***
Белинду он встретил позже. Не то чтобы он сознательно ждал, но как только девушка спустилась по лестнице, Гарри резко поднялся, чуть не опрокинув табурет. Увидев его, Белинда удивленно распахнула свои бесцветные глаза: — Как ты себя чувствуешь? Гарри смутился. — Лучше. Знаешь, я… хотел извиниться за то, что вчера так сильно напился. Она покачала головой. — Не бери в голову. По крайней мере ты не сходишь с ума, когда выпьешь, и не становишься надоедливым, — она поморщилась, но спустя мгновение продолжила уже серьезным тоном: — Что ты помнишь? Гарри закусил губу. — Почти весь вечер, кроме его окончания. Девушка кивнула, незаметно переводя дыхание. — Это было ожидаемо. Что ж, в любом случае ночь я провела хорошо. — Хорошо? Тебе понравилось? Его воспоминания говорили обратное. — Мне удалось пообщаться с той женщиной из Министерства. Это большой успех. — Слизеринцы, — Гарри закатил глаза, и ее улыбка стала немного натянутой. — От слизеринца слышу. Что ж, Гарри, мне пора: Вальбурга в ужасном настроении. Белинда торопливо ушла. Он смотрел ей вслед и, открыв рот, пытался произнести что-то еще. Но что? Что он параноик, который не мог пойти на вечеринку и напиться, как обычный подросток? Если рассудить здраво, ничего не изменилось. Он не чувствовал себя как-то иначе, и стоило наконец признать, что проблема заключалась в самом Гарри. Кажется, он сходил с ума.***
Спустя несколько часов довольный Слизнорт объявился в гостиной и совсем не выглядел так, словно напился вчера до беспамятства. И, что самое странное, он поздравил их с хорошей вечеринкой. Гарри подумал о профессоре МакГонагалл и о том, как бы она отреагировала на студентов с похмельем. Как минимум, была бы недовольна. Однако Слизнорт относился ко всему настолько расслабленно и снисходительно, что неудивительно, как часто слизеринцы учиняли беспредел, выпуская в школе василисков и организовывая тайные встречи. Абраксас поделился с Гарри отваром от похмелья, который на вкус напоминал смесь протухших яиц и конфет Берти Боттса со вкусом соплей. На голову он повлиял мало, хотя, учитывая, что боль была вызвана шрамом, Гарри и не ждал, что зелье подействует. — Я больше не хочу напиваться, — пожаловался Абраксас, выпив свое «лекарство». — Оно того не стоит. Гарри был с ним абсолютно согласен. Он имел неосторожность напиться, когда его организм был ослаблен длительным стрессом, поэтому похмелье ударило по нему сильнее обычного. Вот и все. Не стоило паниковать и попусту накручивать себя. Позже Гарри встретился с друзьями, но Рон с Гермионой так много спорили, что он не осмелился вставить и пару слов, чтобы не спровоцировать драку. Находиться рядом было так же опасно, как подначивать двух разъяренных драконов. Пока они не поубивали друг друга, Гарри подумал, что разумнее будет держаться подальше. По крайней мере слизеринцы вели себя тихо. Какие бы извращенные мысли об убийстве маглов ни роились в их головах. После отбоя он долго не мог уснуть. Сначала то и дело ворочался и вертелся, а когда ему все же удавалось провалиться в дремоту, появлялось навязчивое чувство, будто его со всех сторон обступают размытые тени. Гарри слышал их усиливающиеся шепотки и мерзкое хихиканье и оттого просыпался – дерганный, уставший, ничего не соображающий. Но спустя какое-то время сон наконец сморил его. Голова опустела, и Гарри провалился в спасительную тьму. А потом раздался вой. Высокий, пронзительный и такой пугающий, что он вскочил. Только его больше не было на кровати с балдахином. Кто-то схватил его за руку и потащил куда-то в полной тьме. Земля под ногами была холодной, несколько раз он спотыкался, падал, то и дело наступая на что-то острое, похожее на осколки. Ледяной ветер трепал рукава его рубашки, когда большая фигура вытащила его на улицу. Затем они спустились по шатким ступеням и нырнули в узкую дверь. Он чувствовал присутствие маглов в дюймах от себя. Десятки – сотни – тел теснились вокруг. Он вырвался из грязных рук. Как они посмели прикоснуться к нему? Дверь снова открылась, и тогда он увидел яркие вспышки в небе, которые в первую секунду принял за звезды; белесые разводы, густой дым. Сирена воздушной тревоги была громкой – настолько громкой, что он не мог сосредоточиться ни на чем другом. Земля была темным пятном, маглы – размытыми формами, смешивающимися в один смазанный силуэт. Царил полный хаос, воздух был заряжен паникой вместе с шумом и окружающим эхом от разрывающихся поблизости снарядов. — Все спускайтесь вниз! Быстрее, проход чуть дальше... Грохот разрывающихся боеголовок и непрекращающегося огня доносился всю ночь. Он мог умереть. Ужасная магловская смерть в этом ужасном магловском городе. Со всеми людьми, которых он ненавидел, которые сделали его сиротой. У него была палочка, но он не мог ею воспользоваться. За колдовство вне Хогвартса его вышвырнут из школы быстрее, чем очередная мина разорвет его на части. Да и как чары Протего могут противостоять сотне снарядам, срабатывающим одновременно? Когда одной бомбы достаточно, чтобы разнести приют до основания и тут же похоронить их под обломками. Он лежал на грязном цементе. Холодно, очень холодно, очень… Их собрали на ближайшей станции метро. Кто-то принялся в сотый раз пересчитывать детей. Он мог избежать этого, если бы остался в Хогвартсе. …тебе нужно вернуться в приют, там ты будешь в безопасности… Рядом кто-то рыдал навзрыд, и он точно не был в безопасности. И не будет, пока остается здесь. Он умрет в Лондоне, скорчившись на земле, как очередной нищий, безымянный магл. Сейчас сверху на их головы упадет бомба, и не будет больше ни приюта, куда можно вернуться, ни детей, которые могли бы его заполнить. Со всех сторон его окружали разрушение, агония и смерть. Смерть была повсюду… В голове навязчиво крутилась мысль: ему нужно остаться в живых. Перехитрить костлявую, выжить. Победить... чего бы это ни стоило. В противном случае… Задыхаясь и обливаясь холодным потом, Гарри подскочил на кровати. Первым делом зажег свою палочку, ибо окружающая тьма – даже мирная и безопасная – была невыносима. Увиденное казалось слишком реальным. Его била дрожь, сбитые колени саднили, а сердце колотилось где-то в горле. И страх... страх был осязаем: все внутри замерло – застыло в ужасе. Нервы натянулись тонкими струнами, готовыми лопнуть. Гарри распахнул балдахин, свет его палочки блеснул на дереве. Сердце все еще загнанно колотилось. А потом распахнулся еще один полог, и прежде чем он успел подумать, Гарри направил палочку прямо в лицо Реддлу. Они смотрели друг на друга. — Ты… эм… Я тебя разбудил? — наконец прохрипел Гарри. Он опустил свою палочку, чтобы она не слепила глаза, и различил смазанное движение – тот отрицательно покачал головой. — Тогда почему… — Тебе тоже это снилось? — глухо спросил Реддл. В его голосе не было никаких эмоций. Гарри подумал, что мог бы с легкостью солгать, но, в конце концов, это не имело значения. — Да. Повисла какая-то зыбкая, нехорошая тишина. Реддл помолчал. — Отлично. Смешно, правда? — его голос не изменился. Гарри больше всего на свете хотелось увидеть его лицо. — Ага. Так глупо. Я имею в виду маглов и Лондон. Со своей войной. Внезапно со стороны одной из кроватей раздался громкий храп. От этого Реддл напрягся, а Гарри, сердце которого продолжало гулко стучать, вздрогнул. — Я ухожу, — сказал Реддл, вставая с кровати и проходя мимо Гарри к двери. — И если ты хоть кому-нибудь расскажешь об этом… — Нет. Я не собирался, но… — он запнулся. — Я больше не хочу спать. Не после этого. Я тоже иду. Он не хотел лежать в одиночестве, в полной темноте, и позволить пережитому ужасу вновь накрыть себя с головой. На секунду он был почти уверен, что Реддл откажется, но тот просто вышел, не говоря ни слова. Сбитый с толку, Гарри последовал за ним. Пустая гостиная была окутана темно-синим мраком. Стулья с прямой спинкой выглядели жутковато, а круглые окна казались глазами монстра. — Мы не можем обмениваться снами, — убежденно сказал Реддл. — Это невозможно, — он начал беспокойно нарезать круги по гостиной. — Я знаю, — кивнул Гарри, — мы избавимся от этой связи. Глаза Реддла опасно сверкнули. — И что ты предлагаешь? — Не так быстро. Гарри на секунду подумал о том, чтобы вернуться в постель и притвориться, что ничего этого не было. Но подобная мысль отчего-то казалась неправильной. Реддл продолжал напряженно расхаживать по общей комнате. — То, что ты видел, — говорил он, — ничего не значит. Сны преувеличены, они вымыслы подсознания. Они превращаются в вещи, которые нереальны, понимаешь? Гарри стоял там и не мог вымолвить ни слова. Он никогда еще не видел Реддла таким. Его волосы уже не были так безупречно уложены: тот, не заботясь, зачесал их вверх пальцами. Он был босиком и одет в ночную рубашку, а на его лице – за всем этим гневом – пряталось что-то уязвимое. — Нет, — слова вылетели раньше, чем он успел их осознать. — Потому что я знаю, что ты чувствуешь. Но ты ведешь себя так, будто это не имеет значения, будто на тебя это не повлияло. Реддл пренебрежительно фыркнул. — И как же ты это понял? — Я это вижу. Потому что глаза Реддла лихорадочно блестели, а руки не находили себе места. Потому что он выглядел взволнованным и совсем юным, а вовсе не таким непоколебимым, каким всегда был раньше. Гарри понимал, что не должен этого видеть, что Реддл тщательно скрывал эту сторону от посторонних, но... Он не мог отвести взгляд. — Потому что я тоже это чувствую, — тихо, но твердо произнес Гарри, вынудив Реддла остановиться. — Ты, должно быть, видел некоторые мои сны. Про чулан, — воспоминания о том времени почти рассмешили Гарри. — Знаешь, это было не самое здоровое детство. — Это случилось до того, как тебя усыновили Уизли? Видит Мерлин, Гарри не любил лгать. Не в подобной ситуации. — Ага, — прохрипел он. В горло будто насыпали песка. — Впрочем, я понял. Я сделаю, как ты просишь. В рассеянном свете лицо Реддла казалось мягче обычного, но стоило ему заговорить, как эта иллюзия развеялась. Сжатые, чуть розоватые губы опасно приподнялись. — Я видел твое жалкое детство. Прости, что хочу сохранить конфиденциальность, — он шумно втянул носом воздух и буквально выплюнул: — Маглы. Как отвратительно. — Я никому не скажу, — повторил Гарри. — К тому же сомневаюсь, что мне вообще кто-то поверит. — Об этом никто не должен знать. — Какая незадача, — Гарри пожал плечами. — Я уже узнал. — Обычно люди не разделяют сны. — Слушай, эта ситуация мне тоже удовольствия не доставляет, — возмутился Гарри. — Думаешь, я хочу, чтобы ты видел мое детство в чулане, мою девушку или моего… крестного? — голос предательски дрогнул. — Вовсе нет. Но пока у нас нет выхода. Реддл провел ладонью по лицу, будто впервые осознал, в каком состоянии находится. Оглядел свои босые ноги, пижаму и повернулся к Гарри, задерживаясь взглядом на его лице. — Я пил зелье сна без сновидений. Когда мне приснился твой сон в первый раз. — И как, сработало? — Гарри заинтересованно подался вперед. — Нет. Реддл рассеянно пригладил волосы. — Завтра ты сделаешь вид, что этого разговора не было, — хотя его слова звучали как приказ, он смотрел на Гарри с плохо скрытым ожиданием. Тот медленно кивнул. — Это ничего не значит, верно? И еще… — Гарри запнулся. Может быть, это была усталость и пустая гостиная. Может быть, это было веление его сердца, готового выпрыгнуть из груди, или настойчивое эхо в ушах. А может, это было выражение лица Реддла. — Тебе больше не придется возвращаться в Лондон, — закончил он. — Сейчас ты выпускник. Реддл с любопытством посмотрел на него. — Я и не возвращался. С пятого курса. Зачем мне это? Гарри пожал плечами. — Ну, у тебя не было выбора, когда ты был младше, я прав? — То, что ты увидел, Гарри, было ложной тревогой. Обычный, будний вечер – один из многих, — его голос стал горьким. — Неважно. Шла война, и падали бомбы, а... — Мы не будем это обсуждать. Гарри позволил словам остаться неозвученными. А ты был ребенком. Они еще долго сидели в гостиной, и никто из них ничего не говорил. Гарри обнаружил, что это и не нужно. Его грудь, казалось, до сих пор отчаянно сжималась, и ему с трудом удавалось проталкивать внутрь себя воздух. Только спустя какое-то время его дыхание начало приходить в норму, а Реддл просто сидел, глубоко задумавшись. В свете первых лучей все было иначе: они делали его похожим на человека, незнакомого и совершенно другого. Постепенно в комнате стало светлее. Наступил рассвет.