aquilo — i gave it all
— Гарри? Ты слушаешь? Гарри перевел взгляд с испещренного царапинами библиотечного стола на обеспокоенное лицо подруги. Нахмурив брови, Гермиона внимательно смотрела на него; под ее глазами залегли глубокие фиолетовые тени, а растрепанные волосы грозовым облаком пушились вокруг лица. Она была похожа на ведьму больше, чем когда-либо прежде. Гарри отвернулся от ее пристального взгляда. — Конечно, — он прочистил горло. — Ты говорила о том, что… э-э… Дамблдор не рекомендует избавляться от крестража, — Гарри моргнул, прогоняя мутную пелену с глаз. — Это лишний раз доказывает, что он планировал мою смерть. От жары голова была тяжелой. Затылок неприятно чесался, и Гарри чувствовал себя каким-то потерянным, дезориентированным. Сколько времени прошло? Как долго они изучали старинные книги, предпринимая слабые попытки завязать разговор? — Что ж, теперь ты не умрешь, — решительно произнесла Гермиона. — И ради всего святого, Гарри, перестань думать о Реддле. Он перевел на подругу равнодушный взгляд. — Я о нем не думаю. — Как скажешь, ладно. Но если бы думал… Снаружи стояла промозглая погода: тяжелые, влажные облака затянули небо серым покровом, не оставляя даже проблеска надежды на что-то светлое. Территория вокруг замка была мрачной и пустынной. — …ты всегда можешь поговорить с нами. Не нужно делать вид, что все в порядке и тебе все равно… — Мне все равно, — холодно оборвал Гарри. — Сейчас меня больше волнует крестраж. — Херня. Услышав убежденный голос Рона, Гарри и Гермиона удивленно моргнули. Рон, подняв в воздух облако пыли, захлопнул лежащий перед собой фолиант в кожаном переплете и облокотился на стол. — Видно же, что ты думаешь о Реддле. Это очевидно. — Я не… — И я ненавижу этого... гребаного ублюдка, — Рон выразительно скривился, — но, Мерлина ради, Гарри, перестань притворяться, что чувствуешь то же самое. В смысле, вы с ним практически встречались. Поэтому тебе не нужно постоянно делать вид… — он осекся, увидев выражение лица друга. — Мне нечего вам сказать, — отрезал Гарри. — Все кончено. Я справлюсь. Подумаешь, большое дело. Он прикусил щеку изнутри. Его шрам начинал покалывать – в голове настойчиво прокатывалась постоянная, болезненная пульсация, игнорировать которую становилось все труднее. С какой стати они решили, что им следует вмешиваться? Проявлять это нескончаемое любопытство? Гарри поднялся из-за стола, пробормотав что-то об уборной. Крестраж. Крестраж. Крестраж. Никогда раньше он не чувствовал такого отвращения, когда смотрел на свое отражение в зеркале. Закрывая глаза, он почти физически ощущал шевеление – словно сотни опарышей поселились у него под кожей; чувствовал едва различимое трепыхание в голове, которое настырно просачивалось в его мысли. Горло перехватило настолько явным омерзением, что каждый вдох давался с трудом, а руки начали мелко подрагивать. Он практически видел, как на обратной стороне век отпечатался образ, похожий на черные, ядовитые клубы дыма внутри. Крестраж воспринимался как гниющий, почерневший орган – инфицированная конечность, которую следовало отрезать. Уничтожить. Он сжал края мраморной раковины, чувствуя, как во рту разливается металлический привкус. В десять лет ему даже нравился шрам. Он думал, что тот выглядит круто. Еще один укол боли прошил висок раскаленной иглой, и Гарри, не задумываясь, с силой впился пальцами в шрам. Это не принесло облегчения, но пронзившая боль заставила на секунду отвлечься от терзавших мыслей и слегка ослабила напряжение в груди. Сгорбившись над раковиной и наслаждаясь кратковременным забвением, он погрузился ногтями еще глубже. Но зарубцевавшаяся кожа шрама не расходилась – разлагающаяся тварь уклонялась от него. Гарри сжал раковину изо всех сил. В ушах оглушающе звенело. Использовать Режущее заклинание? Или его руки слишком сильно дрожали? Стоило ли вскрывать себе голову, когда это ничего не изменит? Если ему по-прежнему придется жить с крестражем внутри, все еще чувствовать, как он ползает и скрывается где-то под кожей? Казалось, тот – красный и нервирующий – открыто насмехался над ним. Несмываемое клеймо Волдеморта. Гарри пригладил волосы ко лбу и выпрямился. Размытый вид перед глазами начал медленно обретать четкость. Семнадцать лет, подумал он, с тех пор, как его поразила ядовито-зеленая вспышка смертельного проклятия; с тех пор, как его мать слезно умоляла забрать ее, но только сохранить жизнь сыну, сохранить его жизнь… Гарри сжал кулаки и вышел из уборной.***
— Не стоит умирать из-за этого, — признал Гарри, когда они в полном молчании просидели несколько долгих минут за столом. — Вы правы. И Том может провалиться в ад, если думает, что так дорого стоит. Я не позволю ему контролировать мою жизнь. Руки больше не дрожали, а голос прозвучал уверенно. Гермиона бросила на него слегка удивленный взгляд. — Вот и славно, — кивнула она. — И вообще, мы слишком долго сидим в библиотеке. Не хочешь подышать свежим воздухом? Гарри не особо волновало, чем они занимаются, но он все равно коротко ей улыбнулся. — Гермиона, ты только что сказала, что мы слишком долго сидим в библиотеке? — Не привыкай к этому. И не мог бы ты передать мою сумку?***
Под ногами хрустел снег, пока они шли по извилистой тропинке. Лицо Рона раскраснелось от мороза, а Гермиона натягивала ниже большую красную шапку и сильнее куталась в растянутый, самодельный шарф. Прошло два дня с тех пор, как Гарри и Том поссорились, и Гарри спал, положив Воскрешающий камень под подушку. Он сжимал в пальцах его черные, отдающие могильным холодом грани – это нехитрое действие позволяло ему, пусть и немного, но чувствовать себя ближе к родным. Последние две ночи прошли без сновидений, и он просыпался еще затемно в абсолютной тишине спальни: каждое возвращение в реальность напоминало обливание ледяной водой. Два дня, а это уже перебор. — Я знаю, что сейчас тебе больно, — осторожно начала Гермиона. Все они плохо разбирались в чувствах, и Гарри, откровенно говоря, предпочел бы, чтобы между ними и дальше сохранялось то сугубо дружеское, молчаливое понимание. — Но это пройдет. И лучше всего прекратить отношения сейчас, потому что в итоге... — Я знаю, Гермиона, — оборвал он. — Они разрушили бы нас обоих. — Верно. К тому же, после школы он ведь собирается работать в «Горбин и Беркс»? Подумай, насколько это бессмысленно. Реддл продолжил бы создавать крестражи и расширять свой круг Пожирателей смерти, но ты уже не смог бы следить за ним так же легко, как в Хогвартсе, или предсказывать его действия, или, тем более, быть на шаг впереди. — Знаю, — повторил Гарри. — Было безумием позволить всему этому начаться. И мне очень жаль. Наверное, я думал, что раз уж мы оказались здесь, то все может пойти по-другому, — он прочистил горло. — По крайней мере, мы знаем, какие предметы станут крестражами. Я бы не хотел убивать Нагайну. Рон вздрогнул. — Ну уж нет, — сказал он, — Мерлин, подумать только, что мы всерьез собирались убить Волдеморта. Лицом к лицу столкнуться с Пожирателями смерти, безмозглыми великанами и остальными головорезами. Черт, — он невесело усмехнулся, — кажется, наш девиз «слабоумие и отвага», да? — Думаю, это не так уж плохо, — задумчиво согласилась Гермиона. — Над нами больше не висит ответственность подобного рода. Мы можем просто жить своей жизнью: найти работу, жилье… Гарри рассеянно смотрел вдаль. Голые деревья слабо шевелились от порывов ветра, а в сгущающихся над территорией замка сумерках поверхность озера казалась полностью черной. Он задался вопросом, сможет ли он когда-нибудь жить нормальной жизнью, зная, что внутри него запечатан крестраж. И если Том прав, сможет ли он когда-нибудь взглянуть на шрам иначе. — Дамблдор наверняка изучал магию крестражей долгие годы, — медленно произнес Гарри. — Но никогда не упоминал об этом, потому что знал – другого выхода нет. Я должен умереть. — Что ж, теперь это осталось в прошлом, — решительно возразила Гермиона. — И мы найдем выход, потому я отказываюсь признавать, что ты должен умереть ради избавления от этой штуки. Это абсурд. — Знаю, Гермиона, — тихо отозвался Гарри. Шрам мерзко чесался, но он не собирался снова прикасаться к нему. Вместо этого он засунул руки в карманы и выдохнул облако пара в холодный воздух. — Все будет хорошо, приятель, — успокаивающе хлопнул его по плечу Рон. Он проследил за взглядом Гарри и тоже скользнул по темной поверхности озера. — Мы продолжим поиски.***
Книги с захватывающим названием «Секреты самых темных искусств» в Запретной секции не оказалось. Когда Гермиона заикнулась об этом, библиотекарь смерила ее неприязненным взглядом и потребовала немедленно объяснить, зачем та ей понадобилась. Однако попытка была заведомо бессмысленной: в прошлом году они почти наизусть выучили отрывки, которые непосредственно или косвенно касались крестражей, и ничто даже отдаленно не оказалось полезным. Зато Рон и Гермиона были непреклонны в своем стремлении отвлечь Гарри от неприятных мыслей. Они всегда оставались на его стороне: Гермиона неизменно составляла всем троим расписание, заставляя заниматься учебой, и обсуждала последние скандалы в «Пророке»; Рон постоянно вытаскивал его играть в квиддич или шахматы, при этом частенько подбивая совершать набеги на кухню. Впрочем, Гарри не возражал: в гостиной Слизерина в последние дни было невыносимо тихо, и каждый проблеск зеленого напоминал ему о Томе. Гарри знал наизусть его расписание. Знал, что по вечерам Том всегда посещал библиотеку, в выходные никогда не вставал раньше десяти часов и слишком долго сидел в ванной. Он знал, как его избегать и, не пересекаясь, оставаться по разные стороны замка. Старался не обращать внимания, как грудь болезненно сжималась от одного мимолетного взгляда на кладовую для метел; пытался не замечать гнетущую тишину слизеринского стола, когда они упорно избегали друг друга во время трапез. Он исследовал книги по темной магии, игнорируя постоянную пульсацию в голове. Абраксас и Белинда заметили произошедшие перемены, но Гарри пока не хотел поднимать эту тему. Последний день перед отъездом Белинды домой подкрался незаметно. Они вместе с Гарри сидели у камина, в то время как Абраксас, лицо которого попеременно становилось то очень бледным, то приобретало зеленоватый оттенок, заявил, что ему срочно требуется поговорить со Слизнортом, и выскочил из гостиной прежде, чем кто-нибудь из них успел возразить. В наступившей тишине Гарри попытался сказать что-нибудь ободряющее, но не смог. — Ты знаешь, Гарри, каково это – хотеть защитить кого-то? — покусывая губы, тихо спросила Белинда. Бледными пальцами она нервно перебирала концы своего темно-синего шарфа, и Гарри бы солгал, сказав, что этот вопрос не выбил его из колеи на долю секунды. — Да, — медленно ответил он. Помедлив несколько мгновений, Гарри осторожно спросил: — Ты говоришь о своей сестре? Его собственные проблемы сразу отошли на задний план. Белинда повернула к нему голову и невесело рассмеялась. — Я увижу ее последний раз перед их отъездом. — И ты ничего не можешь сделать? — Кто знает, — она неопределенно хмыкнула, и на ее лице промелькнуло нечто темное, опасное. Прочитать что-то в ее глазах оказалось даже сложнее, чем расшифровать пристальный взгляд Тома. — Однако в таком случае, боюсь, я перестану тебе нравиться. Ведь то, что я собираюсь сделать, не правильно, не хорошо, не благородно и не имеет никакого отношения к тем вещам, за которые ты борешься. Но, пойми, мне нужно, чтобы она была в безопасности. — А ты… — Гарри сглотнул. — Ты будешь в безопасности? — Может быть, — она равнодушно пожала плечами. — Не знаю. Это не главное. Гарри почему-то всерьез задумался над тем, когда она успела принять решение, – сколько бессонных ночей это заняло? И что именно могло заставить его думать о ней так низко. Шантаж? Убийство? — Я хотела поговорить с тобой напоследок. Знаешь, до того, как ты меня возненавидишь. — Я не собираюсь тебя ненавидеть, — заверил Гарри. — Что бы ты ни предприняла, это не будет эгоистичной прихотью, это… отчаяние. Ты всего лишь пытаешься спасти сестру. Белинда слабо улыбнулась. — Что ж, увидим. И присмотри за Абраксасом, пока меня не будет, хорошо? Попробуй отвлечь его чем-нибудь. — Может быть, я расскажу, как оказался здесь. Это должно сработать. — Именно, и… Гарри? — она замялась. — Мне жаль, что вы с Томом поссорились. Правда. Ее глаза обеспокоенно скользили по его лицу, но неприятные воспоминания о крестраже были еще слишком свежими, поэтому Гарри лишь коротко кивнул и отвернулся. — Спасибо, — негромко сказал он, пятерней зарываясь в волосы на затылке. — И береги себя, ладно? Напиши мне, если тебе понадобится помощь. — И что ты сделаешь? Аппарируешь ко мне домой? — Если понадобится. Она удивленно и благодарно засмеялась. — Боже, ты такой странный. Впрочем, я действительно ценю это… — она неторопливо поднялась на ноги, но, увидев что-то, замерла. — Эдвин, — слегка удивленно произнесла Белинда, поднимая сумку со стула. — Мы можем тебе чем-нибудь помочь? Гарри проследил за ее взглядом. Розье стоял неподалеку от них и казался напряженным: его руки нервно дрожали, а на скулах играли желваки. Даже на расстоянии было видно, как его переполняет возмущение – будто он только что с кем-то подрался или подвергся жестоким насмешкам. Вспышка боли пронзила голову Гарри. — Нет, — бросил Розье, комкая в кулаках собственную мантию. — Ты разве еще не уехала? — Завтра, — в тон ему отозвалась Белинда. — Приятно знать, что тебе не все равно. Я запомню. — Мне все равно, — отмахнулся он и нетерпеливо переступил с ноги на ногу, не отрывая испепеляющего взгляда от Гарри. — Можешь идти, — примирительно сказал Гарри Белинде. — Увидимся. — О, я уверена, что это не займет много времени. Малыш Эдвин выглядит так, будто сейчас расплачется. Будешь отрицать это, дорогой? Однако Розье не успел ответить: она плавно развернулась на каблуках и покинула гостиную. Лицо несчастного пошло красными пятнами, когда он смотрел ей вслед. Спустя пару долгих мгновений он все-таки взял себя в руки и повернулся к Гарри. В гостиной они остались вдвоем. Розье, возвышаясь над Гарри, попытался натянуть на себя маску непроницаемой надменности, сквозь которую все же просвечивала ущемленная гордость. Казалось, он усиленно к чему-то готовился, но Гарри продолжал молчать, и тот был вынужден сделать шаг вперед. Затем второй. — Знаешь что, Поттер, — с нескрываемым презрением выплюнул он, — я недавно слышал про тебя очень забавную историю. — Неужели? — равнодушно отозвался Гарри. — Не могу похвастать тем же, но раз ты все равно ее расскажешь… Ноздри Розье гневно раздулись. — Смешно то, — издевательски усмехнулся он, — что Тома больше нет рядом, чтобы защитить тебя. Он наконец понял, что ты – предатель крови, мерзкий, никчемный полукровка. Гарри напрягся. — По-твоему, мне нужно, чтобы Том меня защищал? От кого – от тебя? Вот это действительно смешно. — Посмотрим. Думаешь, ты имеешь право расхаживать здесь и вести себя так, будто ты чистокровный? Но уясни кое-что: теперь Тому на тебя плевать. Ты стал ничем, хотя ты всегда был пустым местом. Никак не пойму, почему слизеринцы продолжают с тобой общаться. — Пожалуй, я нравлюсь им за свою очаровательную личность. — Мордред тебя раздери, Поттер, какого черта ты… — Розье сделал к нему еще один шаг. Он все еще говорил скрипучим голосом и смешно пучил глаза, наверное, всерьез полагая, что выглядит устрашающе. Однако каждое его слово сопровождалось тяжелой одышкой, что лишь усиливало комичность ситуации. — Тебя так легко завести, — перебил Гарри, не желая слушать очередной бред. — И если ты действительно думаешь, что меня напугают твои приступы злости или ревности… — Ревности? — Розье отпрянул так резко, будто получил оплеуху. — Думаешь, я ревную? Да ты шутник. Ты настолько фальшивый слизеринец, что тебе пришлось держаться ближе к Реддлу, чтобы доказать, что ты сотрясаешь воздух не впустую? Возомнил себя особенным, потому что он уделил тебе каплю внимания? — Я никогда не говорил, что я особенный. — Да потому что ты такой же, как все! Ты не понимаешь? Ты не отличаешься! Ты ему больше не нравишься, и пусть ты не кланялся ему, ты служил ему по-другому, не так ли, Поттер? — он мерзко осклабился. — Прямо на коленях. Бьюсь об заклад, тебе не раз затыкали рот по самые… Гарри встал так резко, что Розье вздрогнул. — Что ты сказал? Розье гулко сглотнул, но через время все-таки решился продолжить. — О, да пожалуйста, — едко выплюнул он. — Это же правда. А теперь, когда ему наскучило трахать тебя, ты снова стал ненужным куском говна. Отбросом. И скоро все это увидят. Палочка влетела в ладонь Гарри за секунду. Заметив это движение, Розье вздрогнул и неуклюже потянулся за своей, однако прежде чем он успел запустить руку в карман, Гарри его обезоружил. — Это правда? — холодно спросил он. — Да, — Розье попятился назад. — Он просто хотел сломать тебя. Сбросить со своего дурацкого пьедестала. Теперь ты такой же, как я. Гарри в несколько шагов сократил расстояние между ними. — С одним небольшим отличием, — бросил он, наблюдая, как взгляд Розье метнулся к его палочке. — Том даже не смотрел в твою сторону, не так ли? — Что… — Твоя ревность просто отвратительна. В смысле, я понимаю – ты весь из себя такой послушный и преданный, действительно идеальный прихлебатель и Пожиратель смерти. Но вот незадача: Тому на тебя по-прежнему плевать. Наверное, это больно. — Ты понятия не имеешь… — Мне надоело, что ты проецируешь на меня свои комплексы, — перебил Гарри. — Меня не волнует, насколько ты не уверен в себе, и мне плевать, ревнуешь ты или подыхаешь от недостатка внимания, но те проблемы, которые ты упорно пытаешься свалить на меня, могут выйти тебе боком. Потому что еще немного, и мне перестанет быть все равно на твое существование. Хриплый смех забулькал где-то в горле Розье. — Я затронул нерв? О-о, Поттер, я уверен, что раньше ты нравился Тому. Хотя дракл знает почему… Внезапно он замолчал, не смея пошевелиться. Гарри держал чужую палочку двумя руками, слегка надавливая по краям. Сломать ее было бы так легко. Одно небольшое усилие, и по комнате эхом разнесется звонкий щелчок. — Не смей, — испуганно выдохнул Розье. — Даже не… — Что скажешь? — спокойно поинтересовался Гарри, поглаживая дерево. — Сломать? Уверен, ты сможешь купить себе еще одну. — Я ненавижу тебя, Поттер! Я тебя ненавижу!! Меня от тебя тошнит! — Ты себе не помогаешь, — пробормотал Гарри. — Но продолжай. Было бы грубостью прервать тебя в такой момент. — Тебя исключат, даю слово… — Меня? — Гарри приподнял брови. — Когда ты случайно сломал палочку, пока пытался изучить непростительные проклятия? Розье побледнел. — Ты… — начал он и сглотнул. — Не надо. — Что там внутри, сердце дракона? — почти ласково спросил Гарри. — Повезло, что не перья феникса, ты бы никогда ее не починил. То есть ты мог бы попытаться ее склеить… Наверное… Розье бросился на него. Но прежде чем его кулак столкнулся с лицом Гарри, тот поднял палочку и отбросил Розье назад, делая шаг в сторону. — Боже, — удивленно выдохнул он, перекинув Розье палочку. — В чем твоя проблема? Розье уставился на палочку на полу, а затем снова на Гарри. Торопливо, неуклюже он схватил древко и нацелил на него. — Давай, — сказал Гарри. — Атакуй. И я снова тебя обезоружу. Шрам неприятно покалывало. Он задался вопросом, разговаривал ли Розье с Томом и имеет ли собственная вспышка боли к этому какое-то отношение. Что мог сказать Том, чтобы настолько его разозлить? — Ты думаешь, что ты такой молодец, правда, Поттер? Потому что на тебя напал сам Гриндевальд, и вынудил тебя со своей жалкой семейкой мерзких грязнокровок научиться сражаться, — он вздрогнул и резко замолчал, когда Гарри направил на него палочку. — Подожди! Не надо! Гарри улыбнулся. — Так что ты там говорил? Обо мне и Томе? — Ты… я… — Да? — Ты… — он облизнул губы. — Я же несерьезно. — Оу? — Гарри шагнул ближе. — Мне плевать, серьезно ты говорил или нет, потому что начиная с этого момента ты ко мне не приближаешься. Не пытаешься заговорить, не пялишься на занятиях, не разносишь идиотских слухов и не нарываешься на драку. Ничего. Он понизил голос. — Но если ты ослушаешься… если ты откроешь свой грязный рот – клянусь, я сломаю твою палочку. А после жалуйся Слизнорту сколько угодно, никто ничего не сделает: ни Слизнорт, ни Диппет, ни гребаный Том. Как все вы любите повторять – дела факультета остаются внутри факультета? Будем только ты и я, Розье. И мне плевать, кто твои друзья и чем занимается твой гребаный отец. Для меня ты просто жалок. Они долго смотрели друг на друга. Взгляд Розье неуверенно метался с направленной на него палочки на лицо Гарри и обратно. Он замер, напуганный и настороженный, и беззвучно, как рыба, открывал рот, будучи не в силах ответить. — Мы договорились? — спросил Гарри. — Или мне повторить более обстоятельно? — Нет… нет, я понял, Поттер. Я понял, что ты чокнутый. Розье попятился от него по широкой дуге, пока не оказался на значительном расстоянии. Только тогда он осмелился вскинуть голову и хрипло прокричать: — Даже если я буду молчать, все и так знают, что ты трахался с Реддлом! Это единственная причина, по которой все делали вид, что ты им нравишься. Черная тень отделилась от палочки Гарри и метнулась к Розье: того отбросило назад с такой силой, что он пролетел несколько футов и рухнул на журнальный столик, который тут же развалился под ним на части. Следом появилась еще одна тень – такая же темная, извивающаяся… Розье испуганно прикрыл лицо руками и заелозил пятками по полу, пытаясь отползти в сторону. — Я понял, Поттер! Понял! Я, блядь, ухожу! Гарри был слишком ошеломлен, чтобы ответить. Затем – действуя исключительно на инстинктах – он шагнул вперед, туда, где Розье копошился в попытках встать. — Ты в порядке? Розье отпрянул. — Я… Сучий ты выродок, ты издеваешься? Ты атаковал меня Мерлин знает чем, а потом справляешься о самочувствии? Где ты этому научился? У Гриндевальда? Гарри промолчал. Губы Розье дрожали, а глаза были неестественно широко распахнуты. Гарри понял, что давит на него, и отступил. — Это не я… — начал Гарри. — Что значит не ты? Тебе одиннадцать? — но прежде чем Гарри открыл рот, Розье вскочил на ноги и ужом протиснулся мимо него, выбежав из гостиной. Гарри сделал несколько шагов и опустился на диван. Его шрам больше не болел, но в крови до сих пор разливался адреналин. Перья феникса иногда были нестабильны, не так ли? Не первый раз его палочка действовала сама по себе, и в те разы это явно происходило не из-за Бузинной палочки. Тогда причиной была связь… Возможно, крестраж действовал сам по себе, пытался защититься… Гарри закрыл глаза. Он не жалел о содеянном. Вместо этого внутри поднималось удовлетворение – первая приятная эмоция за последние несколько дней. Он устал от язвительных насмешек Розье; устал от постоянных подстрекательств, от его детского поведения и мелочных обид – тот комментарий о Томе стал последней каплей. Улыбка Гарри исчезла. Он потянулся за сумкой, больше не желая находиться в гостиной. Перед глазами цветной кинолентой пронеслись воспоминания о недавнем вечере в общей спальне, когда Розье прервал их с Томом. Они пьяно целовались, и Гарри чувствовал такую легкость: между ними сохранялось огромное, почти физическое тепло. Им не нужно было разговаривать, потому что они смеялись – Гарри даже не мог вспомнить по какой причине. Зато он до сих пор мог почувствовать, как Том улыбался ему в губы, как мягко и настойчиво целовал, когда сам Гарри зарывался в его волосы, откровенно наслаждаясь ощущениями под пальцами. Он думал, что между ними было что-то большее. Гарри поднялся и направился обратно в библиотеку. «Крестраж, — подумал он, на мгновение закрывая глаза. — Это все, что было в итоге».***
Трещина пробежала по статуе Салазара Слизерина, расколов его обезьяноподобное лицо надвое. Его глаза блестели в полумраке, а оскал казался широким и насмешливым. Том стоял в куче обломков. Колонна слева от него была разбита: белый мрамор брызнул наружу, и сколотые края напоминали раздробленные кости. Треснувшая змея лежала у его ног, а другая свернулась клубком в полуметре от первой – ее серые чешуйки отражались в лужах. Том медленно выдохнул через нос и оглядел зал. Он чувствовал, как его магия – темная, сильная – вибрировала в воздухе. Он чувствовал физическое облегчение, выпуская ее наружу. Его тело, казалось, гудело. Переступив через груду крысиных черепов, он сосредоточил свою магию на треснувшей колонне. Восстановление было более сложным процессом, чем разрушение, поэтому он предпочитал фокусироваться на своей магии и, блокируя остальные мысли, вплетать ее в окружающую первозданную, древнюю стихию с хирургической точностью, не останавливаясь ни на секунду. Даже отголосок сомнения мог привести к катастрофе. Вокруг поднимался щебень и камни – все они кружились в воздухе, подчиненные определенной системе. Том взмахнул палочкой, и колонна начала собираться воедино; еще один взмах, и обломки змеи поднялись с пола: ее длинное тело начало извиваться подобно живому существу. Он не думал о Гарри, когда работал. Возникший в нем гнев еще не утих, сколько бы вещей он ни разрушил. Это было похоже на кровоточащую, гнойную рану; разъедающее грудь предательство, от которого пылало тело, а кожа неприятно чесалась. Он никогда не должен был чувствовать того, что испытывал сейчас. В Комнате было тихо. Он вернул статуи в прежнее состояние, и теперь покрытое мхом лицо Салазара равнодушно взирало на него сверху вниз. Том направился туда, где спал Василиск, но в последний момент остановился, сопротивляясь самому безумному желанию высвободить его и посмотреть, что произойдет в школе. Что угодно, лишь бы это развеяло его скуку, отвлекло от растущего в груди разочарования и сводящего зубы желания что-то сделать. Ему было больно. С каких пор Гарри что-то решал? И с каких пор Тому было не все равно, что тот думал? Он хотел, чтобы Гарри стоял на коленях и умолял. Чтобы он страдал. Чтобы он умер. Том покинул Комнату, прежде чем в новом приступе ярости разрушить что-то еще. «Гарри переживет это, — подумал он, — как только его нелепая гордость позволит ему понять, что смерть – это не выход». И он поймет – ведь в глубине души он всегда это знал – что быть связанным с Томом не так уж и плохо. Скорее наоборот.***
Неделя подходила к концу, и Том начал беспокоиться. Несмотря на то, что они жили в одной комнате, он почти не видел Гарри: тот появлялся в общежитии только под утро, и передвигался так тихо, что только скрип матраса выдавал его присутствие. По утрам они не сталкивались друг с другом, и Том неизменно оказывался в пустой спальне, независимо от того, просыпался он ближе к полудню или на рассвете. Во время обеда Гарри тоже был неуловим: часто он сидел за гриффиндорским столом с двумя своими невыносимыми друзьями, иногда – с Абраксасом, но никогда не встречался с Томом глазами. Это было неловко. Это приводило в ярость. Возможно, он использовал свою мантию-невидимку. Только к концу недели они наконец встретились. Все утро Том провел в библиотеке, копаясь в бумагах и отвечая на письмо Белинды. За обедом он столкнулся с Розье, который в очередной раз на что-то дулся, но Тому, положа руку на сердце, было чистосердечно плевать. Он шел мимо статуи, напевающей рождественские гимны, когда едва не столкнулся с Гарри, выходящим из-за угла. Гарри запнулся, но быстро совладал с собой и поднял голову. При виде него сердце Тома странно, предательски дрогнуло, и он заговорил раньше, чем успел это осознать: — Здравствуй, Гарри. Глаза Гарри были тусклыми – под ними залегли глубокие, почти черные тени. Его растрепанные волосы торчали в разные стороны и падали на лоб, скрывая шрам. Он выглядел до ужаса измученным и уставшим. Том хотел протянуть руку и прикоснуться к нему. — Здравствуй? Ты серьезно? Он скучал по этому голосу. — Подожди минуту, — остановил его Том прежде, чем Гарри успел уйти прочь. — Ты не думаешь, что нам нужно поговорить? Гарри удивленно поднял брови. — Что ж, давай. Говори. Том так далеко не планировал. Закусив губу, он задумался, есть ли способ исправить ситуацию, не задев свою гордость. — Ты все еще злишься из-за крестража? — спросил он, но один взгляд на Гарри заставил его прикусить язык. — Знаю, я должен был рассказать о нем. — Я думал, тебе все равно. — Нет, — быстро возразил Том. Голос Гарри звучал низко и насмешливо, вынуждая все его инстинкты ощетиниться. — Но ты ведешь себя глупо. Ничего не изменилось, кроме того, что теперь ты знаешь причину нашей связи. Я не виноват, что тебя пытались убить в детстве. Я не делал из тебя крестраж. Гарри горько улыбнулся. — Но тебе нравится, что я один из них. Или ты уже забыл свои же слова? Том напрягся. — Конечно нет. Какое это имеет отношение к теме беседы? Гарри промолчал, поэтому Том, беспокойно переступив с ноги на ногу, продолжил: — Ты слишком драматизируешь. Я понятия не имею, почему тебя это так сильно волнует. Неужели было плохо, когда мы ладили? Да, ты узнал о крестраже, но разве это что-то меняет? Я знаю, что ты хочешь его уничтожить, но это невозможно, и рано или поздно тебе придется смириться. Но что не так с остальным? Я тебе не нравлюсь? Гарри сглотнул. В потускневших глазах отразилась борьба, но через секунду тот встряхнулся и совершенно ровным, безжизненным голосом произнес: — Дело не только в крестраже, Том. Я закончил притворяться. С самого начала это было бессмысленно. Отношения, которые у нас сложились – или как бы ты их ни назвал – просто безумие. Давай не будем отрицать, что рано или поздно они должны были закончиться. Лично я больше не собираюсь этим заниматься. — Значит, ты бросаешь меня сейчас, потому что это потенциально может произойти в будущем? Ты понимаешь, как нелепо это звучит? — Ты сказал, что я «бросаю» тебя? — на секунду Гарри выглядел так, будто собирался рассмеяться – Том очень хотел это увидеть – но затем его лицо вновь посерьезнело. — Это не потенциальная возможность, это действительно произойдет. Мы верим в совершенно разные вещи и никогда не придем к компромиссу. Ты планируешь устроить кровавую резню, разорвав душу на полдюжины частей, в то время как я буду пытаться отправить тебя в Азкабан, — Гарри тяжело вздохнул и провел рукой по волосам. — Все кончено. Сквозь густые пряди его шрам был отчетливо виден. Тонкий, покрасневший, зазубренный. Том всерьез задался вопросом, почему его ноги будто приросли к полу, почему он сдерживает себя и почему желание что-то сломать отошло на второй план просто при виде уставшего лица Гарри. — Ты знаешь, что это было безумием. Ты знаешь, что я ни в чем с тобой не согласен. И все это должно было закончиться ужасно и, честно говоря, болезненно. Я устал притворяться, а тебе все равно, — поза и выражение лица Гарри демонстрировали решимость. Уверенность. Том почувствовал, как внутренности сковывает холодом. — Я не намерен прекращать наши отношения, — произнес он так спокойно, как только мог. — Что, вообще никогда? Не отвечай. Просто молчи, игнорируй, игнорируй… — Да. Глаза Гарри расширились — на его лице наконец проступили первые эмоции. Он попятился назад и сложил руки на груди, закрываясь. На тыльной стороне ладони виднелся слабый контур шрама «я не должен лгать», написанный скачущими, неровными буквами. Том усилием воли сдержал рвущийся наружу дикий смех. — Ты… — Гарри сглотнул. — Это самое безумное, что я когда-либо слышал. В груди Тома резко вспыхнула злость. Она поднялась до опасных границ его терпения – словно еще мгновение, и она выплеснется наружу. Ярость жалила, кусала, а сладкий голосок тихо нашептывал, обещая подарить силу и причинить всем боль, если только он отпустит себя и позволит притаившейся тьме вырваться наружу. С какой стати он вообще что-то предлагал Гарри? С какой стати между ними появилась эта неловкость, а каждое слово делало только хуже? Почему он должен подавлять свои желания и сдерживать себя? — Я больше не могу притворяться, — повторил Гарри, но теперь его голос звучал решительнее. — Я даже не могу тебе доверять. Я тебе не доверяю. — А когда ты мне доверял? — рявкнул Том. — Что изменилось, кроме того, что ты узнал о своем дурацком шраме и теперь переживаешь глупый, болезненный кризис по поводу того, что произойдет в будущем? Боже, ты ведешь себя как девчонка. — Ты ненормальный, — опешил Гарри. — В смысле, ты правда чокнутый. Ты настолько высокомерный, что отказываешься принять тот факт, что между нами все кончено. Он выглядел до глубины души ошарашенным и уязвленным. Казалось, еще секунда, и он достанет палочку или бросится на него с кулаками. Унимая вспыхнувшую злость, Том вновь скользнул взглядом по Гарри, отмечая его бледную кожу, впалые щеки и блестящие лихорадочным светом глаза. Тот дрожал, и Тому безотчетно захотелось набросить на его плечи мантию. Или обнять. Или убить. Не выдержав, Том потянулся вперед, и Гарри резко отпрянул. — И не трогай меня, — в его голосе звучала неприкрытая угроза. Он не шутил. Осознание происходящего на секунду выбило Тома из колеи. Тот факт – прежде надежно скрытый за бетонной стеной его непоколебимой уверенности, которая сейчас шла глубокими трещинами, – наконец прорвался наружу, обнажая всю неприглядную, омерзительную действительность. Прошла неделя, и они не разговаривали. Прошла неделя, но Гарри не приходил. Неделя, и Том принес отвратительные извинения, пока Гарри наблюдал за ним холодными, равнодушными глазами. — Я не собирался тебя трогать, — но даже для Тома эти слова прозвучали как ложь. Ненавистный орган в его груди болезненно сжимался. Том прикусил щеку, чтобы скрыть правду. Ужасную, ошеломляющую правду: Гарри был серьезен, и он на самом деле продолжал цепляться за свои противоречивые идеалы. В горле Тома закипал смех. — Если ты и дальше собираешься следовать своему праведному пути, то можешь катиться в Гриффиндор. Думаю, ты больше не имеешь права общаться с Абраксасом, ведь такой Пожиратель смерти, как он, в конечном счете неизбежно будет служить мне. А Белинда... — Том чуть не рассказал ему о Белинде. Лицо Гарри потрясенно вытянулось. Он сглотнул и отступил на шаг, похоже, не зная, что делать со своими руками. — Не втягивай их. С ними все по-другому, они мои друзья, но ты… ты… — Я что? — Забудь. Мне надоело делать вид, что ты не Волдеморт и в твои планы не входит захват мира; что после выпуска ты не собираешься завербовать еще Пожирателей смерти или создать полдюжины крестражей. Я больше не собираюсь закрывать глаза ни на что из этого, — проговорил он, сжимая кулаки. — И проклятый крестраж. Клянусь, я найду способ избавиться от него, и тогда у тебя не будет причин зацикливаться и притворяться... — В чем притворяться? — Будто то, что случилось между нами, что-то значит! Том снова прикусил щеку. Он хотел проклясть Гарри за его раздражающую до зубного скрежета глупость, за то, что у него хватало наглости ждать, что Том скажет эти жалкие, бессмысленные слова, которые никогда не прозвучали бы без шквала оскорблений. — А разве это не так? — как-то беспомощно выдохнул он, теряя всю свою злость, всю скопившуюся ярость. — Очевидно, что ты мне нравишься, и дело вовсе не в крестраже. Чего Гарри добивался? Хотел заставить его умолять? — И? — Гарри усмехнулся. В его голосе сквозила горечь. — Ты собираешься стать Волдемортом. Я больше не собираюсь это игнорировать. — Раньше у тебя отлично получалось. — Теперь это в прошлом. Боже, неужели тебе раньше ни в чем не отказывали? Гарри не мог знать, как сильно по нему ударили эти слова. В голове непроизвольно всплыли мысли о приюте и постоянном чувстве голода, которое было настолько сильным, что у него начинались галлюцинации. Как ночи напролет он пялился в испещренный трещинами потолок. Вспомнил кладбище Литтл-Хэнглтона и выражение полного ужаса на лице отца – магла. Черную сырость и холод Лондона. Постоянные бомбардировки и страшную, жестокую войну. Смертельную, вырывающую нутро тоску, от которой хотелось лезть на стены. Пустоту, которая со временем только росла и крепла внутри него. — Ты не можешь измениться. Черт возьми, ты даже не можешь пойти на компромисс. — Зачем мне нужно меняться? Ты всегда знал о моих планах. — Что ж, тогда либо Волдеморт, либо я. Ты не можешь иметь все сразу. — Думаешь, это сложный выбор? — губа Тома опасно приподнялась. — Очевидно, я выберу Волдеморта. Ты всерьез полагаешь, что вас вообще можно сравнивать? То есть, конечно, нам было весело вместе, но не более. Ты просто отвлекаешь внимание. И подумать только, Том бы предложил ему все. — Что ж, удачи в своих планах, — горько сказал Гарри. — Уверен, скоро ты будешь гнить в камере Азкабана. Гарри ушел, больше не глядя на него. Быстрые шаги отдавались эхом в пустом коридоре. Когда он завернул за угол и исчез, Том выдохнул через нос. Оставшись в тишине, он не двинулся с места – тело онемело, мышцы будто налились свинцом. Два портрета смотрели на него с любопытством, и, когда Том отмер и взглянул на них, те восприняли это как сигнал начать говорить. — Любовная ссора, — понимающе сказал мужчина в костюме бутылочного цвета и с огромными рыжевато-коричневыми усами. — Я видел подобное сотни раз. Его спутница – круглолицая блондинка в длинном атласном платье – сочувственно запричитала: — Тебе лучше без него, дорогой. Том подавил желание испепелить их обоих. — Мне лучше без него, — повторил он и растянул губы в невинной улыбке. — А Гарри Поттер может пойти и повеситься, мне плевать. Оба ахнули. Том направился вниз по коридору, расправив плечи и гордо подняв подбородок. Волдеморт или Гарри. Элементарно. Здесь не о чем и думать. И если придется смириться с горячим жалом предательства, навсегда стереть образ несчастного лица Гарри – избавиться вообще от всех воспоминаний, вспыхивающих на подкорке сознания, всех радостных и ужасных вещей, которые остались позади, – значит, он это сделает. Теперь все в прошлом. Так должно быть.***
Гарри медленно обошел замок. На улице стемнело, и наполнявшие Большой зал голоса студентов оживленным гулом разносились по коридорам. Он остановился в вестибюле, наблюдая, как узкая полоска света, пробивающаяся из-под двери, освещает каменные плиты. Рон и Гермиона наверняка сейчас находились в Зале вместе с другими студентами, которые остались в Хогвартсе на Рождество. Но для Гарри была невыносима уже сама мысль о том, чтобы войти внутрь и увидеть их озабоченные лица. Гермиона сразу заметит его притворство и поймет, что он разговаривал с Томом. Гарри оторвал взгляд от желтых бликов на полу и направился вниз по лестнице. Не было причин, почему это должно было быть так больно, почему произошедшее ощущалось намного хуже, чем было с Джинни; хуже, чем все, что он испытывал прежде. Он не мог отделаться от образа ошеломленного лица Тома. Тот, словно издеваясь, четко отпечатался в памяти: высокие скулы, широко распахнутые глаза и удивленно приоткрытый рот. Однако он не разговаривал. Никогда не разговаривал. Гарри перешагнул ступеньку-ловушку, позволяя глазам постепенно привыкнуть к зеленоватому свету. Может быть – лишь возможно – теперь они смогут избегать друг друга. (Тень улыбки на лице Тома; его пальцы, крепко сжимающие запястья. Его проницательный и обезоруживающий взгляд, которым он всегда так пристально всматривался в Гарри, что у того подкашивались ноги и сводило желудок; в такие минуты он чувствовал себя беспомощным и совершенно беззащитным). — Ох, — выдохнул Абраксас, завернув за угол. — Привет, Гарри. Я не видел тебя в Зале. Гарри спустился с последней ступени, отгоняя эти мысли прочь. — Идешь в гостиную? — продолжил Абраксас, и когда Гарри кивнул, они зашагали по коридору уже вместе. Светлые волосы Абраксаса выглядели растрепанными и неряшливо свисали на лицо, а галстук съехал набок. Он безучастно переставлял ноги, засунув руки в карманы, – в таком состоянии Гарри видел его впервые. После пары минут тишины, которую разбавляли только глухие звуки их шагов, Гарри все-таки поинтересовался, получал ли тот что-нибудь от Белинды. — Ничего, — Абраксас нервно провел рукой по волосам – жест, который Гарри никогда раньше за ним не замечал. — Она говорила, что отправит сову, но почему от нее до сих пор не было вестей? — Возможно, у нее просто не было возможности остаться наедине и отправить письмо. В любом случае, она обещала написать, мы должны ей верить. — Думаешь, она напишет? — Определенно, — твердо сказал Гарри. — Сейчас мы можем только ждать. У нее был план, помнишь? — Да, план… Они миновали кладовую с зельями и большую комнату с панорамным окном, откуда открывался вид на озеро. В это время суток наблюдать за его величественными, но мрачными водами было жутковато: провалы окон казались совершенно черными, а мимо проплывали темные, неясные фигуры. — Том сегодня выглядел разъяренным, — заметил Абраксас. — То есть с тех пор, как вы… ну, ты знаешь... он постоянно был таким, но когда я столкнулся с ним, то… — он вздрогнул. — Это было ужасно. Мы будто вернулись на пятый курс. Что-то в груди Гарри сжалось. — Думаю, он наконец понял, что между нами все кончено. Абраксас замедлил шаг и посмотрел на него. — На этот раз все по-другому, да? Между вами двумя. — На этот раз это точно конец. — Что ж… эм… мне очень жаль. Если от этого тебе станет легче, Том очень расстроен. Или злится. По нему сложно сказать, но он определенно не в порядке. — Без обид, — отозвался Гарри, — но мне все равно, что чувствует Том. Он переживет. Вероятно, дело даже не в Гарри. Гордость Тома была задета; он не мог смириться с тем, что не добился своего. И Гарри не мог его винить. Он жалел, что увидел Тома сейчас; жалел, что они вообще встретились друг с другом. Он не должен был пускать ситуацию на самотек и позволять происходящему перерасти во что-то большее, что-то опасное. Это заставило его почувствовать себя болезненно уязвимым, в то время как Тому было все равно – Гарри прекрасно знал это. Тем не менее это случилось, и теперь осталась боль, от которой он не мог полностью избавиться. Они пересекли черту, к которой никогда не должны были приближаться. Тому бы это понравилось, верно? То, как он завладел разумом Гарри. Залез ему под кожу и проник в самую душу. — Все равно извини, — виновато сказал Абраксас. — Но если тебе интересно мое мнение, то лучше закончить все это сейчас, прежде чем… — Все станет серьезнее? Еще хуже? Они помолчали. Через некоторое время Абраксас бросил на него короткий взгляд и очень осторожно спросил: — Ты его любишь? — Я… Сердце Гарри затрепыхалось где-то в горле, а ноги стали ватными. Захотелось простого человеческого провалиться сквозь землю. — Что за вопрос, черт возьми? — Извини, — сразу ушел в оборону Абраксас. — Я не имел в виду… мне просто было интересно. Ты не обязан отвечать. Ты его любишь? Ты его любишь? Ты его любишь? — Это же Том, — нервно напомнил Гарри. — И я еще не сошел с ума. — Уверен? — Ага, я... — Гарри облизал губы. — Нам просто было хорошо вместе, вот и все. В молчании они добрались до гостиной Слизерина. Абраксас больше ничего не говорил, и Гарри был ему за это благодарен: молчаливого понимания и поддержки было достаточно. Даже не произнеся слова вслух, он почувствовал, как тяжелый груз свалился с плеч. Это было бремя, вес которого постоянно тянул его вниз и мешал спокойно вдохнуть в течение последних нескольких недель. Влюбился? Да ну, бред. Он не мог. Не должен был. Он это сделал. Когда они завернули за угол, Гарри перевел дух и с повышенным вниманием уставился на стену впереди. Совладав со своим голосом, он максимально небрежно попросил: — Не говори никому, хорошо? Почувствовав на себе чужой внимательный взгляд, он повернул голову. — Не скажу, — просто ответил Абраксас, что-то мысленно для себя решив. Он отвернулся, словно опасался слишком долго пялиться на Гарри, прочистил горло и сменил тему. — Слушай, как ты смотришь на то, чтобы позаниматься? — Можно, — особо не раздумывая, согласился Гарри и пробормотал пароль. — Только не Зельями. Я лучше буду говорить о Томе, чем унциями отделять жабьи потроха от драконьего помета. Абраксас рассмеялся, проходя следом за ним в гостиную. — Не Зельями, — успокоил он. Тяжесть в груди начала постепенно ослабевать, и Гарри почувствовал облегчение. — Вообще-то, я думал о Защите.