***
Когда Волк очнулся, боли уже не было. Но оставалась память. Память сводила синоби с ума и не только чувствами предсмертной боли, которую он испытывал он уже ни раз и вновь поднимался на ноги — то был дар его господина. Благодаря Куро Волк смог пережить ту полыхающую огнём смерти ночь в поместье Хирата. Ведь когда от его молниеносного клинка пала госпожа Бабочка, Волк едва стоял на ногах после долгой изматывающей битвы. Он в одиночку освободил поместье от захватчиков, он перебил всех разбойников и спас немало жизней, что висели на волоске. И в тот момент он был почти похоронен под горящими обломками тайного храма и упавшей статуи Будды. Как со спины его грудь пронзает клинок. За оглушающим треском пламени, за последними громкими ударами собственного сердца Волк не различил, чей это был клинок, и то тяжёлое дыхание, коснувшееся его затылка. Едва лезвие катаны выдернули, издав хриплый стон, Волк безвольно рухнул на землю. Сознание балансировало на грани. Боль била по вискам. но вскоре рассыпалась в пыль. Он понимал - не выживет. Не было и шанса, что не рухни храм и поместье над ним, не распространись огонь, если его тело останется в целости. Это не имело значения - клинок был нацелен почти в самое сердце. Но так, чтобы дать жертве несколько минут страданий и тягучих мыслей о несбывшихся надеждах. Нет. Надежды Волка всё же исполнились. Задыхаясь от гари и дыма, захлёбываясь собственной кровью, он видел потухающим сознанием воспоминания - он смог уберечь своего господина от морока своей наставницы. А ещё полчаса назад он убил всех разбойников на территории поместья. Он уничтожил их предводителя. Он спас немало выживших. Хирата не погибли благодаря его Кусабимару. Хоть особняк и сгорел дотла… Семья... Отец, чьи останки там, на вершине холма, съедает разрастающееся пламя... Наставница, хозяйка морока, чей разум всё же был опутан смутными иллюзиями... Волк надрывисто закашлялся, содрогаясь в нарастающей панике. Это страх смерти, посещающий каждого самого стойкого воина - и синоби, и самурая. Он уже не мог дышать. Перед глазами пелена — это дым от распространяющегося пожара? Или его слёзы? Всюду огонь, но Волку было холодно. Его рука - не в силах пошевелить пальцами - он уже не ощущает разливающейся всюду горячей тёмно-бордовой крови. Своей крови. Нет. Он всё же жалел. Был один человек, с которым он хотел провести ещё немного времени. О многом поговорить. И продолжать вести беседы. Завтра. После завтра. Спустя месяц. Год... Например, сказать ему, что чувствует - не как выточенный жесткими тренировками синоби, обученный холодному рассудку - как человек. Сказать, что всегда скрывал, следуя Железному Кодексу. Сказать, что хочет той странной теплоты, которая исходит от него, его голоса, взгляда и заливистого смеха. Хочет того уюта, когда он внезапно обнимает его и засыпает на его плече. Сказать... чего он - этот ловящий последние вздохи синоби до последних минут своей жизни не понимал. Что та странная ночь во Дворце Первоисточника, в которой этот человек желал обнимать его иначе, напугала молодого синоби. И заставила задуматься. Спросить себя. Узнать больше. Захотеть... нового. Сказать... Что он дорог ему - этот юноша с вечной ребяческой улыбкой на губах. Что он хочет и дальше оставаться рядом. — Гэ… нити…р-ро… Не услышав собственного голоса, Волк захрипел. Его глаза закатились. Сознание покинуло его. А после… Он вновь открыл глаза. Он не испытывал боли, не ощутил слабости. Не было и дыхания смерти на его шее. Только голод, жажда и лёгкая тревога. Очнувшись, Волк увидел вокруг лишь пышную листву лесов. Он знал этот запах - близ Хирата. Ещё не рассеявшийся стойкий запах дыма после большого пожара, вычистившего под корень все упоминания о ближайших вассалах Асина, ещё цеплялся за листья и ветки и саднил в глотке. Вокруг не было не души, лишь потухший маленький неумело сложенный костёр и много сухой соломы. На которой спал и синоби. Где он? Волк осторожно озирался, а после, упомнив все последние события, осмотрел себя — на его одежде, в том самом месте на груди — зияла дырка, но на коже не было и следа. Но он помнил! И картины воспоминаний ясные и четкие. — Как я… выжил? Клинок прошёл сквозь грудь, я потерял слишком много крови. Даже выбравшись из горящего храма, я бы не смог... — Волк! Ты наконец очнулся! Я боялся, что дал тебе недостаточно своей крови! Своей... крови? Синоби обернулся. К нему спешил мальчик с короткими чёрными волосами — несколько прядей его волос были окрашены в мерцающий серебряный цвет. Тёмные глаза смотрели на пробудившегося синоби с большим счастьем. Куро, молодой господин, которого должен был оберегать Волк… сам защитил и спас своего синоби. Божественный наследник, которому, преклонив колено, однажды дал Волк клятву хозяина и слуги, даровал своему синоби самое сокровенное. И, вероятно и стало причиной нападения на поместье. Из-за чего всех молодых и опытных синоби и самураев, уже наученных и ещё способных хоть немного держать в руках меч, выслали в тот день на задание. Чтобы не стали помехой. Чтобы забрать в свои алчные руки... Бессмертие. Но кто это был? Волк подобрался с соломы и преклонил колено пред своим господином. Давший клятву, обязанный отдать жизнь... Он не хотел умирать. Теперь. Когда нашёл себя с клинком в руках. Отец - Великий Синоби Филин, подобравший его с поля битвы, и его рисовый шарик в сладких бобах - Волк запомнил эти минуты на всю жизнь, а холод тяжёлого клинка, отпечатавшийся на левой скуле шрамом, по сей день жжёт его кожу. Приёмный отец, тот, кто подобрал не сына - разглядевший в бродяге бесстрашного и отринувшего надежды теневого воина - он привёл его в свою семью синоби, нарекая Волком, накормив, напоив, вычистив мелкого щенка и одев его. И приставил учителей - госпожа Бабочка - её в Хирата опасались больше главы Усуи, взялась обучать мальчика, и её уроки славились не кровавыми ранами - безумием, порождённым мороком. Но Волк отчаянно работал, слушая каждый приказ, и вскоре золотые бабочки стали подчиняться и ученику Танцующей в иллюзиях. Вскоре сильнейшая куноити семьи гордилась своим учеником, нарекая его не единожды "сыном". Пусть и будучи вкусившей крепкого саке на застолье в главном поместье. Волк не хотел умирать. Когда с клинком в руках он познал другую сторону жизни. Юный самурай, чьи голубые глаза неотрывно следили за ним, впервые ступившим на порог главного особняка Хирата. Мальчик его возраста, что живёт у подножия главного особняка со своими родителями - крестьянин, в котором проснулось желание чувства клинка и пробудился талант к искусству фехтования. Словно сам Будда сталкивал их после снова и снова. Однажды он заговорил с ним - там, на берегу реки у врат в поместье. Вскоре их отправили на задание. Мелкая шайка разбойников пала от рук молодых воинов Хирата, и возвращаясь в поместье, они вновь завели разговор. "Ему что-то от меня нужно?" - не понимал его мотивов Волк. Нет. Юноша по имени Гэнитиро, следующий по тропе туманного леса прямо сейчас рядом с ним после несложного задания не имеет корыстных целей. Он хочет... подружиться, и Волк... понравился ему. И спустя множества встреч с юным самураем Волк так и не понял, что же происходит в голове у него - этого Гэнитиро, прилипшего к нему точно старая запёкшаяся кровь. Но зато ощутил странное желание. Оно нарастало, как неутолённые голод или жажда - он хотел снова... побыть рядом с ним. Чтобы он смотрел на него, чтобы разговаривал с ним. Или, что чаще, просто голосил сам с собой, пытаясь тихого синоби заинтересовать. А ещё его улыбку - его лицо и так было красивым, а когда он улыбался, глаза как будто сияли лунным серебром. Волк шёл у чувства нового голода, который можно было утолить только присутствием определённого человека, на поводу. И в итоге привязался к юному самураю. Волк, латая своё хаори, потрепанное после тренировок, глядел на окрашенное золотом засыпающее небо. А мысли были не о нитке с иглой, когда Гэнитиро снова задерживался на занятиях с наставницей Томоэ. В такой завораживающий закат он всё чаще покидал дом отца Филина и спускался с холма. Чтобы проскользнуть за одни из ворот и вспрыгнуть на знакомую крышу крестьянской хижины - кажется, он только день назад латал её, опять прореха? Он шёл, а сердце стучало всё быстрее, как будто тренировки уже измотали его. Он шёл, а там, в груди что-то переворачивалось, скручивалось, холодило ребра и падало в живот, сводя сытый желудок неприятной тошнотой. А конечности холодели - каменея, они почти не слушались молодого синоби. Так Волк познал волнение. Беспокойство. Страх. Способности ощущать настоящую боль, не видя на своём теле ран, но наблюдая их на другом человеке, он научился чуть позже. В этот раз наставница не щадила своего ученика. Тихо приотворив ставни, Волк нашёл своего друга - этот молодой самурай, познающий опасную технику владения молнией, вновь вернулся с новыми ожогами. Но сегодня это были не просто ссадины на запястьях. - В-Волк! Ты... как ты тут... Едва синоби впрыгнул в хижину через окно, его неспокойное сердце на миг остановилось. И сразу же забилось, но уже не в животе - в горле, перекрывая путь дыханию. Всё тело тот час же покрылось мурашками, места, которые жгла неистовая молния леди Томоэ на теле Гэнитиро, скорчившегося на полу, у таза с водой, окрасившейся в розовый... Зудели и щипали. Волк даже подумал, не постигла ли и его какая-либо остаточная сила этого таинственного искусства? Но сам синоби был в полном порядке. Это его сердце видело больше, чем позволяли глаза. Ни слова не обронив в ответ, позабыв в странных новых чувствах и кивнуть в приветствие, Волк запер открытые окна, прошёл внутрь, отложил катану и подвязал рукава хаори. Гэнитиро замерев наблюдал, как Волк опустошает таз и ставит чистую воду на очаг. Дрожит не от боли - в трепете вкусив новые прикосновения - Волк собирает его растрепавшиеся волосы и расчёсывает их. Когда его руки обмывали его свежие и криво затянувшиеся рубцы, казалось, было намного легче переносить боль, а иногда она и вовсе пропадала, оставляя аккуратные почти невесомые прикосновения друга-синоби. Внезапно... стало легче. Гэнитиро задышал ровнее, ощущая, как прохлада касается его разгорячённой от боли кожи спины и рук. Он оглянулся на Волка — этот непроницаемый синоби коснулся пальцами в густой вязкой жидкости последнего рубца на запястье Гэнитиро и, утерев руки, закрыл бутылочку с целебным средством. — Спасибо… Волк, — опустил не своим голосом утомлённый Гэнитиро, с трудом натягивая рубаху. От боли, от длительных тренировок... от разочарования в себе, что не смог удержать молнию, и она так сильно поразила его. — Что это было за средство? — Отец Филин дал мне его, чтобы залечивать раны после тренировок. Надеюсь, оно поможет и тебе. Гэнитиро содрогнулся всем телом. В янтарных глазах, чьи зрачки несколько сузились от полумрака тающей свечи и слабого огня очага, Гэнитиро увидел эмоции, которых ранее, казалось, Волк не знал. Волнение, перерастающее в тревогу. И надежду на скорое избавление от страданий. Не кого-то - его - человека перед ним, Друга, которому он обрабатывал раны тщательнее, чем обмывает свои рубцы после меча своего отца. Гэнитиро попросил Волка поужинать с ним. Отказа не последовало. Юноши ещё долго разговаривали - Волк впервые расспрашивал Гэнитиро и желал он узнать о полученных его другом ранах. Впервые - казалось Гэнитиро - его тихий друг сказал больше, чем он сам. Хирата окутала тишина. Где-то слышался мягкий шаг синоби. Волк вызвался расстелить футон самостоятельно и остался с удивлённым и почти растерянным Гэнитиро на ночь. Юноши, засыпая вместе под одним одеялом, тихо молчали. В холодную ночь глубокой осени спать вместе на одном футоне было намного теплее. С того дня и с той ночи Волк не стал ждать встречи. Едва заканчивалось время тренировок, он появлялся рядом тихо и незаметно, как и подобает синоби, и Гэнитиро всегда вздрагивал, когда, обернувшись, видел Волка поблизости. Но каждый раз его удивление сменялось радостью и улыбкой. Всё свободное время Волк также был с Гэнитиро — в один такой вечер отправившись на прогулку и едва не заблудившись в неизвестных местах, они обнаружили необычную статую Будды, окутанную голубым пламенем, и попали в мир Первоисточника, где обитает Божественный Дракон. Часто Волк оставался на ночь в доме Гэнитиро, несмотря на возражения отца и матери друга и своего приёмного отца Филина, хотя и поначалу никто не замечал, что юный синоби сбегает из главного особняка из-под бока глав семьи и великого синоби, скрываясь ниже по холму в зарослях бамбука, отворял тяжёлые створки ворот, где жил его лучший друг. Два пятнадцатилетних мальчика вместе обедали, завтракали и сбегали с торжественных ужинов в главном зале, играя на мелководье озера у подножия холма и пытаясь поймать радужных карпов. Они ходили вместе на миссии, даже когда задание не было поручено им обоим. Они тренировались, и Волк стребовал однажды у Гэнитиро использовать новые способности призыва и управления молнией. Гэнитиро долго и упорно отвечал отказом, пока Волк его не вынудил, не разозлил своим жестоким напором в тренировочном бою, и с небес над учеником Томоэ всё же сорвалась молния — Гэнитиро в последнее мгновение удалось сдержать бурю гнева. В тот день он научил Волка избегать молнии. Он рассказал своему другу-синоби тайны владения этой техникой — как много времени требуется на подготовку такого искусства, и существует ли возможность противостоять этой смертоносной силе. Всё, чему учила его наставница. В следующей битве с Гэнитиро Волк продемонстрировал свои умения — лёгкий прыжок, взмах клинком позволил синоби поймать выпущенную молнию, перехватить её в свои руки и направить её обратно. Гэнитиро едва успел уклониться. Юный синоби тогда ощутил всю силу отдачи опасного искусства — его трясло, клинок раскалился и оплавился в нескольких местах, а на ладонях остались сильные ожоги, которые Гэнитиро после тщательно обрабатывал так же, как однажды помогал ему сам Волк. В то время Божественный наследник уже стал господином молодого синоби — Волку тогда исполнилось восемнадцать — и узнав об участи его оружия, он преподнёс своему синоби фамильный клинок — Кусабимару, и сколь прочен он был!.. Кажется, его ковали с использованием особого материала - камня лазурита. И прямо сейчас, впервые, Волк остался наедине с собой. Со своими воспоминаниями и новыми чувствами, сковывающими его вновь бьющееся сердце. «Где сейчас Гэнитиро? Жив ли он?..» Волк обернулся. Он не уследил за своим телом. Казалось, там, позади, он увидит. То, чего жаждет. Но лес отвечал синоби мягким шелестом засыпающей листвы. Он впервые не мог утолить жажду. Но ещё сильнее его терзала догадка о возможной смерти дорогого друга-самурая. Она приносила сковывающую боль внутри, ощущения привычной синоби тревоги и страха. А ещё... Печаль. Она холодом стелилась где-то внутри. В глазах от неё щипало, будто от дыма. Волк потёр глаза. — Простите меня. Я не оправдал ваших надежд. Я не смог защитить вас. Мальчик встревоженно коснулся плеча своего синоби, побудив того поднять голову. — Не нужно, Волк. Ты пришёл мне на помощь, несмотря на все преграды… ты вызволил меня из заточения даже в сильнейших иллюзиях госпожи Бабочки. Ты… одолел свою наставницу. Но получил ужасную рану! Я не мог позволить тебе погибнуть, Волк. Волк вновь склонил голову. — Спасибо, господин. Синоби вновь опустился на солому. Рядом сел, прижимаясь к нему, маленький мальчик Куро, которого Волк должен оберегать. И обязан, следуя Железному кодексу, продолжать защищать до конца своей жизни. В отражении воды, принесённой мальчиком в самодельной плошке из прочных листьев, Волк увидел на своём лице яркое белое пятно, оно цепляло и его чёрные волосы, осветляя их до оттенка снегов. Наследие... Дракона? Кажется, это оно. Его господин поделился с ним своей кровью, спасая верного синоби от смерти и наделив бессмертием. Если бы не капля крови смелого мальчика, поспешившего за своим верным синоби на пожарище, рискуя быть погребённым под полыхающими обломками подземного святилища, Волк не сидел бы сейчас здесь, не совершил бы этот глоток воды, прочищающий горло и расслабляющий тело и мысли. Чтобы всё в полной мере осознать. Хирата больше нет. Гэнитиро, вероятно, погиб вместе со своими отцом и матерью. Отец Филин совершил свой последний вздох на глазах своего сына. Госпожа Бабочка выступила против своего ученика, посчитав того виновником, возжелавшим Бессмертия крови Дракона. Но Волк не мог позволить ей удерживать Божественного наследника в своём мороке. От осознания всей истины Волку стало дурно уже физически. В попытке отогнать сумбур мыслей и чувств, сосредоточиться на собственном будущем, на выживании, на защите господина — самого главного, в чём заключается его жизнь, его клятва синоби, Волк опустился на солому и тоже задремал. Пробудившись через некоторое время, синоби столкнулся с необходимостью найти пропитание. Сам он был научен жизнью, в которой многие дни не было и зёрнышка риса и глотка чистой воды, и даже возможности сделать привал. Но молодой господин — всего лишь хрупкий мальчик, он всегда жил в тепле, зная, что пища сегодня будет на столе в обеденный час. Волк, не желая более слушать оправдания господина и урчание его желудка, отправился осмотреть лес вокруг в поисках фруктов, ягод, грибов или животных, на которых можно было охотиться. Куро синоби оставил бамбуковый свисток и предупредил о необходимости свистнуть в него, едва господин завидит опасность поблизости. Так прошла ни одна неделя. Господин и его синоби перемещались по лесу и холмам, совершая привалы, разводя костёр на холодные ночи поздней осени. Волк планировал отыскать поселение, в котором они могли остановиться хотя бы ненадолго, вымыться, отогреться и продумать дальнейший путь. Но запах дыма от поместья, кажется, заполнил все леса вокруг, и учуять очаг деревни синоби не мог. Как и оставить господина одного надолго, и уходить далеко для осмотра окрестностей. Волк вновь отправлялся на поиски пропитания, напоминая Божественному наследнику о бдительности и необходимости всегда держать свисток при себе. Тогда Куро попросил своего синоби сделать и себе такой же свисток. «А вдруг и тебе будет грозить опасность? Я должен знать и тоже прийти на помощь!» — настаивал мальчик. Наблюдая насупленный маленький нос господина, Волк пообещал найти подходящий стебель бамбука для нового свистка. — Вы и так спасли мне жизнь, господин, могу ли я тревожить вас ещё больше? — опустил вопрос Волк, склоняя голову. Куро за руку своего синоби взял, заглядывая в его обычные темно-карие при ярком свете дня глаза. Всё же мальчику больше нравились его особенные яркие переливающиеся янтарные глаза с узким чёрным зрачком — удобно ориентироваться глубокой тёмной ночью!.. — Можешь! Волк… ведь для меня ты самый близкий человек. Ближе отца, матери… которые покинули меня так быстро, что и я лиц их и голоса не помню. Все слуги и главы семьи Хирата всегда превозносили меня и падали ниц. я не мог ни с кем поговорить, все дети моего возраста боялись меня... и меня вовсе не выпускали из особняка. Только ты всегда был рядом! Ты очень дорог мне. Не будь ты синоби, не будь этого кодекса, я бы пожелал, чтобы ты никогда не рисковал собой, Волк. Синоби опустился на колено перед Куро. Он крепко сжал плечи мальчика, всматриваясь в его лицо. Казалось, Божественный наследник считает своего синоби чем-то большим — не только защитником, а будто бы отцом или родным братом. И прямо сейчас Волк признаётся себе в смутных чувствах некоей... Вины? Ведь он часто сбегал не только от отца и наставницы, и не только на ночь - он договаривался с местными самураями, проживающими и служащими в главном особняке, чтобы они подменили его - синоби Божественного наследника. Чаще всего это был молодой воин по имени Иноскэ Ногами - он отзывался с готовностью защитить господина Куро - он всегда желал стать как его отец - Гэнсай Ногами, уже служащий при главе семьи - дяде Куро. Служивший. Волк отогнал воспоминания и неприятное чувство. — Господин. Отныне я связан клятвой Бессмертия, и не погибну. Любая рана мне не страшна — вы достаточно уберегли меня от страданий. Не беспокойтесь обо мне. И подождите у костра — сегодня ночь выдастся холодной. Куро сдержанно улыбнулся своему синоби и наблюдал за удаляющейся спиной Волка, пока его тень не скрылась меж деревьев и кустов. И даже после он ещё долго смотрел ему вслед. Пока вдруг рядом шелохнулась листва кустов. Тень выскользнула на поляну, где устроили привал синоби и его маленький господин. Волку вновь повезло наткнуться на дичь — острое лезвие Кусабимару, превосходные умения скрытности и острый взор позволили синоби разжиться упитанной зайчатиной и парой больших грибов. Пока этого хватит, но Куро необходимо питаться полноценно — им нужно наконец добраться до какого-нибудь поселения, купить риса, найти ночлег — вскоре грянут морозы. Внезапно... Свист. Скользнул в потоках холодного ветра приближающейся зимы. Волк напрягся, его уши едва заметно дрогнули, синоби сорвался с места по направлению звука. Рывок, туши зайцев упали на землю, рядом посыпались ножки и шляпки грибов. К шее незнакомца был пристален клинок верного синоби. Волк собирался сразу же проткнуть наглеца, посягнувшего на его господина и лишить того жизни, но заметив, что Куро в целости и сохранности и даже не взволнован, выставил мужчине, стоявшему к нему спиной, предупреждение. Несомненно, приближение катаны к своей дряблой коже незнакомец ощутил, но избегать внезапной атаки не спешил. Тряхнув сальными седыми волосами, слипшимися и измазанными в грязи и крови настолько, что цвет их сменился на коричневый, почти земляной, облачённый в оранжевые лохмотья, пропитанные старой кровью, старик развернулся. На его искажённом возрастом статном лице не было и тени желания убивать. А по цвету его старой замызганной одежды Волк, облачённый в такого же оттенка одежду, по взгляду старика… Волк узнал старого синоби, отжившего свои года. — Вот и твой защитник, мальчик. И правда - по единому звуку свистка примчался! Да прихватил с собой достойный ужин. Теперь можно и отправляться… — прокряхтел старик, пристально изучая Волка, да словно саму его душу. — Куда? — опустил холодно синоби, остриё катаны всё ещё терзало дряблую кожу шеи старика. Куро внезапно подскочил. Мальчик преградил Волку путь, распахнув руки в защиту незнакомца. Разве что рост мальчику не позволял по-настоящему стать клинку синоби преградой. Волк не расслаблялся, чуть клинок опустил, вопросительно взглянув на своего господина. — Волк! Этот человек поможет нам. Он сказал, что отведёт нас в своё убежище, где мы сможем скрыться от морозных ветров! — повысил голос Куро, стараясь хоть как-то ослабить напряжение во всём стане синоби. — Крыша над головой? — понял всё верно Волк и поднял взор на старика. Глаза сверкнули наливающимся в сумерках янтарём. — Кто ты такой? Назови своё имя и место, куда ты собрался отвести моего господина. — Просто Резчик, строптивый, но верный синоби Волк, — старик хрипло рассмеялся. — А ты, мальчик, можешь звать меня Орангутан. Так зовёт меня моя дорогая внучка. — Внучка? — переспросил, удивляясь своему полному эмоций и скептицизма голосу, Волк. — Приёмная. Но очень я люблю её, — старик развернулся и направился в глубь леса. — А идём мы в один заброшенный храм на окраине земель Асина. Туда не заходит никто, мало кто помнит об этой старой развалившейся хижине… Куро с надеждой смотрел на Волка. Но синоби, пусть и убравшего в ножны клинок, всё ещё терзали подозрения насчёт этого старого синоби. Но иного выхода у них с господином не было — кажется, Куро, спасаясь, в тот день утянул бессознательного Волка в самые чащи лесов, и поблизости за многие мили нет ни единой знающей голоса людей деревни. Впрочем, в Асина, на землях которой они проживали всю жизнь, не самые благоприятные условия, начиная с морозов в горах и влажностью и редким солнцем в низинах, до гористой местности. А стены, крыша и тепло хоть какого очага господину - да и самому синоби - за месяц скитаний стали необходимы. Волк кивнул Куро и тем несказанно обрадовал мальчика. Подхватив тушки зайцев и собрав рассыпавшиеся грибы, потушив костёр, они направились следом за этим старым синоби Резчиком.***
Всё было так, как Резчик и сказал. Хвойный и лиственный леса вскоре сменились рощей старого бамбука. Тяжёлые скалы ограждали полуразвалившуюся хижину - на то была похожа забытая святыня. С маленькой тропы они выбрались к заброшенному храму с небольшим двором и даже уцелевшими воротами - там же обрыв, куда глубоко уходил обрубленный то ли кем-то, то ли беспощадным временем веревочный мост. Старик пригласил синоби и господина в покосившийся храм. Новые жильцы заняли уголок в небольшом помещении разрушенного храма под вполне целой крышей, на сухой соломе, а после — отобедали рисовыми шариками, которые Резчик и сам съедал на обед. Стены кое-где прохудились, двери, заметил Волк — стояли сломанные у внешних стен храма — створками можно было закрыть проход, лишь прикрыть помещение от холодных зимних ветров. Из-за множества деревянных статуэток Будды, разбросанных и сложенных там и тут, места становилось ещё меньше, но на троих жильцов здесь вполне было уютно. — А мне здесь нравится! Спасибо, Орангутан! Ты спас нас, — поблагодарил старого синоби мальчик Куро. Старик тихо рассмеялся своим хриплым смехом, продолжая работать над бруском дерева, вытачивая из него очередную статуэтку божества. Волк, расположившись на соломе у стены, ближе к тяжёлым дверям, которые на ночь он предусмотрительно ставил на место, чтобы господин не простудился от сильных сквозняков, наблюдал и изучал со стороны, доедая последний рисовый шарик, запивая его простой водой. С интересом он взял в руки одну из статуэток, отброшенных в угол — грубые формы не обточены, палец тут же ощутил укол неглубокой занозы, статуэтка не была завершена, но лицо Будды уже выражало эмоцию, несвойственную великому божеству — в гневе кривились его губы. Следующая точно насмехалась над синоби. Почему?.. «Кажется, он что-то скрывает. Отдать свою жизнь на вытачивание статуэток Будды, означает попытку искупить свои грехи за содеянное. Пытаться ослабить чувство вины, лежащее на плечах». Глаза Резчика были, казалось бы, пусты. Белёсые, лишённые эмоций, хоть и улыбка часто появлялась на его сморщенном от долгих лет жизни лице.***
Прошло уже не менее года, как синоби и его господин пережидают что-то, о чём не ведают. А может и больше. Сезоны сменялись, наступили тёплые дни весны, за которой сразу следовала прохладная осень, редко уступающая место солнцу в ледяных горах Асина. Волк и Куро прижились в стенах заброшенного храма. За покосившимся домом Волк спускался по небольшой тропе, чтобы набрать воду, постирать одежду или пройти в сторону леса и поохотиться. Заботясь о молодом господине в одиночку он в действительности стал походить на его отца, и Куро ещё больше привязался к своему синоби. Куро за это время подружился с Резчиком, которого кличет необычным именем - Орангутаном и даже учился вырезать статуэтки Будды. Или, как однажды возвратившийся со свежей дичью Волк увидел в руках гордого своими трудами мальчика миниатюрное животное на четырёх лапах с пушистым хвостом. - Это ты, Волк! - тогда услышал синоби счастливое. Голова животного немного кривила в бок, а хвост был похож на продолговатый шарик, что больше даже тела самого волка, но неказистость творения не помешала названному тем диким животным синоби преклонить колено, забрать статуэтку и одарить своего господина благодарной улыбкой. Куро тогда точно в облаках витал несколько дней - его Волк впервые улыбнулся ему!.. Резчик тоже был доволен своим внезапным маленьким учеником. Как и дичью вновь на ужин - и с Волком они поладили - пусть Резчик не спешил рассказывать о себе больше истории отрубленной левой руки одним великим самураем и возможном духе суры, от которого тот его и избавил, за дни проведённые под одной крышей синоби старого теневого воина получше по его коротким фразам и ещё более редким действиям. Ни единожды разрушенный, но не забытый храм посещала некая молодая женщина, годами примерно с Волка, она носила кимоно, ткани которого были вышиты узорами, что носили только при дворе богатых, нити аккуратно скользили по подолу её одеяния, подсказывая Волку, что эта женщина может быть опасна. Слишком мало о ней известно, и слишком мало она сама позволяет о себе узнать. Разве что её уверенные слова для господина синоби Божественного наследника, как назвала она Волка при первой же встрече, немного успокаивали. Но больше доверия вызывало то, как спокойно беседовал с ней Резчик. Точнее, Орангутан — как и называла старого синоби, обитающего в этом разрушенном храме, молодая женщина. Значит, как помнит Волк, это была его приёмная внучка. — Ах, это вы, господин Волк. Я люблю слушать, как вырезают статуэтки Будды, — сказала Эмма синоби, когда он однажды возвратился вечером с тушкой кролика и свежими грибами на порог святилища. На ужин для троих обитателей этого забытого божеством места женщина не посягала. В руках Куро, что сидел в углу храма и дожидался своего синоби, был крепко сжат свисток из бамбука — мальчик радостно поприветствовал возвратившегося Волка. Однажды, оставшись с Волком наедине у порога храма, Эмма рассказала, что является лекарем и пребывает на службе у одного важного господина, но не может распространяться о его имени. Но она поклялась, что не желает зла, и в её сердце лишь исполнение приказа — он-то и заключался в помощи синоби Волку и Божественному наследнику. А она излишне требовалась мужчине и мальчику, чтобы не стоять на месте, что происходит сейчас, а наконец продолжить путь. Куро должен жить, как пожелает, и его верный синоби должен сопровождать своего господина до конца дней. Его или Божественного наследника — как распорядится великий Будда. Спустя некоторое время Эмма вновь ступила на порог храма, но отныне на её аккуратном лице не было той ласковой успокаивающей улыбки, а мягкий взгляд сменился утомлением, упавшим на её поникшие плечи. Волк, ощущая объятья своего господина, также положив руки на его плечи, согревая мальчика, слушал беседу внучки и её деда Резчика, притаившись в углу храма. Тогда он услышал. Имя. — Лорд Гэнитиро… мне не понять его души. Кажется, его терзают сомнения, но он настойчиво отгоняет их, продолжая исполнять долг, дарованный ему господином Иссином Асина. Он не желает говорить о своих тревогах даже мне — лекарю при дворе Асина. Гэнитиро. Его друг-самурай Гэнитиро! Он жив! И теперь не кто-то иной, а сам лорд горного клана Асина под знаменем ириса! Известие о том спустя почти три года в скитаниях, тревоге, сомнениях о будущем и скуке по потерянному прошлому Волк... Секиро узнал, что его друг всё-таки спасся. Сначала сердце внезапно забилось так быстро, что своим в миг потяжелевшим дыханием синоби грозился выдать себя. А после глаза вновь щипало - но дыма поблизости не предвиделось. Это снова была печаль? Нет. Это было необъяснимое окрыляющее чувство. Оно расслабило Волка, и казалось, все страхи и тревоги в миг покинули его. Тело сделалось лёгким. Захотелось улыбаться. Нет! Даже смеяться! От того Волку, заставившему себя успокоиться и отринуть странные вновь вспыхнувшие в его замершем на три года разуме чувства, казалось, что он потерялся рассудком. И господин уже с беспокойством смотрел на него...***
Волк планировал и ждал лучшего момента, засыпая поздним вечером в углу храма на мягкой соломе. Резчик всё ещё строгал брусок дерева, трудясь, не покладая рук, над новой статуэткой, и пребывал в неких глубоких размышлениях — говорят, вырезая статуэтки Будды, не только молишь о прощении своих грехов у великого божества, но и достигаешь просветления. Так слышал Волк. Синоби слегка обнимал сопящего у его груди мальчика и думал о просьбе для Эммы - о встрече с Гэнитиро. Возможно, друг всё ещё помнит о своём маленьком синоби, который обрабатывал его чернёные ожоги от молний наставницы? И предоставив более надежное укрытие для господина. Волк предполагал поговорить с Эммой это при следующей встрече и внучкой Резчика. А пока... Скучающий мальчик ни единожды настойчиво просил своего синоби взять его с собой на охоту. В конце концов Волк не смог отказать, хоть и Божественному наследнику было опасно отправляться в лес. Синоби ни разу не попадал в передряги, во время охоты Волк не встречал никого опаснее дикого кабана, и если господин будет находиться рядом, то ничего не случится. Но словно злой рок преследовал синоби и его господина. В этот раз из лесу Волк не возвратился. Божественный наследник пропал.