talos — dawn, the front
— Это бесполезно, — разочарованно подвела итог Гермиона. — То есть действительно, на самом деле… — она откинула с лица мешающиеся волосы. — Неужели они думают, что я не знаю, как собрать душу воедино? Очевидно, что это невозможно. Вряд ли Том Реддл смог бы приклеить себе лишнюю часть или купить еще один медальон, чтобы носить его с собой! Рон фыркнул, и Гарри криво усмехнулся. — Я хочу сказать… — она шумно выдохнула. — У нас есть только три варианта: смертельное проклятие, яд Василиска или Адское пламя. Они торчали в библиотеке уже несколько часов. Прежде аккуратная стопка книг теперь была разбросана по столу, который едва сдерживал натиск кучи старинных фолиантов, армады поломанных перьев и использованных пергаментов. Гарри влил в себя не меньше трех чашек кофе, но голова у него все еще противно пульсировала и буквально раскалывалась надвое. Рон, подавив зевок, неторопливо повернулся к нему и абсолютно невозмутимо поинтересовался: — Так ты хочешь, чтобы тебя отравили насмерть или сожгли заживо? Старая добрая Авада, вероятно, на тебя не подействует. Ну, в первый раз не прокатило. — О, очень смешно, — фыркнул Гарри. — И да, отравление звучит лучше. Наверное, я потеряю сознание раньше, чем что-то почувствую. Рон с серьезным видом кивнул. — В любом случае, не расстраивайся. На правах лучшего друга я всегда могу шарахнуть тебя битой по голове, и все будет кончено. — Рон! Это не смешно… — Да ну? А смертельное проклятие сохранит ему жизнь? Ты себя слышала? Пока они препирались, Гарри повернулся к окну. Хижина Хагрида вдали слабо светилась желтым огоньком, который казался размытым из-за замерзшего стекла. Над их столом в библиотеке небольшие побеги остролиста мягко оплетали рассеянно поблескивающие канделябры. — Мы должны навестить Хагрида. Гермиона и Рон сразу перестали спорить и повернулись к нему. — Кхм, это… — брови Рона сошлись на переносице. — Ты ведь понимаешь, что мы, скорее всего, напугаем его до чертиков? Ему сейчас всего пятнадцать. — Знаю, — кивнул Гарри. — Но сейчас Рождество, и ему, наверное, очень одиноко. К тому же… — Сердце на секунду тоскливо сжалось в груди. — Хагрид остался на каникулы в Хогвартсе, а это значит, что его отец уже мертв. Гермиона побледнела. — Вау, приятель, да ты настоящий сгусток радости, — негромко возмутился Рон. — Есть еще какие-нибудь удручающие новости? Гарри его проигнорировал. — Мы не можем официально оправдать его, — с горечью произнес он, — потому что у нас нет вещественных доказательств. И давайте посмотрим правде в глаза, никто не захочет поднимать это дело снова. Но мы могли бы просто поговорить с ним – дать понять, что не считаем его каким-то монстром или уродом. Развеять опасения, что он никому не нравится… Взгляд Гермионы смягчился. — Это хорошая идея, Гарри, — согласилась она, уже складывая стопку пергаментов в сумку. — И вообще, Рождество без Хагрида не праздник. Я знаю, что он не наш Хагрид, но, может быть, нам пора узнать его поближе. В противном случае все наши воспоминания окажутся бессмысленными. — Ага, но есть вероятность, что мы напугаем его до икоты, — Рон тяжело вздохнул. — Хотя он же наполовину великан, поэтому сможет скрутить нас, если захочет. Гарри согласно усмехнулся.***
Он не мог толком объяснить это ни Рону и Гермионе, ни даже самому себе, но посещение Хагрида казалось чем-то чрезвычайно важным. Откровенно говоря, они должны были навестить друга гораздо раньше, но Гарри не мог так рисковать: сначала из-за попыток сохранить будущее, а после – из-за осведомленности Тома. Спускаясь с холма, они сильнее кутались в плащи, пока те нещадно трепал ледяной ветер, а зыбкий, отливающий красным диск в небе медленно клонился к горизонту. В наступающих сумерках они успели несколько раз поскользнуться на заледеневшей траве: Рон раз пять оступился, трижды громко выругался и однажды – совершенно незабываемо – утащил Гермиону за собой. Вновь увидеть Хагрида оказалось так же шокирующе, как и в прошлый раз. Он обхватил рукой дверной косяк, на первый взгляд став еще выше и шире, чем был несколько месяцев назад. Его поразительно молодое лицо и гладкие, полные щеки делали его мало похожим на человека, которого они знали когда-то. Еще более странным происходящее воспринималось из-за черных, широко распахнутых глаз, которые испуганно таращились на незваную компанию, неуверенно застывшую на пороге хижины. — Что вы здесь делаете? — хрипло пробасил он. — Студентам не положено покидать замок в такое время. — Знаем, — примирительно ответил Гарри. — Мы всего лишь хотели зайти в гости и познакомиться поближе, если ты не возражаешь. — Мы новенькие, помнишь? — подхватил Рон. — Ты нашел нас в Лесу, и если бы не ты… Плечи Хагрида слегка опустились. — Я нашел вас, да? Ну, еще бы, в Запретном лесу не место для посторонних. А вообще, Дамблдор только мне доверяет там… — Дамблдор тоже наш друг, — улыбнулся Гарри, и Хагрид, напоследок окинув их обеспокоенным взглядом, наконец распахнул дверь. Поначалу все трое чувствовали себя крайне неловко в скудно обставленной хижине, поскольку старались не занимать много места, чтобы не казаться слишком внушительными. Взгляд Гарри изучающе блуждал по обшарпанной мебели, видя в ветхом пространстве отголоски того Хагрида, которого знал когда-то. На массивном деревянном столе лежало утиное яйцо, а в огромной жестяной кастрюле росла оставшаяся с Хэллоуина тыква. Но со стропил не свисали окорока, не было ни ящиков с репеллентом от слизней, ни нитей из шерсти единорогов. Стены выглядели поразительно голыми. Когда они сели за деревянный стол, Гермиона засыпала явно смущенного Хагрида вопросами о травах, грибах и лучших сортах удобрений, чтобы чем-то заполнить тишину. Однако по мере того, как она внимательно слушала и с неподдельным интересом уточняла детали, Хагрид постепенно расслабился, а его ответы из неловких и порой даже односложных превратились в более развернутые и открытые. — Дамблдор приходит сюда каждый вечер, — доверчиво поделился Хагрид. — С тех пор, как я вернулся. И говорит, что я могу оставаться здесь столько, сколько захочу. Могу помогать ухаживать за территорией… — Это же замечательно, Хагрид, — воскликнул Гарри. Было почти физически тяжело смотреть на юного друга, и от осознания вопиющей несправедливости у него буквально сводило живот. — Извини, что мы не навестили тебя раньше. — Вы, наверное, слышали причину, по которой меня… ну, отстранили от занятий в школе, да? — его большие, лопатообразные ладони, обхватывающие бока дымящейся чашки, дрожали так сильно, что жидкость начала выплескиваться через край. — Но это больше не имеет значения. — Это не твоя вина, — решительно сказал Гарри. — Ты ни в чем не виноват. Ты не открывал Тайную комнату и не убивал Миртл. После этих слов Хагрид вскинул голову и уставился на него широко распахнутыми глазами. Гермиона пнула Гарри под столом. — Откуда ты знаешь? — потерянно спросил Хагрид. — Это не имеет значения. Важно то, что мы тебе верим. Ты не убийца. Губы Хагрида задрожали. — Арагог и мухи не обидит, — пробормотал он. — Я им сразу так и сказал. Я всем говорил правду, но меня никто не хотел слушать, а потом и вовсе исключили. Они что-то твердили про опасных существ и без конца повторяли, что монстром все это время был Арагог. Гермиона неловко похлопала Хагрида по руке. — Мы знаем, что ты хороший человек, — мягко произнесла она. — Мы не верим в эти глупые истории. — Ага, — согласился Рон. — Ты нашел нас в Лесу и отвел в замок. Мы в долгу перед тобой. — Дракл меня раздери, я… — друг откашлялся. — Я не знаю, что сказать. Я не ожидал этого и… Он сложил руки вместе и взглянул на Гермиону. Подруга тепло улыбнулась. — Так что, Хагрид, почему бы тебе не рассказать нам, чем ты занимаешься теперь? В лесу есть что-нибудь интересное? Он сразу как-то просветлел, и напряжение спало. Пока они сидели за столом, Хагрид увлеченно рассказывал, как нашел на окраине Леса истерзанное пугало, как капустные грядки оказались сплошь усеяны хорклампами – вредными животными, напоминающими мясистые розовые грибы, и напоследок, суетливо доливая гостям чай, восторженно заметил, как любезно со стороны профессора Дамблдора было предложить ему работу лесничего. — Великий профессор Дамблдор, — благоговейно пробасил он, и сердце Гарри замерло в груди на один долгий, тоскливый миг. В конце концов, когда они засобирались обратно – Рон похлопал Хагрида по плечу и велел ему заботиться о себе, – солнце уже окончательно скрылось за горизонтом. Они зажгли палочки и направились к замку, прислушиваясь к далекому завыванию ветра в Запретном лесу. — Он кажется милым парнем, — сказал Рон. — И, по крайней мере, за ним присматривает Дамблдор. Гермиона скрипнула зубами. — Тем не менее, это несправедливо, что Хагрида исключили. Им наплевать, виновен он или нет, для них главное, что он наполовину великан. Мы можем хоть завтра утром объявить, что нападения на учеников и убийство Миртл – это дело рук Реддла, но министерские чиновники только рассмеются нам в лицо. Свет ее палочки вспыхнул ярче. — Это даже хуже, чем было в наше время. Раньше я думала, что домашние эльфы подвергаются дискриминации, но здесь это происходит с каждым волшебным существом. Я так сильно хочу что-нибудь сделать, что у меня чешутся руки. Может, после выпуска я смогу занять пост в Министерстве, хотя это будет сложно, учитывая, что я маглорожденная. Даже сложнее, чем раньше. — Ты сделаешь это, — по-доброму хмыкнул Рон. — Держу пари, Гермиона, ты станешь первым маглорожденным министром магии в истории. Ее смех унес ветер. — В любом случае, Гарри, я рада, что ты предложил пойти к Хагриду. Это было очень мило с твоей стороны. Гарри подумал, что это наименьшее, что он мог сделать, учитывая осведомленность Тома. Исключение Хагрида нельзя было предотвратить. Тот факт, что они опоздали, и Миртл уже была мертва, а хронометр сломан и… Гарри сделал глубокий вдох и выдохнул белый пар, который закружился в воздухе. — Хотел бы я это исправить, — произнес он, — и предотвратить все это. Вернуться. Позволить вам вернуться. Он сделал бы это без колебаний. — Но мы не можем, — мягко напомнила Гермиона. — Теперь единственное, что мы в состоянии сделать, это приложить все усилия, чтобы наше пребывание здесь не прошло даром. — Войны не будет, — внезапно сказал Рон. — Братья мамы теперь наверняка останутся в живых. Как и члены Ордена, маглорожденные и маглы. Твои родители, Гарри. Но я все еще хочу… Все еще… Их волосы вовсю хлестали по замерзшим лицам, когда они приблизились к замку. — Я знаю, — тихо ответил Гарри. — Но Гермиона права. Нам нужно научиться жить здесь. Сделать так, чтобы это хоть что-то значило. Теперь он был в состоянии думать о будущем без удушающего чувства страха. Может, потому что Том перестал быть непосредственной частью его планов, или потому, что над головой больше не висела дамокловым мечом неумолимая лента времени и вся та невысказанная правда, которую ему приходилось скрывать. Чем ближе они подходили к высоким каменным стенам, тем ярче мерцали окна, напоминая игривый и обнадеживающий танец свечей. Гарри повернулся к Рону и Гермионе, черты которых едва различались в окружающей тьме. — Но мы в порядке, правда? Когда мы вместе? Он погасил Люмос и сунул палочку в карман. Слова повисли между ними, и он поежился, чувствуя, как замерзли ноги в промокшей насквозь обуви. — Конечно, — кивнул Рон. — А теперь двигай внутрь, пока не хлынул дождь.***
Рождественским утром Гарри самым наглым образом оказался выдернут Абраксасом из забытья сна – тот распахнул его балдахин и нетерпящим возражений тоном велел вставать. — Убирайся, — почти на парселтанге зашипел Гарри, закрывая глаза рукой и морщась от яркого света. — Который час? — Час Рождества, придурок невоспитанный. Разве тебе не интересно, какой подарок я для тебя приготовил? Гарри с трудом разлепил глаза и различил перед собой размытое светлое пятно. — Мне ничего не нужно. Сдай обратно. — Я богат. Ты должен пользоваться случаем, пока есть такая возможность. Осознав, что Абраксас никуда уходить не собирается, Гарри со стоном сел на кровати. Общежитие тонуло в сумерках, но на тумбах приглушенно горели лампы, рассеивая окружающий мрак, к тому же Абраксас оставил дверь ванной открытой, и откуда лился яркий свет. Пологи Розье и Тома по-прежнему оставались плотно задернутыми, поэтому, надев очки и подавив зевок, Гарри неохотно поднялся на ноги. — Говори тише, — шепотом велел он. — Я не хочу разбудить… Он выразительно взглянул на кровать Тома, и Абраксас понятливо закивал. — Да, конечно. Вот, открывай скорее, — он вручил Гарри искусно завернутый сверток с пышным серебряным бантом сверху. — Тяжелый, — заметил Гарри, когда Абраксас откинулся на спинку кровати и с воодушевлением принялся наблюдать за ним. Одетый в бледно-голубую пижаму Малфой до сих пор был босиком. — И прямоугольной формы. — Открывай уже! — Да, хорошо, именно это я и делаю, — но стоило Гарри осторожно надорвать край блестящей бумаги, его улыбка померкла. — Я уже знаю, что ты скажешь, но у тебя ее не было и… Гарри медленно поднял голову. — Ты купил мне метлу, — почти по слогам проговорил он. — Ты… ты серьезно… Он держал в руках ту же модель, что и у Альфарда. Аккуратная даже на первый взгляд щетина оказалась и на ощупь такой же гладкой, а отполированная до блеска ручка из красного дерева переливалась яркими бликами. У Гарри пересохло во рту. Он прочистил горло, затем поднял взгляд и пристально посмотрел на друга. — Абраксас. — Знаешь, ты не можешь постоянно одалживать метлу Ориона. И я подумал… Я видел, как она тебе нравится… Голос Абраксаса дрогнул, и Гарри, заметив, как на лице Малфоя отразилась неуверенность, вымученно улыбнулся. — Спасибо, — с усилием выдавил он. Комок размером с яблоко застрял у него в горле. — Большое спасибо. Теперь он наконец понял, каково было Рону. Раньше он не осознавал отвращения лучшего друга к подаркам, которые наверняка воспринимались им как подачки или акты благотворительности. Гарри всегда мог купить своим друзьям что угодно или заплатить за них, не раздумывая. — Это деньги моих родителей, — будничным тоном произнес Абраксас, оглядывая все еще тихое общежитие, пока Гарри пытался выбраться из завалов серебряной обертки. — И я не собираюсь себе ни в чем отказывать. Возможно, мое поведение окончательно разозлит мерзавцев, и они лишат меня наследства, но я буду тратить, пока есть такая возможность. — Тем не менее, — сказал Гарри, тяжело сглатывая. — Тебе не стоило покупать мне метлу. Это до жути дорого и безумно, хотя и очень, — он поднял глаза, — очень мило с твоей стороны. Гарри зачарованно провел пальцами по полированному дереву, прослеживая каждую линию и изгиб гладкой поверхности. Поднял метлу в руке, проверяя надежность креплений, нашел центр тяжести и поразился бликам, которые она отбрасывала даже от приглушенного света. — Это всего лишь метла, — небрежно отмахнулся Абраксас, хотя и выглядел довольным собой. — В самом деле. Вместе с метлой Гарри получил коробку вкуснейших пирожных из «Сладкого королевства» от Дамблдора, книгу об исцеляющих чарах от Гермионы и огромную пачку сахарных перьев от Рона. Эти подарки больше соответствовали тому, что Гарри успел отправить друзьям. На прошлой неделе они втроем буквально перевернули весь Хогсмид и в итоге условились подарить друг другу что-нибудь приятное и небольшое из тех денег, что у них остались. Но когда Гарри увидел на кровати Абраксаса целую гору, состоящую из дорогой оберточной бумаги, это так сильно напомнило ему Драко Малфоя, что он усмехнулся. Подарки другу оказались более изысканными, чем Гарри мог себе представить, и его чувство вины слегка уменьшилось. Абраксас получил билеты на Чемпионат мира по квиддичу, плакат команды «Сканторпские стрелы» с автографами, четыре новых комплекта мантий и коллекцию огромных книг в кожаном переплете. — В нашей семье существует что-то вроде соревнования, — объяснил Абраксас, открывая коробку с новенькими платиновыми часами. — Все стараются превзойти друг друга. Слава Мерлину, в этом году меня не загнали домой на Рождество, и я всего лишь подарил маме лимитированный набор посуды. — Тогда что подарили тебе родители? Абраксас почесал затылок. — Собеседование в Министерстве, — ответил он и начал рвать оберточную бумагу на мелкие кусочки. — В Департаменте по регулированию и контролю над магическими существами. Гарри моргнул. — По-моему, это подло. — Не совсем. Изначально отец вообще хотел, чтобы я устроился в Департамент магического правопорядка. И потом, мне действительно нравятся волшебные существа. Прежде чем Гарри смог ему сказать, насколько это нелогично, полог Тома распахнулся. Все слова сразу застряли в горле. Сидящий рядом Абраксас застыл, как кролик перед удавом, а шоколадная лягушка соскочила с его колен и упала на пол. Гарри хотел было отвернуться, но понял, что не может даже отвести взгляд. Взъерошенные волосы Тома торчали во все стороны, а лицо казалось очень бледным. Он обвел комнату нечитаемым взглядом и сжал челюсти. Гарри внимательно следил за выражением его лица и ждал чего-то – чего угодно, хоть чего-нибудь – но Том лишь пренебрежительно отвернулся. — Доброе утро, Абраксас, — сказал он. Потом, не глядя, сухо кивнул Гарри и прошел мимо. Том плотно закрыл дверь в ванную, оставляя их в мрачной тишине. Гарри и Абраксас обменялись взглядами. Малфой отмер первым и наклонился, чтобы поднять шоколадную лягушку с пола и усадить себе на кровать. — Ого, — тихо выдохнул он. — Том выглядел так, будто хотел убить тебя. По мнению Гарри, дела обстояли гораздо хуже. Том выглядел до ужаса холодным и мрачным. Равнодушным. Весь его вид буквально кричал, как ему плевать на происходящее. — Я думаю, — задумчиво начал Абраксас, — что он расстроен. По-своему. Впрочем, с Томом никогда нельзя быть… — Не надо, — оборвал Гарри. — Я не могу снова наступать на те же грабли. Только не… — он сглотнул. — Нет. Никогда больше.***
К тому моменту, когда начался обед, Гарри наконец сумел абстрагироваться от встречи с Томом. Перед этим Рон уговорил его на партию в шахматы, но обыграл так жестоко, что пешки Гарри съежились от стыда и отказались подчиняться приказам. Потом, устроившись за одним столом, они съели целую гору индейки, не меньше дюжины кусочков ветчины, закусили профитролями и напоследок закрепили все это дело пылающим рождественским пудингом. Сидя со своими друзьями и слушая, как Рон с Гермионой спорят о качестве стряпни в Хогвартсе, сравнивая ее с их временем, Гарри почувствовал тепло в груди и робкую надежду. Может, настоящее не было идеальным или таким, каким должно было быть, но наступило Рождество, и все было в порядке. До темноты он успел поиграть в квиддич с Абраксасом и Альфардом, летая по полю на своей новой метле и восхищаясь ее маневренностью. Ветер свистел в ушах, перебивая громкие крики Альфарда – тот явно был не в состоянии бороться со своими инстинктами капитана даже во время несерьезного, товарищеского матча. Однако стоило им, абсолютно вымотанным, но крайне довольным, вернуться в гостиную, как Абраксас получил письмо. С его лица сразу пропали все краски, и он, нервный и взволнованный, начал расхаживать по общей комнате, заламывая руки и вздрагивая каждый раз, когда Гарри спрашивал его в чем дело. Им не потребовалось долго ломать голову над резкой сменой его настроения: через полчаса в гостиную бесшумно аппарировал домашний эльф и, кротко поклонившись, оставил на низком столике полдюжины экземпляров «Ежедневного Пророка». — Ваша вечерняя почта, господа, — тихо пророкотало существо, отводя глаза и сжимая узловатые пальцы. Абраксас тут же сорвался с места, и Гарри с Альфардом переглянулись. На их памяти это был первый случай появления вечернего «Пророка». Когда домовой эльф, выполнив поручение, поспешил так же бесшумно раствориться в воздухе, Гарри подхватил со столика копию газеты и пробежался взглядом по пылающему заголовку. Его резко бросило в холодный пот, а сердце болезненно сжалось, стоило ему открыть девятую страницу. Владелец Азкабана, Арнольдо Флинт, был найден мертвым в собственном доме после ожесточенного спора с Чарльзом Лестрейнджем. Специалистами установлено, что причиной смерти послужило отравление. Доказательства на месте преступления свидетельствуют против Лестрейнджа, который в данный момент арестован и ожидает дальнейшего расследования. Глаза Гарри торопливо скользнули ниже. Источники сообщают, что обнаруженный в крови Флинта яд был создан из индивидуальных лекарственных порошков и смесей, которые принадлежали семейной аптеке Лестрейндж, расположенной в Лютном переулке. Известно, что тесная связь Лестрейндж с Геллертом Гриндевальдом вызвала в прошлом не только напряжение в Министерстве, но и всплеск негодования общественности. Абраксас отложил газету и вновь беспокойно заметался по гостиной. У него дрожали руки, но на лице расплывалось болезненное торжество, словно он хотел закричать, но понимал, что это не совсем уместно. — Ей сошло это с рук, — выдохнул он, подходя ближе к Гарри. Гарри сложил газету и отложил в сторону. — Она убила Арнольдо и подставила своих родителей. Что, если они сбегут до суда? — Неважно, — отмахнулся Абраксас. — Белинда послала мне сову, где сообщила, что сестра помогла ей подбросить улики до ее возвращения из Хогвартса. Похоже, их отец и Флинт какое-то время ссорились и – давай посмотрим правде в глаза – авторитет ее семьи уже был сильно подорван недавними происшествиями. Пока Белинде позволили присматривать за сестрой, и если все пойдет хорошо, то вскоре она получит опеку. Это все, чего хочет Белинда. — До тех пор, пока ее не поймают. Но Белинда была хитрой. По-настоящему подлой, упорной и непредсказуемой. Что бы она ни планировала, каждый ее ход был тщательно продуман и подготовлен. А яд… — Думаю, с ней все будет в порядке, — произнес Абраксас. — О, слава Мерлину. …это никогда не будет связано с ней. — Ага, — отозвался Гарри. — Слава Богу. Он мельком посмотрел на Абраксаса, который опустил плечи и глуповато, но с неподдельным облегчением улыбнулся. — Ты знал, что она собиралась убить его? Улыбку с лица Абраксаса сразу будто стерли. — Нет, — негромко ответил он и засунул руки в карманы. — Но я имею в виду… по крайней мере… По крайней мере, теперь она свободна, верно? — Верно, — согласился Гарри, охваченный внезапным желанием начать двигаться или хотя бы подняться со стула. Облегчение и шок еще не до конца улеглись, но чем дольше он стоял там, тем быстрее росло внутри отвращение. Убийство. Не ради победы в решающей схватке и даже не для того, чтобы выжить. Продуманное, спланированное убийство, после которого ее родители проведут остаток жизни в Азкабане. За преступление, которого они не совершали. — Он действительно… очень нехороший человек, — тихо втолковывал непонятно кому Абраксас. — По сути, его вообще вряд ли можно назвать человеком. Это для моей сестры. Гарри снова сел. Абраксас замолчал и потерянно остановился рядом, выглядя при этом таким неуверенным, таким юным. Гарри подумал о войне и об обжигающем, отравляющем нутро холоде, который она всегда оставляла после себя. Спокойное, но обдуманное решение, которое нельзя было изменить. Ушел, скончался, погиб, умер. Око за око – так ли оно было на самом деле? Он задался вопросом, знала ли Белинда цену.***
три дня дождя, лали — смыслы
В ванной для мальчиков небольшими облаками поднимался пар. Аромат сосны и цитрусовых висел в воздухе и оседал на влажной коже, пока Гарри расслабленно лежал в круглой ванне, у которой вместо ножек были когти. Вода уже давно остыла, но вместо того, чтобы закончить водные процедуры, Гарри повернул латунный кран, посылая вниз поток пузырей. Напряжение постепенно отпускало плечи, и он глубже погрузился в воду, закрывая глаза. В ванной было тихо. Гарри протянул руку и закрыл кран, слушая затихающее журчание воды. Теперь он сидел в воде по шею: его кожа покраснела от тепла, а концы волос начали завиваться от пара. Без повседневных отвлекающих факторов и бесконечной рождественской суматохи мысли в голове начали успокаиваться. Гарри вынул руку из воды и зачесал волосы назад, отмечая, каким холодным был крестраж по сравнению с остальной частью лба. Он пульсировал под подушечкой указательного пальца, и это слабое, прерывистое трепыхание не попадало в такт сердцебиению. Раньше он никогда не замечал этой неправильности, никогда долго на ней не сосредотачивался. Вода вокруг закручивалась разноцветным калейдоскопом, отражая мозаику на потолке, где русалка нежилась в лучах заходящего солнца. Ее алый хвост блестел маленькими чешуйками, а волосы золотыми волнами падали на голые плечи. Она поймала взгляд Гарри и послала ему воздушный поцелуй, игриво перекинув волосы назад. Он глубже погрузился в воду. Раньше он ничего не знал о крестраже. Никогда не чувствовал такого отвращения, предательства и разочарования, которые оставляли горький осадок во рту. Тот всегда был его частью. Шрам больше не покалывал, и боль в голове понемногу утихла. Гарри подумал о Белинде и крови на ее руках. Подумал о Томе – находился ли он сейчас в гостиной или нет, заботился ли он о Гарри когда-нибудь, хоть немного. Он сразу пожалел об этих мыслях. Намылив волосы, он нырнул под воду и смыл пену, а когда всплыл на поверхность, то рассеянно повел руками и закрутил на цветной глади пузыри, наблюдая за образующимся узором. Когда он думал о времени до Тома, то ловил себя на мысли, что оно казалось каким-то далеким, отстраненным. Прошлое воспринималось смесью из чувств, тяжелых эмоций и зачастую болезненных впечатлений. И рассматривать их слишком внимательно было равносильно вдавливанию пальца в свежий синяк – по телу разливалась тупая боль, источник которой он даже не мог точно определить. Казалось, около десяти лет прошло с тех пор, как он вошел в лабиринт, еще сотня – как тосковал по Джинни Уизли. И целая жизнь миновала с того момента, как он в последний раз видел лицо Сириуса. Сейчас Гарри не мог ни исправить этого, ни вернуться, ни даже забыть. Но ради себя он должен был найти способ отпустить эти воспоминания, чтобы жить дальше. «Может быть, однажды, — подумал он, наблюдая за отражением плитки в пузырях, — дни с Томом тоже будут казаться другой жизнью». Может быть, воспоминания исчезнут или ослабнут настолько, что через годы он не сможет даже понять, почему они так много значили для него. Гарри думал об этом и не мог понять, утешают его эти мысли или скорее угнетают. На него нахлынули воспоминания: болезненно яркие, живые, вспыхивающие прямо на радужках глаз. Как он обедал с Томом, смеялся с ним, как часами бродил по замку и разговаривал обо всем на свете. Как лежал с Томом в Выручай-комнате, касался его кожи, целовал изгиб шеи и восхищался правильными чертами его лица. Как обжимался с ним в пыльном чулане для метел. Занимался сексом. Том являлся лучшим отвлекающим фактором. Сильный, дикий, захватывающий. Каким-то образом Том вынуждал Гарри полностью забыть о своем прошлом. Всего за пару минут он мог заставить Гарри почувствовать себя хорошо, великолепно; показывал, как высвободить все накопившиеся эмоции. Том был лучшим, что случалось в жизни Гарри. Тем единственным, что имело значение. Гарри рассказывал Тому о вещах, о которых никому не говорил раньше, доверял хранить свои секреты. Он позволил Тому узнать себя так, как не позволял даже Рону и Гермионе. Позволил спать в своей постели и использовать мантию-невидимку. Гарри позволил Тому трахнуть себя. Так почему он не чувствовал сожаления? Он нашел в ванне пробку и вытащил ее. Стекая по трубам, вода начала булькать, и мыльная пена облепила кожу. Пару минут он смотрел, как та течет в канализацию, и наконец встал. Пальцы сморщились от воды, а полотенец нигде не было видно. Пожалуй, это огромное, всепоглощающее чувство и влияние Тома на его жизнь должны были напугать Гарри. Или ему следовало возненавидеть себя за это. Но он этого не сделал. «Может, это и есть признание», — подумал Гарри. Или, может быть, он просто был глупым, влюбленным дураком. Он прошелся вокруг и нашел полотенце, висящее на батарее. Русалка одобрительно подняла вверх большие пальцы и захлопала глазами. Гарри ухмыльнулся ей, когда та подмигнула и послала ему еще один воздушный поцелуй. Гарри все еще был теплым после воды, поэтому неторопливо одевался, затем поправлял галстук и добросовестно протирал запотевшие очки. Мысли о Томе завладели его разумом, но он знал, что бороться с ними сейчас бесполезно. Он больше не мог сдерживаться, не мог больше этого отрицать. Поэтому со смирением, но теперь более уверенно, чем за последние несколько недель, Гарри поддался этим чувствам и позволил им накрыть себя с головой. Русалка еще раз показала ему большой палец, когда он подошел к выходу из ванной. Гарри легко улыбнулся ей, помахал рукой напоследок и открыл дверь.***
Через полчаса он оказался в кабинете Дамблдора. Ему потребовалось некоторое время, чтобы угадать пароль – дверь открылась после имбирного пряника – и он наткнулся взглядом на удивленное лицо профессора. — Гарри! Рад тебя видеть. Заходи-заходи, пожалуйста, присаживайся. Ты хорошо провел Рождество? — Очень хорошо, профессор — проговорил Гарри, входя в теплый кабинет. Разноцветные огни гирлянд опоясывали книжные полки и играли веселыми бликами на всех поверхностях, в том числе и на миске со сладкими пирожками, стоящей на столе Дамблдора. — Признаюсь, я собирался полакомиться ими сам, — с улыбкой признался Дамблдор. — Хочешь один? Но Гарри отрицательно покачал головой. Дамблдор был одет в изысканную голубую мантию и ночной колпак, украшенный рождественскими елками. На столе, рядом с миской, стояло настоящее дерево, обвитое миниатюрной мишурой и усыпанное красочными безделушками. В воздухе над ним плавно витали хлопья снега, а пушистые ветви тянули вниз сосновые шишки. — Я пришел извиниться, — произнес Гарри. — За то, что был так груб с вами. Я был расстроен, но все равно не должен был вымещать свой гнев таким образом. Мне очень жаль. — Все в порядке, мой дорогой мальчик. Боюсь, ты был прав, ведь на твою честность не ответили взаимностью. Я должен был рассказать тебе о своей теории, какой бы неправдоподобной она ни была. — И все же, — возразил Гарри, — боюсь, что я отреагировал бы так же. Но не вы планировали мою смерть, и все это не ваша вина. Дамблдор махнул рукой, приглашая Гарри сесть в кресло напротив. — Мне не стоит пускаться в пространные размышления о том, как мой альтернативный «я» сделал свой выбор. Я думал об этом раньше и пришел к выводу, что наверняка должен быть иной выход. Часть информации, которая могла бы объяснить эту тайну, — он тяжело вздохнул. — Хотя это вполне может быть наивное принятие желаемого за действительное. Погладив свою рыжую бороду, он продолжил. — Надеюсь, ты понимаешь, Гарри, что смерть – это не выход. Том Реддл еще не стал Волдемортом, и мир, в котором мы живем, далеко не такой мрачный, как тот, из которого ты пришел. — Но мне все равно это не нравится, — отозвался Гарри. — Это означает, что я всегда буду привязан к нему, а он продолжит зацикливаться на крестраже. Лицо Дамблдора слегка нахмурилось, и Гарри на короткий миг задался вопросом, знает ли он, что у них с Томом все кончено. — Ты предпочел бы умереть, — медленно начал Дамблдор, — чем иметь связь с мистером Реддлом? Брови Гарри взлетели вверх. — Нет, но теперь, когда я об этом знаю… — он осекся и покачал головой. — Впрочем, неважно. Я здесь не затем, чтобы разговаривать о крестраже. Я вам кое-что принес. Он сунул руку в карман и молча протянул профессору Воскрешающий камень. Несколько мгновений Дамблдор хранил молчание. В некоторой степени он даже выглядел забавно: с разинутым от удивления ртом и сползшими с носа очками-половинками. — Я не могу принять его, — спустя какое-то время тихо произнес он. Гарри подавил желание сжать пальцы вокруг камня и убрать его обратно в карман, где ему было самое место. Вместо этого он глубоко вздохнул. — У меня он не работает. Моих мертвецов здесь не существует. Они не мертвы, потому что еще даже не родились. Оба они посмотрели на камень. — Возьмите, — повторил Гарри. — Или я выброшу его в Лес, потому что я не могу за него цепляться. Больше не могу. Он еще раз провел пальцами по холодным граням. — Вы можете увидеть свою сестру. Поговорить с ней, рассказать все, что не сказали раньше. Лично у меня нет возможности поговорить здесь со своими родителями. Дамблдор молчал так долго, что Гарри даже испугался, не совершил ли он ужасную ошибку. Но стоило только поднять взгляд, как в глазах Дамблдора он увидел слезы. — Спасибо, Гарри, — надломленно сказал он, — ты даже представить себе не можешь, как много это для меня значит. Так ты не возражаешь, если я возьму его? — Нет, — ответил Гарри, хотя слова выходили с трудом. — Пожалуйста. Мне он больше не нужен. Когда профессор принял камень – очень осторожно, словно боялся, что тот распадется на части от неловкого прикосновения – Гарри пришлось отвернуться. С лица Дамблдора сползла вся уверенность и накопленная годами мудрость, он сразу будто помолодел, внутренне засветился, а в его глазах отражалось так много всего, что Гарри почувствовал себя лишним. Но в этот момент он тоже вел внутреннюю борьбу. Отпустить камень было все равно что сдаться. Вместе с ним Гарри отпускал что-то еще: надежду, за которую отчаянно цеплялся, связь с прошлым, которое теперь исчезло навсегда. Однако, взглянув на Дамблдора, Гарри понял, что поступил правильно. После долгой паузы, когда они оба ничего не говорили, профессор прочистил горло. — Я думаю, что это принадлежит тебе. Гарри, который последние несколько минут находил пол чрезвычайно интересным, поднял глаза. — Я не могу, — от увиденного он буквально подавился воздухом. В горле пересохло. — Вы должны обезоружить меня. Сейчас, давайте… Но Дамблдор отрицательно покачал головой. Между ними на столе лежала Бузинная палочка. Профессор откинулся назад и подтолкнул древко ближе к Гарри. — Когда-то я бы очень обрадовался мысли об обладании сразу двумя Дарами Смерти. Но стоило мне увидеть разрушения, которые они причиняют, и узнать о последствиях своих действий в будущем, как владение этими вещами перестало казаться мне разумным шагом. Палочка плохо слушалась меня с того дня, а теперь и вовсе перестала откликаться на заклинания. Я считаю, что в твоих руках она будет безопаснее, Гарри, к тому же, у меня уже есть отличная палочка. А держаться за этот Дар, значит в очередной раз напоминать себе о давней мечте, за которой я никогда не должен был гнаться. — Я понимаю, — потерянно кивнул Гарри, — мне очень жаль, сэр. Он поднял руку, и палочка мгновенно сорвалась с места. Когда она легла в его раскрытую ладонь, произошло сразу несколько вещей. Сначала с конца палочки сорвались множество темных завитков, взметнулись к потолку и быстро скрылись из виду. Следом по руке Гарри словно пробежал электрический разряд, и в комнате стало значительно холоднее. Он поднял палочку и почувствовал, как что-то наполнило его – что-то холодное, легкое, как перышко, но до странности естественное и привычное. Будто недостающий кусок пазла наконец встал на свое место. Гарри улыбнулся. — Ну вот, — тихо произнес Дамблдор. — Теперь ты собрал все три Дара, верно? — Верно. — Я бы не доверил их никому другому. Положив Старшую палочку в карман, Гарри встал. За окном уже стемнело, и начал медленно идти снег. Дамблдор внимательно проверял Воскрешающий камень своей палочкой, и на его лице застыло выражение крайнего удивления. Гарри на мгновение замер в дверях и оглянулся на уютный кабинет. — С Рождеством, сэр, — тепло сказал он и выскользнул в коридор, чтобы дать Дамблдору возможность побыть наедине.***
Гарри стоял в пустом классе, затаив дыхание. Он зажал Бузинную палочку между пальцами, а свою собственную оставил лежать на соседнем столе. Войдя, он сразу запер дверь и приглушил свет. Небольшое помещение наполнял лишь туманный лунный свет, просачивающийся сквозь высокие окна. Гарри чувствовал это. Словно тихий шепот на парселтанге или слабое дуновение ветра. Он неторопливо поднял палочку и резко рассек пыльный воздух. Люмос. Факелы над головой мгновенно зажглись. Одновременно на люстре вспыхнули сотни свечей, и та покачнулась под их тяжестью, но довольно быстро восстановила равновесие. Гарри снова поднял палочку и сосредоточился на том, чтобы наполнить ее своей магией. По руке вверх пополз холод, и он не мог решить, приятное это ощущение или нет. Экспеллиармус. Свет, вылетевший из палочки, не был красным. С кончика сорвались те же тени, которые он видел в кабинете Дамблдора, такие же черные, как и те, что устремились за Розье в момент их потасовки в гостиной. Палочка завибрировала: появилась еще одна тень, густая, мерцающая, и руки Гарри задрожали. Он почувствовал, как магия – тяжелая и выжидающая – заполнила собой всю комнату. «Акцио, — подумал он, — Акцио тряпка». В следующий миг он без раздумий вскинул щит – все предметы в комнате устремились к нему. Двадцать столов, стульев и все мелкие предметы, которыми был завален профессорский стол. Они отскочили от непроницаемой брони и повисли в воздухе: мел, свитки пергаментов, пуансеттия, вывалившаяся из горшка. Сердце Гарри набатом гремело в груди. Магия переполняла каждый уголок комнаты. Тени пульсировали и извивались, готовые подчиниться первому приказу; готовые обратить в реальность любую мысль, приходящую в голову. Это была мощь, которой он никогда раньше не испытывал – разрушительная сила, притаившаяся на кончиках его пальцев. Теперь он понял, почему Дамблдор назвал это опасным. «Успокойся, — велел он себе. — Фините Инкантатем». Предметы с оглушительным грохотом рухнули на пол. Отложив палочку, Гарри потряс рукой и осмотрел комнату. Отголоски заклинаний все еще искрили в воздухе, а его пальцы покалывало, как после онемения. Он взял свою собственную палочку, теплую, удобную и родную, и вернул все предметы в исходное положение. Всплеск адреналина еще не утих, и сердце Гарри учащенно билось от волнения. Он снова поднял Старшую палочку. Он почти физически чувствовал это: шепот теней, манящий и обещающий. Все они желали его контроля. Его защиты. Он понял, что хочет проанализировать это явление, изучить его со всех сторон и осмыслить. Неясные силуэты не желали подчиняться ни Тому, ни Дамблдору, никому другому. Все они принадлежали Гарри.