Неоднозначно плохие

      Академию сковывала ночная тишина. Где-то раздавались мелкие, пугающие шорохи, блуждали тени по этажам общежития, с кухни лился тусклый свет. Инрик молчал, обстановка нагнеталась, аппетит пропал, но вилки время от времени клацали о тарелки, иногда раздавались вздохи разной протяжности.  — Что же я натворила, да? — наконец озвучила его невысказанный вопрос Алиса, откладывая опустошённую тарелку, и тот бросил недоеденный омлет, поднял на неё взгляд:  — Нет, как ты умудрилась. Я не настолько нежный, чтобы устраивать истерики по типу: «Как ты могла!» Это вызвало у неё улыбку — первый человек, что не бросается, а спрашивает нечто отличное от массы возмущения.  — Так ты не понимаешь, каким образом получилось проклясть всю академию?  — Ещё и так мощно, что никто до сих пор не развеял.  — Не самая приятная магия, так что… Лучше и не спрашивай. Берёт корни в старых традиционных обрядах. Инрик глотнул воды со стакана, видя перед собой стыдящуюся своих же методов Алису, её опущенный взгляд, тени от тёмно-красных ресниц, и только уточнил:  — Жертва… насколько большая?  — Я не принесла в жертву человека или любого другого разумного, не волнуйся, — пробормотала, чем заставила его признать:  — Тогда и ладно. Я не неженка, да и, к тому же, свидетельствовал всю ситуацию в столице. Ну ваши парни и трепло.  — Но я же всех прокляла, а не только их.  — Буду считать, что иного выбора не осталось. К тому же… Он вздохнул, отвёл взгляд, чем привлёк её внимание, и негромко пробормотал:  — Теперь тебя ненавидит половина академии. Раз ты… Значит, это для тебя важнее последствий.  — Последствия, ненависть, — тихо повторила она, отвернувшись и глядя в пустоту, едва освещённую пульсаром. — Думая о чувствах каждого, себя счастливым не сделаешь. А оглядываясь на всех, далеко не уйдёшь. Инрик признавал такую логику правильной, но только с одной из сторон:  — Но и на сплошном эгоизме… только наживешь себе кучу врагов. Нельзя ограничивать всё двумя крайностями. Чтобы сделать себя счастливой, ты делаешь больно другим, но, сталкиваясь с последствиями, всё равно ощущаешь себя несчастной, разве нет?  — Разве меня беспокоят все подряд? Ты всё ещё здесь, а вынудивших прибегнуть к проклятью и в расчёт брать не стоит — они не стоят и намёка на сожаление, а их реакция только показывает правоту моего суждения. Им настолько же плевать на меня, как и мне на них, но когда кто-то из нас кому-то мешает — это приводит к таким вот конфликтам.  — Ну да… Алиса насмешливо хмыкнула от его растерянности, Инрик смутился и взялся доедать омлет, когда дверь тихо скрипнула. Они повернулись одновременно, в кухню вошёл парень, слабо видный в тусклом свете, но она его узнала:  — Шанар. Тот явно щурился на них, а услышав голос — развернулся уходить. Инрик не сдержал разочарования:  — Похоже, тебя и правда ненавидят. Это заставило того остановиться.  — Я многих обидела якобы без причины, — оправдала их, но со стороны двери раздался неуверенный голос:  — И вовсе я не ненавижу.  — Я уже поела и мне пора ложиться спать, так что не буду смущать, — решила, подымаясь и отодвигая стул. — Спокойной ночи, Инрик. Рада была поговорить.  — Три ночи, а ты только спать идёшь, — посетовал он, дёргаясь следом, и, в отличие от очистившей магией посуду Алисы, оставил всё, как есть. Шанар отошёл от двери и, всё ещё глядя в пол, прошептал:  — Прости. Поравнявшаяся с ним Алиса сначала пожала плечами, но быстро нашла слова:  — За что это? Сгорбленный, он казался ещё ниже. В группе, где сначала самой низкой бегала «девчонка-коротышка», насчитывалось так же и около пяти невысоких парней, а стоило ей вытянуться, как те заняли роли «коротышек». Сейчас же этот выглядел маленьким, то ли причина в виноватой позе, то ли в стоящем рядом Инрике.  — Я не ненавижу, — повторил тот, но ничего связного не добавил: — Прости. Ты и сама должна понимать.  — Мне плевать, даже думать не хочу, — выплюнула та, захлопывая за собой дверь, а когда дошла до лестницы — остановилась и вцепилась в перила пальцами: — Как же бесит. Вышедший следом Инрик догадался, в чём дело:  — Слабохарактерный отброс. Шанар просил прощение за то, что встал на сторону большинства, не смотря на отсутствие ненависти и, возможно, наличие некоторого уровня понимания — он ведь тоже не глухой. Инрик похлопал согнувшуюся в припадке бешенства Алису по спине, пытаясь поддержать, и возмутился вместо неё:  — Двуличные гады! Они что, мнят себя невинными жертвами? Тоже мне, истеричные хрустальные куклы. Та тихо засмеялась, её плечи затряслись, а лоб стукнулся о перила, но злость и неприятная досада отпускали:  — Спасибо.  — Ничего… Я немного не понимаю ваших парней, вот у нас в группе оборотень, и мы вроде как не ущемляем его, не завидуем силе, наоборот, интереснее тренироваться. А у вас же и вампиры, и оборотни, полуэльф и полуорк, вроде должны быть умнее остальных, нет?  — О чём ты?  — О чём я? Наверное, пытаюсь понять, почему они так себя ведут, если вы все — одна группа.  — Скажем, из всех лояльных ко мне остались вампиры, точнее Кириса нет, так что только Арнад.  — Выглядело так, будто ты его на дух не переносишь. Хотя в столице, вроде, вы сблизились.  — Я знаю его дольше остальных, у нас, скажем, не тот случай, когда получается игнорировать друг друга. Он сын близкого друга моего брата.  — А, понял. По голосу и правда будто понял, но что именно — неясно. Алиса ощутила неприятный холодок по спине, но решила не усугублять, тем более, он говорил дальше:  — Знаешь, чему нас учили на практике первого курса? Огребаете всей группой. Виноват не задира, а оба, а к ним ещё и всех остальных, потому что не уследили и не помешали. Проштрафились — пшли на отработку, морозиться в снегу, мариноваться под водой или коптиться под костерком, чтобы пятки жгло.  — И это меня ещё негуманной называют… Нет, серьёзно.  — Но это ладно, все проходили, — не обращает он на её слова внимания. — Чего я реально не понимаю, так это Дрона.  — А что Дрон?  — Да они же бегают за тобой хвостиком, даже когда тебе не до них. Дрон, тот полоумный громила Ракуш, вампир, другие регулярно поблизости, что-то спрашивают или просят помощи. И при этом сейчас они не на твоей стороне.  — Забудь, — просит, а Инрик чувствует неловкость, будто расковырял и посыпал солью ранку. — Какая разница? Мне всё равно.  — Ведёшь себя, как четырёхлетний обиженный ребёнок.  — А что мне ещё делать? Варианта два: или всё так и останется, или они через время придут извиняться, и всё начнётся, как с Амандой.  — Это которая сбегает ночевать к соседке каждый раз, когда вы ссоритесь?  — Да.  — И ты будешь, как с Амандой?  — Я… будто у меня много вариантов.  — Послать их.  — Это один из вариантов.  — Ты будто не уважаешь себя, позволяешь им ноги вытирать и тому подобное.  — Значит, со стороны это так выглядит? — пробормотала, но сразу же хмыкнула: — Ну да, так и выглядит… Директор считает, что сильный не смотрит на мелкие обиды, он выше мести.  — Я бесконечно уважаю нашего директора, — признаётся, прежде чем выдать грубость: — Но это полнейшая хрень. За оскорбление даже слабые женщины дают пощёчины, а мужики бьют хуком справа или слева, не размениваясь на предупреждения сжать зубы. Да, Алиса вспоминает собственные слова о нравах и порядках вампиров, где терпение и милосердие, всепрощение выглядят слабостью, а кроме того, наказуемы смертью.  — Я пыталась хоть немного следовать его идеалам, но… не хочу оставаться слабой. Пусть подставляют щёки.  — Ну и правильно, а то знаешь, я тоже мог сказать, что ты такая и сякая, а завтра извиниться и предложить забыть. Но я дорожу нашим общением и не хочу ни расстраивать тебя, ни терять. Как друга, конечно, а то прозвучало немного…  — Спасибо. Ты помог мне больше, чем несколько суток самокопания. Инрик улыбнулся и потрепал её по волосам, взлохматил макушку:  — Рад стараться. В благодарность надень платье покрасивее на танцы, и чтобы не как на конец года.  — Ладно.  — Спокойной ночи, — пожелал, поворачиваясь в сторону лестницы в своё крыло, и услышал негромкое:  — Сладких снов, Инрик.