***
Гарри не носился вокруг Белинды с чрезмерным рвением Абраксаса, хотя тоже глаз с нее не спускал. В Большом зале он внимательно следил, чтобы подруга хоть что-то отправляла себе в рот, а не только размазывала еду по тарелке; в общей гостиной при первом появлении гнетущей тишины сразу находил какое-нибудь занятие. Когда по утрам влетали совы, все трое задерживали дыхание и выдыхали только после того, как полностью просматривали статьи «Пророка» и не находили упоминаний о деле Лестрейндж. Гарри знал, каково это – терзаться дурными предчувствиями; отчетливо помнил, каким грузом может давить постоянное ожидание, причем неважно, ожидание хороших или плохих вестей. А если он не проводил время с Белиндой и Абраксасом, то встречался с Роном и Гермионой. Отношения с ними практически нормализовались, и теперь, когда многие студенты разъехались по домам на Рождество, разрыв между факультетами казался уже не таким очевидным. Поэтому Гарри, который всерьез опасался нарушить вновь обретенную легкость в общении, потребовалось два дня, чтобы рассказать им новость о Старшей палочке. Они сидели в Выручай-комнате, когда он упомянул об этом. Гермиона составляла расписание занятий, а Рон развалился на диване рядом с ней и неторопливо листал журнал по квиддичу. Устроившись напротив них и улучив момент, чтобы запечатлеть в памяти этот образ – ленивую непринужденность на лице Рона, румянец на щеках Гермионы и ее испачканные чернилами пальцы, – Гарри прочистил горло, привлекая к себе внимание. — Я отдал Дамблдору Воскрешающий камень, — как бы невзначай сообщил он, откидываясь на спинку кожаного кресла. Рон моргнул и отложил в сторону журнал по квиддичу. Гермиона выпрямилась. — Серьезно? — подал голос Рон и обменялся быстрым взглядом с Гермионой. — Ты уверен, что это безопасно? Он ведь может поддаться соблазну и снова отправиться за Дарами. — Я думал об этом, — согласно кивнул Гарри, — но я сомневаюсь, что профессор решится так поступить после случившегося с Гриндевальдом. К тому же, несколько недель назад я случайно его обезоружил, — он поднял руку, увидев ошарашенное лицо подруги. — Это вышло случайно. Я был расстроен. Но с тех пор Бузинная палочка перестала его слушаться, и теперь она моя. Он засунул руки в карманы и выдохнул короткое: — Я собрал все Дары. Им потребовалась секунда, чтобы осознать услышанное. Рон вскочил. — Охренеть, какой же ты все-таки скрытный мерзавец! И где? — Что где? — Старшая палочка! Или ты тоже успел ее кому-нибудь отдать? — Нет, я… — Гарри расхохотался, увидев ошарашенное лицо друга. — Вот. Он вынул древко и протянул Рону, который уже подался было навстречу, но внезапно вздрогнул и отпрянул, как от огня. — Холодная, — зашипел он, аккуратно принимая палочку и держа ее самыми кончиками пальцев. На лице у него все еще отражалось выражение крайнего удивления. — Как необычно. — Чего и следовало ожидать от палочки Дамблдора. — Но теперь она принадлежит тебе, а не Дамблдору, — возразила Гермиона. Когда Рон протянул ей древний артефакт, она приняла его, слегка поморщившись. — Такое ощущение, что внутри находится какая-то беспокойная энергия. Не совсем темная, но… как будто заряженная, постоянно готовая к бою, — она осмотрела палочку со всех сторон и вернула Гарри. — Как ты себя чувствуешь? — Странно, — признался он и провел пальцем по холодной поверхности. — Ни хорошо, ни плохо, просто непривычно. И ты права, в ней действительно что-то есть. Я не могу сдерживать эту силу, пока не сосредоточусь. В противном случае все выходит из-под контроля. — Наверное, тебе просто нужно к ней привыкнуть, — не слишком уверенно предложил Рон. Однако удерживать сочувствующую мину дольше секунды оказалось выше его сил, и в следующий миг он буквально засветился воодушевлением. — Мерлин, это же Бузинная палочка. Мы должны устроить дуэль, и я постараюсь победить тебя. Она же никогда не проигрывает, да? — Ну, это неправда, — напомнила Гермиона. — Или ты уже забыл про Дамблдора и Гриндевальда? Гарри ухмыльнулся. — Я бы с удовольствием посмотрел на твои потуги победить меня. — Эй, напыщенных болванов попрошу помалкивать. Вообще-то, я тренировался. — Ладно, уговорил, я позволю тебе выпустить первое заклинание… Гермиона выразительно прочистила горло. — Не думаю, что пытаться обезоружить Гарри разумно. И разве это не ты только что сказал, что пока не можешь управлять палочкой? А поскольку ты собрал все три Дара, то стал Мастером Смерти. Повелителем Смерти. Кстати, что это значит? — Я не могу умереть? — с сомнением предположил Гарри и тут же поморщился от этой мысли. — Нет, это даже звучит дико. Думаю, это просто что-то вроде названия. — Просто названия? — Рон фыркнул. — По-твоему, это всего лишь детская сказка? — Ну, я еще не начал оживлять предметы силой мысли, — Гарри закатил глаза. — Но если это произойдет, то я обязательно дам вам знать. Несколько мгновений никто из них ничего не говорил. Потом Рон снова изъявил желание осмотреть палочку, но та обожгла его так сильно, что он благоразумно передумал. Гермиона задумчиво откинулась на спинку кресла, накручивая прядь волос на палец. — Реддлу нужна палочка, — осторожно произнесла она. — Он знает? Улыбка мгновенно соскользнула с лица Гарри. «Том», — болезненно ярко промелькнуло в сознании, и от этой мысли в груди заныло. — Я никому ее не показывал и был осторожен, — ответил он. — К тому же, мы с ним больше не разговариваем. Ему просто неоткуда было узнать. — Хорошо, — кивнула она. — Пожалуй, если бы он знал, то уже украл бы ее. И в таком случае… — она вздрогнула, — это, мягко говоря, еще больше бы усложнило ситуацию. Гарри сглотнул. Он понимал, что Гермиона права и осведомленность Тома лишь привела бы к новой одержимости. Просто стала бы очередной вещью, которая ничего не значила для Тома, но все – для Гарри. — Если он узнает о палочке, я сломаю ее пополам, — твердо проговорил он. — Я не позволю Тому заполучить ее. Он уже знает о мантии. О мантии, которой ты сам разрешал ему пользоваться. Наверное, также он узнал о камне, а если он узнает еще и о… — Мы должны попробовать Старшую палочку на хронометре, — внезапно сказал Рон. Гарри и Гермиона удивленно повернулись к нему. — Да, — внезапно дрогнувшим голосом согласилась Гермиона. — Да, конечно, это прекрасная идея. Я сейчас принесу его, ждите здесь. Казалось, она обернулась за секунду: только что покинула Выручай-комнату и мгновение спустя вернулась, тяжело дыша и держа в руках разбитые карманные часы. — Вот, — затаив дыхание, подруга протянула их Гарри. — Попробуй. Он настороженно посмотрел на хронометр. Внутри возникло странное, тянущее ощущение, которое появляется перед прыжком в воду с высокого обрыва. Лица Рона и Гермионы светились такой отчаянной надеждой, что Гарри просто не мог подвести их, не мог снова разрушить их ожидания. — Репаро, — мягко произнес он, указывая Старшей палочкой на застывший циферблат. Волна магии прокатилась по руке, и кончики пальцев начало покалывать. Он затаил дыхание, когда поток чистой силы устремился к часам, желая наполнить, буквально затопить их до отказа. Сейчас больше всего на свете он хотел, чтобы эти крошечные стрелки наконец дрогнули и пришли в движение. Но стоило магии коснуться хронометра, как та будто напоролась на непроницаемый щит – ее отбросило назад рикошетом. Заклинание ударило Гарри в лицо, перед глазами взорвался яркий свет. — Гарри! — испуганно воскликнула Гермиона. — Ты в порядке? — В полном, — сдавленно отозвался Гарри, зажимая нос. Перед глазами все расплывалось. — Жжется только. Подруга начала что-то торопливо бормотать себе под нос, и боль сразу исчезла. — Я же говорил, что не могу ее контролировать, — со злостью на себя выдохнул Гарри. Его пальцы и мантия были в крови, а нос буквально горел. Он поднял хронометр и коснулся разбитого стекла. — Не получилось, — горько произнес он и покачал головой. — Бузинная палочка не сработала. На друзей больно было смотреть. Тогда Гарри снова поднял палочку и произнес еще одно заклинание, и еще одно, и еще – он пытался до тех пор, пока Гермиона не велела ему прекратить. Ее голос дрожал, а Выручай-комната странно расплывалась вокруг них, по всей видимости, пытаясь оказать сопротивление могущественной магии Старшей палочки. «Мне очень жаль», — отчаянно подумал он, но знал, что друзья не захотят услышать эти слова. Поэтому Гарри просто вернул маховик Гермионе. — Думаю, тогда точно все, — сказал Рон странно спокойным голосом. — Это больше не магический артефакт, и мы здесь застряли. Какое-то время они сидели в тяжелой, давящей тишине, смиряясь с этой мыслью окончательно и бесповоротно. Гарри трансфигурировал несколько салфеток, чтобы вытереть нос, а Гермиона пару минут вертела в руках хронометр, прежде чем положить его обратно в карман. Больше не говоря ни слова, Рон схватил журнал по квиддичу и вытянул ноги на диване. Каждые пару мгновений звенящую тишину нарушал звук переворачиваемых страниц.***
Гарри прятал Бузинную палочку на самое дно сундука и доставал ее только во время тренировок в Выручай-комнате. Пока он скрывался за каменными стенами, окружая себя манекенами, и зарывался в бесконечные стеллажи с пыльными книгами, то забывал о Томе. Мысли о нем напоминали тупую, настойчивую зубную боль, которая преследовала его в течение дня. Впрочем, радовало уже то, что рана хотя бы перестала гноиться. Гарри тратил долгие часы на изучение своей магии. Он практиковал заклинания до абсолютного изнеможения: обычно к вечеру его одежду можно было выжимать от пота и крови, а каждый вдох давался с трудом; он едва волочил ноги, добираясь до спальни, и падал лицом в подушку, чувствуя только слабое покалывание в шраме. Гарри осваивался постепенно, с огромным трудом, но теперь палочка лежала в руке естественнее, а заклинания вылетали с поразительной скоростью, в то время как волнующий прилив сил облегчал головную боль. Было что-то захватывающее в обладании Старшей палочкой: что-то новое, неизведанное, которое целиком и полностью принадлежало лишь ему одному. Все затянувшиеся рождественские каникулы Гарри корпел над книгами. Белинда одолжила ему собрание томов по «Самой жуткой магии», и он часами штудировал их на предмет любого упоминания о крестражах. Он следовал расписанию, которое составила ему Гермиона – это отвлекало от Тома, от пустоты общей гостиной, и Гарри возвращался в подземелья, только когда страницы начинали расплываться перед глазами, а слова ускользали от уставшего разума. Потому что утомленный и измученный, Гарри был не в состоянии думать о Томе перед сном. Он не прислушивался к его тихим шагам, не зацикливался на звуке его дыхания, не вспоминал о прикосновениях к своей коже и его настойчивых губах. В эти минуты, когда Гарри едва мог поднять голову, близкое присутствие Тома не казалось таким уж невыносимым. И несмотря на это, несмотря ни на что… Казалось, было так легко вернуться к их прежним отношениям. По прошествии трех дней после того, как Гарри отдал Воскрешающий камень, Дамблдор остановил его в коридоре. Рон и Гермиона шли рядом, неся на плечах сумки. Гермиона явно пребывала в хорошем расположении духа и, чтобы закрепить это настроение, обернула вокруг шеи длинный красный шарф, а ногти накрасила в яркие праздничные цвета. Когда она заметила Дамблдора, то сразу прекратила болтать. — Профессор, — вежливо поприветствовала она. — Как ваши праздники? После обмена любезностями, они немного посетовали на то, что снег уже начал потихоньку таять, потом Дамблдор рассказал услышанную от профессора Флитвика крайне забавную историю о недавнем происшествии в Кабаньей голове, и только после этого наконец повернулся к Гарри. — Как твой новый артефакт? — Хорошо, — сразу ответил Гарри и улыбнулся. — А как насчет… э-э… рождественского подарка, который я вам подарил? Дамблдор просиял. — Будь уверен, он работает исправно. Хотя, боюсь, я должен вернуть его. Мы с Арианой хорошо поговорили, и продолжать удерживать ее здесь – значит выдавать желаемое за действительное. Брови Гарри взлетели вверх. — Вы не хотите его оставить? — Не думаю, что это разумный шаг. Именно этот Дар я очень хотел иметь в своем распоряжении, но увы, мертвые и живые существуют в разных мирах, и попытка вернуть их подобным образом мало отличается от веры в воздушные замки, которые рисует нам зеркало Еиналеж. Вы что-нибудь слышали о нем? Гарри и Рон переглянулись. — Да, — кивнул друг. — Более чем. Дамблдор, легко и беззаботно улыбаясь, бережно вложил камень в руку Гарри. Казалось, профессор даже помолодел лет на десять. — Спасибо, Гарри, — в его голубых глазах тихо светилось счастье. — Ты дал мне то, чего я уже никогда не надеялся получить. Я наконец смог переступить тот этап своей жизни и приобрел возможность двигаться дальше. И я очень надеюсь, что однажды ты сможешь сделать то же самое. Дамблдор ободряюще сжал его плечо, кивнул Рону и Гермионе и двинулся дальше по коридору – полы его бархатной мантии мягко развевались по полу, а каштановые волосы отливали золотым на солнце. Рон прочистил горло и с удивлением произнес: — Довольно странно слышать от него подобное, но, видимо, когда он узнал все дерьмо, через которое заставил нас пройти, то изменил свои взгляды. Теперь профессор будет держаться подальше от Даров Смерти. — Ага, — согласился Гарри, потерянно опуская взгляд на свою ладонь. Камень жег кожу и буквально тянул вниз, ощущаясь неподъемной ношей – тяжестью, от которой он избавился и больше не ждал возвращения. Он задумчиво перевернул древний артефакт, чувствуя, как к горлу подступает тошнота. — Я возьму его, — внезапно сказал Рон и протянул руку. — Всегда хотел заиметь подобную побрякушку. И вот так Гарри снова смог дышать. — Хорошо, — облегченно выдохнул он, передавая вещицу. — Знаешь, впервые об этом слышу, иначе подарил бы тебе парочку камней на Рождество. Отдаешь предпочтение именно черным или ты не настолько привередлив? — О, полегче, Гарри, а то я сейчас обмочусь от смеха, — Рон закатил глаза, убирая Воскрешающий камень в карман. И когда они направились дальше по коридору, все мысли о Дамблдоре превратились в легкий, бессмысленный разговор.***
Свой восемнадцатый день рождения Том провел за чтением книги о приготовлении зелий в четырнадцатом веке. Он сидел в гостиной, отливающей всеми оттенками зеленого, и никто не осмеливался его побеспокоить. По почте он получил множество подарков от Пожирателей смерти: роскошные, щедрые презенты, которые на самом деле являлись лишь очередной возможностью похвастаться богатством и выразить свою заискивающую преданность. Профессор Слизнорт приглашал его выпить в свой кабинет, но от чтения у Тома так сильно заболела голова, что он сразу же отказался. И Гарри, который в течение дня то появлялся на периферии зрения, то куда-то исчезал, даже не обращал на него внимания. Мерлин, праздники всегда были настолько утомительными? Раньше пустота замка воспринималась чем-то сродни освобождению. Теперь же все казалось каким-то тусклым, пустым, запятнанным осознанием того, что могло быть. Запоздалая мысль, что все это дело рук Гарри, была неприятной. В последнее время Гарри сильно его разочаровывал, потому что всегда находился где-то поблизости – был слишком близко и одновременно слишком далеко. Том хотел отбросить палочку и ударить его по лицу, чтобы костяшки пальцев загорелись от удовольствия. Хотел видеть, как его голова откинется назад, глаза широко распахнутся, а губа смачно лопнет и окрасится алым, заливая все вокруг кровью. Ошеломляющий по силе удар, который наконец высвободит накопившуюся внутри Тома бешеную энергию. Но он ничего не делал, потому что все было кончено. И настойчивые мысли о Гарри – неутолимое желание, чтобы он унижался и умолял, чтобы он умер – лишь отражали ужасную правду. Все это никогда не должно было зайти так далеко. В январе сошел снег, и к тому времени, когда все студенты должны были вернуться в замок, из коридоров убрали побеги остролиста, сняли яркую мишуру и прочие рождественские украшения. Том, не отдавая себе отчета, все время наблюдал за Гарри. Он смотрел, как в наступающих сумерках тот вместе с Уизли и Грейнджер спускается к хижине Хагрида: сквозь витражное стекло изображение постоянно расплывалось и искажалось, но ему все же удалось разглядеть спину Гарри и его черные, растрепанные волосы. Том прижимался плечом к шероховатому камню и сжимал челюсти, недоумевая, как, черт возьми, он был одержим этим? Гарри выступал против всего, во что верил Том. Это было просто смешно, однако он чувствовал, как все внутри мучительно сжималось. Его одолевали жар, желание и настолько острая потребность, что его тело била предательская дрожь. Самым невыносимым было то, что Гарри никогда не посмотрит на Тома таким же нежным, глупым взглядом, каким всегда смотрел на своих друзей. Он никогда не оживится, никогда не улыбнется, никогда не бросит все дела ради Тома. Гарри больше не принадлежал ему. И все же… если бы только… Нет, теперь эти бессмысленные размышления не стоили ни капли его времени, усилий или нервов. Они не стоили вообще ничего.***
Атмосфера в общей гостиной изменилась с приездом слизеринцев, однако Тома они больше не волновали. Наоборот, он тихо сатанел от их непрекращающегося гомона, пустой болтовни, бесконечных вопросов и совершенно нелепых комплиментов. Разве они не понимали, что он зол? Что ему плевать? Что у него болит голова? Том сидел в самом отдаленном кресле и упорно всех избегал, делая вид, что занят чтением. В камине медленно угасал огонь, а с противоположного конца комнаты Вальбурга усердно строила ему глазки. Когда вернувшиеся однокурсники поняли, что они с Гарри больше не разговаривают, Вальбурга буквально преисполнилась к нему сочувствием и обожанием. Неужели она думала, что они вернулись на четвертый курс? Том уставился в камин, не обращая внимания на шум вокруг. — Ты слышал, что сказал Слизнорт? О свободном месте в Министерстве? Если бы Гарри был здесь, он бы никогда не упомянул о Министерстве. Он знал, что Том до сих пор не смирился с отказом в должности преподавателя ЗОТИ, по-прежнему ковырялся в этой незаживающей ране, с рвением мазохиста отрывал подсохшую корочку и снова лицезрел вид свежей крови. Гарри знал Тома, как никто другой. — Он правда хочет порекомендовать тебя, Том, — не затыкаясь, вещал на всю гостиную Эйвери. — Разве ты не разговаривал с Селвином на прошлой вечеринке? И, конечно, мы всегда будем рядом. Я не хочу хвастаться, но моя мать говорила, что я займу ее место в Администрации Каминных Сетей… На секунду Тому показалось, будто его прошило током от услышанного. Мы всегда будем рядом. Он захлопнул книгу и повернулся лицом к остальным. Эйвери снял ботинки и теперь светил дыркой на черном носке, через которую выглядывал большой палец. Но словно этого было мало, он расковырял огромный прыщ на подбородке, и кожа в том месте покраснела и опухла. Том отвернулся от этого зрелища и напоролся сразу на две дюжины глаз – нетерпеливых, выжидающих, полных энтузиазма. На лице Фергуса появилось подобие улыбки. Лукреция, казалось, затаила дыхание. Эйвери выпрямился на стуле, опустив ноги на пол. — Прости, — начал он, облизывая губы, — милорд, но ты не думаешь, что мы должны что-нибудь сделать с Поттером? — Поттером? Скажи это. Рискни. Вальбурга скрестила вместе лодыжки и заинтересованно подалась на своем месте вперед. Последовал глубокий вздох. Тишина. Эйвери замялся, но все же продолжил: — Да, Поттером. Он предатель, не так ли? Но продолжает расхаживать здесь, тусуется с чертовым Альбусом Дамблдором, остальными гриффиндорцами и… Том перевел глаза на Абраксаса, замечая его побледневшее лицо. Белинда отвела взгляд. — …ему это просто сходит с рук. Он делает все что хочет, а теперь предал тебя и… — Эйвери практически затрясло от негодования, а слова начали вылетать со скоростью пулеметной очереди, словно он боялся, что в его речь могут проскользнуть сомнения. — Он никогда не вписывался в наш факультет. Нет, я больше скажу, он даже не пытался притвориться… — Так что ты предлагаешь, Гарольд? — перебил Том, устав слушать этот бред. — Ты должен пытать его. Наказать. Ты должен позволить мне… позволить… Губы Тома скривились. — Да? — Я… — он запнулся. — Мы сделаем это. Если хочешь. Трус. — А ты что думаешь, Эдвин? — поинтересовался Том. — Есть предложения? Может, убьем его? Покалечим? Или отправим обратно в Гриффиндор? Кадык Эдвина выразительно качнулся в горле, когда тот сглотнул. — Не знаю, милорд. Делай, что хочешь. Том хотел, чтобы все они вместе с гостиной провалились в ад. Он до звезд перед глазами хотел прижать пальцы к яремной вене Гарри – обжечься о разгоряченную кожу, ощутить отрывистое биение сердца – заставить его беспомощно метаться под собой. Хотел вонзить зубы в шрам на лбу, трахнуть его до слез и поцеловать хотя бы еще раз. Он хотел, чтобы Гарри смотрел на него так же, как смотрит на Грейнджер – спокойно, нежно и ласково. Хотел сделать хоть что-нибудь, чтобы Гарри перестал существовать в этом проклятом факультете, уже не принадлежа ему. — Чего я хочу? — медленно повторил Том. — Меня не особо волнует, что происходит с Гарри Поттером. Как ты и сказал, он ненастоящий слизеринец. — Но разве его не нужно наказать? — Эйвери непонимающе свел брови к переносице. — Ты собираешься просто… оставить его в покое? Том пожал плечами. — Возможно. Меня не особо волнует, как сильно Гарри Поттер убивается по факультету Гриффиндора. Разве пребывание здесь уже не достаточное наказание для него? (Хотел зарыться головой в изгиб его шеи и дышать. Проследить пальцами выступающие на руках вены, пересчитать все веснушки у него на носу). — Ну, а как насчет… — Эйвери колебался. Он этого не скажет. Никогда. — Значит, тебе действительно все равно, чем он занимается? — Именно. Мне плевать. Он – ничто. Гарри Поттер может делать что захочет, меня это не волнует. Том рассеянно уставился в камин. Несколько недель назад он сосал член Гарри, потому что хотел увидеть его реакцию. Он унизил себя, опустился на колени – и для чего? Чтобы увидеть широко распахнутые глаза и недоверчивое выражение на его лице? Чтобы услышать звуки, которые он издает? Или почувствовать, как Гарри, затаив дыхание и боясь сделать одно неправильное движение, дрожащими пальцами касается его в ответ? — Я так его ненавижу, — скривившись, выплюнул Эйвери. — Любой, кто тусуется с Дамблдором, кто поддерживает этого мерзкого любителя маглов, только впустую сотрясает воздух своим существованием. — Он даже в квиддич толком играть не умеет, — подхватила Вальбурга. Ее темные глаза смотрели только на Тома. Абраксас открыл было рот, но передумал, проглатывая слова. Том молчал. — Если мы потеряем Кубок в этом году, то виноват будет Поттер, — зло сказал Нотт со своего места. — И тогда я точно убью его. — Он думает, что если Гриндевальд убил его семью, то он лучше всех нас. С этой его якобы травмой… — И его друзья, — осклабился Эйвери. — Там происходит что-то странное. Бьюсь об заклад, они все друг с другом трахаются. На челюсти Тома дернулся мускул. Абраксас коротко взглянул на него, и то, что он увидел, заставило его вздрогнуть. — А зачем, по-твоему, они держат Грейнджер при себе? Наверное, долбят ее по очереди. Он такой же предатель крови, как и его дружок. Кстати, Абраксас, а вы же с Поттером друзья, да? — Эйвери, повернувшись к Малфою, поморщился так сильно, будто проглотил флоббер-червя. — Да, — ответил Абраксас. — И что? Альфарду он тоже нравится. Альфард неловко поерзал, когда все повернулись к нему, но отрицать не стал. Тогда Эйвери обернулся, нетерпеливо раздувая ноздри. — Ну же, Эдвин! В чем дело? Ты же сам постоянно говорил, что Поттер ненастоящий слизеринец. Однако Эдвин, который выглядел практически так же неловко, как и Альфард, отвел взгляд. — Я больше не хочу обсуждать, кем является или не является Поттер. — Что, успели сблизиться за Рождество? — Эйвери засмеялся своей шутке, но Розье не ответил. — По-моему, Поттер – это худшее, что когда-либо случалось с Хогвартсом, — важно сказала Вальбурга. — Жаль, что он не умер вместе со своей жалкой семьей предателей. Том резко вскинул голову. — Что ты сказала? Воцарилась гробовая тишина. Несмотря на то, что голос Тома был ровным, в нем отчетливо прозвучала угроза, которую он не успел скрыть. Которую услышали все. Вальбурга втянула голову в плечи – с ее побелевшего лица сразу схлынули все краски. — Ничего, милорд, — пискнула она. — Я не имела в виду… — Забудь, — отрезал Том. Сейчас он особенно хотел, чтобы все они исчезли. С глаз долой или с лица Земли – неважно, лишь бы прямо сейчас и надолго. Слизеринцы продолжали настороженно смотреть на него, и Том зло прикусил щеку изнутри, понимая, что своим тоном выдал гораздо больше, чем должен был. Но он уже не мог взять слова обратно и вместо этого порывисто поднялся на ноги, не глядя на Пожирателей смерти. — Мне нужно заняться одним делом, — неожиданно даже для себя произнес он так ядовито, что Вальбурга шумно сглотнула. Том перевел тяжелый взгляд на Эйвери, и тот испуганно сжался на месте. На кофейном столике задребезжала чашка, и этот звук оказался единственным, что нарушило звенящую тишину. Том вылетел из гостиной, с трудом сдерживая свою магию. Раскаленный воздух казался удушающе густым и отказывался наполнять легкие. Он крепко зажмурился, сбрасывая все маски, и выдохнул едва ли не впервые за день. Почему ему было не все равно?***
— Какая гадость эти размолвки, — поморщился Слизнорт. — Я понял сразу, как только увидел. Конечно, происшествие крайне неприятное… Том сидел в его кабинете и, уложив ноги на мягкий пуф, держал в руках кружку из твердого фарфора. Чай внутри давно остыл, но это казалось настолько неважным, настолько несущественным, что его не хотелось даже подогревать. Простое действие – повести запястьем, подумать о заклинании – требовало от Тома слишком больших усилий. Небо за окном было полностью темным, хотя Том видел, как оно менялось: от бледно-голубого постепенно переходило к розовому, затем алело, словно смущалось чего-то и, наконец, разлилось по небесной глади сапфировыми полосами подступающей ночи. Некогда светлые облака теперь налились тяжелым пурпурным цветом и просели, напоминая кровоподтеки. Он поерзал в кресле и отвернулся. — …а ведь ты сидишь с ним на Зельях, — как ни в чем не бывало продолжал Слизнорт. Том почувствовал его дыхание с запахом шерри, когда тот наклонился вперед и начал оживленно жестикулировать. — Если хочешь, я могу изменить схему рассадки. Пересадить Гарри к Абраксасу? Они хорошо ладят. Том отставил свою чашку в сторону. — Нет, сэр, — сразу отказался он. — В таком случае он подумает, что об этом вас попросил я, но мне все равно, где сидит Гарри. Меня это не беспокоит. Слизнорт фыркнул. — О, гордость юности. Поистине прекрасная вещь, — его усы задрожали, скрывая понимающую улыбку. — Уверен, что не передумаешь? — Уверен, — кивнул Том. Он не упоминал о своей ссоре с Гарри, но, похоже, это было единственным, о чем профессор Слизнорт хотел с ним поговорить. С того момента, как Том переступил порог его кабинета, Слизнорт только и делал, что убивался над их «натянутыми отношениями». — В любом случае, надеюсь, вам удастся это исправить. И хотя я могу только догадываться о причинах ссоры… случившееся, действительно, крайне досадно. Том уклончиво пожал плечами. — Я не хочу ничего менять. — Нет? — Слизнорт нахмурился, наклоняясь вперед. — Но почему, мой дорогой мальчик? На столе профессора Слизнорта звонко тикали часы, а на стене висела фотография членов Клуба Слизней – все как один, с приклеенными улыбками и прямыми спинами. Том вытянул ноги. — Полагаю, это потому, — бесстрастно произнес он, откидываясь на спинку кресла, — что я его ненавижу.***
К середине января Том привык избегать Гарри. Это стало почти обыденностью, которую он довел до совершенства. Иногда они сталкивались на пороге ванной: Том автоматически кивал; Гарри выглядел так, будто его заставили выпить залпом яд. В Большом зале они садились на приличном расстоянии друг от друга, если поблизости не было Абраксаса или Белинды, или кого-то другого, кто мог бы заполнить неловкую тишину (медленно и механически отправляли еду в рот, изредка пересекались взглядами, но быстро отворачивались). Было легко оставаться по разные стороны гостиной, еще легче, когда Гарри часами пропадал с Уизли и Грейнджер. На Зельеварении они молча работали каждый над своим котлом, иногда обмениваясь просьбами по типу «можешь передать мне нож?» Гнев Тома притупился и превратился в своего рода смирение. Дело было не в крестраже, речь шла исключительно о выборе между Волдемортом и Гарри. Давно стоило смириться, что между ними все… закончилось, и все же всепоглощающая тоска не исчезала. Они не разговаривали, но Том одержимо наблюдал за Гарри. Они не разговаривали, но он чувствовал тишину между ними на Зельях: томительную, удушающую, густую, как патока, и обжигающе напряженную. Видел Гарри с Абраксасом и испытывал это яростное чувство ревности, которое подавляло все остальные мысли. Том никогда не должен был докатиться до этого. Потому что теперь – когда он знал, каково это: иметь и то, и другое, иметь Гарри – отпустить его было все равно, что отрезать себе руку. Недели смешивались в однообразный ком из обязанностей и повседневных рутинных дел. Чтобы восполнить внезапное отсутствие ярких красок в своей жизни, Том занимался с Пожирателями смерти. Но все, чего он хотел в Хогвартсе, было сделано еще на пятом курсе, и теперь – когда он не тренировался в Тайной комнате, не сидел в библиотеке или не выполнял обязанности старосты – Том постоянно наблюдал за Гарри. За его скользящим взглядом, когда тот разговаривал с Абраксасом (пульс учащался; он хотел ударить Гарри головой о стену и затащить в спальню за волосы). Смотрел, как Гарри ест (целовать его, пока он не начнет задыхаться; вонзить зубы в его сердце). Замечал движения его рук («я не должен лгать, я не должен лгать»; держись, Том, держись, черт побери). Он буквально кожей чувствовал тяжесть, давящую тишину, напряженные моменты, которые тянулись дольше положенного. И он видел, что с Гарри было что-то не так. Как бы Том ни льстил себе, он не мог не признать, что являлся не единственной причиной его странностей. В поведении Гарри прослеживалось что-то более тонкое, более неуловимое, чем переживание из-за разрыва. Он вел себя очень осторожно. Очень скрытно. Тому удалось доказать свою теорию только после одного случая на ЗОТИ. Занятие проходило скучно. Профессор Вилкост повторяла тему проклятий крови, и они покорно переписывали бесконечные заметки с доски, пока она задавала вопросы любому, кто терял концентрацию и выглядел хоть немного отвлеченным. После этого началась практическая часть, и они нестройными рядами поплелись отрабатывать невербальные заклинания в дальний конец класса. Том, которого уже порядком тошнило от лиц слизеринцев, оказался в паре с Нией Шафик, что дало ему возможность задать несколько вопросов о Грейнджер и Уизли, изредка поглядывая на них через класс. Гарри был в паре с Грейнджер. Они стояли в нескольких футах друг от друга: Грейнджер спиной к Тому, Гарри – прямо напротив него. И, боже милостивый, какое это было зрелище. Лицо Гарри светилось задорной ухмылкой. Грейнджер бросила первое заклинание с точностью, которую Том видел только у них троих, и Гарри легко уклонился. Его палочка расслабленно висела в пальцах, он был так непринужден, так ловок и раскрепощен в ногах, что Том не мог отвести взгляд. — Ты даже не пытаешься воспринимать меня всерьез, да? — услышал он слова Грейнджер. Она бросила новое заклинание, и Гарри отразил его. — Да, Гермиона, — он улыбнулся. — О, это было неплохо! Услышав ее возмущенный вопль, Гарри захохотал. Его смех был таким теплым, искренним и заразительным, а улыбка – такой широкой, что Том на несколько мгновений напрочь забыл об уроке и Ние Шафик. Забыл о Грейнджер, о крестраже, об их ссоре. — Ты такой придурок, — фыркнула Грейнджер. — Вот почему мне не нравится тренироваться с тобой. — Потому что это немного сложно? Но его слова даже отдаленно не звучали как насмешка или вызов, это была игра. И каждый раз, когда Гарри вел своим запястьем – палочка в его пальцах двигалась легко, без усилий, – пульс Тома учащался. Грейнджер яростно колдовала, ее волосы растрепались и выбились из хвоста, но Гарри продолжал весело ухмыляться, без труда отражая все ее заклинания. — Ты даже ничем не атаковал меня в ответ! — снова услышал он ее крик. — Дай мне шанс заблокировать чары. — А ты сможешь? По-моему, ты выглядишь немного… запыхавшейся. Грейнджер зарычала, и Гарри снова засмеялся. Он запрокинул голову, открывая вид на светлую шею и острый кадык. На его щеках разлился румянец, а когда он улыбнулся, Том увидел, как блеснули белые зубы. — Не смей недооценивать меня, Поттер. Гарри не сражался на дуэли с показательным изяществом Тома. Он двигался не раздумывая: словно ему не нужно было думать, словно каждое движение давалось ему так же легко и естественно, как дыхание. Это был бой без блеска и зрелищности, но Гарри даже не осознавал, как завораживающе он двигался. Небрежный блеск его заклинаний; ленивая точность, с которой он атаковал Грейнджер. Гарри выглядел потрясающе: его волосы растрепались и падали на лицо, пока он улыбался своей маленькой, хитрой и ласковой улыбкой. Том почувствовал настоящую одержимость. Его охватило непреодолимое желание зарыться пальцами в волосы Гарри, притянуть к себе за галстук и поцеловать эти прекрасные, глупые, блестящие губы. И что бы он сделал, чтобы Гарри посмотрел на него с той же нежностью, с какой смотрит на Грейнджер. Чтобы эта дурацкая ухмылка была адресована ему. Том расстегнул бы его мантию и медленно скользнул вниз, кожа к коже, выцеловывая губами дорожку, опустился бы на колени и… Мерлин, он такой жалкий. — Том, ты в порядке? — окликнула его Ния. — Ты выглядишь немного рассеянным. Том моргнул и вернулся в настоящее. — Я в порядке, — глухо отозвался он. — Начинай первой. Он чувствовал себя каким-то отстраненным, дезориентированным. Ния быстро улыбнулась ему и поклонилась, а когда из ее палочки вырвался ярко-розовый луч, Том шагнул в сторону. Было больно. Он не хотел забывать Гарри, не хотел, чтобы его жизнь стала такой, какой была до него. — До конца занятия осталось пять минут, — крикнула профессор Вилкост. Ее глаза, как и глаза Тома, не отрывались от дуэли Гарри и Грейнджер. Ния бросила в него еще одно заклинание, но Том вскинул щит в последнюю секунду. Искра отскочила назад, и девушка тихо вскрикнула, заслоняя руками лицо. — Ты в порядке? — рассеянно спросил он. — Со мной все нормально, — на ее лице и руках появились гнойные фурункулы, но она только сильнее стиснула зубы и еще решительнее вскинула палочку. Гриффиндорцы. — Хорошо, Гарри, ты выиграл! Теперь ты счастлив? Рон, перестань смеяться. Знаете что, к черту вас обоих… Грейнджер выпустила последнее слабое заклинание в Гарри, но тот, собираясь отразить искру, случайно поймал взгляд Тома, и его задорная улыбка исчезла. Мгновением позже с конца его палочки непроизвольно вылетело нечто, чьего появления он явно не ожидал. Это была мерцающая, длинная темная нить настолько мощной магии, что Том почувствовал ее силу с противоположного конца класса. Грейнджер отскочила в сторону, и заклинание взорвалось около ближайшей стены, образовав в ней огромную трещину. — Что за черт… — ошарашенно начала профессор Вилкост. Она уставилась на Гарри и Грейнджер. — Чем вы только что атаковали, мистер Поттер? Класс замер. Гарри посмотрел сначала на дымящийся раскол в стене, а затем снова на Вилкост. — Кажется, — запинаясь, начал он, — я бросил обезоруживающее заклинание, но перестарался. — Перестарались? Вы уверены, что вы использовали именно это заклинание? — Да, профессор. Когда она двинулась вперед, чтобы оценить повреждение, Гарри обменялся быстрыми взглядами с Уизли и Грейнджер. Это заняло всего мгновение, но Том заметил. Он сунул палочку в карман и нахмурился. Об этом знали уже трое. — Класс, занятие окончено, — объявила профессор Вилкост. — Перед тем, как покинуть кабинет, верните все, включая столы и стулья, в исходное положение. Том ненадолго замер, напряженно обдумывая произошедшее. Затем медленно подошел к своему столу, не сводя глаз с неразлучной троицы. Они тихо разговаривали между собой: Гарри покачал головой и, как понял Том по движению его губ, произнес слово «позже». Его друзья замолчали, и Грейнджер отрывисто кивнула. «Что бы это ни было, — подумал Том, — они этого не ожидали». Он закусил губу и бросил на Гарри еще один быстрый взгляд, но тот, нахмурив брови, уже устранял трещину в стене. Том смотрел, как ее острые края с каждой секундой становятся все меньше и тоньше до тех пор, пока полностью не исчезли. Они что-то скрывали, но что? Какое изменение могло привести к тому, что магия Гарри взбунтовалась и заставила их троих выглядеть такими обеспокоенными? Раздался звон колокола, и студенты поспешили покинуть кабинет. Ния Шафик подошла к Тому, чтобы спросить о следующем собрании старост, и только после этого он смог наконец отвести взгляд. — Можем провести завтра, — сказал он, — сразу после того, как пуффендуйцы закончат тренировку по квиддичу. Девушка согласно кивнула. Она смущенно прикрывала лицо, скрывая фурункулы. — Интересно, что за чертовщину устроил Поттер? Взгляд Тома вернулся к стене. — Не знаю, — ответил он. Еще нет.