***
Они сидели на кухне, и Гарри рассказывал ему о страхе Абраксаса перед домашними эльфами. Том наблюдал за тем, как двигаются его губы, уголки которых так и норовили подняться вверх, бессильные против той удивительной нелепости, которая слетала с его языка. Они уже позавтракали, а Гарри все продолжал вспоминать подробности их полуночного разговора. Рассеянно потягивая кофе, Том внимательно слушал. Головная боль постепенно утихала, и, не считая скопившегося напряжения в шее, он чувствовал себя вполне нормально. — Не могу поверить, что Абраксас предложил тебе поиграть в квиддич, — Гарри усмехнулся. — Думаю, алкоголь притупил его обычное состояние ужаса. — Ты жестокий, — фыркнул Том. — Нет, правда. Он мне нравится и все такое, но он практически мочится, когда ты просто дышишь рядом, — Гарри ненадолго замолчал. Множество факелов освещали кухню, и хотя размером она была с Большой зал, ее открытое пространство выглядело светлым и по-своему уютным. Наверное, благодаря яркому сиянию вокруг них, лицо Гарри выглядело очень выразительным. — Как это вообще началось? С Пожирателями смерти? Том задумался на мгновение и даже поймал себя на мысли, что задается вопросом, какие из его слов могут вызвать у Гарри отвращение. Прежде они без колебаний пересекали эту тонкую грань, не задумываясь о таких вещах как сомнения и деликатность. — На первом курсе я узнал, что являюсь змееустом, то есть обладаю редким даром, унаследованным от Салазара Слизерина. Это довольно быстро принесло мне уважение сверстников. Я был наследником Слизерина, и меня больше нельзя было считать жалкой сиротой–грязнокровкой. Он заметил, как на этих словах глаза Гарри немного расширились. — Однако старшекурсники, хотя и проявляли вежливое любопытство, продолжали смотреть на меня, менее выдающегося ученика, свысока. Им было плевать, являюсь я наследником Слизерина или нет, поэтому я хотел отыскать Тайную комнату. Гарри внимательно наблюдал за ним, скрывая отвращение. — Очевидно, мне нужно было стать сильнее, и это оказалось несложно. Я уже прослыл самым способным учеником на своем курсе, а также у меня наблюдалась высокая предрасположенность к беспалочковой магии, которая, будем откровенны, намного эффективнее, чем любые знания, усвоенные из библиотечных книг. Мне нужно было проявить себя. — С помощью пыток и насилия? Том рассеянно покачал головой. — И шантажа. Я долгое время изучал людей, выяснял их секреты и слабости; их мотивы, желания и страхи. Слизеринцы уже представляли собой замкнутую, испещренную связями и мнениями систему. Мне оставалось только подключиться к ней. Показать возможные пути для выхода их желаний. — А то, что тебя все боятся? — Должно быть, это имеет некоторое отношение к пыткам и насилию. Гарри фыркнул. — Но, разумеется, никакого отношения к пятидесятифутовому Василиску под школой? — Ну, это определенно вызвало здоровые опасения... — Это вызвало ужас. Губы Тома скривились. — Если бы они не были такими бесхребетными, я мог бы уважать их немного. — Если бы они попытались противостоять тебе, ты бы их возненавидел. Уважение быстро перерастает в гнев. Тогда что насчет тебя, Гарри? Почему ты исключение? — Ты когда-нибудь видел отца Абраксаса? — внезапно спросил Гарри. Никак не прокомментировав резкую смену темы, Том ответил: — Несколько раз на платформе и дважды, когда я приезжал к ним домой. — Ты приезжал к ним домой? — Летом. Поверь, мы не были друзьями. Лицо Гарри сразу стало осторожным. — Хорошо, — медленно произнес он. — Что ж, это имеет смысл. Гарри не стал спрашивать о приюте – чье упоминание наверняка встанет у обоих костью в горле – и провоцировать новую ссору, которая только и ждала подходящего случая, когда один из них не выдержит и сорвется. — Он типичный суровый родитель, — продолжил Том. — Очень серьезный, очень строгий, интересуется только политикой и вопросами, которые считает важными. Абраксас для него, конечно, полный неудачник – его унижали даже в моем присутствии. Думаю, отсюда и появилось это постоянное желание угодить. — Ага, — тихо согласился Гарри. — Это ужасно. — Есть и хуже, — спокойно напомнил Том. — По крайней мере, он не подвергался физическому насилию. Он хотел увидеть реакцию Гарри, но ее не последовало. «Чулан, — подумал Том. — Его запирали в чулане, и ему жаль Абраксаса». — Знаешь, я рад, что никогда прежде не сталкивался с семейными ожиданиями, — Гарри водил пальцами по шраму на руке, не сводя рассеянного взгляда с пустой тарелки. — Ага, — кивнул Том, — только с ожиданиями из Волшебного мира. — На самом деле все было не так. Ну, может быть, да, в какой-то степени. Но… — Но? — Это был вопрос жизни и смерти. Люди умирали, и Волдеморт выбрал меня своей целью. Газеты, в свою очередь, создали из моей личности блестящий талисман надежды. Ты понятия не имеешь, каково было жить там. У меня никогда не было выбора. Том секунду изучал его. Глаза Гарри светились таким сильным убеждением, словно взглядом он хотел передать что-то очень важное, чтобы Том наконец понял. Понял все его самоотверженные черты характера и отчаянное желание сначала спасти всех остальных, а уже потом подумать о себе. Это было противоположностью человеческому инстинкту. Противоположностью самосохранению. Это было так отвратительно, Гарри. — У меня никогда не было родственников, ради которых я должен был остаться в живых, — продолжил Гарри. — И я знаю, что это звучит глупо, потому что моя смерть морально раздавила бы Рона и Гермиону, но они знали, что это возможно. Они, как и я, прекрасно знали, какой может быть цена. После моей смерти не осталось бы безутешной от горя семьи или других близких мне людей. Все они умерли по той же причине, за которую я боролся, и… — он выдохнул. — Почему мы вообще об этом говорим? — Скука? Все остальные наши разговоры заканчиваются спорами? Гарри улыбнулся. — Только личные. Например, как бы ты отреагировал, если бы я начал рассуждать, как ты рос без семьи и как это повлияло на тебя? Том приподнял брови. — Ты уверен, что хочешь затронуть эту тему? — Ты же ни разу в жизни ни о ком не заботился. Не думаешь, что это обусловлено твоим детством? — Мы не будем говорить о моем детстве, — отрезал Том. Вот только это прозвучало слабо. Уязвимо. Его голос был тихим, и, пытаясь исправить впечатление, он продолжил: — Там не о чем говорить. Совершенно обычный магловский приют, с ужасными условиями содержания детей и помоями вместо еды. Вообще-то, это жалко именно настолько, насколько и кажется со стороны. К ним поспешил один из домовых эльфов: костлявое, хрупкое существо, с висящими ушами и большими робкими глазами. Том наблюдал за тем, как Гарри общается с ним – любезно и с уважением, выходящим за рамки вежливости. Он вдруг вспомнил о Коноре Берке – как он явно смутился и покраснел, когда Гарри улыбнулся ему. Берк, избалованный маленький пятикурсник, который обычно ускользал от внимания Тома. — Как Конор? — небрежно поинтересовался Том. — Из Клуба Слизней? — Гарри приподнял брови. — Хорошо, я думаю. О, и ты не можешь убить его за то, что он со мной разговаривал. — Я бы назвал это жалким заиканием слабоумного, но если ты стремишься быть более тактичным… — Том, — остановил поток ругательств Гарри, и, несмотря на услышанное, в его голосе отчетливо проступило веселье. — Ты ревнуешь? — Почему я должен ревновать? — Потому что… — Гарри осознал, что вновь угодил в умело расставленные сети из слов, и одарил Тома мрачным взглядом. Тот скрыл ухмылку. — Знаешь что, тебе следует ревновать, — неохотно продолжил Гарри. — Он похож на человека, который никогда в жизни никого не убивал. Это сразу работает в его пользу. — Как скучно с его стороны. — И еще он не планирует захватывать Волшебный мир. — Да, всего лишь плыть по течению, как покорная безмозглая овца. Гарри ухмыльнулся. Кажется, он был совершенно доволен возможностью сидеть там и выводить Тома из себя. — Я мог бы за считанные минуты разрушить жизнь Берка, если бы захотел, — бесстрастно сообщил Том. — Тогда тебе придется признать, что ты ревнуешь. Они посмотрели друг на друга. Гарри решительно встретил чужой темный взгляд, хотя уголки его губ весело подрагивали. Вызывающе. На секунду Тома пронзило желание перегнуться через стол, схватить в пригоршню ворот его футболки и рвануть на себя, чтобы губами почувствовать эту невыносимую ухмылку. Ощутить, как Гарри мгновенно расслабится, послушно и мягко уступая. Том хотел поцеловать его, что было совершенно нелепо, учитывая, что его порыв ни к чему не приведет. Это была абсурдная мысль, граничащая с сентиментальностью. — Вообще-то, я не думаю, что кто-то достоин смерти от моей руки. Особенно невинный пятикурсник. Или, может быть, Том просто хотел, чтобы он заткнулся. Он подавил настойчивое желание и покачал головой. — Смерть – это слишком просто. К тому же есть гораздо более эффективные способы заставить кого-то страдать. — Том. Он ухмыльнулся. — Я шучу. Может быть.***
Гарри принес Абраксасу стопку тостов с кухни, которые тот с благодарностью принял. А потом, осторожно обходя острые углы и избегая любого упоминания о неприятных темах, выяснил, что Абраксас едва помнил события вчерашней ночи и явно не хотел обсуждать свое поведение. Остаток дня он молчал, отмахнувшись от всех заявлением, что у него болит голова, даже несмотря на зелье от похмелья, которым с ним любезно поделился Альфард. Гарри понимал, что лучше не настаивать. Том хотел провести день, устроившись в гостиной за излюбленным занятием – чтением; Абраксас так и остался лежать пластом в общежитии, а Белинда, надев теплые перчатки и замотавшись в зеленый шарф, отправилась гулять по промозглой территории замка. Том был не в настроении разговаривать, пока читал, поэтому Гарри, закончив выполнять домашние задания, решил навестить Дамблдора. Он совершенно спокойно пересек подземелья и уже добрался до третьего этажа, как, завернув за угол, лицом к лицу столкнулся с Роном и Гермионой. Краски мгновенно схлынули у всех троих с лиц. Его друзья несли в руках библиотечные книги, а на их плечах висели тяжелые сумки. Гарри не мог не смотреть на Рона: он чувствовал себя так, словно его ударили в живот, лишив способности дышать. С каждой секундой становилось только хуже. Рон смотрел на него так же недоверчиво. Гарри научился хорошо читать все выражения Рона, но теперь его лицо было закрытым. Настороженным. — Гарри, — обеспокоенно начала Гермиона. Ее взволнованный взгляд бегал с одного на другого. — Как ты? Рон усмехнулся. — Серьезно, Гермиона? Как он? — в его голосе звучало едва сдерживаемое напряжение, граничащее со злостью. Было ясно как день, что стоит помедлить буквально еще пару мгновений, и он взорвется. — Да, Рон, тебе не помешает вспомнить о манерах. Ты не разговаривал с ним несколько недель. — Нет, — оборвал Гарри, твердо встретившись взглядом с Роном. — Я хочу услышать, что он скажет. — В самом деле, Гарри, не нужно… — Гермиона прикусила губу, однако Гарри продолжал смотреть на Рона. — Да, Гарри, — сердито бросил Рон. — Как поживаешь? В перерывах между сексом с Волдемортом, конечно. Я уверен, что у тебя сейчас все так осложнилось. Гарри напрягся от яда в его голосе, но ничего не сказал. — Так это правда? — Рон наклонил голову и проигнорировал Гермиону, когда она потянула его за руку. — И ради бога, скажи уже что-нибудь. — Что, например? Очевидно, что ты знаешь все о моей жизни. Так вперед! Выскажи наконец, почему тебе противно смотреть на меня. — Я не могу! Черт побери, Гарри, тебе как будто все равно. Ты постоянно разговариваешь с этим ублюдком и делаешь вид, будто ничего не произошло... — Я в курсе, что произошло. И? Будущего больше нет. Извини, что я не плачу из-за этого, как ты. Рон вздрогнул. — После всего, что он сделал... — Это уже не твое дело. Волдеморт повлиял на меня больше, чем на тебя. Я знаю, что он ужасный человек, но ты должен перестать держаться за разрушенное будущее как за последнюю надежду. Он не тот Волдеморт, которого мы знали. Даже близко. — Но он хочет им стать, и он им станет! А ты позволишь этому случиться... Гарри вздрогнул, будто его только что прокляли на месте. — Значит, вот как ты обо мне думаешь? — тихо спросил он. — Ты действительно думаешь, что я позволю Тому захватить Волшебный мир? — А разве нет? Собираешься убить своего парня? Или подарить ему красивую блестящую камеру в Азкабане? — Если потребуется. Рон недоверчиво рассмеялся. — Ты действительно сошел с ума, приятель. Действительно, мать твою, тронулся. — Рон, — попыталась вклиниться Гермиона, но ее голос прозвучал слабо. — Что? Ты можешь объяснить его логику? — Ей не нужно объяснять мою логику, — отрезал Гарри. — Это не так уж сложно. Конечно, он гребанный мудак и в целом ужасный человек, но сейчас он ничего не делает. И мы можем лишь предполагать, как в будущем будут развиваться события. Все может повториться, но давай посмотрим правде в глаза: все, что мы знали, ушло. А я продолжаю видеть его каждый день, мы буквально живем в одной комнате, и я не знаю, почему тебе так трудно понять... — Ты, черт побери, с ним трахаешься! — Какое это имеет значение? Дружить с Реддлом – это нормально, но не дай бог заниматься сексом? — Это имеет значение, и ты это знаешь! — Для тебя? — Гарри приподнял брови. — С какой стати? Особенно если учесть тот факт, что с сентября ты едва ли перекинулся парой слов с кем-либо из слизеринцев. Но тебе, конечно, виднее. — А с какой стати я должен общаться с Пожирателями смерти? Черт, да плевать, это не главное. Важно то, что он убивал людей, и он хочет захватить Волшебный мир, но если ты по-прежнему думаешь, что это все не имеет значения... — Конечно, это имеет значение, но это моя проблема, а не твоя! И если я решу вырезать гребанную Темную метку на собственной шкуре, тебя это также не касается. Так что перестань вести себя так, будто ты что-то знаешь о Слизерине или Томе Реддле... — Гарри! — оборвала Гермиона ледяным тоном. — Знаешь, он прав. Все очень сложно. И, очевидно, что ты можешь самостоятельно принимать решения, но тебе не следует ожидать, что мы будем им потворствовать. — Я и не жду. — Тогда отлично, — выплюнул Рон. — Потому что мы закончили. Гарри вздрогнул от его слов, хотя и ждал чего-то подобного. — Мы еще не закончили, — гневно сверкнула глазами Гермиона. — И никто из вас не уйдет. Перестаньте вести себя как упрямые идиоты... — Думаю, все просто, Гермиона, — перебил Гарри. — Рон твердо уверен, что я стал слизеринским подонком и Пожирателем смерти, а ты думаешь, что это можно исправить, — он перевел взгляд на Рона, и весь гнев сдулся, как воздушный шарик. — Он не Волдеморт. И если бы он хоть чем-то был похож на Волдеморта, которого мы знали, то ничего из этого вообще бы не произошло. Я убил бы его, прежде чем все повторилось снова. — Но он тебе нравится – должен, по крайней мере. И вы с ним всегда разговариваете, смеетесь и ведете себя как лучшие друзья. Знаешь, это похоже на психическое расстройство. — Я знаю. Мне жаль. Я знаю, что это безумно и глупо, но мне уже все равно. Будущего больше нет, и все, что мы знали – вся наша жизнь и наши воспоминания – все ушло. Все. Так почему то, что здесь происходит, должно иметь значение? Почему вообще что-то имеет значение? — под конец его голос дрогнул. Гарри старался не думать о прошлом и о том чувстве абсолютной пустоты, которое оно с собой приносило. Чувстве, что ничего больше не имело значения, потому что все было потеряно, и это причиняло невыносимую боль. Казалось, вся его жизнь вовсе была лишена смысла. — Ага, — решительно сказал Рон. — Но если таким образом ты справляешься с утратой… Я имею в виду, черт возьми, Гарри. — Мне очень жаль, — повторил Гарри. — Однако теперь все иначе. Это не делает его лучше и не извиняет его поступков, но сейчас, правда, все по-другому, поверь мне. — Значит, ты действительно его убьешь? — Гермиона выглядела очень скептически, задавая вопрос. Гарри не винил ее. — Да, — просто сказал он. Независимо от того, что произойдет с ним самим после этого. — Я никогда не принимал и не приму его сторону, но сейчас все сложнее. Я могу ненавидеть одну его часть и не позволять ей контролировать все остальное. Ничего из того, что мы знаем, еще не произошло. Это лишь гипотетическая возможность. Гарри подавил желание говорить дальше. Они никогда по-настоящему не примут Тома, и, может быть, это было к лучшему. Лучше оставаться стойким, чем неуверенным; лучше никогда не знать его хороших сторон и не бороться за них. — Но это не отменяет того факта, — веско произнес Рон, — что он по-прежнему кровожадный ублюдок. — Я знаю, — кивнул Гарри. — Мне жаль. — Что ж, — подвел итог Рон. — Мы оба видим в нем Волдеморта, и, очевидно, что ты воспринимаешь его как-то иначе, но я нет. И сейчас я чувствую злость, даже просто глядя на тебя. Я искренне не понимаю, как он может тебе нравиться. — Ну, когда я смотрю на тебя, я сразу вспоминаю обо всем, что произошло. Обо всех ужасных вещах, которые случились по моей вине, и о том, что ваши жизни разрушены, а я кругом облажался. Думаешь, это легко? — Может, тогда нам стоит держаться подальше друг от друга, — хмыкнул Рон. — Если никто из нас не может спокойно смотреть друг на друга. — Нет, я не… — сразу сказал Гарри, но окончание фразы буквально застряло где-то внутри; встало поперек горла горячим комом, мешая дышать. — До встречи, приятель, — бросил Рон и, последний раз окинув взглядом, двинулся мимо него по коридору.***
Мысль о визите к Дамблдору больше не привлекала. Возвращаться в гостиную тоже не хотелось, поэтому Гарри рассеянно бродил по замку, ожидая, когда утихнут последствия неприятного разговора. Он и раньше ссорился с Роном, но обычно из-за менее серьезных вещей. И они оба прекрасно знали, какие аргументы использовать, чтобы задеть друг друга побольнее, но никогда прежде их взаимные уколы не приносили с собой настолько ошеломляющую неуверенность и распространяющееся чувство онемения. Ледяной, всепоглощающий страх. И все же, несмотря на все остальное, почему Рон ведет себя так, будто это повлияло в первую очередь на него? Раньше они с Гермионой никогда не заботились о том, как часто Гарри разговаривал с Томом; каждый раз наблюдая за этим, они считали их друзьями. Тогда они признавали, что это была жизнь Гарри. Его решения. Но теперь... Мысли снова и снова проносились в голове. Вернулось тянущее чувство вины. Мелькнула мысль, что если он разорвет отношения с Томом, возможно, они простят его. Может быть. И Гарри будет несчастен – по-прежнему находясь в Слизерине и притворяясь, что может игнорировать Тома. Ничего не изменится. Когда он окончательно выдохся, мучительно перебирая возможности, Гарри вернулся в общую комнату. Все было кончено. Он принял решение. Он не вернется к неопределенности – к этой неустойчивой, раскачивающейся башне из конфликтов, вины и сожалений. Абраксас уже покинул спальню и расположился в кресле у камина, практикуя заклинания. Гарри пересек гостиную и распахнул дверь в общежитие. Он увидел Тома, который читал книгу, прислонившись к изголовью кровати. Гарри бросил на него острый, как стилет, взгляд и направился в ванную, чувствуя, как сжимаются внутренности. Слова Рона навязчивым эхом бились в голове, вызывая шквал противоречивых эмоций, и он понятия не имел, какое из чувств преобладало, пока не заставил себя вернуться в общежитие. Чем он, черт побери, занимался? Прятался? — Ты снова встретил своих друзей? — поинтересовался Том. Он сел в кровати, наблюдая за ним. Для Гарри его – на первый взгляд нейтральный – вопрос прозвучал, словно удар током. — Ага, — коротко сказал он и, не зная, чем себя занять, завалился на кровать. Мысль закрыть балдахин слабо просочилась в сознание, но Гарри решительно отверг ее, не собираясь показывать Тому, что эта встреча оставила неприятный осадок в груди. Некоторое время они молчали. Гарри уставился в потолок, изучая его неровности и маленькие трещины. Он мог слышать, как собственное сердце колотится внутри. На мгновение ему показалось, что в комнате он остался один. — Раньше мне снились Уизли, — негромко произнес Том. — Мне всегда было интересно узнать о твоей предполагаемой семье. Гарри ничего не ответил. Он замер, чувствуя, как перехватило дыхание. — За одним столом сидело около двадцати рыжих, — продолжил Том. — И меня не отпускало какое-то странное, неуверенное чувство. Как будто ты не мог до конца поверить, что ты находишься там вместе со всеми, и боялся, что это может прекратиться в любой момент. Я задавался вопросом, почему твоя предполагаемая семья вызывает у тебя такую осторожность. Как будто ты был гостем, который надеялся, что его попросят задержаться. Это была первая подсказка. Гарри сел и посмотрел на него. Том, похоже, не хотел начинать ссору, но разговор был слишком личным. Слишком навязчивым. — Ну, раньше мне снился твой приют, — сказал Гарри. — Приют Вула, да? Со всеми этими маглами. Молчание, повисшее после его слов, было тяжелым. Глаза Тома сразу ожесточились. — Я задел нерв? — Если ты хочешь проанализировать мою жизнь, то я буду делать то же самое с твоей. И, поверь мне, я знаю многое. — Продолжай. Обожаю слушать о Волдеморте. На этой реплике Гарри почувствовал прилив гнева. Как будто кто-то прижал палец к открытой ране, совершенно не заботясь о том, что это больно. — Твои друзья–сироты считали тебя уродом. Ты был так напуган, когда Дамблдор нашел тебя – поэтому ты так его ненавидишь? Или потому, что он не хотел, чтобы ты воровал у других? Или это потому, что ты наконец понял, что больше не был уникальным и особенным? Лицо Тома, казалось, окаменело. Последние проблески эмоций исчезли, превратившись во что-то бесстрастное. — Я был уникален. Они об этом знали и боялись меня. Но ты, Гарри, вырос не в сиротском приюте и даже не с Уизли. И мы оба знаем, что я убил твоих родителей. — Да, у меня были родственники. И в отличие от тебя, я их не убивал. — Ну, может, стоило. Разве они не запирали тебя в чулане? Гарри напрягся. — По крайней мере, я их не боюсь. В отличие от тебя, я вырос с маглами и не ненавижу их всех. — Я не боюсь, — прошипел он. — Они мне противны. Они намного хуже. Слабее. — Потому что у них нет магии? Ты думал так же, когда шел убивать свою семью? — Ты понятия не имеешь, какими они были, — холодно бросил Том. — Ты себе даже не представляешь. — Они не хотели тебя видеть? — Гарри покачал головой. — После того, как ты так долго и упорно искал их? Как печально. Смирись с этим, Том. Температура в комнате резко упала. Все вокруг замерзло. Буквально. Гарри взглянул на пол и увидел большие и острые куски льда, торчащие из пола. Палочки Тома не было в его руках, и он тоже выглядел слегка удивленным. — Мне очень жаль, — сразу сказал Гарри. — Я не имел в виду… Он с удивлением задался вопросом, почему ему вдруг стало не все равно. Почему эта реакция не принесла никакого удовольствия. Почему он сразу захотел забрать слова обратно. — Они оказались никчемными, — зло выплюнул Том. — Маглы. Бесполезные, жалкие маглы, и если ты думаешь, что меня это волнует... — Я знаю. — Конечно, ты прекрасно знаешь, каково это, когда ты никому не нужен, Гарри. Великий спаситель Волшебного мира, запираемый маглами в чулане. Даже Уизли не хотели тебя, а теперь и твои друзья не желают иметь с тобой ничего общего. Гарри вздрогнул. Он знал, что Том будет защищаться – внезапный выброс магии сообщил об этом громче слов. Он знал, что тот зол. — Ты ни о чем не знаешь наверняка, — отозвался Гарри. — Ты догадываешься. — Но ведь это правда? Ты жил с маглами. Почему никто из Волшебного мира не взял тебя к себе? Гарри ничего не ответил. Навалившаяся тяжесть почти физически сдавливала грудь. Он почувствовал приступ тошноты. — Дамблдор, — выдохнул Том. — Это просто великолепно. Что сказал старый дурак? Что так будет безопаснее? Что это необходимая мера предосторожности? — Я не думаю, что ты поймешь концепцию заботы. — Заботы? — он рассмеялся. — Значит, таким образом тебя баловали? Благодаря этому Дамблдор держал тебя в безопасности? — Это не его вина... — Тогда что это? Он отправлял тебя туда каждое лето, несмотря ни на что? — Так же, как и Диппет поступал с тобой, Том. После того, как ты умолял его остаться в Хогвартсе. На челюсти Тома заходили желваки, и Гарри напрягся. Но ничего не произошло. Секунду они смотрели друг на друга, не двигаясь. Воздух между ними сгустился и потяжелел. Каждая мышца в теле Гарри натянулась, как струна, готовая выстрелить. — Зачем ты вообще упомянул Уизли? — в конце концов спросил Гарри. — Ты просто не мог устоять, да? — Ты о них солгал. — А ты солгал обо всем. Ты хотел, чтобы мне было плохо? Нравится бить наугад, пока не получишь реакцию? В эту игру могут играть двое, и я тебя знаю. — Очевидно, недостаточно хорошо. Гарри не ответил. Почему они всегда заходили слишком далеко? Так и норовили разорвать душу и небрежно потоптаться внутри, точно зная, что будет больно. — Я не должен был говорить об Уизли, — произнес Том. — Но и ты резко отреагировал. — Потому что ты знаешь, что я поссорился с Роном. И ты знаешь, что я не хочу об этом говорить, но ты не смог устоять. Никогда не можешь. — Каждый раз, когда ты их видишь, то становишься раздраженным. Как будто я виноват в твоем выборе. Почему бы немного не ускорить процесс? Ты все равно собирался игнорировать меня и думать об этом. — Нелегко, когда они постоянно напоминают мне, как все это нелепо. И что все это закончится, что я ужасный человек, а ты хочешь стать Волдемортом... — Гарри остановился. Том теперь сидел на краю своей кровати, повернувшись лицом к нему. — Ты не ужасный человек, — спокойно возразил Том. — Мы оба знаем, кем ты хочешь стать. Ты хочешь закончить школу, создать больше крестражей и захватить Волшебный мир. — Ты всегда это знал. — Да, — Гарри сглотнул, чувствуя на себе тяжелый взгляд Тома. — Если ты сделаешь шесть крестражей, ты потеряешь рассудок. Это не будет работать так, как ты думаешь. Уверенность в том, что семь – самое сильное число, на самом деле не больше, чем заблуждение. Оно не увеличивает твои способности и не позволяет дальше побеждать смерть. — Откуда мне знать, что ты не врешь? — Том изучал его так внимательно, словно собирался отыскать ответ на лице Гарри. — В любом случае, ты уже знаешь, какие предметы являются моими крестражами. Я должен создать больше. — На случай, если я их уничтожу. — Именно этого ты и хочешь. Разве не это является твоим настоящим планом после школы? Победить меня? — Ты можешь просто не захватывать Волшебный мир. Том с явным сомнением хмыкнул. — Знаешь, я могу прочитать твои мысли или мысли твоих друзей. Узнать, какие предметы я выбрал в будущем, и убедиться, что не выберу те же самые. Гарри напрягся и встретился с ним взглядом. — Давай, — выплюнул он. — Попробуй и узнаешь, что произойдет. Глаза Тома были темными и любопытными, но злость ушла из его взгляда. Гарри подумал о Волдеморте с его алыми радужками и вертикальными зрачками. Он задался вопросом, повторятся ли все эти происшествия снова, но уже на его глазах. — Волдеморт пережил смертельное проклятие, — напомнил Том. — Это объясняет то предполагаемое состояние слабости, в котором он находился. Плечи Гарри расслабились от того, что Том не стал усугублять ситуацию. — И что? Разве наличие одного крестража уже не делает тебя бессмертным? Почему бы не сосредоточиться на его безопасности? И перестать, в конце концов, быть таким параноиком? Том улыбнулся. — До тех пор, пока ты знаешь, какие вещи хранят мою душу, они никогда по-настоящему не будут безопасными. — Это чушь, и ты это знаешь. — Да ну? Ты хочешь не допустить повторения моих планов. Хочешь победить меня. Ты и я, как и было сказано в пророчестве. — Боже, ты так драматизируешь. Пророчества больше не существует. — И все же – так должно было быть всегда, верно? В итоге все сводится к нам, — он улыбнулся. — Думаю, я бы предпочел тебя кому-нибудь еще. Ты можешь попытаться убить меня. Уверен, это будет захватывающее финальное воссоединение. Гарри бросил на него испепеляющий взгляд. — Ты так уверен, что победишь. — Конечно. На кону моя жизнь. Я в этом не сомневаюсь. Все, что у меня есть, все, чем я являюсь, построено на этой идее. Ты же знаешь, каково это – посвятить себя одной-единственной цели. Гарри поерзал на месте. — Власть, — произнес он. — Меня волнуют не амбиции, а средства. Убийства и жестокое обращение с маглорожденными. Убеждения. Идеология. Ты хочешь разрушить и построить Волшебный мир заново на основе укоренившихся предрассудков. Ты хочешь жизни, порожденной страхом. — Насилия бы не было, если бы люди не сопротивлялись, — Том покачал головой. — Мы никогда не придем к соглашению, — закончил он, — и ты это знаешь. Так зачем сейчас спорить? Он сказал это легко, убежденно, и Гарри понял, что устал спорить об одном и том же; устал от старых конфликтов, которые постоянно поднимались в разговоре с друзьями или вспыхивали навязчивыми мыслями, когда он пытался ни о чем не думать. Однажды это закончится. Но какой смысл прекращать все сейчас? С какой стати это должно произойти именно сегодня? Гарри тяжело вздохнул. — Верно, — согласился он. — Я не хочу снова спорить. Не после ссоры с Роном. Не после всего остального. — Знаешь, Гарри, когда я читал мысли Рона, он так тебя защищал. Эта потребность так глубоко укоренилось в нем, что даже пересилила страх и отвращение. Думаю, это было проявлением настоящей верности. Такое чувство не может испариться за одно мгновение. — Рон тогда ничего не знал о нас. — И все же… Разве вы двое не единственное, что у него осталось? Ты и Грейнджер, и эти ваши отвратительно крепкие узы дружбы? Даже если он зол и обижен – даже если его предали – разве между вами не осталось бы никакой связи? Гарри долго смотрел на него. — Может быть, — наконец сказал он. — Но ты не понимаешь всей тяжести ситуации. Как глубока его ненависть к тебе. Рон потерял так много членов семьи на войне. Он вырос под гнетом страха от всех ужасных историй. Ради всего святого, он даже боялся произнести имя Волдеморта. Том, может, и был доволен тем фактом, что его имя внушало подобный страх, однако ничего не сказал. Гарри почти чувствовал, как ему не терпится спросить: его желание узнать было настолько сильным, что буквально искрилось в воздухе заряженными частицами. — Ты когда-нибудь жил с Уизли? Или только с родственниками–маглами? — его голос был мягким. Любопытным. — Я был вынужден проводить часть лета с Дурслями, — отозвался Гарри. — Кстати, так их звали. Это было как-то связано с защитными чарами. Дамблдор, ты же знаешь. — Потрясающе. — Я знаю. Но с разгуливающими на свободе сторонниками Волдеморта Волшебный мир был не совсем безопасен. И я бы подверг большой опасности невинных людей, что было бы намного хуже, чем возможность провести дерьмовое лето. Гарри закусил губу. Он думал, рассердится ли Том, если он задаст вопрос. Неужели мир между ними сразу рухнет? — Когда ты нашел свою семью, — осторожно спросил Гарри, — ты с самого начала собирался их убить? — Только когда увидел, какие они были на самом деле. Меня вывело из равновесия не столько то, что они являлись маглами, а их жалкое поведение. Богатые снобы, прожигающие жизнь в достатке и роскоши. Мой отец... — его лицо исказилось, — он был совсем не похож на меня. Гарри внимательно слушал, заполняя пробелы. Он мог представить себе его разочарование. Ярость от того, что цель всей жизни буквально угасла на глазах и была уничтожена. Как эйфория сошла на нет, покрываясь трещинами глубокого разочарования, и обрушилась с оглушающим грохотом. Возможно, в этом была виновата тоска, крепко уходящая корнями в детство. Одержимость своим происхождением. И Том, конечно же, обвинил отца в том, что тот бросил его. Бросил умирающую мать, которая оставила его в приюте. Гарри знал, что больше ничего не сможет выяснить, по крайней мере, сейчас. В голосе Тома было что-то осторожное, скрытое за напускной беспечностью, и если он будет слишком сильно давить... — Я всегда думал о своем отце, — вместо этого поделился Гарри. — Все говорили мне, какой он замечательный. Как мы с ним похожи. А потом я увидел воспоминание, и он оказался совсем не таким, каким я себе представлял. Он был хулиганом. Конечно, он вырос из этого возраста, но... Я никогда не узнаю правды. — Ты можешь встретиться с ним, — сказал Том. — Если он родится снова. Гарри замер. Эта мысль никогда не приходила ему в голову, и несколько мгновений он не мог говорить. Его пронзили острая надежда и осознание этой возможности, которые сменились щемящей тоской. Но действительно ли он мог наблюдать за тем, как все будет разворачиваться у него на глазах? Неужели он мог встретить их, зная о другой жизни и храня отдельные воспоминания? — Может быть, — ответил наконец Гарри, прочистив горло. — Хотя мы очень похожи. Мне придется изменить свою внешность. — Не хочу пугать заранее, — хохотнул Том, — но то, что я сделал со своим отцом, сработало блестяще. Гарри рассмеялся, ощущая несвойственную благодарность за то, что Том снял напряжение. Какое-то время они сидели на своих кроватях, и между ними виднелась лишь узкая полоса пола. Лед медленно таял, и лужи слегка переливались в изумрудном свете. Гарри подумал обо всем, что он мог сказать, и обо всем, что уже знал. Это оказалось не так напряженно, как он себе представлял. Не так печально. Тяжесть разговора не встала непроходимой стеной между ними, а терпеливо повисла в пространстве, временно успокоившись. Гарри посмотрел на Тома и почувствовал, как что-то внутри, находящееся совсем рядом с сердцем, сжалось. Это был такой прилив горько-сладких эмоций, такой нежности, что он как-то сразу почувствовал себя странно обессиленным. — Пойду посмотрю, как там Абраксас, — сказал Гарри. — У нас завтра матч, а он всегда начинает нервничать заранее. — Да, — отозвался Том и поднял взгляд. — Или ты можешь остаться здесь. Они посмотрели друг на друга, и ни один из них не шелохнулся. Гарри сглотнул. Задумчиво промычал, будто решал сложную задачу, хотя они оба знали, что это была лишь видимость. — Хорошо, — в итоге кивнул он и подошел к кровати Тома, который тут же отодвинулся, освобождая место. Когда Гарри сел, их ноги соприкоснулись. Том наклонился вперед и, замерев всего на секунду, поцеловал его с каким-то запоздалым нетерпением, словно ждал этого момента весь день. Решив, что сейчас не время предаваться анализу и тяжелым мыслям, Гарри потянулся к щеке Тома и медленно, абстрагируясь от всего остального, ответил на поцелуй.