***
В течение дня шрам его больше не беспокоил, но Гарри не мог избавиться от неприятных мыслей, которые потревоженным ульем метались в голове. Почему шрам беспокоил его здесь? Как бы Гарри ни ненавидел Тома Реддла, тот еще не стал Волдемортом. Сейчас между ними не было никакой связи – не могло быть. В памяти непроизвольно всплыло самодовольное лицо Реддла, его насмешливый взгляд. Нет, это просто невозможно. Он не стал ничего говорить Рону и Гермионе, у которых было достаточно своих проблем. Должно быть, ему показалось. Обычная головная боль, не более. Пока он занимался самовнушением, занятия незаметно подошли к концу. После уроков в расписании стояла тренировка по квиддичу. Абраксас выглядел виноватым и все время держался рядом, но Гарри был непреклонен – произошедшее утром оставило неприятный осадок. Командный дух разрушала повисшая в воздухе напряженность. Он был новичком, возможно, поэтому его преследовало ощущение, что загонщики нацелились исключительно на него. И девушек не было. Гарри представил, что об этом сказала бы Джинни, и в груди мгновенно поселилась тянущая боль. Та появлялась всякий раз, когда он думал о младшей Уизли. Джинни – блестящая, прекрасная, смелая Джинни, – сейчас была в Хогвартсе. Другом Хогвартсе, которым управлял Снейп. Или ее не было? От подобных размышлений гудела голова. Путешествие во времени до сих пор не укладывалось в привычную картину мира, как и многие возможности, которые оно открывало. Джинни, сказал он себе, сейчас даже не родилась. Но он вернется. Они вернутся. Команда приняла душ и, не говоря ни слова, направилась обратно к замку под моросящим дождем. В такие моменты Гарри задавался вопросом, почему его вообще угораздило снова заняться квиддичем. Он закончил домашнюю работу (ее было так много, что на выполнение потребовалось несколько часов), провел вечер с Роном и Гермионой, а когда объявили комендантский час, лег спать. Он забыл о своем шраме и обо всем, что произошло раньше. Он думал только о Джинни… об Уизли... о доме… Прежде чем он заснул, в голове на секунду промелькнул образ Волдеморта – не молодое и красивое лицо, а заострившееся и восковое.***
Комната была большая, но без окон. Кровати выстроились в линию вдоль одной из стен. Когда-то белые простыни окончательно потеряли свой товарный вид и стали серыми, изъеденными молью. Детей было намного больше, чем постельных принадлежностей: в комнате сидело около полусотни мальчиков и девочек. Они теснились и мешали друг другу, кто-то лежал на полу. Он был одним из них. Десятки детей, кто-то плакал без остановки, но большинство просто уставились в стену пустыми глазами. Все они – маленькие, грязные оборванцы. Горечь поглотила его, вымыла все остальные мысли. Как долго он здесь… Как сильно он это ненавидел… Вопли становились невыносимыми, как скрип заезженной пластинки или зубной скрежет – без остановки, снова и снова… Он, как и многие из них, уставился в стену, потому что больше было некуда. Как же сильно он ненавидел этих надоедливых, глупых детей. Ненавидел сон на холодном каменном полу, со склизкими пятнами и плесенью. Вместо еды – просроченные консервированные помои. Он здесь застрял. Внезапно раздался скрип, и все обернулись. Даже крики немного стихли. Звук исходил от старой, обшарпанной двери, которая медленно открывалась, с каждым дюймом издавая пугающий, протяжный стон. В провале дверного проема показался неясный силуэт, который в тусклом свете казался полностью черным: темнее, чем самая плотная тень. Он не входил, а будто заполнял комнату – тьма была такой густой, что поглощала любой свет, какой был в помещении. Пробираясь внутрь, это призрачное существо приносило с собой чувство настоящего животного ужаса. Оно совершенно точно являлось предвестником чего-то жуткого. Лютый страх пробрал его до костей, а силуэт все рос и рос, становился ближе. Казалось, еще мгновение, и он поглотит всю комнату вместе с ее заложниками… А потом Гарри резко проснулся. Его сердце билось так сильно, что готово было выпрыгнуть из груди. Этот сон был самым осознанным из всех, что он видел здесь прежде. Все смутные тени, лица и чувства, нарушающие его сон, сконцентрировались в один образ. Он казался реальным… Гарри осторожно сел на кровати. Шрам не болел, и потребовалось время, чтобы осознать, кому принадлежал этот сон. По всей видимости тому, кто спал на соседней кровати, в нескольких метрах. Реддлу.***
Заснуть после этого так и не удалось, но, когда первые лучи солнца начали пробиваться через тяжелый полог, Гарри почувствовал прилив бодрости. Разум сохранял ясность, его переполняла странная решимость. Несколько часов, проведенных в кромешной тьме, определенно пошли ему на пользу. Первое, что он сделал – рассказал обо всем Рону и Гермионе. Они не могли пойти к Дамблдору во время занятий, и Гарри был настолько погружен в собственные мысли, что не замечал ни внимательных взглядов Реддла, ни болтовни Абраксаса. Когда уроки закончились, они поднялись по мраморной лестнице – в какой-то момент Гарри чуть не вломился к директору, забыв, что сейчас этот пост занимал Диппет – и Гермионе пришлось напомнить ему. Дамблдор оторвался от книги, когда они ворвались к нему в кабинет, и поправил на носу очки-половинки. — Чем могу помочь, молодые люди? Боюсь, с хронометром прогресса нет. Полагаю, было бы лучше, если бы я мог одолжить его на некоторое время и тщательно изучить. Гермиона перевела взгляд на Гарри, который вынул из кармана циферблат и неохотно отдал. — Мы здесь не поэтому, — сказал он. — Сэр, я хотел спросить, можете ли вы научить меня окклюменции? Реддл владеет легилименцией, и если он узнает что-то из моих воспоминаний, у нас будут большие проблемы. — Думаешь, потребуется окклюменция? — Да. Дамблдор не знал Волдеморта и не мог понять, какой ужас он приносил одним своим упоминанием. Даже его имя заставляло сердца волшебников замирать в страхе. — Ты говорил мне, что уже пытался освоить окклюменцию, — напомнил Дамблдор, — с другим профессором. И что эти уроки не возымели успеха. — Со Снейпом, — кивнул Гарри. — Но этот лживый, сальноволосый, мерзкий... — Гермиона громко закашлялась, вынуждая его прервать поток оскорблений. — К тому же… Он замялся. Связь между ним и Волдемортом до сих пор оставалась загадкой. Гарри даже не был уверен, что Дамблдор – его Дамблдор – понимал ее причину. В любом случае, он этого никогда уже не узнает. — Когда Волдеморт попытался убить меня, проклятие отразилось, и у меня остался шрам, через который я мог чувствовать его эмоции, видеть, где он находится, и говорить на парселтанге. Шрам связывал нас. Дамблдор нахмурился, но не стал перебивать, и тогда Гарри продолжил. — Он был у меня всегда. Шрам болел, когда Волдеморт злился или испытывал сильные эмоции. Однажды он использовал его, чтобы обманом заманить меня в Министерство и выкрасть пророчество. Подкинул ложные воспоминания… Гарри замолчал. Он не мог говорить о Сириусе. — Но вчера у меня заболел шрам, всего на секунду, когда я разговаривал с Реддлом. А потом мне приснился сон… — он в общих чертах пересказал все, что видел. — Не понимаю, как это возможно, — пробормотала Гермиона. — Шрам связывает его с Волдемортом, потому что он пытался убить Гарри в детстве. Но связи с Реддлом еще быть не должно. — Сами-Знаете-Кто, которого мы знаем, даже не существует, — кивнул Рон. Дамблдор задумался. — Это должно быть что-то более глубокое, что-то внутри вас обоих, что связывает вас. Или, быть может, связь проявляется таким образом, потому что ты видишь в мистере Реддле Темного Лорда, Гарри, и веришь в это так сильно, что твоя вера обманула подсознание. — Определенно, нет, — Гарри покачал головой. — Возможно, так было раньше, когда мы только оказались здесь, но теперь я вижу разницу. — Хорошо, мне нужно время, чтобы подробнее изучить этот вопрос. Также, говоришь, у вас одинаковые основания волшебных палочек, верно? — Палочки–близнецы, — согласился Гарри. — Поэтому смертельное проклятие отразилось. Или не поэтому? Он внезапно почувствовал себя неуверенно. — Я просто не понимаю... — Вынужден признать, я тоже, — задумчиво произнес Дамблдор. — И, думаю, будет лучше, если мистер Реддл тоже не разбирается в этом. Что ж, я согласен на уроки окклюменции. — Отлично, — с облегчением произнес Гарри. — Когда мы начнем? — Что скажешь, если мы приступим прямо сейчас? — Дамблдор закрыл книгу. — Нет времени лучше, чем настоящее. Гарри взглянул на Рона и Гермиону. — Увидимся позже, дружище, — понятливо кивнул Рон и вместе с Гермионой вышел из кабинета, напоследок вскинув большие пальцы вверх. — Удачи. Когда они ушли, Дамблдор встал и убрал со стола все лишнее. — Подождите! — заволновался Гарри. — Сэр, есть вещи, которые вам не следует видеть, даже зная будущее… «Никто не должен видеть свою смерть», — сказала Гермиона. — Я мог бы оставить некоторые воспоминания в Омуте памяти, если он у вас уже есть. Я только... не подумайте... Лицо Дамблдора смягчилось. — Пожалуй, это будет к лучшему, Гарри. Можешь избавиться от любых мыслей обо мне или даже о Гриндевальде. — Как мне это сделать? — спросил Гарри, когда Дамблдор подошел к одному из своих шкафов и извлек Омут памяти. В отличие от всех других случаев, когда он видел Омут, сейчас тот не был окутан туманным белым светом. Он больше напоминал чашу, полную темной блестящей жидкости, которая, казалось, бесконечно закручивалась по кругу, не достигая дна. Гарри представил, что если он засунет туда руку, то вообще ничего не почувствует. — Подумай о воспоминании, которое ты хочешь извлечь. Вспомни его как можно ярче, а затем собери в единое целое. Выровняй, убедись, что ничего не упустил. Все, что связано с Дарами смерти и Гриндевальдом. Ночь, когда Дамблдор упал с Астрономической башни. Лицо Снейпа, выкрикивающего смертельное проклятие. Обугленная, почерневшая рука. Гарри на мгновение подумал о Сириусе, но внутри него вспыхнуло что-то собственническое. Воспоминания – какими бы ужасными они ни были – принадлежали ему, и он не мог с ними расстаться. — Превосходно. Поднеси палочку к голове и представь, как вытаскиваешь это воспоминание. Закрой глаза. Гарри сделал глубокий вдох. — Ты почувствуешь, как память пытается ускользнуть. Не сопротивляйся, позволь ей это сделать. Это было неестественное ощущение, как будто пальцы зондировали его мозг. Он почувствовал, как воспоминания ускользают... Остекленевшие глаза Дамблдора стали тускнеть... Снейп остался темной тенью на Башне, которую он видел уже не так отчетливо... Он открыл глаза: от его палочки шел длинный серебристый след. Он смотрел на него мгновение, а потом след отделился и упал в Омут Памяти, сливаясь с бесконечным потоком. — Еще, Гарри. Еще одно воспоминание опустилось в чашу, которая теперь светилась жемчужно-серым. Гарри уставился в Омут и увидел в тумане вспышку Темной Метки. Он быстро поднял глаза. — Как ты себя чувствуешь? — спросил Дамблдор. — Мой разум ясен. Не это ли имел в виду Снейп, когда говорил «очисти свой разум»? — Мои мысли – я не сосредотачиваюсь на них. Или на своих эмоциях. — А что насчет воспоминаний? Гарри попытался вспомнить ту ночь на Астрономической башне. — Я помню, что случилось, но слабо. Я знаю, что они в Омуте памяти. Если подумать, я не могу вспомнить детали, не могу до них добраться. Это было неприятно. Гарри знал, что произошло той ночью, но когда он попытался вспомнить подробности, то не смог. В его сознании стоял блок, воспоминания оказались вне досягаемости – остались только формы и впечатления. — Хорошо. Ты, конечно же, заберешь их обратно, когда мы закончим. Он, должно быть, заметил выражение лица Гарри. — Воспоминания – это одновременно и благословение, и проклятие. Когда мы думаем о них, они заставляют нас чувствовать. Впрочем, иногда единственное, что мы чувствуем, это боль, и это труднее всего. Но настоящее проклятие – это воспоминания без каких-либо чувств, даже если сейчас мы испытываем эмоции. — Как у Реддла. — Возможно. Мистер Реддл пошел на гнусные средства, чтобы отгородиться от человеческих эмоций. Значит он, вероятно, никогда не сможет вернуться. Все развивается по спирали. Гарри нахмурился. Если бы Реддл попал в спираль, ее бы уже не было. Это почти походило на... — Сэр, вы хотите сказать, он может измениться? Дамблдор улыбнулся, но улыбка была грустной. — Может быть, да. Может быть, нет. От последствий некоторых вещей, например, создания крестражей, невозможно избавиться. Гарри молчал. — Отлично, — Дамблдор прочистил горло. — Начнем? Расслабь свой разум. Я считаю, что лучше подумать о хорошем месте, о чем-то утешительном и мирном. Мне нравится думать, что я безмятежно прогуливаюсь по тихому берегу моря на закате. Гарри улыбнулся. Он закрыл глаза и представил себе Нору. За столом кипела жизнь: Рон и Гермиона стояли по обе стороны от него, раскрасневшиеся от нагретого воздуха. Напротив за столом сидела Джинни и, поймав его взгляд, с хитрой улыбкой подмигнула. Рядом с ней Фред и Джордж вместе замышляли очередные шалости. Мистер и миссис Уизли улыбались. А в самом конце стола сидели Сириус и Ремус, которые в тот момент выглядели моложе, чем когда-либо: их лица безмятежно разгладились, и они заливисто смеялись. В углу потрескивал огонь, Живоглот терся о ногу Гарри. — Я собираюсь проникнуть в твой разум. Постарайся осознать мое присутствие, Гарри, а не только услышать заклинание. Сохраняй ясность ума. Он по привычке приготовился. — Легилименс. Это не было грубым вторжением Снейпа. Почти ничего не изменилось, кроме Норы, которая начала искажаться... Джинни напротив него расплывалась... — Твой разум очень спокоен. Хорошо. Помни о своей задаче: почувствуй вторжение. Я попытаюсь найти твои воспоминания. Оттолкни меня так, как тебе покажется правильным. А потом он почувствовал, как пальцы – нежные пальцы – ковыряются в его голове. Перед ним пронеслись образы Рона и Гермионы, когда он встретился с ними сегодня утром, и Гарри пытался сопротивляться, но картинки уже сменились Абраксасом, смотрящим на него вместе с Розье. Затем обратились Реддлом: он вновь увидел кольцо Мраксов на его пальце – вычурное и уродливое. Сопротивляйся. Оттолкни его. Но вот они уже находились в хранилище Беллатрисы, и было так темно, что он едва мог что-либо разглядеть. Карманные часы сияли, маня к себе... Изображение дрогнуло. Теперь Гарри увидел темницу поместья Малфоев, лицо Петтигрю, когда его рука рванула к нему, хватая за шею. Крики прямо над их головами, громкие, высокие и болезненные. Гермиона. Изображение исчезло вместе со всем остальным. Он упал на стуле, пытаясь отдышаться. Голова нестерпимо болела, а горло и внутренности саднило, будто его снова и снова избивала банда Дадли. — Я не могу этого сделать, — прохрипел он через пару минут, выпрямляясь. — Я просто не могу перестать поддаваться влиянию. Дамблдор внимательно наблюдал за ним. — Я думаю, что первый урок прошел удовлетворительно. Не все могут обучаться окклюменции, это очень редкий навык. Твои эмоции слишком открыты – твои чувства сильнее, чем у других. Это не так уж плохо. Снейп бы не согласился. — Твои воспоминания более интенсивны, чем у других. Ты пережил разные ужасы и многие вещи, которые оставляют неизгладимые впечатления. Эти воспоминания легко связать и позволить эмоциям взять контроль. Ты дорожишь своими лучшими воспоминаниями – они для тебя священны. Вот почему ты находишь окклюменцию сложной, Гарри, ты чувствуешь. — Поэтому дементоры любят меня, — пробормотал он. — Вы знаете, я магнит для страданий. Пожалуй, так оно и есть. Лицо профессора напротив него выглядело моложе, и хотя было меньше морщин, его голос оставался прежним: все-таки он был Дамблдором. И это подняло внутри Гарри волну тоски вместе с оттенком светлой грусти. — Последнее воспоминание, в темнице – это было совсем недавно. — Да, — Гарри сглотнул. — Это случилось незадолго до того, как мы оказались здесь. — И прости за любопытство, Гарри, но с твоими воспоминаниями связано большое количество вины. Иногда для окклюменции нужно обратиться к своим мыслям, прежде чем ты сможешь их скрыть. — Мы попали в плен из-за меня. Я назвал Волдеморта по имени, забыв, что это табу, и из-за меня погиб наш друг. Это моя вина. — Что случилось с твоим другом? — Он… спас нас, помог аппарировать. Но он получил ножевое ранение, когда мы сбегали. — Гарри, — голос Дамблдора был мягким. — Я не могу сказать, что знаю полностью, через что ты прошел, или даже небольшую часть твоих испытаний. Но мы все зависим от обстоятельств. Ты – Мальчик-Который-Выжил, человек, чье призвание – контролировать и руководить. С местом лидера приходит ответственность, а с ответственностью – вина. Гарри, ты никогда не сможешь спасти всех, как бы ты ни хотел. — Просто я часто думаю, что чем бы я ни занимался, всем было бы лучше, если бы меня вообще не было. В долгосрочной перспективе. — Согласятся ли с тобой мистер Уизли и мисс Грейнджер? Я считаю, что если ты не можешь слушать себя, слушай своих друзей, они почти всегда правы. Гарри подумал о них и улыбнулся. Он был более чем благодарен за то, что они были здесь. Он не представлял, как ему удалось бы остаться в здравом уме в ином случае. — Мы можем попробовать окклюменцию еще раз в пятницу вечером, если тебя устроит. В библиотеке, в разделе с ограниченным доступом, есть книги, с которыми будет полезно ознакомиться. Возможно, ты уже делал это ранее. — Да, — сказал Гарри. — Но мой профессор все равно считал меня безнадежным. — Он так и говорил? — Он был Пожирателем смерти. Для Снейпа это была, по сути, похвала. Дамблдор заставил Гарри вернуть свои воспоминания, и стоило серебристым нитям коснуться его головы, как он снова увидел эти события совершенно ясно, словно кинопленка пронеслась перед глазами. — Дверь моего кабинета всегда открыта, — напутствовал Дамблдор, когда Гарри собрался уходить. — В любой час, когда тебе понадобится помощь. — Спасибо, — кивнул Гарри и вышел в коридор под негромкий хлопок двери.***
В гостиной Слизерина была змея. Длинная, с темной чешуей, блестевшей в зеленоватом свете. Гарри не впечатлился. Змея обвивалась вокруг руки Реддла и в целом производила впечатление уменьшенной версии Нагайны. Она явно была опасна – какая-то разновидность кобры. Змея подняла крупную голову, телепая раздвоенным языком, и Эйвери сжался на стуле, наблюдая за Реддлом одновременно с ужасом, восхищением и благоговейным трепетом. Остальные слизеринцы, не менее впечатленные парселтангом, замерли на своих местах. Кажется, многие из них только что окончательно убедились, что Реддл действительно наследник самого Салазара Слизерина. Наверное, не будь они так напуганы, уже водили бы хороводы вокруг гостиной и виляли хвостиками. Но Гарри, в отличие от остальных, не слышал шипения. Реддл говорил с глупой змеей о Тайной комнате и Василиске, а это звучало гораздо менее впечатляюще. Гарри абстрагировался от всех и занялся своими делами. Ему удалось ненадолго отвлечься, когда шипение вдруг стало громче. И ближе. Гарри вздохнул и поднял голову. — Это должно меня напугать? — он равнодушно посмотрел на кобру перед собой. — Конечно нет, — отозвался Реддл. — Я просто подумал, что тебе одиноко. — Ты уверен, что подумал? — небрежно спросил Гарри, борясь с желанием закатить глаза. — Извини, я не люблю шумные компании. — Зато тебе очень нравится выводить меня из себя. Гарри усмехнулся. — Ты всерьез думаешь, что мир вращается вокруг тебя? — Не весь мир, Гарри. Только Слизерин, — почти промурлыкал тот низким голосом. — Пока что. Змея плотно обвивала чужую руку и таращилась на Гарри черными глазами-бусинами. — Что тебе от меня надо? — не выдержал он. — Непреложный обет, что я теперь темный волшебник и до конца своих дней буду убивать маглов? — Звучит неплохо, — согласился Реддл, и Гарри удивленно замер. Он, конечно, понял, что тот шутит, но это было... странно. — Знаешь, я бы хотел прогуляться. — Отлично, — Гарри пожал плечами. — У тебя есть ноги. Прогуляйся. Реддл прищурился. — Если бы ты был так добр, дорогой, ты бы составил мне компанию? Нет. — Почему бы и нет. Он неохотно встал. Реддл выглядел довольным, будто одержал победу в какой-то только ему известной схватке. Гарри пытался сдерживать эмоции, но внутри все кипело от злости – попытки отложить все раздражение на потом не возымели успеха. Что бы ни говорил Дамблдор, он просто физически не мог находиться рядом с этим ублюдком. Когда они вышли из гостиной, Реддл опустил змею, и та ускользнула. Он был ненамного выше Гарри, но шагал быстро и широко – пересек один коридор и свернул к другому, уверенно петляя в лабиринте подземелий. В молчании они ушли так далеко от общей гостиной, что портретов на стенах совсем не осталось. Тьму вокруг скудно рассеивали редкие факелы, а проникающая в коридоры сырость Черного озера лишь усиливала промозглость и окружающий жуткий холод. — Мне не нужны враги, — первым нарушил тишину Реддл. — У всех есть враги, — сдержанно ответил Гарри. Особенно у тебя. — Если ты узнаешь меня поближе, то поймешь, что я заслуживаю… доверия. — Сомневаюсь, Реддл. Том наконец сбавил шаг и обернулся, уставившись на него со смесью веселья и раздражения во взгляде. — Ты всегда обращаешься к людям по фамилии? Гарри ухмыльнулся. — Да, вообще-то. Например, Дамблдор и Слизнорт и, конечно, Хагрид. — Хагрид? Этот третьекурсник-полукровка? — Да, Реддл, именно тебе указывать людям, что они полукровки. Куда делось твое хваленое дружелюбие? — В том-то и дело, Гарри. Иногда у меня заканчивается терпение. Полувеликан, ты бы предпочел это обращение? А как насчет исключения за убийство студента – достойная причина для неодобрения? Гарри сжал кулаки. — У меня нет врагов, — продолжил Реддл. — Потому что иметь разногласия со мной не очень приятно. Откровенно говоря, надо быть полным идиотом, а уж лгать мне... В общем, мне тебя заранее жаль. — Да неужели? Это был камень в огород Хагрида. Теперь во взгляде Реддла сквозило самодовольство, высокомерие – он всем своим видом демонстрировал, что привык добиваться желаемого любыми способами. Представление со змеей было устроено с единственной целью – чтобы похвастаться. Это было так отвратительно, так мерзко, что Гарри захотелось ему вмазать. — Ты меня не напугаешь. — Тогда ты идиот. Нравится, когда слизеринцы тебя игнорируют? Полагаю, все может стать еще хуже. Ты до сих пор спишь в общежитии, и Абраксас все еще разрывается. Бедный Абраксас, должен ли я решить за него? Гарри проигнорировал вопрос. — Если я идиот, то ты придурок с манией величия, который обвел всех слизеринцев вокруг пальца, — процедил он. — Накормил их дерьмом, что быть маглорожденным – плохо. Наплел сказки о невероятной силе. Обманул весь свой маленький клуб. Как ты его назвал, революцией? — Гарри фыркнул. — Думаешь, если ты говоришь на парселтанге, то все должны тебе поклоняться? Что ж, ты ошибаешься, Реддл, и я это докажу. Лицо Реддла потемнело. — И что ты планируешь делать? Задавишь меня своими квиддичными амбициями? По сравнению со мной ты ничто. — Секунду спустя в его руках оказалась палочка, мелькнула часть светлого дерева. — И я выясню, что ты скрываешь. Легилименс. Гарри как будто ударили по голове ножом мясника. Без манер и изысков. Хаотичные воспоминания, разрываемые на части, вспыхивали ворохом ярких пятен... Кабинет Дамблдора. Между ними кружится водоворот Омута Памяти. Джинни в платье подружки невесты. Смех – чистый, громкий и резкий. Ослепительный зеленый свет. Его мать кричит. Гарри ничего не осознавал, кроме того, что Реддл в его голове и что это было неправильно. Так неправильно – именно то, чего он боялся. Он не должен этого видеть, ему не разрешалось читать его мысли… В следующий миг Гарри держал свою палочку – когда это произошло? – и изображения исчезли, сменившись удивленным лицом Реддла. — Ты только что пытался меня атаковать? — спросил он медленно и недоверчиво. — Ты читал мои мысли! — Именно, я читал твои мысли. И я удивлен – не знал, что ты так сильно меня ненавидишь. У Гарри не было времени думать ни о чем, кроме того, что ситуация стремительно выходила из-под контроля. Реддл молча взмахнул палочкой, и времени размышлять не осталось вовсе. Гарри отпрыгнул, когда в него полетела красная искра. Его палочка дернулась в пальцах, и заклинание пронеслось мимо. — Остолбеней, — крикнул он. Реддл шагнул влево, легко отбивая атаку. Его глаза отливали красным в мерцающем свете. — Экспеллиармус, — напирал Гарри. — Бомбарда. Реддл отбил их обоих, отбросив на землю, как надоедливых мух. Он взмахнул палочкой, выпустив пурпурный свет – раскаленный и обжигающий – который зигзагом пронесся по воздуху. Гарри выставил щит. Заклятие отскочило, но щит прогнулся и начал разрушаться. Еще заклинания – все ярким, шипящим потоком проносились на огромной скорости. Чем больше Гарри уворачивался, тем быстрее атаковал Реддл. Что-то упало перед ним на каменный пол и взорвалось. Вверх взмыло облако черной пыли, и Гарри временно потерял способность видеть. Он не понимал ничего, кроме того, что это больно. Сквозь свет и боль он сумел крикнуть: — Экспеллиармус! Палочка Реддла слегка дернулась, но не поплыла к нему. Голова Гарри была слишком тяжелой, шла кругом, и щит окончательно рухнул. Инсендио. Его последнее отчаянное желание сработало: низ мантии Реддла загорелся. Пламя вырвалось из пола вокруг его ног, и тот отпрыгнул, на мгновение отвлекаясь. Гарри воспользовался этой долей секунды как своим шансом. — Флипендо. Раздался звук, похожий на выстрел. Сквозь пыль и дым Реддл отлетел назад – он впервые пропустил заклинание, – и врезался в стену. Не давая ему прийти в себя, Гарри рванул вперед. — Экспеллиармус. Реддл слабо сопротивлялся. Его палочка висела в нетвердых пальцах, и он изо всех сил пытался встать прямо. Гарри потянулся, чтобы выбить древко из его рук. Реддл зарычал и в ответ потянулся к мантии Гарри, хватаясь за него, как бешеный пес. Он не произнес заклинания, но каждый нерв в теле Гарри буквально взорвался болью. Он был в огне. Горел изнутри. Рот беззвучно открылся в задушенной попытке проронить хоть слово. Мозг, кажется, по-настоящему плавился, в глазах потемнело. Гарри понимал, что времени осталось немного, поэтому вместо того, чтобы отступить, упрямо схватил Реддла за мантию. Вложив все силы в последний рывок, он крепко приложил того затылком о стену. В голове стоял гул – как сквозь вату послышался тяжелый влажный удар, – и боль прекратилась. — Не связывайся со мной, Реддл, — зло прохрипел Гарри. Губы Реддла скривились, но он не проронил ни звука. Кажется, ублюдок заработал сотрясение мозга и был на грани обморока, но не терял сознание только благодаря собственной упертости. Или, может быть, благодаря чужим рукам, удерживающим его на месте. Гарри крепко сжимал плечи Реддла, прижимая к стене. Прежде он не замечал, но вблизи его глаза действительно отливали красным. Это не было игрой света. Красные, красные, красные, красные. — Твои глупые игры закончились, — рыкнул Гарри. — Перестань меня провоцировать. Прекрати попытки узнать мои секреты. Я не один из твоих маленьких слизеринцев. Его голова забилась кровью, адреналином, гневом. — Иначе, поверь мне, ты об этом пожалеешь. В тот момент, когда Гарри отступил, Реддл рухнул на пол. Он ничего не сказал, только смотрел. На стене, в месте удара, осталось почти черное пятно крови. Гарри стало плохо, когда он его заметил. Он торопливо попятился, не желая, чтобы их кто-то увидел, и быстро зашагал прочь. Мысли испуганными птицами метались в голове. Что он натворил? Что с ним было не так? Реддл теперь видел в нем угрозу. И вполне оправданно. Враг. Он официально сделал себя врагом Реддла. Гарри пересек половину подземелий, прежде чем прилив адреналина немного утих, а вместе с ним и гнев. Он больше никогда не сможет застать Реддла врасплох, и, скорее всего, теперь на него нападет весь Слизерин. Или Василиск. Миртл. О боже, он был бы следующей Плаксой Миртл. Реддл уже знал, что Гарри его ненавидит. Но дело приняло совсем дурной оборот: теперь он видел в Гарри угрозу, а не посредственного, любящего квиддич ученика. Гарри долго бродил по коридорам, благодарный, что те пустовали. Спустился глубже в подземелья, подальше от Реддла и входа в гостиную. Как он мог сейчас вернуться? Спать в общежитии? Он добрался до ванной, распахнул дверь и взглянул в зеркало. Его щека была рассечена – когда это случилось? – а лицо измазано гарью, которую наколдовал Реддл. Гарри осторожно умылся. Сжав раковину, он осознал, что должен вернуться. Если он этого не сделает, то будет выглядеть трусом. Слабаком. И что бы ни собирался сделать Реддл... все стало только хуже.***
Поморщившись, Том поднялся на ноги. В коридоре было пусто и тихо, если не считать торопливо удаляющихся шагов. Он осторожно коснулся затылка, и его пальцы окрасились кровью. Флипендо. Заклинание второго курса. Стиснув зубы, он вылечил рану и, поднявшись, раздраженно направился в сторону общей гостиной. Гарри Поттер застал его врасплох. Он не ожидал, что тот способен двигаться с такой скоростью, а его инстинкты настолько быстрые. Даже несмотря на то, что он видел на ЗОТИ. Гарри боролся так, будто делал это всю свою жизнь: мышечная память руководила его руками и ногами. Он будто сражался не на жизнь, а на смерть. И Том этого не ожидал. Никогда не видел ничего подобного. Когда дело касалось слизеринцев, небольшого давления с его стороны было достаточно. Но это… Он избил его. На секунду Том всерьез подумал о том, чтобы последовать за ублюдком через все коридоры и разорвать его на мелкие куски. Но он не мог. Если он собирался разрушить жизнь Гарри, он должен был действовать осторожно. Бей тогда, когда этого меньше всего ожидают – а Том умел удивлять. Он все еще не узнал секрет Гарри. То, что он видел в его голове, осталось неясными обрывками: Дамблдор… Омут памяти... Профессор давал ему уроки? Зачем? Том пригладил волосы и уже спокойным шагом направился в гостиную. Его гордость была задета. Ярость, как яд, пронизывала его. Он наследник Слизерина; он тот, кто станет Темным Лордом. И Гарри Поттер – скрытный, упрямый Гарри Поттер, победивший его, – не станет проблемой.***
Том ничего не сказал слизеринцам, хотя они были настолько жалки, что в своем желании угодить могли водить хороводы вокруг Большого зала. Он мог сделать жизнь Гарри невыносимой. Превратить его в изгоя, в отброса. Том мог настроить всех в факультете против него, сделать его жизнь настолько жалкой, что Гарри придется ночевать под портретом гриффиндорской гостиной каждую ночь. Том хотел, чтобы он умолял. Но Том этого не сделает. Потому что он собирался выяснить, что Гарри Поттер скрывает. Даже если это значило навредить двум его единственным друзьям. В голове Реддла крутились планы: так много способов испортить ему жизнь. Он мог вмешаться в следующий матч по квиддичу, сломать метлу в небе. Пусть ублюдок сдохнет. Устроить несчастный случай на лестнице. Организовать поход в Запретный лес посреди ночи. Заставить совершить ошибку с зельем, которое сотрет все его воспоминания. Но когда он лег спать той ночью – и миллионы мыслей продолжали биться в его голове – случилось нечто, что полностью изменило его намерения. В ту ночь ему приснился сон.***
Он был в чулане. В углу тихо перебирал мохнатыми лапами паук, а над его головой болталась тусклая лампочка. Ноги свело судорогой, а мочевой пузырь готов был лопнуть. Его руки – маленькие и тонкие – стучали по запертой наглухо двери. — Пожалуйста, тетя Петунья, мне нужно в туалет. Как долго он здесь? Несколько часов? Дней? Дверь открылась, и над ним нависла худая женщина с лошадиным лицом. — Давай быстрее, мальчишка. Я жду. Он бросился ей подмышку и побежал через зал. Ковер у него под ногами был мерзко-розовый, а стены – зеленовато-коричневые, цвета кошачьей рвоты. Он добежал до двери, открыл ее… и едва не налетел на очень толстого мальчика, со светлыми волосами и розовым лицом. У него было по крайней мере шесть подбородков, которые дрожали, когда он говорил. — Что ты здесь делаешь, урод? Потом мальчик начал расти. Жира стало еще больше, когда он поднялся, а соломенно-светлые волосы поредели и окрасились черным: они жирными завитками падали на желтоватое лицо. Затхлое дыхание, шипящий голос. Длинный темный ремень волочится по земле. — Что я тебе говорил? — вопил мужчина. — Держи себя в руках! Тебе преподать еще один урок? Затем в его руках оказалась палочка. Зеленая вспышка смертельного проклятия ударила ему прямо в лицо. Последнее, что Том услышал, был душераздирающий женский крик. Он резко проснулся. Крик прекратился, зеленый свет погас. Он сел в кровати. Восстановив дыхание, Том поднялся и вышел из комнаты, прочь из гостиной. В коридорах было темно, доспехи отбрасывали длинные тени. Он поднялся по лестнице, освещая палочкой путь. Тому не были чужды кошмары, страхи собственной смерти. Однако сейчас он замер, осознавая и переваривая одну важную мысль. В своей жизни его называли разными обидными прозвищами: выродком, дьяволом, отродьем ведьмы, но никогда – уродом. Он стоял в ванной, освещая раковины палочкой, и его разум оставался совершенно ясным. — Откройс-с-ся. Он понял. Этот сон принадлежал не ему. Каким-то невероятным образом он знал, чей сон видел. Он слышал этот крик раньше – всего на долю секунды, когда применял легилименцию, но этого было достаточно. Том был уверен, что сон принадлежал не ему. Это был сон Гарри.