лицом по грязным лужам, чтобы заставить вытянуть скрутившийся хребет из того места, в какое он его засовывает, говоря о своём дяде.  — Знаешь, мой брат — князь, а дядюшка — принц Ада, праотец… ну, скажем, могущественная древность, чтобы не вдаваться в подробности. И я совсем не понимаю, почему ты так боишься. Когда мачеха пыталась меня отравить — я сцепляла зубы, а не смиренно пригибалась.  — Ты не знаешь что такое наш князь, — шепчет, не реагируя на откровения и вообще пропустив мимо упоминание демона. — Ты просто не понимаешь. Алиса представляет Хаоса тираном, принуждающим делать что-то мимо воли, деспотом, от чьего давления невозможно избавиться, и немного, самую малость приближается к его состоянию. Такое, в конце концов, случалось, ну и закончилось меткой.  — Но сейчас же ты не с ним.  — Ты не понимаешь, — повторяет, будто бы тот выпрыгнет откуда-то из угла, вырвет сердце и съест.  — Ну, так поясни.  — Он альфа… Я альфа, Алиса. Она кусает губы и мучительно медленно соображает, вспоминая значение этого слова. Нет, это не просто один из старых символов, это… Вожак. Вот оно, альфа — вожак! И всё встаёт на свои места, она поражённо открывает рот и таращит глаза в пепельную макушку своего склонившегося к столешнице товарища, а ещё чувствует такой конфликт интересов, что дилемма «убить или не убить человеческий город ради нагов» выглядит детской — убить, конечно же, это же всего лишь люди. Даже не мокрицы. А оборотни ценнее мокриц? Дрон подымает голову на её тихий смешок, обижается, а Алиса качает головой:  — Мрак, каждая новая проблема крупнее предыдущей. За что мне так везёт? Ты, наверное, просто не хочешь, чтобы я нормально спала, да, мир? Мир молчит, Дрон тоже — теряется в догадках, о чём она и с кем, но, а Алиса опирается локтями о стол и рассуждает в голос:  — Ты альфа и подгибаться под альфу для тебя мучительно, куда мучительнее, чем тем же вампирам или людям служить кому-то вышестоящему. При этом даже пожелай ты сразиться с ним, что верная смерть, или каким-то чудом одолей, что так же верная смерть — в результате придётся вести всех оборотней, а для начала — сражаться с каждым из них.  — Да, — соглашается, шокированный её глубоким и быстрым пониманием ситуации. — Именно так.  — Он ведёт расу к лучшему будущему, ты, конечно же, не знаешь, куда сможешь и вообще сможешь ли их привести. Править совсем непросто, мы оба это понимаем лучше многих других. Кроме проблем с ворчливыми стариками и безбашенным молодняком, тебе придётся сначала прикладывать все силы, чтобы устоять на месте, доказывать, что достоин, потому что плевать им на традиции, когда всё так резко переворачивается и на смену старому и умудрённому князю приходит молодой сопляк.  — Да, он собрал все разрозненные племена именно силой, завоевал их, и если такое случится — они просто снова разбегутся кто куда.  — Ага. И что ты бы хотел сделать?  — В каком смысле?  — Как страдающий альфа, какой разумный выход из ситуации видишь? Дрон ненадолго потерялся, видимо, придумывая, как сказать, что именно потому, что выхода нет, и страдает, но в итоге сознался:  — Прогибаться дальше.  — То есть страдать от страха, давить в себе протесты?  — Именно. Звучит лучше, чем есть на самом деле, Алиса видит этот ужас, жаркое безумие, какое блестело и в ночь, когда он требовал показать глаза. И продолжает размышлять:  — Брату ты, конечно же, не предлагал брак со мной, чтобы спастись от дядюшки. Он проглатывает язык — по ощущениям так и получается, прячет взгляд, да вообще будто бы хочет провалиться на месте, а ещё лучше сбежать, и лавочка уже скрипит, когда Алиса щёлкает пальцами:  — Вот и выход.  — Что? Он ошеломлён и не успевает ничего понять, как вновь оказывается сидящим, а совсем близкие розовые губы тихо шепчут, выразительно изгибаясь:  — Сбеги от влияния своего дяди. Дрон дёргается, сбрасывает наваждение, но не поддаётся страху, а Алиса уже перескакивает на другую тему:  — Да, Агар мне сказал, что вы все мечтаете окольцевать младшую княжну. Только ничего у вас не получится. Он что-то мямлит, снова выглядит жалким, путаясь в мыслях, ей снова хочется вырвать чёртов позвоночник, раз он ему так не нужен.  — Я не собиралась затрагивать этот вопрос, если откровенно. Но признай, что вызывает большее возмущение: лишение титула и власти, прилагающейся к родству с князем, или страх быть пойманным и наказанным за бегство?  — Да какая власть, какой титул, — бормочет он, отворачиваясь. — Я для него как игрушка.  — Он совсем тебя не любит? А родители?  — Любит, — говорит, игнорируя вторую часть. — Поэтому доверяет. Но… от этого не лучше. Он прикажет пойти и убить — я обязан сделать. Прикажет жениться — нет выбора. Отберёт имя и отправит куда-то выполнять миссию — я выполняю. В клане… как в клетке, где каждый шаг под наблюдением, а только отклонишься от маршрута — сразу давление. А, она так и догадывалась, а потому позволила себе постную мину, выстраивая все мысли в определённом направлении — если князь прикажет, то Дрон превратится из друга в предателя. Да никто другого и не ожидал. Нет, по правде говоря, поначалу Алиса очень надеялась на дружбу и товарищество, но реальность совсем не такая радужная, по крайней мере не тогда, когда имеешь дело с расчётливым зрелым разумом, притворяющимся, а иногда и впрямь мыслящим, как ребёнок. Нет, как малолетний оскорблённый мальчишка. Дик часто повторял: «Слушай, мелочь, я тебе говорил, что никому доверять нельзя? Ох, просто держи это в голове и оставляй козыри при себе, а ещё никогда не доверяй на все сто. Даже мне. Мне вообще нельзя верить, я злой и мерзкий, сама говорила». Дрон неплохой друг, когда не задумываешься о его истинной сущности, отодвигаешь назад мысли о зависимости от князя и прочего. И только что он сознательно или бессознательно предупредил, сам признал. Так что в ответ на откровенность Алиса стоически игнорирует сложную тему недоверия и говорит об отвлечённом:  — То есть… академия для тебя как отпуск?  — Да. Иногда он даёт такие задания, направляет куда-то на пару месяцев или лет, кажется, пытается так проявлять заботу.  — Да уж, — выдыхает, заходя в тупик. — Ты просто не хочешь убегать и не можешь его убить. Да и, готова поспорить, не хочешь. Он же родственник.  — Да.  — Ну тогда я даже и не зна-аю, — тянет, ероша волосы. — Тебе нужно… найти. Дрон без слов переспрашивает, а ей вспоминаются собственные поиски, приведшие к Аманде, ну и ответ находится:  — Что-то близкое, тёплое, важное, как огонёк в душе. Твоё потухшее нутро ждёт того, кто зажжёт его снова. Дрон выпадает в осадок, иначе и не скажешь. Сначала долго смотрит на неё, прокручивая слова в голове, а потом столь же долго и надрывно смеётся, хлопая ладонью по ноге. Алиса ждёт, пережидая искру, смотрит в ставший родным потолок, выученные наизусть трещины, вздыхает.  — Прости, — выдавливает он, едва сдерживая хохот. — От тебя такого точно не ожидал.  — Но я же права. Его снова скручивает смех, но она продолжает:  — Ну, значит, не так уж и плохо тебе живётся, как пытаешься показать. Забудь мои слова. Когда-то мой учитель тоже смеялся. А потом влюбился с первого взгляда, с десятого осознал, а через три месяца женился. Уже детей делают.  — Я не верю в сказки, Алиса, — огорчает он. — И если ты веришь и ждёшь того единственного, то забудь — только разочаруешься.  — Нет, я никого не жду, — говорит, переводя взгляд в окно, за которым снова нарезает круги Шерон, а в зелёных глазах пустой, равнодушный каменный блеск. — Моя душа без привязки. У меня никогда не будет ни дома, ни родного мира, ни пары, только они. Они вертятся на ладони сырой энергией, перекатываются чистой стихией — пламя излучает тепло, а негатив переливается всеми оттенками серого, смерть разливается одним ртутным шариком густой крови. Дрон чувствует от них угрозу, щекочущую инстинкты животного, а оттого впервые путается в неопределённых мыслях и двойственных ощущениях — волк ведёт себя как Эрин.  — Ну, а что до тебя, — выдыхает, глядя своими настоящими глазами на саму душу, — то ещё встретишь. Нить есть. Ей достаточно потянуться к ней руками и зацепить пальцами, обмотать невесомую красную нить, дёрнуть раз-другой, чтобы увидеть его насквозь перепуганный взгляд. Наверняка ощущения, словно душу вытягивают. Красная нить плавит кожу на левой руке, обжигает, а правую, покрытую Мраком, не вредит. Эфир и нити судьбы вообще жёсткие и жгучие, но это ерунда по сравнению с тем, когда плела брату Громоотвод и убирала приворот. Только Дрон ничего не понимает, смотря на её пустые руки, якобы схватившие что-то, на появляющиеся красные ожоги кольцами на пальцах, как от обмотанных шнуров. Или шнура. Тонкого шнурочка.  — Некто на втором конце жив, разве этого не достаточно? Хотя я не знаю, когда настанет смерть, возможно, вы никогда и не встретитесь в этой жизни, но нить есть. Если всё же случится такое, что вы повстречаете друг друга — бери в охапку, отвози далеко и лови антилоп в своё удовольствие. Ничего лучше ты не обретёшь. Хотя иногда это «лучше» ломает и перекраивает, да и сопротивляться не выходит. Но на то они и нити Судьбы, никто не говорил об идеальной паре, совмещение характеров. Всё на уровне души, вот и всё. Кто-то считает, лучше вообще не знать свою пару.  — Почему антилопы? — спрашивает Дрон, чтобы не молчать, и передёргивает плечами в попытке сбросить липкий страх потушенной силы.  — На краю мира водятся антилопы. Любишь тепло? Алиса закрывает глаза, прорезанные тонкой, частой сеткой сосудов, отпускает нить и больше не трогает, да и смотреть в кого-то настолько глубоко не хочет. Это не имеет никакого смысла, потому что никому не нужны подобные откровения. Она прикладывает пальцы к закрытым векам и недолго отдыхает в темноте, а когда открывает глаза — видит всё так размыто, что хочется вновь тяжело вздохнуть:  — Перенапрягла.  — Звёзды?  — Нет, глаза… Они, знаешь, тоже не очень мои, подарок… А ещё они слезятся и не хотят фокусироваться, так что приходится зажмурить веки и раскрыть сеть, а ещё в голос подумать:  — В багаже должны валяться солнцезащитные очки… Вот он будет рад, если снова придётся их переносить. Хотя в библиотеке Сириль Хаос вещи таскает шустро. Дрон молчит, запоминая слова про край света, не задаёт идиотского напрашивающегося вопроса, просто думает, что вероятность всего предсказанного… Ах, что гадать-то, а? Если кто-то видит твоё будущее — нельзя так легко отбрасывать слова. А то ведь вдруг? А ты смеялся и не верил. Алиса благодарна за тишину, за понимание и сдерживание — тоже не терпит, когда кто-то лезет с предсказаниями. Но в этот раз не может смолчать, как и в случае с учителем, хоть и знает, Хаос это говорил:  — Любовь не всегда радость. Но, определённо, её лучше испытать, чем всю жизнь гадать, существует ли такое или нет. Пусть пустоту заполнит боль, лишь бы не оставалась пропасть. И как всё обернётся — решаем только мы.  — Не буду я себя хранить до светлого мига, — исторгает Дрон, чтобы разрядить обстановку, и она милейше улыбается:  — Ещё раз услышу из-за стены твоё имя — ворвусь к вам и выброшу из окна.