505

Томура снова отступает от своих правил. Улица, заброшенные дома и золотистый восход солнца не препятствуют сиюминутным интересам, даже наоборот. «Говоришь, не значат ничего?» Деревья шелестят зелеными листиками. Легкий ветерок пробирается под свободную водолазку с широким треугольным вырезом. Как быстро бежит время. Однажды это сильно подведет Шигараки, он уверен. «Тогда давай поедем в место, где будут значить» На одной из многоэтажек есть длинная серебристая труба, от которой отражается свет. Ночью она выглядит черной, и иногда даже похожей на монстра. Но. Когда солнце начинает восходить, и свет обнажает детали, в час между ночью и днем, можно разглядеть, что она не такая уж и темная, просто серая, холодная и ни чем не примечательная. Кривоватая, немного завалившаяся на бок, но это не отменяет того, что иногда бывает настолько черной, что отличить ее от ночного неба нельзя. Хотя иногда, отражая солнечный свет, она светится ярче, чем обычно. Небесную голубизну закрывают серые тучи. В них есть отголосок сиреневого. Можно смотреть за тем, как они движутся и размышлять о жизни. Вот только не нужно. — Тебе снятся кошмары? — спрашивает Томура. — Иногда, — спустя паузу отвечает Даби. — И что там? — А тебе интересно? Шигараки фыркает, принимая самый что ни на есть саркастичный вид, и отвечает. — Мне все равно. Ну да. Даби и не сомневался в этом. Ничто, кроме планов не имеет значения, а особенно то, что касается социальных вещей. Он запрокидывает голову и на минутку прикрывает глаза. Так быть не должно, это необъяснимо, но Даби знает это с самого детства. Он задается вопросом. Что же с ним не так, что каждый раз откапывание чужих чувств становится неотлагаемой потребностью. Даби смотрит на Томуру. Его волосы обдуваются ветром с затылка. Лица совсем не видно. Он глядит куда-то вперед. Может, дело в этом? В том, как Шигараки сидит, закинув узкую голень на острое колено? Или в том, как он трогает свою шею, клоня голову к плечу, чтобы было удобней? — Почему ты позвал меня с собой тогда? Подушечки пальцев замирают. Нет, продолжают двигаться через три секунды. — Не твое собачье дело. Агрессивно. Томура не любит, когда лезут к нему в душу. Даби осекается. Он не знает, что такое личное пространство. Он потирает ладони друг об друга в нерешительности. — Тебе снятся кошмары? — Не. Твое. Собачье. Дело. — четко выговаривает Шигараки. Правда, не его. Даби привстает. Он запускает ладонь в жесткие волосы Томуры. Шигараки удивленно поворачивает голову не него. Даби утыкается носом в его шею. Металл пирсинга холодный, поэтому ярко контрастирует с нагретым причудой телом. Шигараки морщится. Губы раскрываются, касаются там, где кожа расчесана, и смыкаются. Теплый язык зализывает рану, но потом почти неощутимо следуют зубы. Томура сжимается и неприятно ведет плечом. — Эй, ты чего? Тебе так больно? Я тогда не буду. Шигараки снова прячет лицо в волосах и сильно кусает нижнюю губу. Даби выглядит взволнованно. Нельзя такое спрашивать. Потому что каждый раз, когда кто-то случайно попадает в точку, в глазах щиплет, и хочется разрыдаться в жилетку, как маленькому ребенку. Такая защитная реакция. — Не спрашивай меня о таком. Он все равно не ответит. Не нужно попросту тратить слова, это лишает их смысла. — Мне это важно. О нет. Томура снова поворачивается к сидящему напротив. Он смеривает его самым затравленным взглядом. Нижняя челюсть напряжена. Скуловые впадины на момент кажутся больше, чем обычно. Пальцы быстро-быстро раздирают кожу на шее. — Я сказал. Не говорить так. — Я не подчиняюсь твоему тоталитарному режиму, — легко бросает Даби, — Я, конечно, люблю легкие формы мазохизма, но ты, кажется, не получаешь удовольствия. И перестань уже чесаться. Все свои эмоции палишь. Солнце все шло и шло к своей пиковой точке. — Ты меня не знаешь. — сказал Шигараки, пристально посмотрев на Даби. Когда светило наконец доберется до отправного места, до середины круга, Томура уже будет лежать в своей постели, кутаясь в одеяло и чувствуя сухость в глазах. Он заснет очень быстро, потому что день был насыщенным. И Шигараки наверняка будет вспоминать разговор с Даби до следующего. Или нет. Ведь ему, все-таки, все равно. В Йокогаме было много баров. Город находился у самого Токио, поэтому прошаренный туристы ехали именно туда: та же японская культура, те же светодиоды ночью, но цены в несколько раз меньше. Офисные работники, приезжавшие в токийские командировки, так же предпочитали смотреть спорт и пробовать алкоголь в Йокогаме. Однако, было только одно место, которое Тойя Тодороки посещал регулярно. «SeaTac» был чем-то средним между баром и ночным клубом. Не слишком популярный, находящийся среди таких же небольших заведений, он стоял через две улицы от парома; Пару раз Даби оказывался там рано утром, посетителей не было, и сквозь приоткрытые окна несло свежим и влажным морским воздухом. Этим вечером Тодороки нарвался на очередных карманных воришек, которые были значительно моложе своих обычных коллег и, вообще-то, сами нарвались ни Тойю. — Деточка, а тебе вообще сколько лет-то? — с улыбкой поинтересовался Даби. Между прочим, у него были внушительные планы на этот час. Девушка (или девочка, не разберешь этих подростков), стоящая впереди банды отважно выступила еще ближе к Тодороки. На ее каштановых курчавых волосах была повязана красная лента. — Четырнадцать. Выкладывай свой бумажник, урод, а не то я убью тебя своей причудой. Даби развернулся к ней и его куртка на момент подлетела от порыва воздуха. Четырнадцать. Совсем ребенок. — Знаешь, у меня ведь тоже есть причуда. — Невозможно, чтобы он отделался от подростка одной фразой. В этом возрасте они страдают максимализмом и не отступаются просто так. В свои четырнадцать Тойя подрабатывал официантом в маленькой кафешке, чтобы заработать себе на квартиру и хоть какую еду. У него просто не было другого выбора, но если бы был, то он наверняка слушал бы рок и завешивал стены плакатами на зло отцу. Жаль, что получилось не так. У этих детей что, нет родителей, или почему они занимаются беспризорничеством? — Нас пятеро, а ты один, мы не будем долго ждать! Количество еще ничего не дает. Карманы Тодороки пополнятся выручкой сегодня. Даби взмахивает рукой, выставляя ладонь прямо перед собой. Он выпускает огонь, и тот упирается в лица детей, но когда они оборачиваются, Тойя уже там. Поднимается паника. — Это вы, детишки, выложите все свои сбережения сейчас. Я из лиги злодеев, слыхали о такой? — Ох, черт, он приверженец Пятна, Сэра, мы облажались! — кричит мальчишка со ссадиной на шее, выгребая груду бумажек и, преимущественно, монеток, прямо на землю. Тойя размыкает круг — банда бросается наутек. Не мало же денег они наворовали. Даже молодежь в курсе об Убийце героев. Для геройского общества это потенциальная угроза: сколько еще в мире таких никем не понятых детей? Вероятно, много. Даби хмыкает, разворачивается и, подхватив деньги, продолжает свой путь. В воздухе есть что-то морское, ветер почти можно назвать холодным. Тодороки шныряет меж темных переулков так искусно, что кажется, будто он делал это всегда. Не всю свою жизнь, но достаточно долгое время — правда. На небе звезды. Тойя смотрит на них и понимает, что совсем не знает, кто он такой. Когда дверь в бар открывается, люди продолжают танцевать. Сегодня чуть больше народу, чем обычно. Праздник, что ли какой. Перед глазами пролетают светящиеся линии, Даби удаляется в самую даль, в толпу. Его здесь знает персонал. То есть, знает, что он всегда заказывает одно и то же, появляется часто, пьет много, но не буянит — и все. Это место было одним из первых, которые Тойя стал посещать, когда оказался в Йокогаме после Токио. Он тогда уже был взрослым и со шрамами, но двадцати одного ему не исполнилось. Документы никто не проверял, Тодороки выглядел старше своего возраста. Было отрывисто, но приятно подаваться в сгусток танцующих людей. Воздуха не хватало. Люди много двигались — становилось жарко. Кто-то периодически задевал его локтями, один раз наступили на ногу. Когда приходит темнота или алкогольное опьянение — всем становиться все равно на внешний вид. Даби имел оба этих преимущества. Он провел ладонью по своим волосам, зачесывая их от лица, но они тут же упали обратно. Куртка куда-то делась. Может, он сам ее положил, но уже выкинул это из головы. Тойя не вслушивался в музыку, он ни о чем не думал. Это было большой редкостью. Окончание песни было поводом к кивку бармену и выходу на улицу, чтобы покурить. Те, кто выходил для этой цели обычно стояли небольшими компаниями и что-нибудь обсуждали. Тодороки прислонился спиной к прохладной стене. Зимой изо рта выходил бы пар, а сейчас — только дым. Ветер легонько трепал волосы, проходился под скулами и подбородком. Обожженной частью кожи почти невозможно чувствовать. Если бы его отец не был таким подонком, он хотя бы попытался предостеречь сына от этого. «Хватит использовать причуду, ты слишком слаб для этого» не считалось. Когда Даби осуществит первый пункт своего плана, он должен будет понять, что главный человек, которого убил Тойя — это он сам. И он все-таки стал сильнейшим обладателем огненной причуды, как отец и хотел, хотя Шото Тодороки вышел более удачным. Просто не на светлой стороне. Уже не жарко, прохладно, можно возвращаться. Кто ж знал, что мысли имеют свойство материализовываться. Парень шестнадцати лет с разными глазами (и волосами, и причудами) проходит мимо в сопровождении своих одноклассников. Они одеты в странную одежду, больше подходящую под образы людей постарше, у зеленоволосого даже есть наклеенные усы. Все они оживленно переговариваются. Шото немножко улыбается. Что за маскарад, а? Нацепил на себя эти эмоции, делает вид, что счастлив, ну просто невообразимо! Даби презирает Шото. Но он его не ненавидит. Вообще-то ему все равно, младший братик — просто некое средство достижения цели. Эгоистично? Цинично? Может и так. Но в этом мире нужно заботиться прежде всего о самом себе, и Даби как никто другой знает об этом. Старатель все-таки заботился о своих детях. Примитивно, на биологическом уровне, из побуждений о подобающем внешнем виде, но заботился. Тойю учили думать о других в первую очередь. Разбираться со своими ментальными проблемами он не учился — на улицах Токио, когда ему исполнилось одиннадцать лет, были проблемы поважнее в виде нахождения и оплачивания места проживания. Даби кусает скулу. Что они здесь забыли? Он возвращается в бар. Да. У него появилась еще одна причина выпить. Простое стечение обстоятельств. — У нас кондитерская фабрика, что ли, открылась? — спросил сонный Томура, заходя на кухню. В комнате было светло. Режим опять сбился. Жалюзи на окошке преломляли свет, уменьшая его яркость. Пахло какао порошком и бананами. Тога и Твайс суетятся у плиты. На конфорке стоит металлический чайник. Новый. Когда они успели? Спиннер, усевшись за столом, лениво играет в какую-то страшилку на телефоне. Звук из динамиков сливается с фоновым шумом. — Сомнительные шутки смешные только когда их говорит Даби, — констатирует Магне, зевая. Из его зеленой чашки идет пар. — а он куда-то пропал. — Я пеку шоколадные коржи для тортика, — улыбчива заявляет Тога, — Но его можно будет есть только завтра. Все должно пропитаться сливками. Если хочешь есть, подожди минут десять, Спиннер подогреет пиццу. Будешь? В груди зарождается детский восторг. Доедать вчерашнюю еду, пережиток праздника, поднявшись с кровати непонятно в какое время, даже не в одиночестве, как-то непривычно приятно. Томура забирается на стул с ногами. Спинка, состоящая из нескольких перекладин, обшарпана. Там есть пара шрамов от клинка Химико и маленький ожег от причуды Даби. Бедра умащиваются на босую ступню. Окно приоткрыто на зимний вариант, батареи работают. Прохладно. Иногда слышится шум проезжающих поездов. — Да. Спиннер ставит тарелку в микроволновку. Загораются красные циферки, идущие в обратном порядке. В воспоминаниях всплывает вареный рис. Даби вскрывал упаковку, и высыпал содержимое в воду еще до того, как она закипела. Может, так и было нужно. Столовая ложка совершала один круг, а потом приземлялась на полотенце, лежащее рядом. Тога, Твайс и Спиннер, стоящие у плиты и по-доброму смеющиеся над над чем-то, похожи на маленькую семью. Пол на кухне вымощен белой квадратной плиткой. Твайс ставит на стол приглушенно-розовую чашку с рисунком кота, забавно растягивающего свои щеки в разные стороны и показывающего язычок. Там горячий чай. Шигараки кладет ладони по бокам и греется. Через тело волной проходит тепло. Указательные пальцы не касаются гладкой поверхности. Жидкость приятно стекает по раздраженному после обильного принятия алкоголя горлу. Спиннер приносит еду и садится напротив, придвигая себе стул. — Чего тебе? — спрашивает Томура, делая еще один глоток. — Да ничего, — улыбается Шиучи, — классно потусили вчера. Спасибо, наверно, за организацию. Теперь как-то спокойней. Ну, знаешь. Тога больше не пытается высосать из меня кровь. И Магне не выебывается. На Игучи свободная яркая полосатая футболка. Непривычно. Все такое светлое. Он привстает, собираясь уходить, но в последний момент тянет руку к плечу Шигараки. Дружеское похлопывание. Томура дергает корпусом. — А, э, прости, — неловко извиняется Спиннер, отходя таки от Шигараки. Он не загоняется по таким поводам. В конце концов, к злодейству просто так не приходят. У всех свои тараканы в голове. — Томура-кун, какие планы на день? — громко спрашивает Тога, — все расходятся, если тебе нужно, можем куда-нибудь подбросить. Магне на машине. — Буду смотреть анимэ. Весь оставшийся день. — О, ладно. Химико бросает прощальную улыбочку и подталкивает Твайса к выходу. Магне споласкивает пустую кружку, ставит ее возле мойки и выходит. Спиннер тоже куда-то смотался. В доме холодно. Где же носит Даби? Из него можно сделать прекрасный обогреватель. Шигараки доедает свой кусок пиццы в одиночестве. Вкусно. Расплавленный сыр растягивается, когда он кусает кончик. Масляный соус размазывается по губам. Язык машинально слизывает его. Который сейчас час? Куда Томура вчера бросил свой телефон? Шигараки допивает свой чай и отправляется на поиски, прихватив с собой еще кусочек пиццы. — Курогири, когда у нас появится нормальное отопление? Туман, показывающийся за стойкой, подает голос. — Шигараки Томура, вам стоит позаботится об этом. Вам нужно научиться решать проблемы своими силами. Томура фыркает. Ну что за бред. Как будто у него нет других дел, кроме организации жилищных условий в подвале заброшенной многоэтажки. — Ясно, сдохнем от холода тогда, — раздраженно огрызается он. Курогири иногда делает вид, что он прилежный родитель, пытающийся воспитывать своего нерадивого сына. Но Шигараки знает, что за этим стоит приказ от ВЗО. И это бесит. Томура закрывает за собой дверь и кутается в три одеяла. Он не понимает, почему летом так холодно. Мобильник выпадает из вороха простыней и с характерным звуком приземляется на пол. Удивительно, что он до сих пор не разбился. Шигараки поднимает его, благодарит высшие силы за наличие хотя бы тридцати процентов заряда. Указательный палец проводит по экрану. Меню сменяется. Томура открывает гугл и вбивает название недосмотренного аниме. Оно нужно как фоновый шум. Шигараки запускает видео и переходит на другую вкладку. Он просматривает несколько новостных порталов; его интересуют события в мире героики. «Интервью с Всемогущим, символом мира и героем номер один», «Родные студентов академии UA подают жалобы на систему охраны и требуют возмещения ущерба!», «Убийца героев пойман, но смерти не прекращаются, кто же новый последователь Пятна?». Томура усмехается. Заголовки по-глупому повседневны, кажется, что ничего нового не происходит. Даби каждый раз говорит, что Ястреб говорит что-то о собраниях и планах по подавлению протестов граждан, поддерживающих идеологий Убийцы героев. А еще, про-герои, очевидно, ищут логово Лиги злодеев. Только Ястреб об этом не сообщает. Шигараки вообще не уверен, что Даби занимается с ним получением информации во время их встреч. Уходит на целый вечер, а потом возвращается взъерошенным. И приносит с собой сведения, которые никак не помогают делу. Конечно. Нет ни капли сомнения в том, что Ястреб — двойной агент. Но пока он не мешает. Томура хочет придержать его, на всякий случай. Под «всяким случаем» подразумевается внезапное нападение на лигу. Героя номер три всегда можно использовать как заложника, потому что он — значимая фигура. Времена суровые, по обществу проходят волнения. Правительство не захочет выпускать в социум факт захвата про-героя из топа десяти, и наверняка уладит дело на условиях злодеев. Простая политика. У Шигараки есть запасной план, на случай, если первый не сработает. Впрочем, Томура был уверен, что Даби, взамен на информаторство, сливал общие сведения о лиге Ястребу. Это не было проблемой, Даби не тупой, и хотя иногда и выглядит таким, он не выдаст ключевые моменты. Шигараки перелег поудобней и положил ладонь под щеку. Иногда он жалел, что причуда разрушения не действует на него самого. Сообщение, скинутое на телефон вчерашним вечером создавало впечатление недоверия со стороны Учителя. В связи с этим, Томура чувствовал себя некомфортно. ВЗО всегда прав, к тому же он очень многое сделал для Шигараки. Он хочет только лучшего для своего приемника, поэтому его стоит слушать. Но это не отменяло сжатия диафрагмы, которое Томура чувствовал каждый раз, когда ему приходилось думать об отступлении, ведь отступить — значит проиграть. Томура поднимается с постели, одеяло спадает с плеч. Ладно, может ему и стоит заняться отоплением. Или найти выродка Даби, который пропал непонятно куда. Но пока ни первого, ни второго нет, можно греться изнутри с помощью обжигающего кофе. Не находящийся полдня Даби наконец находится сидящим на столе, на кухне, и потягивающим шигараковский энергетик. Тога купила десяток таких, по просьбе Томуры вчера. — Это не твое, — выдает Шигараки, когда Даби, заметив его, делает свой взгляд вопросительным. Он болтает длинными ногами, чуть откидывается назад, облокотившись на одну ладонь. На улице очень жарко. Лидер сказал, что баночки бесполезны без определенного места. Но они могут принести пользу кому-нибудь другому. Даби делает еще глоток. Вода с шипеньем распределяется по рту, перетекает в глотку. Прохладно. Хорошо. — Ты хочешь, чтобы я уничтожил тебя? — интересуется Томура. Это его энергетики. И даже если они теряют привлекательность, оказываясь столь досягаемыми, он никому не разрешает брать свои вещи. Даби клонит голову к боку. Шото просто делает вид, что бунтует. При этом позволяя себе жить за счет Старателя, пользоваться его привилегиями. Это нечестно. Этого не будет у Даби. Но, он и не хочет. А Шото просто трус и предатель. Разве он не отказался от старательской причуды? Это было по телевизору. Он так легко меняет свои решения. Всегда колеблется до грани, где в любой момент можно откатить назад и сказать «Эй, ладно, Старатель, я даю тебе второй шанс». А у Даби не осталось никакой связи с семьей. Так хочет ли он, чтобы его уничтожили? — Конечно, хоть сейчас. Только допью. В этом всем все равно нет смысла. Когда Фуюми и Шото были маленькими, было страшно. Когда мама кричала на кухне, а Даби обнимал сидящих по обе стороны от него младших, жавшихся к нему как можно сильнее, было страшно. Герой номер один делал вид, что его дочери и среднего сына не существует. Даби был благодарен небесам за это. Рей закрывала его собой и молила героя номер один остановиться. Говорила, что ему всего четыре. — Ты ебаная королева драмы, — закатывает глаза Шигараки, — не веди себя как ребенок. Если у тебя есть проблемы и ты хочешь помощи — попроси. Но блять не выебывайся своим я-сегодня-буду-негативить-все-что-вижу-потому-что-у-меня-хуевое-настроение-а-завтра-опять-нормально-общаться-потому-что-мне-так-удобно-и-я-нестабилен. Я не подушка, в которую можно плакаться, когда удобно. Знай границы. Но никто не помог. Потому что тот, кто должен был помогать, и был причиной нужды в помощи. Старатель — герой. Герой номер два в топе. Тойя чувствует себя так, будто под его кожей бегают табуны лошадей, когда он активирует причуду. Он правда умрет. Может, не от этого. — Как мне попросить о помощи, если ты запрещаешь плакаться тебе? Копыта галопом ступают, случайно задевают важные артерии, разбиваются о кончики пальцев, когда из них выходит пламя. Сигарета дымится. Даби вносит свою лепту в загрязнение окружающей среды. В этом он не одинок. Томура разговаривает спокойно, но чуть зло. Он не трогает свою шею. Даби никогда его не понимает. — Какое у тебя было бы надгробие, если бы ты был мертв? Его невозможно обнять. Невозможно сказать что-то, что ему не понравится, и при этом остаться в живых. Это что-то из области фантастики. С Томурой можно говорить о чем угодно, можно задавать даже самые странные вопросы, потому что он будет вести себя, как самый не имеющийся слабых мест лидер. Шигараки справится со всем. — «Три слова», Тенко Шимура. Даби делает затяжку. «Три слова» — и воспринимай как хочешь, все зависит от того, что для читающего важно на момент ознакомления с фразой. Умно. — Драматично. А почему «Тенко», а не «Томура»? — Хочу намекнуть на то, что герои не спасают даже своих детей, — угрюмо выплевывает лидер. Он явно не в настроении для разговоров. Круто. Как раз в тему. Никогда не закрывайся от меня. Тенко. — А тебе нужно спасение? Шигараки всегда стремиться к чему-то высшему, вот только к чему именно - не понятно. У него что-то есть. В его тонких запястьях кроется смысл. Тойя ждет неопределенное время, и, если бы у него были часы, он бы бросал на них неосторожные взгляды с периодичностью в несколько секунд. — Нет. — Понятно. Множество дней пролетают мимо Даби, он не знает какое сегодня число, но Шимура наверняка следит за этим, потому что у пунктов его плана есть дедлайны. По утрам случаются разговоры не о чем, неважные слова, растрепанные волосы Тенко, маленькая аккуратная родинка у уголка нижней губы, крохотный дождик и холода. Даби не уверен, что он замерзает только по вине батарей. Есть что-то еще. Простыни на шигараковской кровати теперь бежевые. Он уходит из комнаты несколько раз и несколько раз одергивает задравшуюся белую футболку с большим вырезом. Томура каждый раз делает вид, что ему давно уже на все все равно, будто он правда мертв внутри. У Тодороки есть плеер с музыкой. Он может свалить на другой конец города и слушать ее хоть до тошноты. Собственно, так он и делает. В метро интернет работает с перебоями. Но ни это, ни дым сигарет не спасает его, потому что он вновь и вновь возвращается в середину простыней, где Шигараки ждет его, лежа на боку и не сдерживая улыбку. Мысли разрывают черепную коробку. Кто-нибудь сможет помочь, если волна шторма упадет, ударяя его, как пощечина? Он просто выключает свет и в комнате становится темно. Он ложится лицом к лицу. Губы Тенко почти касаются пальцев его лежащей между ними ладони. Пора гуглить способы сокрытия трупов, чтобы Томура не заморачивался с ним, когда это произойдет. Ну и где же его хваленая рациональность, когда он сам жмется к Тодороки, обнимая его руку? Тойя привык долго ждать, он знает, что ничто не бывает сразу. Но никто не говорил, что ожидание перестает быть мучительным хоть когда-нибудь. Почему Шигараки растягивает губы в напряженную полоску, когда Даби уходит и почему не может сдержать придурковатую улыбку, когда он возвращается; в чем же дело? Почему Тенко не говорит об этом, все же и так ясно. Может, именно поэтому? Наверно, он мог бы умереть за это чувство. Ему осталось не так много, если он продолжит пользоваться своей причудой. Но у Даби так. Когда не остается ни-че-го, никаких социальных связей и стремлений, то кажется, что и тебя самого уже нет. И нужен кто-то, за кого можно умереть. Не-а, он не расстается с одеялом, когда по собственной инициативе бредет на кухню и делает кофе с возможно просроченными сливками. Тодороки всегда корчится, когда глотает его: нет напитка отвратительней. Томура постоянно его пьет, даже если он не действует, и это тоже отвратительно. «Хуйня», но Шигараки так не считает. Кофе не отстирывается от бежевых простыней, он пытается быть осторожным; не осторожней, чем с Тенко. Кружка идет на тумбу: ее содержимое — будущий гарбич, а дыхание Томуры — что-то невыносимое. Он подползает, но только сам, любое воздействие, даже ответное, считает величайшей в жизни угрозой. О нет, если Даби вдруг захочет его убить, Шигараки будет первым, саморазрушение — это по его части, но он не захочет. Тойя хочет убить своего младшего брата, а потом отца, но не Тенко Шимуру. Тенко Шимура медленно его убивает — он убивается мыслями о нем. Тодороки знает, что у Шигараки на верхней губе есть шрам, который никогда не пройдет, как тот, который пересекает темно-красный глаз, когда Томура пристально смотрит на него. У него тоже что-то на уме. Еще, Даби знает, что Шимура очень худой и на его ребрах есть маленькие коричневатые родинки, и что руки он хранит в серебряном чемоданчике-контейнере, изготовленном специально для этого тем же ученым, который создает ному сейчас. Даби кладет ладонь Томуре на пояс и придвигается ближе. Шигараки весь сжимается. Колени подтягиваются к груди. Пальцы руки, лежащей между ног, складываются в кулак, вторая кисть пару раз проходит по шее. Даби невесомо целует в лохматый затылок. Глубоко вздыхает. Томура продавливает кожу. — Все нормально, Тенко? От имени зубы скрипят; защищаться больше нечем. Шигараки кусает губы. — Мне сейчас блядски страшно, поэтом тебе лучше убрать свои руки. Или они превратятся в ничто. Даби дороги его руки. Или то, что от них остались после многочисленных ожогов. Шигараки просто не хочет все портить, но это как-то само получается. — Ладно, — соглашается Даби, — тебе будет комфортно, если ты сам меня обнимешь? Томура фыркает. Детский сад, честное слово. — С чего ты взял, что я хочу? — скептично спрашивается он. Даби привстает, опираясь на локоть. Ну правда, с чего он это взял? С Томурой невозможно говорить напрямую, потому что он не любит таких разговоров и избегает их всеми доступными способами. Простынь шелестит. Даби садится по-турецки, скрестив ноги. Он смотрит на Шигараки: тот не двигается. Лежит, свернувшись в калачик, а лица не видно то ли из-за позы, то ли из-за длины волос. — Ты мне нравишься. Пожалуйста, перестань делать это. Тишина замирает. В комнате нет звуков. Даби немножко сдавливает грудину. Под диафрагмой покалывает. В эти пару минут он жалеет о своих словах. Он говорит просто чтобы не было настолько тихо. — Тебе так тяжело? Ладно. Я не буду трогать тебя. Но ты все еще можешь трогать меня. Я не против, но пожалуйста, говори об этом нормально. Даби не ждет ответа. О нет, он убежден, что ответа не последует. — Ты головой ударился? — глухо доносится от свернувшегося Томуры, — Я разложу тебя на атомы одним касанием. Даже если не буду этого хотеть. Случайно. Покалывание увеличивается: он говорит с ним. — Я тебе доверяю. Шигараки раздраженно вздыхает. — Ты заебал этим самопожертвованием. Тебе делать нехуй? Даби хмурится. Разбирать слова все сложнее и сложнее. Томура строит предложения так, чтобы разговор не предполагал продолжения. — Ты типо считаешь, что ты пустая трата времени? Ну так это не правда. Или ты так пытаешься заботиться обо мне? — Бооожеее как с тобой сложно разговаривать. Тенко кутается в одеяла с головой, он постоянно мерзнет, и ему не с кем играть, пока Спиннер пропал на несколько дней. Шимура любит подгибать одну из ног — спать с кем-то становиться привычным после второй ночи, он понимает это, когда Даби не приходит поздним вечером, и долго елозит по кровати, оказавшейся очень большой. Если опереть подушку о стену, а потом прижаться самому, то будет ощущение, что за тобой лежит человек, хоть и не обладающий огненной причудой и не нагревающий свое тело. Томура никогда-никогда не хотел бы руку, кроме своей, на шее, это было его секретом, потому что на самом деле — хотел. Возможно, все дело в привычках, но страх побеждал желания, Шигараки даже думал, что вероятно у него богатое воображение: там он не считал прикосновения за убийство и использовал свои ладони полностью. И ничего не превращалось в пыль. Только его сны, через десять секунд, когда он понимал, что это была не реальность, а реальность — вот она, где он лежит, съехавши непонятно как. В настоящем его ждала подготовленная лига, состоящая из разномастных злодеев, и Спиннер вдруг отыскался, но как-то голова была забита другим. Ястреб был информатором. Не полезным и не бесполезным, просто информатором, через которого еще раз говорилась информация, о которой все уже знали. Или Даби что-то недоговаривал. Юэевские студенты магическим, почти манговским способом оказывались все вместе, жаль, что мысли Шигараки не могли так собраться, и лига совершала набег для напоминания о себе и опробования новых ному. У них теперь были крылья, копыта и разные формы. Модернизируются покруче героев, вау. Следующим планировался мозг. Ному нельзя было создать с нуля, для этого всегда нужно было сырье — человек, которого позже оставляли без разума. Шигараки откровенно надоело метафорично замечать свое состояние во всем подряд. Как и всегда, лига злодеев разделяется, чтобы сражаться с отдельными студентами. Некоторые из них заняты ному, Томура не уверен, можно ли их победить вообще. Речь, конечно, не о классе 1а, но нужно отдать должное бушующим героям: они сражались и сражались, не падая духом. Шигараки не падал духом тоже (зачем ему падать духом, если преимущество на его стороне) и как всегда наблюдал за схваткой с крыши высотного здания вместе с Курогири. Все шло не совсем по плану, потому что по плану было нанести героям впечатление о лиге, как о чем-то серьезном (на самом деле его одного оскорбляло, что все заслуги приписывались Пятну, который сидел на попе смирно в тюрьме и не делал ничего, а не ему), и скрыться в неизвестном направлении. Томура не любил проигрывать ни в чем, да и кто вообще любит, но для него это было особенно болезненно, ему пришлось щемяще переступить через себя, чтобы выполнить данный этап плана. В конце — он чувствовал себя неудовлетворенным и разочарованным в самом себе, хотя все было соблюдено идеально. Даби тоже чувствовал себя так, и, однозначно, его план тоже был выполнен предельно хорошо, но причина подавленного настроения заключалась в одном из главных действующих лиц его стратегии, которое никак нельзя было вычленить из сценария. Тойя всегда приходил к негативным эмоциям, когда видел своего отца, и сегодня он не просто видел его, но и перебрасывался фразами и даже собирался бить Старателя по лицу. Надо признать, что последнее было самым приятным, но еще не осуществлялось, потому что Пока Тодороки только поджигал землю вокруг себя, чтобы отделаться от льда Шото. В некоторой степени, произошла семейная встреча, запланированная Даби еще длительное время назад.