Сестра Франциска

В закрытом женском монастыре не могло быть мужчин. Их и не было. Даже отец-настоятель довольно редко появлялся там и никогда не задерживался на ночь, предпочитая заночевать в гостинице в городе. Наверное, он что-то знал. В монастырь Святой Марии девушки обычно попадали против своей воли. Одних принуждали к постригу родители, других — опекуны или мужья. И лишь небольшая часть монахинь находилась здесь по своей воле. Многие девушки, только прошедшие постриг, пытались сбежать, за что мать-настоятельница сурово наказывала их. Сестра Марта приняла постриг, когда ей исполнилось семнадцать, пробыв перед этим совсем недолго послушницей. Сиротка без денег и образования, она так и осталась при церковном приюте, а позже была переведена в монастырь святой Марии, где познакомилась с ней — сестрой Франциской. Молодая, а потому ещё непокорная монахиня часто получала наказания и выполняла самые тяжёлые послушания. Франциска часто пыталась сбежать, её неизменно ловили и возвращали, но она не теряла своей слепой надежды на успех и упрямо стремилась к свободе. Сестру Марту поставили к ней присмотром, и она покорно приняла это послушание, искренне старалась заботиться о непокорной сестре и наставлять на путь истинный. Увещевала примерами из святого писания, молитвами и личным примером. Ведь эта молодая монахиня была ей симпатична. Марта видела, что сестра Франциска хорошая девушка, добрая и светлая, просто заплутавшая. Марта чувствовала себя обязанной помочь невесте божьей справиться со своим мятущимся нравом, и у неё как будто получалось. Больше двух месяцев непослушная монахиня не предпринимала попыток к бегству и всё меньше нарушала монастырский устав. В какой-то момент Марте даже начало казаться, что она на верном пути, но когда монахини шли по одному из бесчисленных узких коридорчиков монастыря, сестра Франциска прижала свою молодую наставницу к стенке и смяла губы мокрым греховным поцелуем. Марта никогда раньше не целовалась. По крайней мере, вот так. Так жарко и… приятно. Непривычно и ново. Она совершенно растерялась и забыла как дышать, пока мягкие тёплые губы сестры Франциски скользили по её приоткрытым губам, пока горячий гибкий язык проникал в её рот в каком-то гипнотическом ритме. Собственный язык тянулся навстречу, и Франциска втянула его в свой тёплый рот и начала сосать и прикусывать, всхлипывать и причмокивать. Эхо звонких поцелуев разлеталось по длинному коридору, где целовались две монахини. Но Марта едва могла думать о чём-то кроме движения языка, скользившего по её губам. Её как будто несло на облаке, возносило на небеса, а в животе расцветало что-то прекрасное. Но когда горячие ладони нежно легли на талию, смяли свободное одеяние, поднимаясь выше к груди, и едва накрыли мягкие холмики без лифчика, незнакомое чувство кольнуло между ног. Марта не смогла сдержать греховного стона прямо в тёплый рот своей сестры и испугалась. Она оттолкнула Франциску, прикрывая руками распухшие от поцелуя губы. — Что ты сделала? — едва слышно спросила Марта, боясь сразу всего — что их могли увидеть или услышать, что ей всё это привиделось или того хуже — что ей это на самом деле понравилось. — Поцеловала, — беззаботно пожала плечами Франциска. — Я думала, тебе понравилось. Разве нет? Ты мне отвечала. Так сладко. А по тебе не скажешь… — Нет! Это греховно, — зашептала в ужасе Марта, поглядывая по сторонам совершенно пустого коридора. — Сёстры не должны… мы невесты господни! — И что? Если я всё правильно поняла, мы не должны изменять ему с мужчинами. Про любовь между сёстрами ничего не сказано. Хотя нет, сказано, что как раз любить друг друга сёстры должны. — Платонически! — Я устала любить платонически. Я хочу тебя, Марта. Ещё с того раза, когда мы молились рядом, стоя на коленях перед образом святой великомученицы Агнессы. Кстати, ты знала, что большая часть этих мучениц были образованными и богатыми, а пострадали скорее не за веру, а потому что отказались лечь под какого-нибудь власть имущего ублюдка? — Ты делаешь возмутительные выводы. Все они были христианками и посвятили себя богу. — Да ладно. Я не настаиваю, — Франциска беззаботно пожала плечами и вжалась в промежность тёплым бедром. — Лучше скажи, ты раньше хоть раз целовалась с парнем? — Нет, — смутилась Марта, пытаясь уйти от приятного касания. — И не трахалась? — Франциска вжалась жаркой даже через слои ткани своей промежностью к дрожащему от смущения бедру Марты и сладко потёрлась, прикрыв подрагивающие веки. — Что? Нет!!! Как ты только можешь говорить такое в доме господа? Марта совсем смутилась и попыталась сбежать, но Франциска снова прижала её к стенке, горячо дыша в алевшую от стыда щеку. — Тише-тише, сестричка. Ты ведь не хочешь, чтобы нам впаяли наказание розгами? — Это блуд, — задыхаясь, выдавила Марта, снова чувствуя сладкие поглаживая через слои монашеского одеяния. — Тогда весь этот монастырь наполнен лживыми блудницами. — Как ты можешь… О чём ты вообще? — О сестре Альбертине и Ребекке. Сестра Ребекка всегда такая молчаливая, но слышала бы ты, как они сладко стонут вместе в часовне, когда думают, что их никто не видит. — Ты выдумываешь… это всё не правильно. Губы сестры Франциски снова были слишком близко. Марта чувствовала её дыхание уже на своих губах и от этого соображать получалось всё хуже. — Да ладно, — продолжала ласково шептать Франциска, прижимаясь всем телом. — Разве тебе не понравилось? Наверняка, будь на тебе трусишки, они бы насквозь промокли от желания. — Нет! Я… я не понимаю, о чём ты, — пролепетала Марта, зажмурившись. — Никогда не текла? А если проверить? — усмехнулась Франциска. В следующий момент она бесцеремонно задрала подол и мазнула пальцами по намокшей мохнатке. От неожиданности Марта охнула и запоздало сдвинула колени, пытаясь прикрыться. — Оу. И это только от поцелуя, — приятно удивилась Франциска. — Что ты делаешь! Это… Марта хотела сказать, что это неприлично и грязно, а потом увидела, как Франциска сунула испачканные пальцы в рот и облизала. От этого действа Марта снова потеряла дар речи, а между ног стало ещё жарче. — Конфетка, — произнесла она и зашептала на ухо, снова тесно прижавшись: — Приходи сегодня после полуночи в мою келью… — Нет! — в ужасе от Франциски и от самой себя пролепетала Марта и убежала к себе. До поздней ночи она провела стоя коленями на каменном полу, молясь перед распятием, чтобы изгнать из своего тела и мыслей эти греховные образы, пока усталость не свалила её. На следующий день Марта была сама не своя. Шарахалась от любых касаний и избегала свою подопечную. Сестра Ребекка даже велела ей выдать успокоительного чаю и освободить от послушания на кухне. Но долго избегать сестру Франциску всё равно бы не вышло. На второй день всё та же сестра Ребекка сделала ей замечание, что Франциска снова нарушает устав монастыря, и хуже того, не случилось ли между ними разлада. Искать Франциску не пришлось. После вечерней службы она сама подошла к ней и небрежно шепнула: — Как все уснут, приходи в южную часовню. — Но… Марта не успела договорить. Все знали, что после отхода ко сну никому нельзя было посещать южную часовню. Особенно сегодня, потому что в этот вечер там было назначено послушание у сестры Альбертины, которая имела весьма вспыльчивый характер и не могла держать язык за зубами. Сестра Ребекка, которая являлась её наставницей, была вынуждена часто устраивать взбалмошной сестре наказания в этой самой часовне. В глубине души Марта стыдилась этого чувства, но была рада, что не ей приходилось заниматься послушанием сестры Альбертины. Её терпения бы не хватило. Марта всё ещё не понимала, зачем Франциска позвала её, но пришла. Им нужно было поговорить и навсегда закрыть эту греховную тему. Сестра ждала её уже на пороге в часовню и, схватив за рукав, сразу потащила внутрь. — Скорее! Нам нужно спрятаться, пока они не пришли. — Зачем? — Чтобы открыть тебе глаза. Не тормози и помалкивай. Они забежали в одну из кабинок для исповеди и задёрнули полог, оставив тонкую щёлку для обзора. И вовремя. Тут же в часовню вошли две монахини. Суровая сестра Ребекка и понуро опустившая голову сестра Альбертина. Марта подумала, что подглядывание за сёстрами занятие не просто недостойное, а скучное и бесполезное, но она ещё никогда так не ошибалась. *** Сестра Альбертина стояла на четвереньках перед образом девы Марии и сосредоточенно проговаривала слова молитвы: — Ave Maria, gratia plena; Dominus tecum: benedicta tu in mulieribus, et benedictus fructus ventris tui, Iesus… Сестра Альбертина знала эту молитву наизусть, могла прочитать её проснувшись посреди ночи, лучше таблицы умножения, но сейчас чтение осложняло то, что подол её монашеского одеяния был задран до пояса, обнажая белокожую попку, а узкая ладонь сестры Ребекки ритмично вбивалась в её греховную щелку. Сестра Ребекка была всего на пару лет старше девятнадцатилетней Альбертины, но раньше приняла постриг. Движения эти внутри были столь приятны, что сосредоточиться на молитве было тем ещё послушанием. — Sancta Maria, Mater Dei, ora pro nobis peccatoribus, — продолжала сестра Альбертина, чувствуя подступающий оргазм, — nunc et in hora mortis nostrae. Amen. Она переведа дух, сглотнула, но останавливаться было нельзя. — Ave Maria, gratia plena; Dominus tecum… Dominus… — сестра Альбертина всхлипнула и зажмурилась. — Ты снова сбилась, — холодно проговорила сестра Ребекка. — Прости! Я-я исправлюсь! Этого больше не повторится! — Тебе оставалось всего четыре раза прочитать молитву. Что ж, десять ударов, — сестра взялась за нитяную плётку и смочила её в ведре с водой. — Десять ударов. Считай вслух, а после начнём сначала. Ребекка замахнулась, и тонкие нити с узелками хлёстко шлёпнулись по белым дрожащим ягодицам с розовыми полосками предыдущей порки. — Раз, — вздрогнув, начала сестра Альбертина. — Два. Второй удар был жёстче. — Три. Четвёртый, пятый и шестой удары пришлись по ещё не тронутым поркой бёдрам. Седьмой и восьмой снова хлестнули по разгорячённым ягодицам. — Девять! — вскрикнула Альбертина, когда мокрые нити неожиданно обожгли ударом промежность, а десятый ударил повторно, выбив из глаз слёзы. — Десять… — Хорошо, сестра. Хорошо, моя сладкая… — сестра Ребекка ободряюще погладила по горящей заднице и чувствительно коснулась покрасневших и так припухших после порки губ. — Успокойся, моё солнце, дыши поглубже. Я тебя не тороплю. Скажешь, когда будешь готова. Альбертина пыталась взять себя в руки, хотя прикосновения наставницы этому совершенно не помогали. Колени и руки дрожали от усталости, оголённый зад горел от возбуждения. Хотелось кончить, но пока она без единой запинки не прочтёт «Славься Мария», сестра Ребекка не выпустит её из часовни. Наставница непреклонна. Свечи на алтаре прогорели до половины. Это будет уже третья попытка. Альбертина облизнула пересохшие губы и оглянулась на сестру. — Я готова, сестра Ребекка. — Тогда, начинай. — Ave Maria… Сложенные конусом пальцы снова нырнули в текущую щёлку и ритмично захлюпали при каждом движении. — Sancta Maria, Mater Dei, ora pro nobis peccatoribus, nunc et in hora mortis nostrae. Amen. Ave Maria, gratia plena… — скороговоркой оттарабанила Альбертина третий раз, чувствуя подступающий оргазм, и получила неожиданный шлепок по ягодице. — Не тараторь. Ты читаешь молитву, а не детский стишок. Или нужно снова сделать перерыв на наказание? — Нет-нет, сестра! Я буду читать как нужно! — умоляющие сложила ладони сестра Альбертина. — А мне думается, что наказание лучше поможет тебе запомнить, что читать молитву нужно с выражением. Ты взываешь к святой Деве! — Нет, сестра Ребекка! Не надо! — Ты совершенно не дисциплинированна. А своими неуместными просьбами ты только что добавила себе пять ударов, — безжалостно оборвала её мольбы монахиня. Сестра Альбертина заткнулась и позволила себе только пару всхлипов, услышав, как с плётки на каменный пол стекает вода. — Считай вслух. — Раз! Два… Удары снова хлестали по красной от полос попке, но после десятого прекратились. — А теперь раздвинь ягодицы руками и продолжай считать на латыни… — Сестра Ребекка! Плётка свистнула и обожгла голую пятку. — Своими криками ты только зря тянешь время. Я жду. Альбертина переместила точку опоры на колени и холодными от каменного пола руками развела усыпанные вспухшими полосами ягодицы, открыв ложбинку и тёмную звёздочку ануса. Розовые складки тоже раздвинулись, обнажив тёмный, сочащийся влагой проход. — Очень хорошо. Держи и не вздумай убирать, пока я не разрешу. Начнём. Святая Мария, пошли своей дочери послушания… — Undecim. Тонкие нити почти ласково шлёпнули по ложбинке, но Альбертина вздрогнула, будто её разорвало надвое конским хлыстом. — Duodecim, — с придыханием отсчитала Альбертина. Второй удар, как и в самом начале послушания, оказался чувствительным, но скорее приятным, чем болезненным. — Tredecim! Третий резко и больно ударил сразу и по анусу, ощутимо задев щёлку. — Quindecim! — всхлипнув, произнесла Альбертина, когда хлыст обжёг нежную щёлку. — Снова торопишь события, сестра Альбертина, — хмыкнула сестра Ребекка. — Или ты забыла, как будет на латыни четырнадцать? — Я перепутала! Quattuor! Quattuor! — В любом случае, сестра. Ты ошиблась в простом задании. А ошибки имеют свойство накапливаться. Ты не можешь пройти послушание удовольствием, значит, будешь наслаждаться поркой. Начнём сначала. И теперь постарайся не сбиваться.  — Undecim. Плеть снова едва лизнула ложбинку. — Duodecim. Жёсткие узелки плети ударили чуть припухший анус. — Tredecim! Удар повторился, вышибая новые ручейки слёз. — Quattuor! Плеть неожиданно ударила споднизу по стриженому лобку, задев торчащий бугорок клитора. — Quindecim! — отсчитала Альбертина последний болезненный удар по промежности, и уже выдохнула, когда сестра Ребекка снова ударила по горящим от порки губам. — Sedecim! — придушено пискнула Альбертина и зажмурилась, готовая получать внеочередные удары, но сестра Ребекка бросила плётку в ведро и разрешила отпустить попку. Весь зад и промежность горели от ударов и не утихающего возбуждения. Как она будет сидеть завтра? — Умничка, — похвалила Ребекка, снова ласково поглаживая усыпанную красными полосами попку. — Ты ведь поняла, за что получила шестнадцатый удар? — Да, сестра Ребекка. За то, что начала пререкаться, когда вы были правы. — Верно. Поэтому ты заслужила крохотное послабление. Теперь ты прочтёшь подряд на одно ангельское приветствие меньше, и я позволю тебе кончить. — О, спасибо, сестра Ребекка! Я не подведу! — Лучше начинай читать, иначе я передумаю. — О, да-да! Ave Maria, gratia plena, — стала читать Альбертина, изо всех сил стараясь не торопиться и проговаривать с выражением. — Sancta Maria, Mater Dei, ora pro nobis peccatoribus, nunc et in hora mortis nostrae. Amen. Ave Maria… Сестра Ребекка не торопилась начинать трахать пальчиками. Вместо этого она старательно и беспощадно, поглаживала и пощипывала каждую складочку, бугорок и впадинку, особенно внимательно относясь к тем, что были красны после порки. Альбертина вздрагивала, сжималась, но изо всех сил старалась отвлечься от жарких касаний и сосредоточиться на молитве. Мысли путались, а на то, чтобы управлять собственным языком и дыханием, приходилось бросать все силы. — Sancta Maria, Mater Dei, ora pro nobis peccatoribus, nunc et in hora mortis nostrae… — жёстко проговаривала она, заглядывая снизу вверх в волоокий лик матери Спасителя, пока умелые пальцы сестры Ребекки сладко кружили вокруг щёлки, не торопясь проникать внутрь, теребили чувствительный бугорок и пощипывали набрякшие складочки, изощрённо стараясь отвлечь от молитвы. — Ave Maria, gratia plena; Dominus tecum… На шестом стихе сестра Ребекка вставила пальчики и всё-таки начала ритмичные движения, большой палец при этом каждый раз ощутимо таранил уретру. Внутри начала подниматься очередная волна подступающего оргазма. Управлять собственным голосом становилось всё сложнее. Она уже не обращала внимания на боль в затёкших коленях и руках, на прилипший от пота ко лбу убор. Во рту пересохло, а проклятый язык едва ворочался. — …nunc et in hora mortis nostrae, — почти безжизненным голосом произнесла Альбертина в девятый раз и с придыханием счастливо завершила: — Амэн. — Теперь можно, — разрешила сестра Ребекка и не сказала больше ничего, продолжив двигать пальцами в сжимающейся щёлке. Альбертина всё равно бы её не услышала. Она оглохла и ослепла от нахлынувших ощущений, которые больше не приходилось игнорировать, они лавиной смели все остальные чувства. В экстазе Альбертина выгнула спину, выталкивая стоны от каждой новой волны удовольствия, которые продолжали настигать её под умелыми движениями ласковых и жестоких рук сестры Ребекки. — Матер Деи! — выдохнула сестра Альбертина и обмякла. Сестра Ребекка успела подхватить её под живот, не позволив упасть на твёрдый пол, и уложила спиной к себе на колени. Альбертина медленно приходила в себя. Жар постепенно оставлял тело. Влага между ног неприятно холодила промежность. Сестра Ребекка ласково улыбалась и гладила по розовой горячей щеке. — Ты умница. — Правда? — В этот раз уже лучше, но впредь не вздумай повышать голос на мать-настоятельницу. Ты уже полгода как приняла постриг, а так скандально себя ведёшь. А если бы в тот день в храме был епископ? — Но… — Сестра Альбертина плохо усвоила урок? — Нет-нет. Я всё поняла. Я была неуважительна и глупа. Впредь я буду лучше себя контролировать. Я себя не оправдываю, но в такие дни мне действительно становится сложно сдерживать эмоции. Я по-настоящему благодарна, что ты занимаешься моей дисциплиной. — Вот теперь я слышу в твоих словах настоящее раскаяние. Думаю, ещё пара занятий тебе не помешает. Тебе ведь понравилось? — О-да, сестра Ребекка. У тебя волшебные руки. — Ну, хватит. Можешь встать? — Да, я думаю… Держась за свою сестру во Христе, Альбертина поднялась и чуть покачнулась. — Скоро полночь, а у тебя завтра послушание на кухне, — напомнила сестра Ребекка. Альбертина расправляла сбившуюся одежду, стараясь избегать лишних движений, чтобы грубая льняная ткань камиза поменьше касалась выпоротого зада. — Хорошо. Сидеть завтра я всё равно не смогу, — пробубнила она — Сможешь. А пока не застудила ноги, обувайся, вымой после себя пол и можешь возвращаться в келью. — Сестра Ребекка, ты такая жестокая. — На два раза. — Всё-всё. Поняла. *** Когда сестра Альбертина закончила с уборкой и наконец-то ушла, Марта медленно вышла из кабинки вслед за Франциской. Святые угодники, она думала, что у неё затекло всё тело. Это длилось почти три часа. Ноги едва разгибались. А ещё в промежности всё напрочь вымокло от подсмотренного зрелища. Марте казалось, что она до сих пор слышит сладкие стоны сестры Альбертины. — Ну как тебе? Понравилось послушание, а? — Франциска подкралась сзади и жадно облапила за талию. — Возбудилась? Ну ведь возбудилась, сознайся. Франциска снова начала задирать подол, но Марта успела вырваться и взволнованно заходила по свежевымытому полу. — Разврат! Разврат в доме божьем! Куда смотрит мать настоятельница? — Она знает, — хмыкнула Франциска. — Нет, такого не может быть. Почему я раньше этого не видела? — Может, ты просто никогда не нарушала правил? — предположила Франциска. — Исусе, — опомнилась Марта. — И ты так же… вот здесь. И сестра Ребекка тоже так тебя… наказывала? — Ну да, — кивнула Франциска, продолжая улыбаться. — Но мне не нравится порка. Не моё. А трахаться хочется. Так что? Тебе ведь хочется попробовать? Я могу тебя научить. Побыть твоей наставницей. Хочешь? — Мне надо подумать, — пролепетала Марта, снова сбегая. Не смотря на то, что она увидела, Марте всё ещё казалось, что Франциска преувеличивает и не все сёстры погрязли во грехе, используя блуд под прикрытием послушания, но очень скоро стала замечать всё больше подтверждений тому. Сёстры часто уединялись. И даже их суровая мать-настоятельница уединялась с двумя самыми юными послушницами, а те выходили от неё раскрасневшимися и с припухшими алыми губами. И пахло от них иначе. Раньше Марта никогда не могла понять, что это за запах. Оказывается, так пахло возбуждение. Секс. Но вот беда, всё это носило неофициальный характер. Старые монахини по-прежнему следили за соблюдением порядков. Когда приезжал епископ или любой другой вышестоящий мужчина священник, всё как будто стихало. *** Марта была уверена, что пожалеет, но шла по тёмному коридору в келью сестры Франциски. Марта не долго спорила со своей совестью, чтобы решиться на это. Достаточно было убедить себя в том, что это поможет удержать возлюбленную сестру в стенах монастыря. Выполнить послушание. Фиговый листок, который прикрывает естество Адама на книжных гравюрах. Её ждали. Франциска была одета и сидела на заправленной постели с книгой в руках. У кровати горела крохотная свечка. — Я рада, что ты пришла. Иди сюда. Сядь рядом и возьми эти стишки, — позвала Франциска. Марта подчинилась и, плохо понимая для чего, взяла в руки молитвенник. — Читай вслух тихо и старайся не сбиваться. — Что читать? — Без разницы. Что обычно читают в это время. Марта взялась за чтение, хотя во рту всё пересохло от волнения. Она не делала ничего предосудительного, но что-то здесь было явно не так. Франциска хотела от неё совсем другого. И действительно. Первое время сидевшая спокойно Франциска, когда Марта перешла на спокойную интонацию, положила руку ей на плечо. Марта не обратила внимания, но тёплая рука чуть сжала и опустилась ниже на холмики грудей, стала мять и пощипывать соски сквозь толстую ткань. Левый сосок, правый. Крестик маятником качался между её рук. Во рту снова пересохло. Марта изо всех сил старалась не сбиваться и продолжала читать. Соски затвердели и стали такими чувствительными, что это выходило всё хуже. Между ног снова намокло, и Марта теперь чувствовала это намного острее, потому что понимала, к чему всё идёт. Наверняка на подоле останется тёмное пятно. Франциска опустила руку на талию, погладила внизу живота и плавно перешла на бёдра, с силой оглаживая, задирала ткань подола всё выше, пока не обнажила белые упругие ляжки. Марта сбилась и замолчала. По лбу из-под намокшего убора стекал пот. — Продолжай, не останавливайся, — касаясь губами ткани, прошептала на ухо Франциска. — Иначе я тоже ничего не буду делать. Сегодня я твоя сестра Ребекка. Читай, пожалуйста. Иначе мне будет не интересно. Франциска снова шутила, но не смотря на это, убрала руки. Это были её правила игры и им приходилось подчиняться. — Хорошо, — пискнула Марта и продолжила читать псалмы. Франциска снова несколько раз провела горячей ладонью по дрожащим от волнения бёдрам, а после нырнула между ними. Всхлипывая и задыхаясь, Марта читала, ощущая, как ловкие пальчики ощупывают и трогают все потаённые складочки, к которыми сама не прикасалась никогда. В одном местечке было особенно приятно, и именно там Франциска сосредоточила старания своих искусных пальчиков. Она уже обнимала Марту за плечи, тесно прижимая к себе, и целовала щёку. Её тугие груди мягко вжимались в плечо, а её жаркое дыхание опаляло. Текст перед глазами расплывался, Марта глотала густую слюну и читала по памяти, в полном экстазе от удовольствия и неосознанно покачивая бёдрами на встречу ласкающим её пальцам. В какой-то момент её глаза закатились, и повторяя «отче наш — отче наш — отче наш», Марта замерла, стиснула бёдра и обмякла в объятиях Франциски. Молитвенник со стуком упал из ослабевших рук. В полной тишине стало слышно за незапертой дверью кельи чьи-то удаляющиеся шаги. — Эта старая потаскуха каждую ночь подслушивает под моей дверью, — хмыкнула Франциска. — Думаю, сегодня она осталась довольна, слушая, как прилежно мы тут молимся. — Франциска, ты так распущена, — устала прошептала Марта и закрыла руками лицо. — Ты и меня перетянула в ад. Я даже не знаю, как буду исповедоваться… — Думаю, в исповедальне мы сделаем это в следующий раз. — Сестра Франциска! — вспыхнула щеками Марта, одёргивая подол. — Что? Тебе ведь понравилось. И я рассчитывала, что ты ответишь мне тем же. Я так давно не ебалась. А у тебя такие узкие кисти рук. В прошлое воскресенье я почти не спала, представляя, как твои пальчики окажутся в моей норке и хорошенько её приласкают. — Умоляю, не произноси столько непристойностей! — Почему? — Это… это возбуждает, — сгорая от стыда, призналась Марта. — Невинное дитя, ты только что передала самое опасное оружие против себя, — Франциска снова обняла её и вовлекла в довольно глубокий и сладкий поцелуй, который сама же удручающе быстро и разорвала. — Так ты приласкаешь меня? — снова спросила она алевшими от поцелуя губами. — Хорошо, — после секундного раздумья согласилась Марта, — но в это время ты тоже должна читать молитвенник. Может, хотя бы так ты будешь их запоминать. — Оу, сестричка, да ты коварна! Но мне это нравится. Я была бы согласна на вещи и похуже. Моё невинное солнце. *** В следующую ночь сестра Франциска стояла на четвереньках на своей узкой кровати с задранной рясой и читала молитвенник. Они обе оставались одетыми. Всегда. Никогда нельзя было знать, в какой момент их могут застать сердобольные монахини. Марта вся покраснела от стыда и предвкушения, оглаживая белую попку сестры Франциски с подживающими следами от розг. Она даже поцеловала и лизнула мягкие окружности. По словам Франциски, она лишилась своей девственности слишком рано и не по своей воле. Это сделал с ней отчим, который и сдал её в этот монастырь, наплёв её матери, что её дочь распутница и только церковь сможет спасти её душу. Между рыжими кудряшками розовели её нижние губы. Марта провела пальцами по складкам гармошкой и покрутила пальцами крупную горошину, названия которой не знала, но Франциска сказала, что там приятней всего. Марта, слыша по голосу, когда Франциска начинала постанывать от удовольствия, гладила ладонью по скользким горячим складками, пока рука не намокла. Франциска бубнила речитативом строчки молитв, виляя попкой, чтобы вжаться мохнаткой плотнее. Марте даже пришлось шлёпнуть её по заду, отчего Франциска охнула и, кажется, потекла сильнее, но Марта не стала больше шлёпать. Франциске этого уже хватило. Вместо этого она сложила пальцы конусом и скользнула ими в мокрую щель, насколько могла глубоко. Внутри было жарко, скользко и при каждом толчке тесно сжималось. Большим пальцем при этом Марта продолжила массировать твёрдый бугорок. Франциска захлебывалась молитвой. Всё чаще сбивалась, выкрикивала шёпотом «да!», «сильнее!» прямо посреди слова. Иногда замолкала, и Марта, помня о подслушивающей под дверью сестре, тоже останавливалась, чтобы в тишине не было слышно, как пальцы с пошлым хлюпаньем погружаются в греховный сосуд. Марта возбуждалась от этого, но не осмеливалась прикоснуться к себе. Вместо этого она старалась сделать приятнее сестре, всё быстрее и глубже ныряя пальцами в горячую норку, пока не почувствовала это. Франциска сжалась и замерла, вскрикнула в конце молитвы и замолчала. Пульсация мышц буквально выталкивала пальцы, рукав намок. Марта остановилась и медленно вышла. Франциска развернулась и стала благодарно облизывать с пальцев влагу, обсасывая каждую фалангу, и целовать ладонь. — Боже, спасибо, спасибо. Я так тебе благодарна. Боже, боже, ты даже не представляешь… Франциска снова целовала, и её язык теперь был совсем другим на вкус, и Марта сама отвечала на поцелуй, облизывая и посасывая полные покрасневшие губы. Сама притянула Франциску к себе за талию, жадно ощупывая через одежду. — Всё-всё. Нет. Больше нельзя. Тебе надо идти к себе. В другой раз, — пообещала Франциска. *** С тех пор было ещё немало приятных моментов, но как-то им дали послушание прибраться на чердаке. Молодые монахини управились довольно скоро. Там всё было убрано и вымыто до блеска. И оглядывая чистое укромное местечко, Франциска сказала, что здесь можно устроить идеальное место для любовных встреч без присмотра. Марта с ней согласилась. Они обустроили райское гнёздышко. Тайком пронесли несколько одеял из кладовой и соломенный тюфяк. Обеим не терпелось, и, выгадав один из вечеров, они прокрались на чердак никем не замеченные. — Встань на четвереньки, — сказала Франциска. — Я тебя приласкаю. Ты заслужила. Марта оголила попку, бросив через плечо стыдливый взгляд. Ей нравилось получать ласки сестры, но всё ещё мучил стыд за свою наготу. Франциска встала позади неё, раздвинула её намокшие кудряшки, обнажив сомкнутую розовую щель. Такую тугую и девственную. — Ты такая узенькая. — Франциска лизнула щёлку. — И такая сладкая. Нетронутый цветочек. И только мой. — Франциска, не говори так… — Почему? Потому что тебя это сильнее заводит? Хочешь, я поцелую тебя так же, как твои губки? Хочешь почувствовать мой язык? Хочешь, я вылижу тебя изнутри, как остатки джема из банки? Хочешь? Я ничего не сделаю, пока ты не ответишь. — Хочу. Я-я очень этого хочу. — Чего ты хочешь, сестричка? Франциска жарко дышала на мокрые складки и только поглаживала густые кудряшки по бокам. — То, что ты сказала, — в отчаянии прошептала Марта. — А что я такого сказала? Я что-то и не припомню… — горячо прошептала Франциска ей в промежность, но только дыханием. — Вылизать там, — выдавила из себя Марта. Это всё ещё казалось чем-то невыполнимым. Франциска и она сама уже не раз ласкали друг друга в греховных местах, но всё больше под шёпот молитвы, и только иногда Франциска позволяла отпускать в адрес любовницы разные пошлости, которые было стыдно слышать, но невероятно приятно. — Ладно. Просто повтори — "Пожалуйста, сестра Франциска, выеби меня своим греховным язычком". — Сестра Франциска, по-пожалуста, вы… вы… выеби меня своим греховным язычком! — выпалила Марта и зажмурилась, как будто должна была сразу провалиться в геенну огненную, но вместо этого почувствовала сладкое прикосновение. Горячий волшебный язычок Франциски обвёл кончиком вход, а губы всосали изнывающий бугорок. Марта по привычке начала шептать «отче наш», чередуя молитву со стонами и мычанием, но вскоре совсем забыла о ней, выдыхая только стоны и всхлипы удовольствия. Острый язычок Франциски скользнул в тесную норку, едва протискиваясь, но влаги было много и собственная слюна текла у Франциски по подбородку. Она трахала её языком, прерываясь только для того, чтобы пососать бугорок. И Марта даже не знала, что нравится ей больше. Но начала она содрогаться именно тогда, когда набрякшая горошинка была в жадных губах Франциски. — Тебе понравилось? — спросила Франциска, поглаживая мокрую щёлку большим пальцем, пока Марта приходила в себя. — Да, да! — всхлипнула Марта, оглядываясь через плечо. Её коленки дрожали. — А меня не побрезгуешь так же приласкать? — О чём ты? Как я могу брезговать тобой? Ты моя сестра во Христе. Моя подруга. Моя жена. Я сделаю для тебя всё что угодно. Я же люблю тебя почти как Господа. Монахини крепко обнялись. Марта с нежностью целовала губы, которые минуту назад ласкали её греховное местечко, чувствуя собственный вкус и благодарно вылизывая его с чужого языка. Франциска снова гладила и сжимала её грудь, и крестик качался маятником. — Давай теперь я? — предложила она. — У нас ещё есть время. — Давай. Франциска легла на спину, развязала поясок и задрала слои одежды совсем высоко, до шеи, обнажив полные груди с алыми сосками, и неприлично широко раздвинула ноги. Почему-то поросшая рыжими кудряшками растраханная щёлка Франциски ей нравилась. Она была её первой. Раньше Марта никогда не видела, что скрывается в мохнатках у других монахинь, даже у себя, поэтому зрелище было волнительным и стыдным. — Я думала, ты тоже встанешь на четвереньки? — Нет, я хочу видеть, как ты лижешь мою писечку. Двойное удовольствие. — Ох, Франциска… — Давай сестричка. Хочешь пососать мои сосочки? Франциска огладила свои налитые груди и пощипала за соски, гримасничая от удовольствия. — Давай, ты наверняка снова потекла. — Ты сам демон в обличье монахини, посланный, чтобы совратить меня. И у тебя получилось, — прошептала Марта, склоняясь к левой груди Франциски и втягивая в рот прохладный тугой сосок, а второй обхватывая пальцами. — Да, вот так, сестричка. Кто бы мог подумать, что у такой послушной девочки будет такой умелый ротик. Марта продолжила вылизывать и целовать её груди, сгорая от стыда и желания, тёрлась мокрой мохнаткой о колено Франциски. — Пожалуйста, — попросила Франциска, облизав её пальцы и демонстративно опустив их себе между ног, провела по горячим набухшим складкам. Марта счастливо улыбнулась и сползла ниже, припадая губами к нижним губам, зарылась носом в рыжие кудряшки и с мычанием запустила в норку язык. Франциска не отрывала от неё глаз, и Марта смущаясь, смотрела то на её рыжий лобок, то срывалась и снова переводила взгляд на раскрасневшуюся от удовольствия Франциску. Она громко дышала, её груди высоко вздымались, а плотный головной убор промок по краю от выступившего пота. — Да, вот так, — приговаривала шёпотом Франциска, поглаживая её по мокрым щекам. — Пососи ягодку. Да, сильнее втяни её губками. О-о… да. А теперь ритмичнее… и всунь пальчики и погладь изнутри… да-а… Марта послушно следовала указаниям. Сосала бугорок и трахала пальчиками, стараясь, чтобы Франциске было приятно. Иногда своевольно прерывалась, чтобы втянуть в рот набрякшие пунцовые бахромки, обсосать складки, и снова возвращалась к твёрдому бугорку. У самой между ног текло от желания, и обняв бёдрами ногу, она тёрлась о согнутое колено и стонала в жаркую норку, пока Франциска не начала метаться, содрогаясь от удовольствия, и это принесло Марте не меньшее наслаждение, чем своё собственное. После они снова лежали в объятиях друг друга. Жарко целовались и ласкались. И в этот момент сестра Марта подумала, что нет в этом ничего греховного. И даже если их секрет откроется, она не будет за это стыдиться и с достоинством примет наказание. Но никто — никто! — в этом монастыре не посмеет их разлучить.