***
В тот день, на Зельеварении, профессор Слизнорт объявил о новом собрании Клуба Слизней. Ловко уворачиваясь от клубящихся лиловым паром и шумно пузырящихся котлов, он подошел к столу, за которым они работали, и сказал, многозначительно заглядывая Гарри в глаза, что это не должно совпадать с тренировкой по квиддичу. Напоследок подмигнув Гарри и нежно улыбнувшись Тому, он попятился обратно к своему месту. — Спорим, тебе это нравится, — сказал Том, когда Слизнорт уже сидел за своим столом, подперев ногами полированную поверхность. — Какое оправдание будет на этот раз? Драконья оспа? — Мне что, семьдесят? Я случайно сломаю руку или что-то в этом роде. Или, может, я приду только затем, чтобы посмотреть на его выражение лица. — Когда он в восторге, то приобретает особенно ужасный фиолетовый оттенок. — Звучит замечательно. Том хмыкнул. — И, конечно же, твои любимые слизеринцы будут там. Знаешь, те, у кого есть амбиции. — Значит, вот как мы сейчас это называем? — А еще Слизнорт, опрокидывая в себя бокал за бокалом, задаст тебе с десяток вопросов. Убедится, что ты явно не интересуешься квиддичем, по крайней мере, с точки зрения карьеры… — Гарри бросил на него мрачный взгляд, но Том невозмутимо продолжил. — Потом он обратит внимание на твое прошлое, ты выдоишь из себя сиротскую историю… — Доить сиротские истории – это по твоей части. — …в итоге он поймет, что ты бедный полукровка с потенциалом, и начнет строить предположения о твоем генеалогическом древе, цепляясь за первого попавшегося родственника. Я полагаю, первым помянет твоего отца? — Ну, он же Поттер, — негромко произнес Гарри. Он не хотел, чтобы Слизнорт услышал слова Тома; они насторожили его. — Все эти разговоры – он делал это с тобой? Том напрягся, и Гарри не осознавал, как они были близко, пока не отстранился. — Конечно, нет, — он фыркнул, — все профессора знают жалкую слезливую историю Тома Реддла. Дамблдор немедленно сообщил им, я уверен, довольный собой за спасение еще одной маленькой сироты. Совершенно превосходно, не так ли, Дамблдор? Он произнес имя с таким отвращением, что Гарри сдержался. Не было необходимости еще сильнее выводить Тома из себя, когда вопросы могли вернуть их на скользкий путь, по которому он больше не хотел идти. В любом случае, он мог сложить эти слова вместе с обрывками воспоминаний из детства Тома, увиденными в Омуте памяти. Опасный, совершенно неопытный мальчик со склонностью к магии, который жаждал проявить себя, проложить путь… — Ну, ты полностью лишил меня желания посещать Клуб Слизней, — криво улыбнулся Гарри. — Так что спасибо. Сосредоточенно нахмурив брови, Том склонился над своим котлом и добавил аккуратно нарезанные златоглазки. Когда он обернулся, его лицо было пустым. — Почему ты так не хочешь, чтобы в твоей биографии копались? В конце концов, всех не переслушаешь, и я уверен, ты мог бы избежать допроса Слизнорта. — Я все равно не знаю истории своей семьи, — признался Гарри. Дурсли. — Ему будет не очень интересно. Лицо Тома слегка дрогнуло. — Конечно, Гарри. — Они умерли, — холодно отозвался Гарри, — задолго до того, как я смог с ними встретиться. — Жаль, наверное. Жениться на твоей матери… грязнокровке, верно? Пожалуй, был настоящий скандал. Гарри вернулся к своему зелью, внимательно вчитываясь в инструкции на доске. Том вновь плел сети из слов, вскольз бросал незначительные замечания; пытался поймать его, пытался заманить в ловушку. Играл с ним – ждал, когда он ошибется. — А как насчет твоей матери, Том, она была ведьмой? Тоже был скандал? Том стиснул нож для резки так сильно, что костяшки пальцев побелели. Когда он поднял глаза, его голос звучал удивительно тихо. — Что-то вроде, — только и сказал он. И вот так внутри Гарри родилось подозрение, это тревожное чувство – интуиция – которая из раза в раз спасала ему жизнь. Он будет наблюдать за Томом, потому что знает, на что он похож. Потому что Гарри был уверен: что-то скрывается прямо под поверхностью и ждет – жаждет – подходящего момента, чтобы проявить себя. Он должен был быть осторожным.***
ice nine kills — a grave mistake
Гарри пристально наблюдал за Томом. Эта привычка настолько укоренилась в нем, что стала его второй натурой – необходимостью, которая мешала отвести взгляд, как бы он ни хотел. Гарри никогда не мог по-настоящему игнорировать Тома – все эти тревожные и в то же время очаровывающие мысли о нем всегда занимали место где-то на границе его разума. Было ли все представлением, ложью? Все, чем он занимался: будь то практические уроки или ответы на занятиях, взаимодействие с профессорами и студентами – постоянно ли он был вынужден подавлять чудовище внутри? Ты и я, Гарри, в конце концов. Понимающие взгляды и странная задумчивость, которые он приобрел в последнее время. Странные, провоцирующие замечания, удовлетворение. — Ты смотришь на этот кусок пергамента последние три минуты, — произнес Том. Больше они не обсуждали недавние разногласия, и никто из них не извинился. Эти бессмысленные слова – упоминания их прошлого и матерей – поблекли, но Гарри чувствовал зудящее на коже беспокойство. Он не мог отделаться от роящихся в голове мыслей, а осадок, сохранившийся после их взаимных подначиваний, перерос в напряжение, которое со временем только усилилось. Гарри устал от завуалированных замечаний Тома, от того, как он постоянно провоцировал его, ища хоть малейшую трещину в стене из оборонительных слов. — Значит, ты пялишься на меня три минуты, — ровно сказал он. Том улыбнулся. — И правда, — он откинулся на спинку стула, не обращая внимания на книгу, которую держал в руках. — Почему? — Гарри выпрямился и отложил перо. Во рту скопилась горечь, и он не мог смотреть на Тома, не чувствуя прилива беспокойства и чего-то более сильного, более болезненного. — Что почему? Я смотрю на тебя? — Почему я тебе вообще нравлюсь? Почему мы делаем это? Ты же не любишь проводить время с людьми – постоянно об этом говоришь. Гарри пристально смотрел на него, но Том – вместо того, чтобы нахмуриться, высыпать град насмешек или спросить, не съел ли Гарри за обедом что-то не то – рассмеялся. — Ты интересный. Ты мне интересен, — он позволил словам так легко слететь с языка, будто это все, что имело значение. Будто это все объясняло. Для Тома, возможно, так и было. — Значит, ты хочешь разгадать меня, — озвучил Гарри. — И связь между нами. — Видишь, ты и без меня все знаешь. — Я знаю, что ты что-то скрываешь. Глаза Тома немного расширились. Гарри не думал, что заметил бы раньше – если бы не изучал все его выражения так хорошо, что они навсегда запечатлелись в памяти. Если бы он не наблюдал за ним так же пристально, как и Том в ответ. — Что-то, касающееся тебя? — уточнил Том. Гарри кивнул. В гостиной было тихо, и он смог заметить, как Том крепко сжал книгу, упираясь пальцем в темный корешок. — И что же? План убить тебя во сне? Или, может, подставить друзей? Ты по-прежнему думаешь, что меня это заботит? — он покачал головой, и его голос звучал так легко, так гладко, что Гарри не знал, не хотел верить… — Я больше не хочу тебя убивать, Гарри. Зачем беспокоиться? Ты уже принадлежишь мне. — Ну, я не вещь. Ты не можешь владеть мной, как чертовой книгой… Дневником. — или… Кольцом. — …тем более я не твой питомец! — Мне не нужен питомец, — Том приподнял брови. — Еще лучше. Или, может, подставить друзей. Гарри втянул носом воздух, напряженно вглядываясь в Тома – в его темные уложенные волосы и красивые глаза, легкий наклон головы, дразнящий изгиб губ. — Что ты сделал, когда встретил Рона и Гермиону? — Угрожал убить их и закопать тела в Запретном лесу. В самом деле, Гарри, а ты как думаешь? — Я знаю, что что-то произошло, — нахмурился Гарри. — Ты ничего не делаешь без причины. Я знаю, Том. — Почему ты не веришь, что я всего лишь проверял их? Хотел увидеть, насколько они похожи на тебя. Мне было любопытно. — Потому что ты сделал бы это раньше. Мы уже несколько месяцев в Хогвартсе, а интересно тебе стало только сейчас? Тебя не интересуют Рон и Гермиона и никогда не интересовали. Ты встретился с ними по другой причине, хотя я сказал держаться от них подальше. Должно быть, что-то в его лице, а может, холодность его голоса – убежденность – заставили Тома оглянуться. — Пойдем в общежитие, — резко сказал он. — Почему? Не хочешь устраивать сцену перед своими драгоценными Пожирателями смерти? — Ты действительно хочешь, чтобы они услышали этот разговор? О твоих друзьях и злом Томе Реддле? Гарри стиснул челюсти. — Хорошо, тогда пошли. Он встал со своего места, поднялся по ступеням и не оборачивался до тех пор, пока не услышал, как закрылась дверь спальни. В комнате было очень темно и тихо: серое небо в высоких вычурных окнах едва проглядывалось сквозь толщи воды. — Зачем ты встретился с ними? — прямо спросил Гарри. — Чтобы проверить, совпадают ли истории, — ответил Том. Его голос был бесцветным, и когда он ступал по полу, шаги эхом отражались от полированного дерева. — Вся ложь – ее так много, как вы отслеживаете? — Они бы ничего тебе не сказали, — твердо произнес Гарри. — Даже под пытками. — Любопытное заявление. Очень странное, не находишь? Такая ненависть от людей, которые меня даже не знают. — Они знают, что ты сделал с Хагридом, я им все рассказал… Том резко рассмеялся, и этот звук гулко разнесся по комнате. — Это никогда не касалось Хагрида, — многозначительно сказал он. — Только нас с тобой, Гарри. — Что ты несешь? Я даже не знал тебя, это глупо, это… — глаза Гарри расширились от внезапного осознания. — Рон и Гермиона ничего не сказали бы тебе добровольно, — понял он. — Но у тебя есть другие способы получить информацию. Ты не мог вынести того, что не знаешь моих секретов, ты был одержим… — Ты лжешь мне с первого дня. Прости, что хотел узнать причину. — Ты прочитал их мысли. Ты знал, что я почувствую вторжение в свой разум и заблокирую тебя. Но они никогда не испытывали легилименции прежде… — Гарри замер и перевел на него нечитаемый взгляд. — Отвечай, Том, что ты узнал? Он тонко улыбнулся. — Я много чего узнал, Гарри. Например, ты знал, что Гермиона Грейнджер очень обеспокоена твоим психическим состоянием? — К черту мое психическое состояние. Ты залез в голову людям, которые, как я говорил, под запретом. — И я говорил тебе, что у меня нет ограничений. Я хотел правды, а они были удобны. Это было хуже, чем если бы Том проклял его или снова попытался убить. Все лучше искренности, отсутствия угрызений совести – отсутствия чего-либо. — Что ты узнал? — спросил Гарри ровным голосом. Гнев притупил остальные чувства, превращая напряжение вокруг них в болезненную тишину. — Твои секреты в безопасности со мной. Эта легкая улыбка – издевательская, лишенная радости – решила все. Она стала последней каплей. Гарри шагнул вперед и с силой толкнул Тома в грудь – тот отшатнулся, но быстро ухватился за опору. — Ты такой недоверчивый, — он рассмеялся диким, безудержным смехом. — Ты мне не доверяешь? Улыбка все еще расплывалась на его лице, веселье сияло в глазах. — Ты серьезно думаешь, что я когда-нибудь буду тебе доверять? — Гарри засмеялся онемевшим, недоверчивым смехом. — Посмотри на себя. Я никогда не поверю тебе, Том, ни на секунду. Лицо Тома потемнело, и в его глазах вспыхнул гнев, внезапный и жестокий – он был отчетливо виден даже в тусклом свете. — Я тоже никогда не буду доверять тебе, — мягко произнес он. — В конце концов, ты по-прежнему верен Дамблдору. Ты бомба замедленного действия, Гарри, и однажды ты сорвешься – ты почувствуешь себя слишком виноватым – и потащишь меня за собой. — Дамблдор уже знает, кто ты. Каких бы великих заблуждений ты ни придерживался, ты никогда не сможешь обмануть всех. Он знает, что ты из себя представляешь, с того момента, как встретил тебя. — В приюте? — губы Тома скривились, когда он заметил удивление на лице Гарри. — Нет, он ничего не знал, пока ты ему не сказал. — И что я ему сказал? Что ты подставил Хагрида? Если я скажу об этом Дамблдору, ты отправишься в Азкабан. — Насчет Хагрида, — согласился Том. Он прикоснулся к щеке Гарри холодным, бледным пальцем. — О Тайной комнате… — касание было легким и едва заметно задержалось на подбородке. Они смотрели друг на друга, стоя лицом к лицу, и Том не моргнул, ничего не сделал, а только изогнул губы в резкой, кривой усмешке. — О Волдеморте и каждом маленьком действии из будущего. Была секунда, когда Гарри не двигался. Видел только растянутые в улыбке губы, эти непостижимые, черные в свете глаза – и чувствовал себя оглушенным, будто с огромной высоты врезался в воду. Воздух из легких вышибло мгновенно. Слепо Гарри оттолкнул Тома с такой силой, что тот врезался в ближайшую кровать – рама громко треснула в наступившей тишине. Несколько онемевших, вневременных секунд. Гарри не дышал – он не мог. Он вернулся на кладбище, зная, что это был конец – и больше ничего не было, не могло быть. — Откуда мне знать, что произойдет в будущем? — Ты прекрасный лжец, — бросил Том, — но действительно ли это необходимо сейчас? — Не понимаю, о чем ты. Что… — Но ты знаешь, Гарри, ты знаешь так много вещей – даже больше, чем я предполагал. Ты знаешь, на что похоже такое откровение? — Какое откровение? — Гарри не узнал своего голоса, не узнал комнату из темного дерева вокруг, голоса Тома; он мог чувствовать только разъедающее жжение в груди. — Ты псих. Ты одержим. Что бы ты ни думал, какая бы безумная идея… — Тогда ты прояснишь это? — спросил Том. — Видишь ли, я должен был действовать осторожно. Они злы, Уизли и Грейнджер, и я им не очень нравлюсь, хотя бог знает почему. Но, все же, в ту минуту, когда я применил легилименцию, было уже слишком поздно. Гарри почувствовал, как сердце в груди болезненно сжалось и начало стучать с перебоями. — Ты думаешь, — произнес он как можно спокойнее, — что это правда, потому что ты видел что-то в головах Рона и Гермионы? Думаешь, мы из будущего? Ты понимаешь, как бредово это звучит? Ты, конечно, сильно зациклен на идее, что я что-то скрываю, но подумай, как это возможно? Знаешь, люди часто воображают вещи. То, что они об этом подумали, не значит, что это реально. Он не мог дышать, не мог двигаться и едва мог думать, прежде чем складывать слова в предложения. — Значит, у Уизли и Грейнджер очень яркое воображение, — Том вошел в пространство Гарри, и тот мгновенно отступил. Он не мог смотреть на Тома прямо сейчас, быть рядом с ним. Он не был уверен, что будет делать. — Да, ну, видишь ли, травма, полученная от Гриндевальда, сделала их параноиками. И давай посмотрим правде в глаза, ты им не нравишься. Кто знает, о чем они подумали, когда ты подошел к ним. — Я, — веско произнес Том, — знаю. И каково же было мое удивление, когда они оба подумали о Волдеморте, о котором знает только ограниченный круг лиц, и о совершенно новом мире, где они активно за мной охотились. Мире, в котором я правил, а вы трое выполняли отчаянную миссию убить меня. Гарри не мог открыть рот. Ему хотелось закричать, чтобы Том заткнулся, но все его тело сковало онемением. Казалось, его не было там; казалось, он был наблюдателем со стороны, и бешеное течение несло его в пучину чего-то настолько ужасного, что он даже не хотел, отказывался анализировать происходящее. — Видел тебя. Избранный. Мальчик, который взвалил на себя непосильную задачу убить самого могущественного Темного Лорда в мире. Глаза Гарри остекленели, он смотрел вниз на ровный пол. В ушах гудело, голос Тома доносился будто издалека. — Это смешно, — выдохнул он, и мир покачнулся так внезапно, что он чуть не упал. — Думаешь, мы из будущего, где мы охотились на тебя? Что ты предполагаемый Темный Лорд? И я – Избранный? Что это вообще значит? Гарри хрипло, невесело рассмеялся, и глаза Тома вспыхнули, отливая ярко-красным в рассеянном свете. — Не лги мне. Я знаю, что ты из будущего, Гарри. Вы планировали убить меня. По частям, — он покрутил кольцо на пальце, и когда глаза Гарри метнулись к нему, он улыбнулся. — Вы не рассчитывали здесь застрять, я прав? Не тогда, когда будущему нужен их герой. Как это произошло? — Это не так. Ты сам слышишь, какой бред несешь? Давление в груди нарастало, ему казалось, что он задыхается, чувствовал невыносимый ожог внутри. Пятна кружились перед глазами, все сливалось воедино, во что-то нереальное, невозможное… И глаза Тома были красными и горящими, лицо сияло торжеством. — Мы оба знаем, что это правда, Гарри. Я знал давно. В ушах звенело так громко, что он едва улавливал слова Тома, но те все равно отпечатывались в сознании, лишая Гарри кислорода более эффективно, чем любое проклятие. — Я не хочу тебя убивать, — повторил Том. — Разве ты еще не понял? Ты уже принадлежишь мне. — Нет, — сказал Гарри, медленно моргая до тех пор, пока зрение не прояснилось. — Я никогда не буду на твоей стороне. Ты не получишь меня, Том, ты никогда не получишь то, что хочешь. Ты не будешь удовлетворен, как бы сильно ты этого ни хотел. — Тогда, может быть, я убью тебя, — он сказал это так бесцветно, что Гарри сразу же переключился на настоящее. — В конце концов, ты меня ненавидел. — Я ненавижу тебя. — Нет. Уже нет. Но ты хочешь. Ты так сильно этого хочешь, что тебя буквально разрывает на части. — Забавно, я не чувствую себя сейчас очень разорванным. Призрак ухмылки промелькнул на лице Тома. — Ты собирался убить меня, Гарри? Когда вы оказались здесь? — Мне следовало. — Но ты не мог, — он выглядел так, будто сопротивлялся желанию снова дотронуться до Гарри. — Не без разрушения будущего. — Спасения будущего. — Нет, — мягко сказал он. — Ты бы не убил меня и не стал убийцей. Ты слишком правильный. Ты бы не смог. Пальцы Гарри нашарили в кармане палочку: дерево обожгло ладонь холодом. — Ты понятия не имеешь, что я могу и не могу делать. Глаза Тома загорелись. — Чего я не понимаю, — произнес он, — так это то, почему я вообще пошел за тобой. Ребенок. Как ты выжил? — Понятия не имею, — холодно бросил Гарри. — Думаю, потому что я всегда был лучше тебя, даже когда ты был в роли Волдеморта. Как тебе такое? Лицо Тома потемнело. — Меня не остановить, — сказал он. — Вот что я видел. Гарри засмеялся. — Ты видел это в воспоминаниях Рона и Гермионы. Но они боятся, они никогда даже не видели Волдеморта. — Значит, ты собираешься показать мне свои? — Чтобы ты увидел каждый свой провал и избежал его повторения? Они оба замерли. Том был меньше чем в метре от него – руки по швам, палочка свободно висела в пальцах, в глазах отчетливо проступили красные кольца. Не было посторонних звуков, кроме их неровного дыхания и гудения в ушах Гарри. — К счастью, я уже знаю достаточно, — наконец сказал Том. — Тогда ты знаешь, что не победишь. Никогда. — Никогда? — выражение его лица ожесточилось. — А как насчет настоящего? От бурлящего в крови адреналина у Гарри кружилась голова. Он сделал шаг в сторону. — Я заклеймил тебя, когда ты был младенцем, — веско произнес Том. — Ты еще ничего не сделал. Это будущее. Мы не обречены, не связаны или что-то в этом роде. Мой шрам? Смертельное проклятие, выпущенное через тридцать с лишним лет, оставит этот шрам. — Я это он, — сказал Том, — я Волдеморт, но лучше. — Тебе семнадцать. — Как и тебе. Или это еще одна ложь? — Нет, — отрезал Гарри, — это правда. Ты думаешь, что знаешь все, но это не так. Ты так сильно боишься смерти, что все твои планы рушатся. Ты так боишься Альбуса Дамблдора, который может победить тебя, даже когда ты на пике своей силы… — Как ты смеешь, — он лениво взмахнул палочкой, и у Гарри подкосились ноги. Боль была почти облегчением – всепоглощающая по своей силе она завладела его разумом, блокируя все остальное. — Дамблдор – ничто. Я видел, Гарри: все, что я хочу, сбылось. Кого волнует человечество? Меня не остановить. — Волдеморт – опасный дурак, — выдохнул Гарри сквозь боль настолько сильную, что почувствовал острый привкус крови во рту. — Но ты просто высокомерный. Так как насчет того, чтобы не верить всем тем жалким вещам, которых ты никогда не делал… Боль исчезла, и в него полетело заклинание. Но Гарри был готов: вскинул щит, выстрелил рефлексом. — Обливиэйт! — свет был очень ярким, белым и горящим, но Том отбил его, позволив взорваться об одну из прикроватных тумб. Гарри атаковал снова, Том умело уклонился от удара. — Думаешь, это сработает? — усмехнулся он. — Ты не можешь стереть мне память. Только не с моей окклюменцией и этой жалкой попыткой… Он взмахнул палочкой, из которой вырвалась спиралевидная синяя искра. Гарри отразил ее, и та отлетела назад, взорвавшись в воздухе между ними ослепительным дождем. Гарри облизнул губы. Глаза Тома неотрывно следили за ним – они буквально горели. — Ты не заставишь меня ничего забыть, Гарри. Неважно, как сильно ты этого хочешь. — Есть штука под названием Азкабан. Поцелуй дементора поможет тебе все забыть. — Это был твой самый большой страх, да? — проницательно спросил Том. — Я все узнаю. В ответ Гарри послал еще одно заклинание, и на этот раз оно ударило. Его тело было горячим, разум горел. Заклинания отскакивали от мебели, которая превращалась в животных: лампа – в змею, сундук – в свору рычащих собак, а ботинок обернулся стаей пестрых клюющих птиц. Гарри не замечал, как кровь застилает глаза, он чувствовал только оглушающий пульс в ушах, видел опасный фейерверк искр в воздухе. — Может, ты и узнал о будущем, — зло бросил Гарри, уклоняясь от проклятия, — но я знаю о тебе все. Рамка за головой Гарри разбилась вдребезги, брызнув осколками, и Том остановился. На щеке у него была длинная кровоточащая царапина, а края мантии опалены там, где Гарри поджег их. — Я знаю о твоей матери. Меропа Мракс, верно? Она напоила твоего отца приворотным зельем и умерла, родив тебя. Ты вырос в приюте Вула, вместе со всеми маглами, которых так ненавидишь. Глаза Тома расширились, и его палочка на мгновение опустилась. — Я знаю, что ты убил свою семью. Ты подставил своего дядю Морфина и использовал их смерть, чтобы сделать крестраж. Должно быть, это было такое разочарование встретить их – как долго ты этого ждал? Я знаю, Том, все маленькие извращенные аспекты твоей жизни. И хочешь узнать секрет? Ты всегда терпишь неудачу. Выражение лица Тома наполнило Гарри радостью. Он хотел, чтобы ему было больно. Хотел, чтобы у Реддла пошла кровь, чтобы он почувствовал, что он вынудил Гарри это сделать. — Я не проиграю, — хрипло произнес Том. — В отличие от тебя. Как только я узнал правду, твое будущее было разрушено, мое – только начинается. — Ты будешь повержен. — Сомневаюсь. И ты никогда не вернешься. Семья Уизли, ты любил их, верно? Джинни Уизли… — он улыбнулся. — Я гарантирую, что она никогда не родится. Что-то внутри оборвалось. Гарри бросал проклятия прежде, чем мог их осознать – потоки кислотно-зеленого и бордово-красного пронеслись в воздухе. Это был физический ожог груди: сильнее и интенсивнее чем все, что он испытывал когда-либо прежде. Том увернулся от искры, едва не попавшей ему в голову. Послал проклятие в ответ – горячее, оно извивалось, вращалось и пульсировало. Стол взорвался мелким дождем острых щепок. Том вновь уклонился и атаковал Гарри чем-то, что глубоко рассекло его щеку. Но Гарри ничего не чувствовал из-за отключившегося разума и всплеска адреналина, бегущего по венам. Были только магия и инстинкты. Кровь бешено стучала в голове, перед глазами вспыхивали разноцветные пятна. Гарри произнес заклинание, а затем еще одно: оно сбилось с курса и ударилось о каркас кровати. Он увидел, как Том метнул туда взгляд, отвлекаясь на долю секунды. Следующий луч света попал ему в плечо, и Том отлетел, глухо врезавшись в стену. Был момент – занявший всего один удар сердца – когда инстинкты Гарри кричали, чтобы он что-то сделал. Голос твердил: «Действуй сейчас, думай позже. У тебя есть шанс, используй его». Ненависть переполняла его, он чувствовал неконтролируемое желание увидеть Тома побежденным, мертвым. Это казалось единственным выходом, тем, что он должен был сделать… Доля секунды закончилась, и Гарри вскинул щит. Следующее заклинание Тома взорвалось ливнем золотых искр, которые на мгновение ослепили его. Когда пыль рассеялась, они уставились друг на друга, тяжело дыша. Плечо под рваной мантией Тома было залито кровью, и его глаза – прикованные к Гарри – горели удивлением. Он был застигнут врасплох, ошеломлен, когда вернулось осознание происходящего. И глубоко внутри, там, скрываясь под шоком, дрожало любопытное, слабое эхо вопроса. Ты смог бы? Ты, действительно, смог бы? Из огромной трещины в стене – возле одного уцелевшего плаката из четырех – валил дым. Одинокий носок Абраксаса выглядывал из-под обломков кровати – темно-зеленый, грязный, скрученный небрежным комком. Гарри отстраненно уставился на него, предпочтя сосредоточиться на этой вещи, чтобы не осматривать полностью разрушенную комнату вокруг. Он поднял глаза на Тома, который все еще странно смотрел на него. Удивление на лице Реддла было чуждым, превратив его во что-то незнакомое. Из носа у него обильно текла кровь, но он даже не замечал этого. Кажется, Том вообще ничего не замечал, кроме Гарри. Их взгляды встретились, и все вернулось. Он знал. Он знал все. И будущее… Все вокруг него было ложью. — Гарри, — начал Том, шагнув вперед. Гарри отступил. Его сердце бешено колотилось: так сильно, что было больно – от этих ударов он почти задыхался. Гарри споткнулся… посмотрел на трещину в полу, осознал навязчивый звон в ушах. — Не надо, — сказал он пустым, незнакомым голосом. — Просто… не надо. Он вышел из общежития.***
polnalyubvi — песня последней встречи
Гарри долго ходил. Без цели, без конечного пункта назначения подземелья превратились в лабиринт, обширный и бесконечный. Снова и снова он мог проходить по одному и тому же коридору, цеплять взглядом одни и те же гладкие каменные стены, портреты в позолоченных рамах и даже не осознавать этого. Онемение все пересилило. Гарри не чувствовал горячей пульсации от ран на лице, не чувствовал синяков, которые наверняка расцветали. Его очки были разбиты, но даже это не имело значения – это делало вид перед ним лишь более интересным: ломаным и искаженным, с зазубренными линиями и бессчетным количеством коридоров. Мысли также без остановки всплывали в его голове. Кого волнует, что уже произошло? Все было кончено. Гарри равнодушно забрел в один из классов. Он ничего не чувствовал, когда вспыхивали огни, когда на него смотрели пустые столы и грязные раковины. Ничего не чувствовал, кроме бесконечно вращающейся комнаты вокруг, и, наблюдая за этой круговертью, отстраненно отмечал стулья, парящие под потолком. Гарри крепко зажмурился, а когда открыл глаза, комната больше не вращалась. Как ты собираешься сказать Рону и Гермионе, что они больше никогда не увидят свои семьи? Кабинет выглядел крошечным. С каких это пор классы зелий были такими маленькими? Этот явно был непригоден для занятий: с покрытыми паутиной раковинами, грязными котлами и столами, погребенными под слоями пыли. Стены, казалось, сжимали его, ряды столов превратились в лабиринт, смыкающийся со всех сторон. Гарри закрыл за собой дверь и двинулся по тому же серому коридору, так же бесцельно, механически переставляя ноги. Подземелья душили своими узкими стенами, давящими со всех сторон. Впрочем, как бы то ни было, напряженный, даже болезненный воздух постепенно выходил из него – медленно, будто вытягивая жилы, но выходил – до тех пор, пока голова не стала легкой, ноги не перестали дрожать, и он, наконец, не смог просто дышать. Гарри ахнул, когда достиг первого этажа, завернув в ближайшую ванную. Мгновение он в шоке смотрел на свое отражение – кровь повсюду, беспорядок пересекающихся ран, разорванная мантия, осколки стекла в волосах. Но этот вид каким-то образом успокоил его, и он стоял там, сжимая раковину до тех пор, пока его руки не перестали дрожать. Очки было легко поправить, как и мантию. Один из порезов – неприятный, зазубренный, тонкий и постоянно кровоточащий – отказывался исчезать. Когда все остальное зажило, он плеснул водой на лицо и прижался лбом к прохладному зеркалу. Гарри не осознавал, где он, пока не оказался на восьмом этаже. Ноги вели его до тех пор, пока он не остановился возле гобелена Варнавы Вздрюченного, глядя на него невидящим взглядом, и как сквозь пелену услышал голос где-то поблизости. — Гарри? Что ты здесь делаешь? Гарри медленно повернулся. — Рон? Но Рон был не один. Рядом стояла Гермиона, и выражение ее лица быстро сменилось с недоумевающего на испуганное. — Гарри, что случилось? — он посмотрел на ее охваченное паникой лицо, обеспокоенные глаза Рона и не смог ничего ответить. — Пойдем сюда, — сказал он. — Выручай-комната… Он расхаживал взад и вперед перед стеной. Мне нужно место, чтобы поговорить наедине… Мне нужно место, чтобы поговорить наедине… Мне нужно место, чтобы поговорить наедине… Перед ними материализовалась дверь, и они вошли. Помещение оказалось простым, похожим на общую гостиную: стены были задрапированы зеленым, а в центре стояло три больших неровных кресла. В углу потрескивал огонь, его пламя переходило от красного к зеленому и обратно. Гарри уставился на него, и мгновение спустя оно полностью исчезло. — Что случилось, приятель? — тихо спросил Рон. — Выглядишь… — Ужасно, — закончила Гермиона. — Ты бледный, как призрак. Вот, давай сядем. Он, должно быть, действительно, выглядел ужасно, потому что никто из них ничего не сказал. Гермиона неуклюже усадила его в кресло, и Рон беспокойно забарабанил пальцами по подлокотнику. Гарри уставился на то место, где раньше горел огонь. — На твоей мантии кровь, — внезапно сказала Гермиона. — Ты с кем-то подрался? Гарри посмотрел ей в глаза. — Да. — Ох, — она моргнула один раз, два; и его горло сжалось. — Ты хочешь поговорить об этом? Прошла минута, прежде чем Гарри смог пошевелиться. — Реддл узнал о путешествии во времени, — глухо сказал он. — И мы подрались. — Вы… — Рон глубоко вздохнул, его лицо разгладилось. — Хорошо, — сказал он неуверенно, — хорошо, расскажи нам все. Хотя глаза Гермионы были большими и удивленными, она тоже ничего не сказала. Только это – отсутствие вопросов, протестов, тихое согласие между ними – позволило ему продолжить. Он рассказал им обо всем, что произошло в общежитии. — Он знает, что мы из будущего, что мы охотились за ним и его крестражами, — голос Гарри был хриплым. — Он знает, что я Мальчик-Который-Выжил, и о том, что я победил его в детстве. — Откуда? — прошептала Гермиона. Гарри невесело улыбнулся. — Он прочитал ваши мысли. В тот день, в библиотеке. Они долго смотрели на него. — Бля… — начал Рон, — гребаный ублюдок. — Но как, — растерялась Гермиона, — мы даже не поняли? — Том может быть… осторожным. Я знал давно. — Я пытался отрицать это, — сказал Гарри. — Я пытался стереть ему память. Я пробовал… — он чувствовал, что умоляет, а может быть, и в самом деле умолял. — Я исправлю это. Мы заставим его забыть. Может быть, Дамблдор… Мы что-нибудь придумаем. — Даже если мы починим хронометр, — дрожащим голосом сказала Гермиона, — мы, вероятнее всего, окажемся в совершенно другом месте! Мы, наверное, даже не родимся! Лицо Рона побледнело. Он не моргая смотрел на истрепанный кусок ковра. — Моя семья, — сказал он, — я никогда их больше не увижу. А потом он поднял голову, и Гарри заметил, что в его глазах стоят слезы. — Моя семья! — он взревел. — Что, черт возьми, с ними? Что за хрень? Они просто ушли навсегда, как будто их никогда не существовало? Черт возьми, так, что ли? Гарри ничего не ответил. Поперек горла встал тяжелый ком. Потребовалось усилие, чтобы поднять голову, чтобы сохранить зрительный контакт. — Что насчет них? Что насчет всей нашей жизни? Осталось только сейчас, а все остальное было просто сном? Гермиона коснулась его руки, но Рон отмахнулся от нее. — Мне очень жаль, — сорванным голосом сказал Гарри. — Мне жаль, что я затащил вас сюда с собой. Рон не ответил. Его плечи дрожали, а голова была опущена. Это было больнее, чем удар в живот: Гарри понял, что он плачет. Он не знал, как долго они там просидели. Гарри так же, как Рон, смотрел на ковер и моргал только тогда, когда глаза начинали болеть. Он услышал всхлип и поднял голову: Гермиона терла покрасневшие глаза, как будто уже довольно долгое время молча плакала. — Это… — неуверенно начала она. — Я не знаю, что делать. Это ужасно. — Гермиона, — позвал Гарри. Видеть их такими: Рона, который тихо плакал, Гермиону, которая задыхалась в прерывистых рыданиях – было настолько невыносимо, что что-то разбилось внутри него, разрезая острыми осколками внутренности. — Мне очень жаль, — прошептал он. — Я исправлю это. Я убью его, если придется. Я убью Тома за вас двоих. Пожалуйста… пожалуйста, не плачьте… В тот момент Гарри знал, что сделает для них все, чего бы ему это ни стоило. Это было хуже любого Круцио, хуже всего на свете. Он не мог видеть их такими, не после того, что он сделал. — Это не твоя вина, Гарри, — надломленно произнесла Гермиона. — Во всяком случае… мы… — Нет, — сказал он так резко, что они замерли. — Нет. После этого они замолчали, и время расплылось неясной, зыбкой массой. Горло Гарри болело так сильно, что он едва мог глотать. Ему хотелось плакать – он чувствовал покалывание вокруг глаз – но не мог. Он не мог ничего поделать, кроме как смотреть, как его друзья принимали эту ужасающую мысль, внутренне ломаясь и отстраняясь, чувствуя, как хрупкая рука Гермионы касается его собственной. Возникли непрошенные мысли: Джинни и ее солнечная улыбка с ямочками, Ремус и Тонкс – такие же яркие и счастливые. Тонкая рука радостно поднялась вверх, показывая блеск кольца. Флер, сияющая в своем свадебном платье, Молли Уизли, открывшая руки, чтобы обнять его – теплая, знакомая и ушедшая. Ушедшая навсегда. Гарри закрыл глаза, пытаясь отгородиться от всего этого, но воспоминания, словно издеваясь, продолжали вспыхивать цветными образами на обратной стороне век. Теперь они остались втроем: только Рон, Гермиона и он. Будущее ушло.