***
joseph william morgan — enjoy the silence
Прошло четыре года с тех пор, как Том впервые столкнулся с боггартом. Он, четырнадцатилетний, стоял в этом же кабинете и наблюдал, как его тело корчится и ломается в гротескном акте смерти. Его палочка не дрогнула, хотя он сжал ее так сильно, что древко впилось в кожу, а заклинание в голове превратилось в мантру: Ридикулус, Ридикулус, Ридикулус. Однако теперь не было смысла бояться того, что не произойдет уже никогда. Каждая поблескивающая грань кольца напоминала о его бессмертии. Он уверенным шагом вошел в кабинет, и дверь за ним закрылась, заглушая коридорный шум. Том улыбкой поприветствовал профессора Вилкост, лениво прокручивая палочку между пальцев. В этот раз он точно не застынет каменным изваянием, пока обезображенное доказательство его смертности будет взирать на него снизу вверх. Он был готов к тому, что его ждет. Прежде чем войти внутрь, Гарри одарил его улыбкой. Они входили в класс по одному, в соответствии со своими факультетами, и в то время как другие слизеринцы выглядели встревоженными, Гарри не казался обеспокоенным вообще. Но это было его натурой: как и во всем, что он делал, действия Гарри были обусловлены скорее инстинктами и импульсивными порывами – он никогда особо не заморачивался такими вещами как долгие размышления и тщательный анализ. Он готов был встретить свои самые большие страхи лицом к лицу. В кабинете было чисто и в какой-то степени даже пусто: все личные вещи профессор Вилкост убрала с глаз долой (когда Том был здесь в последний раз, на столе стояла рамка с фотографией ее пухлой, улыбающейся жены, а на стенах висели несколько газетных вырезок с аврорами). Тяжелые шторы закрывали окна, погружая помещение в рассеянный полумрак. И если бы только этот кабинет принадлежал ему, а не ей... Том отбросил эту мысль. — Полагаю, вы знаете заклинание, мистер Реддл? Сундук, стоящий в центре комнаты, громко загремел. Том приподнял бровь, безмолвно отвечая на ее вопрос, и профессор Вилкост отрывисто кивнула. — Конечно, знаете. А теперь начнем. Сундук начал медленно открываться, с каждым дюймом расширяя полосу белого света. Когда крышка приоткрылась примерно наполовину, ее резко откинуло назад, и в воздух взметнулись густые облака черного дыма, которые быстро закручивались спиралью, собираясь в один огромный непроницаемый сгусток. Спустя пару мгновений черные клубы дыма рассеялись, явив миру безжизненное тело на полу. Том уставился на свое собственное лицо и с отвращением отметил, что оно не выглядело хоть сколько-нибудь умиротворенным. Разве мертвые не должны выглядеть так, будто они спят? Его отец демонстрировал перед смертью выражение полного ужаса: его комически широко распахнутые глаза и раззявленный в безмолвном крике рот застыли посмертной маской на лице. Однако лежавший на полу Том казался просто мертвым. — Ридикулус, — произнес Том. Раздался громкий треск – и вот он уже смотрел на изуродованное лицо Волдеморта. Не отдавая себе в этом отчета, Том сделал шаг назад. Создавалось впечатление, что лицо напротив было сделано из глины: некоторые части казались вмятыми внутрь или срезанными так, будто кто-то отрубил их тесаком; другие же, наоборот, практически вываливались наружу. Это была ужасная интерпретация того, как должен был выглядеть человек – с его остекленевшими алыми глазами, тонкими змеиными губами и искаженными до неузнаваемости чертами лица. На месте носа зияла черная дыра. Серая восковая кожа обтягивала череп так плотно, что каждый изгиб, каждая выступающая кость готовы были порвать ее изнутри. И это лицо, испещренное тонкой сеткой вен, было иссохшим и вытянутым – казалось, его так легко можно было сломать... Однако беспокоило его вовсе не уродство. Волдеморт выглядел слабым и хрупким. Жалким. А затем отверстие, которое изначально задумывалось как рот, открылось, и надтреснутый голос с усилием прошелестел: — Ты всю жизнь провел в поиске, но нам никогда не суждено было достичь величия, Том. В конце концов, смерть настигла даже меня, несмотря на то, как отчаянно я с ней боролся. Краем глаза Том уловил блеск золота. Кольцо Мраксов лежало в дюйме от Волдеморта, испуская непрерывный поток гнилостной зеленой массы. Том потянулся к своему кольцу, но его на пальце не оказалось. Где оно? — Тебе не избежать смерти, Том. Мы никогда не сможем по-настоящему победить. — Ридикулус, — повторил Том. Но сцена не была завершена: Волдеморт открыл свой гнилой, беззубый рот и трескуче рассмеялся. — Мы не несокрушимы, — прохрипел он. — Ты думаешь, эти мелочи имеют значение? Мы ничто. В тонких, обессиленных пальцах Волдеморта находилась Старшая палочка – Том знал, что это она, он так долго смотрел на нее во время занятий по Трансфигурации, что этот образ навсегда отпечатался в его сознании. Раздался глухой щелчок, и древко раскололось посередине. Том сделал шаг назад и ударился о что-то твердое и холодное – каменную стену, испещренную процарапанными на ней именами и следами давно стершегося мела. Детская закорючка в виде кролика. Едва заметное углубление от чьей-то руки. «Какая польза от имени, — прошептал голос, — если ты все равно не можешь избавиться от того, что сидит внутри тебя?» Том отвернулся от стен приюта. Волдеморт стоял перед ним: выражение его лица застыло, когда он уставился за спину Тома. Они были одного роста, хотя Волдеморт потерял все свои волосы – теперь его белый скальп покрывала лоснящаяся чешуя. Том не поддался на провокацию и не обернулся, несмотря на охватившее его желание. Вместо этого он поднял свою палочку, и в этот момент в кабинете эхом разнесся громкий треск, после которого совершенно неожиданно, будто он всегда должен был стоять именно на этом месте, возник Гарри. Том был слишком удивлен, чтобы как-то отреагировать. Когда заклинание уже готово было сорваться с языка, он остановился, неуверенный и заинтригованный. Гарри выглядел неважно: назвать его одежду иначе чем лохмотьями, язык не поворачивался, а волосы торчали в привычном беспорядке. Однако челка не скрывала глаз, и рваный след шрама был красным, скользким и блестящим от крови, которая залила все его лицо, попала на одежду и покрыла руки липким слоем. В ладони он слабо сжимал клык Василиска, с конца которого сочилось что-то темное. — Ты с нетерпением ждал этого, верно? — спросил Гарри. Его голос не дрогнул – в нем не было вообще никаких эмоций. — Удобного случая одолеть меня. Ведь это следующий этап в твоем блестящем плане, правда, Реддл? В смысле, когда мы закончим трахаться и все такое. Ты же прекрасно знаешь, что я слишком опасен, чтобы держать меня рядом. Он улыбнулся острой, понимающей улыбкой, такой одновременно знакомой и чужой. Это был не Гарри – не его Гарри – но сходство, тревожное и интригующее, определенно было. Он выглядел старше: лицо стало более грубым, щеки потемнели от щетины, волосы поникли и были липкими от крови, а в остекленевших глазах больше не горел огонь. Том облизнул пересохшие губы, зная, что он не сможет покончить с этим сейчас. — Ты действительно думаешь, что когда-нибудь будешь доволен, Реддл? Бросаясь из одной крайности в другую? С упорством сумасшедшего преследуя то, что на мгновение уймет твою нужду, какой бы кратковременной она ни была? Что случится, когда ты достигнешь всего? Твой триумф не будет длиться вечность. Можешь винить все, что хочешь, но мы оба знаем, что настоящая проблема всегда крылась в тебе. Гарри поднял голову. Его глаза не были жесткими, свирепыми или пылающими; они не казались холодными или решительными, испуганными или умоляющими. В них не прослеживалось ни тени отчаяния. Вместо этого они были такими же пустыми и бесстрастными, как и его голос. Сломанными. — Ты не сможешь испортить меня, — сказал Гарри. — Даже он не мог, а ты? Ты ничто по сравнению с ним. Пальцы Тома крепче сжали палочку. Его губы приоткрылись, в голове наполовину сложились нужные слоги заклинания. Но внезапно руки Гарри подлетели к его рту, и он, задыхаясь, тяжело рухнул на колени. С губ потекла тонкая струйка, которая на свету показалась черной. Он отрывисто закашлялся, и поток крови хлынул вперед, мгновенно образуя на полу багровую лужу. Гарри крупно вздрогнул и начал содрогаться всем телом. Он подавился, надрывисто захрипел, и секундой позже густой поток устремился наружу: внутренности, так много внутренностей – толстые, липкие куски мышц и слизистой оболочки желудка. Том застыл. Что он должен был сделать? Не отвращение сковало его изнутри; не отвращение заставило его отступить. Гарри, словно под действием Круциатуса, продолжал содрогаться в конвульсиях, пока его глаза не закатились. Затем на него обрушилась особенно сильная волна дрожи, и его вырвало чем-то твердым – наружу вывалились длинные, вязкие кишки, которые в приглушенном свете казались скользкими и влажными. Следом за ними с хлюпаньем шлепнулись легкие, печень и кровь – так много крови – и наконец огромное, блестящее сердце. Гарри издал последний булькающий звук, который перешел в слабый, задыхающийся хрип, и рухнул сверху на груду собственных органов. Том, раздувая ноздри, отступил на шаг в сторону от развернувшегося беспорядка. В нос, пополам с металлическим, забился острый запах разложения. Нахлынули воспоминания: плачущий ребенок-магл, грязная фарфоровая раковина, лихорадочное лицо и воздух, наполненный болезнью. Лицо Гарри лежало в луже крови, и Том уставился на его темный затылок, на мокрые, спутанные волосы… Опустил глаза вниз, к сердцу, которое лежало на грязном полу и слабо пульсировало. Как медуза, выброшенная на берег, оно сокращалось – внутрь, наружу, внутрь, наружу… Том отпрянул. Волдеморт был никем. Волдеморт был мертв. Том никогда не будет удовлетворен, как бы сильно он этого ни хотел. Прямо сейчас у его ног лежал Гарри: мертвый, сломленный и покоренный. Он вытянул вперед грязную руку, пытаясь достать палочку, которую уже никогда не сможет сжать в пальцах. Гарри был мертв, и это того не стоило. Том снова оказался беспомощным. Он всегда, всегда… Том моргнул и резко вернулся в настоящее. «Смерть Гарри», — отрешенно подумал он. Это должно было подействовать на него? — Риддикулус, — наконец сказал он. Том не подумал ни о чем смешном, но стоило словам сорваться с губ, как следом из него вырвался хриплый, распирающий глотку смех. Гарри исчез. Боггарт издал шипящий звук, похожий на испаряющуюся воду с раскаленных углей; темная фигура закружилась в воздухе... С отчетливым хлопком сундук захлопнулся, и смех прекратился. Одно мгновение Том просто стоял, дезориентированный и сбитый с толку. Деревянный пол под ногами был чистым, без пятен, однако комната вокруг него продолжала раскачиваться. Медный запах крови забился в рот и нос, и он все еще слышал голос – его собственный голос. Шепот. Обещание. Секундой позже Том окончательно пришел в себя и вспомнил о профессоре Вилкост. Он обернулся и увидел, как она вытаращилась на него во все глаза. Ее лицо было неестественно белым, с сероватым оттенком, а губы сжаты в тонкую линию. За откровенным шоком и животным ужасом он увидел в ней что-то странное – что-то нерешительное, даже обеспокоенное. Внутри него, смывая онемение, лавиной поднялась ярость. Как она посмела увидеть то, что принадлежало ему? Стать свидетелем его ужасающего провала. Как она посмела. — Можешь пригласить следующего студента, Том, — пробормотала она дрожащим голосом. — Ты хорошо справился. Тома парализовало. Одно движение палочки, и ее старое тело безжизненно свалится на пол. И тогда у нее уже не будет причин для беспокойства: секреты Волдеморта отправятся за ней в могилу. — Спасибо, профессор, — сказал Том, встретившись с ее карими глазами. «Обливиэйт, — подумал он, преодолевая сопротивление чужого разума и затопляя его своей магией. — Все было так же, как на третьем курсе. Ты видела мой труп, ничего более». Она моргнула, уставившись на него расфокусированным взглядом. — Что ж, ты отлично справился, дорогой. Будь добр, пригласи следующего? Том распахнул дверь, и внутрь помещения хлынул полуденный свет. На них уставилась дюжина любопытных лиц, не подозревающих о том, что только что произошло внутри этих каменных стен. — Конечно, профессор, — отозвался Том. Он вышел из кабинета и двинулся прочь, не позволяя себе ускорять шаг.***
Ужин в тот вечер был напряженным. Профессор Вилкост – когда последний из студентов закончил с боггартом – сказала, что если кому-то потребуется помощь, ее двери всегда открыты для разговора. Ее глаза задержались на зеленоватом лице Милдред Крэбб, которая едва сдерживала слезы. Тем не менее, никто не захотел принять ее предложение, и все спустились в Большой зал, тихо устроившись за общим столом. Девушки предприняли слабую попытку завести между собой разговор, негромким шепотом пересказывая друг другу увиденное. Абраксас размазывал еду по тарелке, ни на чем не акцентируя внимание, а Гарри... Нет, Том не хотел сейчас думать о Гарри. Боггарты воистину были мерзкими тварями. Они впивались в разум и проникали в самые глубины подсознания – даже глубже, чем могла проникнуть легилименция; они извлекали и проецировали в реальность те мысли, о которых владельцы вовсе могли не подозревать. Обычно окклюменция Тома была безупречной, и все же он хотел увидеть... узнать... В середине трапезы Слизнорт подошел к их столу. — Небольшая встреча, — объявил он, — чтобы поднять всем настроение. Если, конечно, кто-нибудь изъявит желание. Том был не в настроении шутить с ним. Он избегал взгляда Слизнорта и медленно, на автомате отправлял еду в рот. Гарри, сидевший напротив, вежливо улыбнулся профессору. Его лицо было слегка напряженным, а глаза казались чуть более встревоженными, чем прежде. «Он видел боггарта, — подумал Том, — и несмотря на это, пытается выглядеть беспечным». Он видел его? Волдеморта? Какая-то часть Тома надеялась на это. — Думаю, я лягу спать пораньше, — Абраксас поднялся, аккуратно отложив нож и вилку в сторону. — Но сейчас… всего семь, — осторожно сказал Гарри. — Ты в порядке? — В полном. Я просто собираюсь... — он неопределенно дернул плечом, — написать отцу. Гарри не стал настаивать. Вместо этого – словно повинуясь инстинкту – он обернулся и посмотрел на Тома, чем заставил последнего вздрогнуть. «Мертв, — промелькнуло в голове Тома. — С белыми глазами, разлитой повсюду кровью и выблеванными внутренностями. Сердце все еще сокращается на полу». Почему это так сильно его волновало? Гарри выглядел лишь немного бледнее обычного; он не смотрел на Тома с отрешенной безучастностью боггарта – его глаза были яркими, выразительными и лишь чуть более обеспокоенными, чем обычно. — Почему ты на меня так смотришь? — не выдержал Гарри. — Как? — Странно. — Понятия не имею, о чем ты говоришь, — отозвался Том, а затем, будучи не в силах сдерживаться, все-таки спросил: — Как твой боггарт? Гарри нахмурился. — Пожалуй, очень… тревожный. Не знаю, остались странные чувства. Как твой? — Очень мертвый. Гарри благодарно улыбнулся, и Тому вдруг стало холодно. Его охватило желание исчезнуть в Тайной комнате и остаться там как минимум на месяц. Но теперь даже она напоминала о Гарри. Комната, как и все его вещи, была запятнана воспоминаниями: у него больше не осталось ничего личного и драгоценного, и он понятия не имел, когда Гарри успел так глубоко проникнуть в его жизнь. Изменить, исказить и разрушить ее, судя по ощущениям, до самого основания. — Меня раздражало присутствие Вилкост, — поделился Гарри, поморщившись. — Это слишком личное. Том отбросил свои мысли. — Ты знаешь, что на третьем курсе нам пришлось столкнуться с боггартом на глазах у всего класса? Том моргнул. — Правда? — он почувствовал, что против воли где-то внутри зарождается интерес. — И как все прошло? Ты справился? Гарри сделал глоток тыквенного сока и улыбнулся. — Все могло быть и хуже, — он фыркнул, начиная рассказ. — И это беспокоило меня весь год. Благодарный за то, что его отвлекли, Том откинулся назад и принялся слушать. Постепенно отвратительная тяжесть на сердце начала рассеиваться.***
Гарри, чувствуя себя непривычно напряженным, сидел в кабинете Дамблдора. Град безжалостно хлестал в оконное стекло, и он рассеянно оглядывал окрестности, то скользя по сырой, побитой траве, то поднимаясь взглядом к пасмурному небу. — Думаю, все зависит от характера путешествия во времени, — неспешно размышлял он. — Если мы не попали в зацикленную петлю и не оказались в параллельной вселенной, то каждое маленькое изменение, произошедшее здесь, разрушило наше будущее. Но – если отталкиваться от мысли, что мы все же оказались в какой-то альтернативной вселенной или чем-то, что не влияет на наше время – тогда есть шанс, что мы можем вернуться обратно. В камине Дамблдора беззаботно потрескивал огонь, а на стенах появились новые портреты: сияющий Николас Фламель, за ним – богато одетый дородный мужчина, которого Гарри видел впервые, и ослепительно улыбающаяся женщина в огромных очках. — Но Маховик времени сломан. Магия, которая перенесла нас сюда, полностью израсходована. А также не было никаких упоминаний, что существуют параллельные миры, не говоря уже о путешествии между ними – уж точно не сейчас и даже не через пятьдесят лет. Особо крупный кусок льда угодил в оконное стекло, заставив Гарри и Дамблдора вздрогнуть. Гарри уставился на свои руки: слова «я не должен лгать» были белыми и выцветшими. Мозоли от метлы и шрам в том месте, где его укусила собака тети Мардж, когда ему было семь. Остатки прошлой жизни. — Я никогда прежде не слышал о такого рода путешествиях во времени, — задумчиво проговорил Дамблдор. В его каштановой бороде отражались танцующие блики огня, а очки сползли с носа. — Как не слышали и мои друзья в Министерстве, да и в целом никто из тех, кого я знаю. — Вы имеете в виду из Отдела Тайн? — спросил Гарри; теперь в его голосе не звучала такая отчаянная надежда, как несколько недель назад. Странно, но он уже практически свыкся с тем фактом, что они застряли здесь навсегда, и будущее перестало давить на него с такой разрушительной силой. — Ваш маховик времени был найден в сейфе одного из последователей Волдеморта, я правильно помню? — Да, но он не знает… — Гарри осекся, потому что был не готов обсуждать с Дамблдором темы, непосредственно касающиеся Тома. — Очень жаль, — покачал головой Дамблдор, тактично не обращая внимания на его заминку. — И что самое любопытное, возможно, мы никогда и не узнаем, какие действия привели к созданию этого хронометра. По всей видимости, их невозможно будет воспроизвести, а учитывая осведомленность мистера Реддла… — Это бесполезно, — согласился Гарри. — Учитывая все, что случилось. Некоторое время они молчали. У профессора Дамблдора на столе стояла банка с имбирными пряниками, обернутая красным бантом. Раскрашенный олень пробежал по металлической крышке и исчез в туманном лесу, оставив после себя припорошенные снегом следы. Дамблдор предложил один пряник Гарри, и он, желая чем-то занять руки, согласился. — Ты думал о своем будущем здесь? — участливо поинтересовался Дамблдор. — И какой путь ты хочешь избрать? Гарри с трудом сглотнул. Это было неизбежным напоминанием о тщетности его отношений с Томом. Напоминанием, которое становилось все более и более насущным. И боггарт... Он решительно отогнал эту мысль. — Я еще не принял окончательного решения, сэр, — ответил Гарри. — Сейчас передо мной открывается больше возможностей, чем было в наше время, и... в какой-то степени это освобождает. — Мудрая позиция, — мягко согласился Дамблдор. — Действительно, это актуально для всех нас. Мы можем гадать, оценивать и воображать будущее так далеко, как только пожелаем, но оно по-прежнему останется неизвестным, — он почти тоскливо вздохнул, вслед за Гарри переводя взгляд в сторону окна. Град прекратился, и на территории школы наступил редкий момент тишины. Легкий ветерок шевелил влажные, поблескивающие травинки, потяжелевшие от дождя. Когда Дамблдор заговорил, его голос звучал отстраненно, а глаза не отрывались от широкой полосы барвинкового цвета в небе: — Действительно, кто знает, что будет дальше?***
Со времен встречи с боггартом Том держался особняком. Он и до этого был склонен к приступам беспокойства и отстраненности – особенно когда их отношения становились слишком комфортными – однако на этот раз он казался просто странным. Задумчивый, молчаливый, Том что-то рассеянно мычал себе под нос, пока Гарри говорил. Его нога нервно подергивалась, чего он, казалось, даже не замечал, а еще он с таким остервенением крутил кольцо на пальце, что Гарри всерьез начал беспокоиться за его целостность. И все же Том по-прежнему умудрялся сохранять предельно легкомысленный тон. С тех пор Гарри постоянно наблюдал за ним краем глаза. Он обнаружил Тома в кресле у камина: тот запустил одну руку в волосы, из-за чего они упали ему на лицо, а в другой держал учебник, гипнотизируя расфокусированным взглядом страницу перед собой. — Привет, Том, — кивнул Гарри, помня о студентах вокруг. Гостиная была переполнена: семикурсники расположились компаниями у ярко полыхающих каминов, а младшекурсники, сидя чуть в стороне, играли в волшебные шахматы и взрывающиеся карты, воодушевленно обсуждая планы на Рождество. Том поднял глаза. — Да? — несколько невнятно спросил он. Прочистив горло, он повторил вопрос. Гарри подавил улыбку. — Ты в порядке? — Я… — Том нахмурился, будто нашел вопрос абсурдным. — Да. Почему ты спрашиваешь? Гарри пожал плечами. — Просто спросил. Выглядишь немного обеспокоенным, ты ведь не думаешь о создании еще одного крестража? Потому что у тебя уже есть два, и неважно, что тебе показал боггарт, ты не умрешь. Том моргнул, будто эти мысли даже не приходили ему в голову. — Уверен? — Да, — твердо сказал Гарри. — Только если ты не подвергнешь свою жизнь риску или вдруг не решишь захватить Волшебный мир, — он тряхнул головой, не желая начинать новый спор. — Я просто хочу сказать, что ты уже победил смерть. Том смотрел на него одно мгновение, а затем мягко произнес: — Я знаю. — Я уже сталкивался со смертью, — Гарри почувствовал необходимость напомнить об этом. — Или что-то вроде того. Ну, когда в меня попало смертельное проклятие. Глаза Тома метнулись к его шраму. — Это другое. — Неужели? — Ты выжил. И ты этого не помнишь. К тому же, ты не умер, и проклятие отразилось… — его пальцы беспокойно заерзали, и он, все-таки не выдержав, спросил: — Тебя это совсем не беспокоит? Смерть? Гарри помолчал, а затем прямо сказал: — Я всегда знал, что умру. Конечно, мне не очень-то хотелось, но я смирился с этим фактом, еще когда был ребенком… — И ты до сих пор так считаешь? — Том нахмурился. В окружающей зелени гостиной он казался чересчур бледным, а взгляд, которым он смотрел на Гарри, был слишком пристальным. — Ты до сих пор готов просто умереть? — Я бы не умер просто так, — возразил Гарри, несколько сбитый с толку. — Я не хочу умирать, но и не боюсь смерти. Я знаю, что когда-нибудь умру, это естественный закон жизни… Том лишь молча смотрел на него, а потом его лицо вдруг прояснилось. — Ты с этим смирился, — резюмировал он, довольно натянуто пытаясь улыбнуться. — Но ты – не все, и кое-кто, в отличие от тебя, пытается найти способ остаться в живых. Гарри не ответил. Том, казалось, готов был сорваться прочь или закрыться, подняв вокруг себя толстую стену оборонительных масок. Он отвернулся и пустым взглядом уставился в камин. Гарри, чувствуя, как сердце начинает биться где-то в горле, максимально небрежно спросил: — Ты хочешь чем-нибудь заняться? Попрактиковать ту… штуку с палочками или… Том моргнул и снова посмотрел на него. — Ты серьезно? — Ага, — кивнул Гарри. — Я уверен, что сегодня после Защиты захочу выпустить несколько проклятий. — Хорошо, — сказал Том, и проявившееся на его лице нетерпение заставило Гарри улыбнуться. Поднявшись на ноги, Том рассеянно провел рукой по волосам, приводя их в порядок. Гарри, медленно собирая свои учебники, внезапно почувствовал необъяснимое, невозможное желание обнять его. — Пустой класс? — предложил Гарри, а затем, не зная, как отреагирует Том, неуверенно продолжил: — Комната? Том бросил на него взгляд – уже гораздо менее пристальный, но все еще настороженный. — Ладно. Хотя это все еще моя Комната. Ты не можешь входить в нее, когда захочешь. Я в курсе, что ты говоришь на парселтанге, но… — Знаешь, — Гарри фыркнул, — ты действительно переоцениваешь мою любовь к человеческим останкам и пятидесятифутовым змеям. — О, заткнись, — губы Тома скривились в подобии улыбки.***
В Выручай-комнате негромко потрескивал огонь. Гарри, Рон и Гермиона сидели в мягких креслах, обсуждая недавний разговор Гарри с Дамблдором. Отношение Рона резко сменилось негативным, и он, жестко иронизируя, решительно отверг все их планы на будущее, а затем и вовсе сменил тему. Гарри не мог его винить. Воспоминания о семье Уизли все еще болезненно всплывали в минуты одиночества, и это, без преувеличения, было похоже на проворачивание тупого ножа в глубокой, кровоточащей ране. Неудивительно, что Рон чувствовал обиду на Дамблдора за его неспособность помочь. Даже Гарри не мог подавить разочарование, когда думал о тщетности их попыток вернуться и всех часах, которые они безрезультатно провели над книгами. — Он предложил нам место, где мы могли бы остановиться после выпуска из Хогвартса, — осторожно произнес Гарри, наблюдая за Роном. — Как я понял, у него есть квартира в Хогсмиде, в которой он жил, пока учился у Николаса Фламеля. Но я отказался. — Как мило с его стороны, — мягко улыбнулась Гермиона. — Очевидно, это попытка загладить свою вину, — усмехнулся Рон. — А как насчет остальных студентов, которые испытывают финансовые трудности? Можно просто оставить их гнить в какой-нибудь канаве? — Ну, есть школьные фонды, — нерешительно начала Гермиона. — И, конечно же, нет таких учеников, которым совершенно некуда было бы пойти. Обычно всегда есть родственник или друг… Мысли Гарри вернулись к Тому, и судя по тому, как Гермиона замолчала, он понял, что она подумала о том же самом. — Как твой боггарт? — резко сменила тему она. — Я совсем забыла. Мы будем его проходить не раньше следующей среды, потому что у когтевранцев возникли проблемы… — Глупо заставлять семикурсников проходить боггарта, — фыркнул Рон. — Учитывая, что он появляется только в письменной части экзамена. — Ну, ты же знаешь профессора Вилкост, — возразила Гермиона. — Она предпочитает практику теории. Гарри еще глубже погрузился в кресло. Боггарт, издевающийся и неуловимый, просачивался в его сны последние несколько ночей, но при этом оставался недосягаемым… — Это было странно, — ответил Гарри, прикусывая губу. Воспоминание всплыло в его голове, но оно было слабым, почти туманным. — На самом деле, он был не очень страшным, но я не могу перестать о нем думать. Пожалуй, именно это он и делает – выбивает из колеи. — На взрослых боггарты влияют гораздо сильнее, — кивнула Гермиона. — Их самые большие страхи часто не связаны с материальными вещами, и зачастую они не концентрируются на чем-то одном. Вот почему боггарты такие мерзкие – они ковыряются в нашем подсознании и вытягивают наружу все мысли, не оставляя в покое даже те, которые не сформированы и наполовину. Гарри подумал о Томе и его задумчивом выражении лица, которое он сохранял последние несколько дней. Постоянное беспокойство и молчание между ними, которое говорило о многом. Он не хотел давить на Тома – не тогда, когда его поведение было таким непредсказуемым. И разум Гарри вновь заработал – он увидел класс Вилкост, то, как со скрипом откинулась крышка сундука, мелькнула вспышка острых крыльев и золота. — Думаю, в этом не было ничего серьезного, — начал Гарри, поднимая глаза на Рона, а не на Гермиону. Он провел рукой по лицу, пытаясь рассеять туман, который внезапно окутал его мысли. — Но случившееся все равно оставило у меня странное чувство…***
Спасаясь от духоты гостиной, Том выбрался из замка. В начале декабря рано сгущались сумерки, и территорию школы укрывали густые тени. Он пересек лужайки, шагая по усыпанным листьями дорожкам. Ветер хлестал его по рукам: пронизывающий воздух ощущался настоящим облегчением после душной гостиной, где тихая, удушающая атмосфера, казалось, просачивалась в его разум и будоражила все эти беспокойные мысли. Сидеть там, в окружении всех остальных – когда же он начал их ненавидеть? – было практически невыносимым и раздражало сверх меры. Теперь холод остудил его чувства и внес некоторую ясность. Возможно, ему стоит пойти в Лес – тот представлял собой колеблющийся ветвями мрачный силуэт, к которому словно притягивалась вся тьма неба. Голые деревья раскачивались на ветру, время от времени поскрипывая и испуская заунывные стоны. Том чувствовал магию леса, будто он был берегом, а она – приливом. До него доносился едва слышный шепот обещания, сладко-мрачное заверение во всем, в чем он нуждался. Том хотел полностью погрузиться в эту магию; позволить ей окутать себя. Он достиг подножия холма и огляделся. Хижина Рубеуса светилась оранжевым светом окон в окружающем мраке, а из трубы постоянно валил дым. Том перевел взгляд обратно на колышущуюся массу деревьев, которые дышали жизнью так же, как и любая другая часть Хогвартса, и остановился. Солнце садилось над озером, окрашивая небо в алый цвет. Команда Слизерина по квиддичу представляла собой крохотные летающие точки, кружащие в воздухе. Том сунул руки в карманы, перенося вес на одну ногу. Несмотря на старую метлу, которую ему приходилось использовать, движения Гарри были плавными. Том мог легко найти его – он летал выше остальных игроков, и в его полете чувствовалась естественная беззаботность, граничащая с небрежностью. Что-то отвратительное сжалось в груди Тома, но он отдавал себе отчет, что, даже если он глубоко зайдет в Лес и израсходует огромное количество магии, да даже если полностью иссушит себя, это чувство все еще будет мучить его, подобно инфицированной ране. Оно преследовало его последние несколько дней – навязчивые слова боггарта, тонкая, как бумага, кожа Волдеморта, его лишенные всякого выражения глаза. Мертвый Гарри, чье изображение было таким же искаженным и неправильным, как изуродованное лицо Тома. Гарри был его крестражем, и неудивительно, что Том не желал ему смерти. Разве он не испытывал такого же страха за другие свои крестражи? Не испытывал отвращения при мысли об их разлуке? Вокруг, действительно, было очень холодно. Том оторвал взгляд от квиддичного поля и снова посмотрел в сторону Запретного леса. Не вынимая рук из карманов, он зажег палочку и направился через подлесок. Под ногами хрустнули сухие прутья, когда Том ощутил приветственные объятия магии – темной, волнующей, сильной – и уверенно шагнул вперед, сквозь темные ветки деревьев.***
Том вспомнил об идиотском пауке Рубеуса только в тот момент, когда зашел так глубоко в Лес, что тяжело нависающие кроны деревьев полностью скрыли небо над головой. Чертыхнувшись, он повернул обратно – с неохотой, потому что, несмотря на вполне реальную опасность, он нашел пригоршню болиголова, полдюжины прыгающих поганок и переливающийся волос единорога на коре дуба. Что-то зашевелилось в кустах впереди, и Том получил наслаждение от того факта, что существо не могло его коснуться. Лесные твари не нарушили его уединения, но Том все равно чувствовал их присутствие, любопытное и испуганное. Когда он достиг опушки леса, небо над головой стало практически черным. Том, не чувствуя ни капли желания возвращаться в гостиную, решил, что сделает обходы пораньше и, быть может, поищет что-нибудь в библиотеке. Он поднимался на холм, и его разум оставался предельно ясным и сосредоточенным. Волдеморт – это то, чего он хотел. То, чего он всегда хотел. И хотя его путь теперь казался более извилистым, чем прежде, он все еще ему следовал. Гарри же был не более, чем отвлечением. Временным препятствием. Он был… Он стоял на вершине холма. Том не замедлил шага и не позволил удивлению проявиться на лице. — Гарри, — произнес он, когда подошел ближе. — Рад тебя видеть здесь. Они остановились, внимательно глядя друг на друга. — Квиддич, — коротко объяснил Гарри. — Было поздно, и я помогал Альфарду наводить порядок. А что ты делал снаружи? — Я был в Лесу. Он не мог разглядеть лицо Гарри в окружающей темноте, но легкость его голоса нервировала. — Да, мне показалось, что я кого-то видел, поэтому сказал Альфарду возвращаться без меня. Вообще-то, я хотел узнать, какого хрена ты бродишь по Лесу в такое время? — Я хотел прогуляться. Гарри сделал паузу, возможно, из-за жесткости в голосе Тома, которую он не потрудился скрыть. Кем Гарри себя возомнил, его матерью? Холодная ясность сознания, обретенная после прогулки по Лесу, начала медленно таять. Они продолжали стоять там, в кромешной темноте вечера, окруженные лишь движущимися тенями. Том слегка поднял палочку, и лицо Гарри стало видно отчетливее. Концы его влажных волос завились и прилипли ко лбу, а скулы и кончик носа раскраснелись от ветра. Даже его глаза казались ярче, выразительнее, и у Тома все внутри перевернулось от такой мешанины эмоций, что он сразу же погасил свет. — Мне нужно сделать обход, — сказал он. — Увидимся позже. Он двинулся было, чтобы пройти мимо, но Гарри преградил ему путь. — Ты не делаешь обходов во вторник. И комендантский час еще даже не начался. — В самом деле? — Том вскинул бровь. — Может быть, тогда я пойду и организую встречу старост. Гарри напрягся. Том хотел сделать вид, что чужая реакция его не беспокоит, но попытка разбилась о колотящееся сердце. С каких пор его волнует, что Гарри вздрагивал от его слов? Разве когда-то это не доставляло ему удовольствия? — Знаешь, Том, для человека, который одержим страхом смерти, ты определенно тратишь много времени, подвергая свою жизнь опасности. Или полуночное рандеву по Запретному лесу с притаившимися внутри акромантулами заставляет тебя чувствовать себя сильным? Настала очередь Тома замереть на месте. — А тебя это заботит? — издевательски выплюнул он. — Или ты просто чувствуешь желание без необходимости вмешиваться во все аспекты моей жизни? — О, так здорово слышать это от тебя… И понеслась: они кричали друг на друга, а ветер уносил слова. Негодование, скопившееся внутри Тома, росло, и его уже невозможно было сдержать. Как Гарри посмел проникнуть в его жизнь? Почему он был таким любопытным? С какой стати так решительно вторгался в его устоявшийся мир и смел подвергать анализу все, к чему прикасался? — …ты ведешь себя, как одержимый! — Я веду себя, как одержимый? — Том больше не чувствовал холода. Его тело было наполнено чем-то горячим, чем-то ядовитым, а в ушах гулко стучало. — Странно, ведь я и не осознавал, что все, что я делаю, связано с тобой. — О, да ради Мерлина! Шляйся по дурацкому Лесу сколько хочешь, если думаешь, что это чем-то поможет. Ты настолько поглощен идеей смерти – настолько одержим ею, что она контролирует каждый твой шаг. — Да неужели? Если бы я хотел, чтобы мою жизнь кто-то контролировал, я бы пошел к Дамблдору. Вижу, ты с ним недавно разговаривал? — Завались к черту, — огрызнулся Гарри. — У тебя уже есть крестражи. Почему ты думаешь, что их недостаточно? — Крестражи, о которых тебе известно. О них знаешь ты, Дамблдор и, вероятно, половина гриффиндорского факультета в придачу. О, и постой, разве ты не планируешь их уничтожить? — Тогда спрячь их в более надежное место. И не будь таким ублюдком – подумай хоть раз в жизни, что не все хотят твоей смерти. — Скажи на милость, с какой стати тебя вообще заботит, что я думаю о смерти? — Потому что я беспокоюсь о тебе, мерзавец! Гарри застыл, стоило этим словам слететь с языка, и удивленно распахнул глаза. Сердце Тома сделало кульбит в груди. Все, что он собирался сказать, умерло где-то в горле. — Ты беспокоишься обо мне? — хрипло спросил он странно тихим, не своим голосом. Гарри переступил с ноги на ногу. Серебристые пары от его дыхания закруживались в воздухе. Том чувствовал, что сейчас больше всего на свете хочет увидеть его лицо. — Очевидно. Ты казался тихим, странным и… напуганным. Мы не обсуждали боггарта, хотя ты видел свою смерть. Я боялся, что ты сделаешь что-нибудь опрометчивое, пытаясь справиться с последствиями. Поэтому когда я увидел, что ты бродишь по Лесу в темноте… — Ты обо мне беспокоишься, — глупо повторил Том. Он немного оправился от шока, и теперь в его голосе в равной степени слышались возмущение и озадаченность. И кое-что еще – что-то, что он не хотел анализировать слишком внимательно. Они оба тяжело дышали. Небо над головой стало полностью черным, а маленькие окна замка светились теплым светом вдалеке. Гарри засунул руки в карманы и отвел взгляд. — Идет снег, — вдруг сказал Том. Он поднял палочку, осветив пространство вокруг них: белые, сверкающие хлопья мягко оседали на влажную землю, немедленно исчезая. — О, — выдохнул Гарри и протянул руку вперед, чтобы почувствовать, как на нее плавно опускаются снежинки. Кристаллы оседали на его темных волосах и плечах, укрытых теплой мантией. Том молча наблюдал, как вокруг них мягко кружится снег. — Извини за любопытство, — спустя какое-то время тихо сказал Гарри. — Все в порядке. — Просто… в будущем ты так одержимо пытался избежать смерти, что пил кровь единорога. Ты поддерживал себя за счет жизненной силы змей и других людей, создавал все больше крестражей и постоянно искал новые способы обрести бессмертие. — Кровь единорога? — в голосе Тома сквозило неподдельное удивление. — Полагаю, в тот момент я уже вел проклятую жизнь. Гарри слабо улыбнулся. — В любом случае, ты не умер. Даже несмотря на попавшее в тебя смертельное проклятие. Крестражи сработали. Они всегда будут работать, Том. И да, я знаю, какие предметы хранят твою душу, но почему вечно до этого доходит? Том не ответил. В его груди будто застряло что-то острое, отдаваясь резкой болью каждый раз, стоило ему посмотреть в лицо Гарри. Как сильно он хотел, чтобы все было так просто... он так сильно хотел... — Я не собираюсь снова создавать семь крестражей. Или пить кровь единорога, что кажется новым уровнем отчаяния. Даже для меня. — Ты не будешь? Ветер унес его слова. Взъерошил Тому волосы. — Нет, — отозвался он и прочистил горло. — Нам нужно вернуться в замок. — Да, пожалуй, — но Гарри не двинулся с места. Снежинки растворялись в его волосах, и он улыбался. — Ванная старост? — Напоминаю, если ты забыл: ты не староста. — Когда-то я был капитаном по квиддичу, это должно считаться. — Тебе следует обсудить это с директором Диппетом. Возможно, он поспособствует твоему продвижению в команде. — Да ладно тебе, на улице холодно. Я уже ног не чувствую. Том на это лишь весело хмыкнул и покачал головой. Они направились к замку, и тишина между ними теперь казалась гораздо спокойнее. А если они и подошли ближе, чем было необходимо, то это однозначно только из-за холода. Ощущение соприкосновения их рук приносило странное успокоение, и, борясь со своими инстинктами, Том не отстранился. Потянув вниз ручку дубовой входной двери, он был встречен потоком теплого воздуха и звуками болтовни, доносящимися из Большого зала. Он взглянул на Гарри, очки которого мгновенно запотели из-за резкого перепада температур. Том не мог озвучить настоящую причину своего беспокойства. Это было слишком неправильно, слишком необъяснимо, слишком запретно даже для его мыслей. Осознание было похоже на проглатывание яда залпом. Он посмотрел на Гарри, чьи щеки раскраснелись от холода, и сглотнул тяжелый ком в горле. Я не хочу, чтобы ты умер.