***
Том открыл дневник и задумчиво провел ладонью по первой странице. На гладкой кремовой бумаге не было ни малейшего следа чернил. После того, как он заключил внутрь свою душу, любая надпись бесследно исчезала. Напиши он в нем что-нибудь сейчас, буквы тут же утонут в страницах, и ему ответит собственное шестнадцатилетнее «я». В тонком черном ежедневнике, который Том держал в руках, хранилась целая половина его души. Эта вещь являлась самым первым доказательством его исключительной незаурядности. Он украл дневник, когда бродил по Лондону. Тощий и грязный, в старых, порванных обносках неподходящего размера и подстриженный почти под ноль, как того требовала миссис Коул. Весь его вид буквально кричал «сирота», и слово это клеймом отпечаталось на лице, нависая сверху черным облаком смога. Том сильнее стиснул в руках обложку и усилием воли засунул всплывающие воспоминания в самые отдаленные глубины подсознания. Среди этих страниц находилась половина его души, но он ничего не чувствовал. Захлопнув дневник, Том отложил его в сторону. Крестраж в Гарри – тот, который никогда не был частью его души и, откровенно говоря, вообще ничего не значил, – был другим. Он чувствовал связь между ними. Чувствовал эмоции Гарри, мог видеть его глазами даже во снах. И пусть это работало в обоих направлениях, Тома больше не волновали подобные мелочи. Их связь оказалась намного сильнее и глубже привычного понимания магии. Она путешествовала во времени, в истории. А теперь этой связи не было. (Гарри чуть не покончил с собой, чтобы от нее избавиться. Он так сильно ненавидел осколок души Тома, который долгие годы являлся его неотъемлемой частью). Том небрежно забросил дневник обратно и закрыл сундук. Гарри думал об их связи как о скверне. Как о паразите, от которого следовало избавиться. Гарри хотел разорвать любую связь с Томом. Навсегда. Он приблизился к сундуку Гарри и потратил минуту, чтобы вскрыть запирающие чары. Они были слабее, чем обычно, и Том легко проник внутрь. Бузинной палочки там не оказалось, но это не имело значения, потому что он все равно не смог бы ее украсть. Несмотря на страстное желание обладать древним артефактом, Том не собирался испытывать терпение Гарри и вызывать его абсолютную ненависть, разрушая последние крохи взаимопонимания, которые, он хотел верить, все еще сохранялись между ними. Однако вместо палочки Том нашел кое-что другое. Внутри были книги. Много книг. Самая Темная Магия… Кровавые Проклятия XV века… Самые Темные Волшебники… Том с силой прикусил нижнюю губу. Он не знал, какое желание в нем преобладало: взорваться смехом или все-таки стихийным выбросом, чтобы разнести в пыль все в радиусе мили. В сундуке Гарри хранилась целая библиотека собраний по темной магии, а он даже ничего не подозревал. Это сводило с ума, злило, но, прежде всего, неприятно царапало что-то глубоко внутри. Выбрав несколько книг, которые он еще не читал (скорее всего, они принадлежали Лестрейндж), Том взял их и почувствовал себя немного лучше. Разумеется, это не палочка, и несколько книг не могли ослабить разрастающееся в груди отвратительное чувство, но… это было уже что-то. В гостиной он занял самое дальнее кресло и нервно крутил кольцо Мраксов на пальце. Он должен был предвидеть, что Гарри найдет способ. Упрямый, безрассудный Гарри, от которого внутри Тома все буквально горело предательством… Тот самый Гарри, чья кровь капала на пол, пока он прижимал к голове полотенце, где стремительно разрасталось алое пятно… — Милорд, ты видел, что сделал Гарри? Том раздраженно повернул голову. Абраксас стоял в паре футов от него и даже не вздрогнул, когда Том бросил на него убийственный взгляд. — Со шрамом? — он ядовито рассмеялся. — О, я видел. Трудно было сдержать горечь в голосе. Абраксас пару мгновений колебался, а затем все же шагнул ближе и неуверенно спросил: — Ты не думаешь, что ему стоит обратиться в больничное крыло? Его не исключат, если мы расскажем обо всем Слизнорту. Просто сейчас он… Ну, он… — Я не могу ждать здесь до вечера, Абраксас. — Он в очень тяжелом состоянии. Том опустил взгляд на свое кольцо. Перед глазами снова пронесся образ Гарри в ванной – как он едва стоял на ногах, а кровь постоянно текла из его шрама, заливая лицо и одежду. Капала на пол. …Ладно. — Но он сам в этом виноват, не думаешь? Абраксас напряженно молчал, не двигаясь с места. Том снова резко провернул кольцо. Ему нужно было отыскать для этого крестража надежное укрытие, которое Гарри никогда не найдет. Однако мысль о расставании с еще одной частью своей души казалась неправильной. Вот оно, прямо на пальце, но при этом его так легко было украсть… — К слову, что за чертовщина творится с его шрамом? Я искал информацию о темных проклятиях, но не нашел ни одного упоминания о подобном. Мерлин, он постоянно болел. Кажется, ситуация намного серьезнее, чем я думал. Глаза Тома метнулись вверх. — Что ты сказал? — Прости, я не хотел… — Что ты сказал, Абраксас? О том, что у Гарри постоянно болел шрам. Малфой замер. — Разве ты не замечал? — он натянуто улыбнулся. — В прошлом месяце Гарри каждый день мучился от боли. Я думал, это последствия проклятия, но что за проклятие может вызвать подобное? Похоже, этот шрам у него уже много лет, и… — что бы Абраксас ни увидел на лице Тома, это заставило его вздрогнуть. — Недавно стало еще хуже. — Стало еще хуже, — глухо повторил Том. Он не будет спрашивать. Он не будет. Не будет… — Объясни. — Ну… я точно не знаю, потому что он многое скрывал, но однажды я обнаружил, как его выворачивает в унитаз. Разве это похоже на симптомы обычной головной боли? Или еще хуже, когда он лежал трупом в общежитии. Гарри сказал, что у него мигрень и попросил задернуть полог. Он даже говорить толком не мог, очевидно, что никакие лекарства не помогали. В этом проклятом шраме определенно была какая-то темная магия… Малфой неловко поерзал на месте, стараясь не встречаться с Томом взглядом. — Сегодня ночью я испугался, что Гарри не доживет до утра. Хотя утром ему стало лучше. Ритуалы ведь могут иметь такие последствия, правда? Представлять опасность после завершения? На челюсти Тома заходили желваки. Он чудовищным усилием воли подавил желание вынуть палочку и проклясть ничтожного, тупоголового кретина на месте. Абраксас, сучий ты выродок. Том хотел убить его. — Почему ты мне не сказал? — хриплым, не своим голосом спросил он. — Его рвало от боли в шраме, но ты не подумал, что я должен знать? — Нет, я… я… — Абраксас удивленно отступил на шаг и сглотнул. — Простите, милорд, я знаю, что в последнее время ты был с Гарри не в лучших отношениях… У Тома дернулся глаз. — …и тебя не было рядом, когда ему было плохо. Мне казалось, что ты знаешь. Прости. Том встал на ноги так внезапно, что Абраксас вздрогнул. — Забудь, — отрывисто бросил он. — Теперь проклятие исчезло, не так ли? Абраксас, открыв рот, силился что-то произнести, но не мог. Общая гостиная практически пустовала, и Том крепче стиснул кулаки, пытаясь подавить ярость. Он не понимал, с какой стати она пожаром вспыхнула в нем и почему он ощущал острую потребность что-нибудь разбить. Почему хотелось трясти Абраксаса за плечи, требуя рассказать все, что он знал о Гарри: каждый разговор, который у них когда-либо был, каждую крошечную деталь его жизни. — Извини, — снова пробормотал Абраксас. — Просто вы не разговаривали уже несколько месяцев. Я думал, ты будешь рад услышать, что ему плохо. Том застыл. На долю секунды ему показалось, что его прошил электрический разряд. Он уставился на Абраксаса тяжелым, нечитаемым взглядом, и тот инстинктивно попятился к выходу. Том не был уверен, что собирается сделать. Отступая, Малфой нервно сглотнул и сильнее втянул голову в плечи. — Убирайся, — тихо сказал Том. — Мой Лорд… — Проваливай! Или хочешь, чтобы я проклял тебя? — Нет, я… — не закончив фразу, Абраксас торопливо ретировался. Том рухнул в кресло. Обнаружил, как его выворачивает в унитаз. Он даже говорить толком не мог. Горло перехватило спазмом. Том крепко стиснул челюсти, прикусив щеку до крови, и сжал руки в кулаки. Он хотел, чтобы Гарри достаточно настрадался из-за того, что сделал. Он хотел этого, так почему не чувствовал удовлетворения? К горлу подступила желчь. Он оставил Гарри в общежитии. Одного. Оставил, когда тот едва мог говорить от боли. А ведь Том знал, на что будут похожи последствия. Кошмары, лихорадка, галлюцинации. Перед глазами снова встало то разодранное месиво, которое осталось от его шрама. Ночью я испугался, что Гарри не доживет до утра. Том почувствовал нестерпимый, яростный зуд внутри, и кожу захотелось расчесать в кровь. Месяц назад страдания Гарри наполнили бы его радостью. Теперь же им овладело нечто, что оказалось гораздо сильнее ярости. Это чувство стерло мысли о предательстве – оно грызло его изнутри, пронизывало до костей и было намного хуже, чем все остальные ощущения вместе взятые. Какой толк в отрицании своих чувств? Избегании? Грудь болезненно сжалась. Гарри уничтожил крестраж и даже не посчитал нужным сообщить ему об этом. Он больше не хотел Тома. Гарри скорее умрет, чем заговорит с ним. Ему было все равно, все равно, все равно… Том с силой повернул кольцо Мраксов на пальце. Руки дрожали. На виске пульсировала вена. Он чуть не умер.***
По прошествии дня состояние Гарри ухудшилось: голова жутко кружилась, а слабость и дурнота усилились, отчего он неосознанно морщился и передвигался медленнее. Оставаться в вертикальном положении с каждой минутой становилось все труднее, и хотя к горлу подкатывала тошнота от любого неосторожного движения, он упорно избегал подземелий. Когда Гарри вместе с Роном и Гермионой сидел в Выручай-комнате, друзья с таким беспокойством заглядывали в его отрешенное лицо, что он не осмелился рассказать им о прошлой ночи, чтобы не тревожить еще больше. Вместо этого, закрыв пульсирующие веки и подперев тяжелую голову ладонью, он слушал, как те говорят о ритуале. — Он пытался тобой манипулировать? — с неподдельным интересом спрашивала подруга. Гарри, даже отдавая себе отчет, что друзья не станут его осуждать, все равно не горел желанием пересказывать увиденное. — Он напоминал другие крестражи, — уклончиво отвечал он. — Вел себя подло. Отчаянно. Весь день температура то поднималась, то падала. Гермиона предположила, что таким образом его магия пытается восстановиться, поэтому ему следует лечь и дать телу как следует отдохнуть. В результате решив последовать ее совету – подруга выглядела такой встревоженной, что он больше не мог находиться с ней рядом, – он потащился обратно в подземелья. «Надеюсь, — подумал Гарри, когда завернул в ближайшую уборную, и, закрыв глаза, тяжело оперся на раковину, — в общежитии никого не будет». Голова кружилась. Все тело потряхивало. Он прислонился виском к умывальнику, чувствуя резкий контраст между гладким холодным камнем и своей разгоряченной кожей. Подняв руку, он коснулся лба, и пальцы стали липкими. Гарри внутренне похолодел. Шрам снова кровоточил, причем так сильно, что повязка промокла насквозь. Он осторожно размотал ткань и прижал к ране кусок туалетной бумаги. Что, черт возьми, было не так с этим дурацким шрамом? Он не мог вернуться в гостиную в таком виде. С трудом нащупав палочку, Гарри поморщился от ярких пятен, которые настойчиво водили хороводы перед глазами. Когда головокружение немного унялось, он убрал промокшую бумагу и испарил кровь. Мгновением позже руку пронзила настолько острая боль, что Гарри пришлось закусить губу. В глазах потемнело, а из горла все-таки вырвался тихий, мучительный стон. Он вернул повязку на место и, спотыкаясь, покинул туалет. Казалось, дорога до подземелий заняла вечность. Несколько раз он хватался за стены, чтобы не упасть; часто останавливался перевести дух и закрывал глаза, когда мир окончательно расплывался перед глазами. Поэтому, добравшись наконец до гостиной, он был настолько вымотан, что не беспокоился ни своим внешним видом, ни теми студентами, которые могли его увидеть. На ватных ногах Гарри ввалился в спальню, пробормотал в сторону двери что-то на парселтанге и обессиленно рухнул на кровать, проваливаясь в безжалостный омут боли. Он понятия не имел, как долго провел в таком состоянии. Ощущение времени смазалось, по коже колючими иглами бегали мурашки, а зубы стучали не переставая. Натянув одеяло до подбородка, Гарри продолжал дрожать всем телом, но даже мутное забытье, в которое он поминутно проваливался, не помешало ему услышать раздавшийся со стороны двери грохот. Та распахнулась, и кто-то шагнул внутрь, но Гарри не стал открывать глаза. — Абраксас, это ты? — слабым голосом выдохнул он куда-то в угол подушки. — У тебя осталось что-нибудь от того крововосполняющего зелья? Мгновением позже сердце замерло в груди. Он вспомнил, что запер общежитие. — Это не Абраксас. Вздрогнув от этого тона, Гарри с усилием заставил себя принять сидячее положение. Том продолжал стоять в дверном проеме, и если бы Гарри было чуть лучше – если бы он не чувствовал головокружения и изнурительной, выворачивающей жилы лихорадки, – он бы позволил себе подумать, что Том выглядит непривычно взволнованным. Слишком запыхавшимся, нервным и... напуганным. — Оу. Гарри оперся спиной на деревянное изголовье кровати и прочистил горло. — Общежитие было заперто, — прохрипел он и пригладил взлохмаченные волосы ко лбу, закусив губу, когда случайно задел шрам. — И это самая идиотская вещь, которую я когда-либо слышал, — раздраженно бросил Том и наконец шагнул в комнату. — Ты планировал запереться здесь и умереть? — Я в порядке. — В порядке? — он криво усмехнулся. — Ты выглядишь ужасно. Гарри не ответил. Его шрам постоянно кровоточил, и каждое движение причиняло боль. Он закрыл глаза, таким образом заканчивая разговор и слабо надеясь, что Том исчезнет, когда он их откроет. — Гарри. Голос прозвучал так близко, что глаза против воли снова распахнулись. И правда: Том уже стоял рядом, не отрывая глаз от испачканной в крови наволочки. Его силуэт казался таким размытым, расфокусированным, что Гарри почти протянул руку, чтобы убедиться в его реальности, но вовремя себя одернул. — Неужели Дамблдор не мог вылечить твой шрам? Гарри замялся. — Слишком темная магия. Он сказал, что кровотечение прекратится, когда мои силы восстановятся. Том кивнул, все еще не отрывая взгляда от подушки, а затем крайне напряженным голосом спросил: — Ты хочешь, чтобы я это сделал? Гарри замер, уверенный, что ослышался. — Как ты… — Ты хоть представляешь, сколько темной магии я знаю? — глаза Тома быстро метнулись вверх. — Я могу его вылечить. Гарри сел прямее. Он не хотел, чтобы Том прикасался к его шраму. Не хотел, чтобы тот приближался, пока он был не в состоянии защитить себя. Но боль так долго проверяла его выдержку на прочность и значительно размыла границы восприятия, что притупила способность адекватно мыслить. К тому же в позе Тома, в его белом как мел лице и лихорадочном блеске глаз было что-то такое, что заставило Гарри колебаться. — Хорошо, — выдохнул он через некоторое время. — Если не будет больно. Том не ответил. Он осторожно приблизился и сел на край его кровати. Гарри перестал дышать. — Том, — начал он, тяжело сглатывая. В происходящем виделось все меньше смысла. — Насчет вчерашнего… Лицо Тома напряглось. — Забудь, — резко сказал он. — Нет, мы не можем просто забыть. Прости, что я тебе не сказал. Я… — Не надо, — оборвал его Том и, прежде чем Гарри успел возразить, убрал прядь его волос в сторону. — Шрам так сильно кровоточит, — тихо произнес он, нахмурив брови. Гарри будто током ударило от легкого прикосновения пальцев. Он задержал дыхание, стараясь не льнуть к его рукам. Предательское сердце застучало быстрее. — О боже. — Все не так плохо, — попытался возразить Гарри. — Ты видел свой шрам? Тебе словно раскроили голову режущим заклинанием. — Я, правда, раскроил себе лоб, — слабо начал он, — чтобы уничтожить крестраж, от которого страдал семнадцать лет, — насилу выталкивая из себя эту мучительно длинную фразу, Гарри внимательно наблюдал за реакцией Тома. И хотя лицо того напряглось, а брови сильнее сошлись на переносице, он воздержался от ответа и молча поднес палочку к лицу Гарри. Оба неуверенно замерли. Ослабленный сильной кровопотерей, Гарри оказался не в силах побороть дрожь. Сердце тревожно замерло в груди. Бузинная палочка лежала в кармане, и если Том попытается сейчас его обезоружить, у него не будет ни единой возможности сопротивляться. Гарри попытался выпрямиться, чтобы выглядеть менее слабым и беспомощным, когда случайно перевел взгляд вниз и увидел мелко подрагивающие руки Тома. В тусклом свете общежития его бледное лицо скрывали тени, и он находился так близко, что Гарри мог сосчитать каждую его ресницу; мог протянуть руку и прикоснуться к Тому, если бы немного подвинулся вперед. Палочка, направленная ему в лоб, замерла в ожидании, и Гарри осторожно кивнул. — Санатус, — произнес Том. Гарри вздрогнул, когда в лицо ударил яркий свет. На него будто дохнуло многовековой стужей – ощущение холода показалось почти нестерпимым на коже, но быстро рассеялось. — Тергео, — вновь попытался Том. Вся кровь испарилась, и он нахмурился. — Могу я… Мне нужно… — Все в порядке, — ответил Гарри. — Это не больно. Том его проигнорировал. Он прижал палец к его лбу, заставив Гарри замереть на месте. Тот, одурманенный, дезориентированный, вздрогнул, когда почувствовал легкое прикосновение на своей коже. Руки Тома были удивительно теплыми, и Гарри отчаянно старался не тянуться навстречу. — Ты весь горишь, — пробормотал Том, избегая смотреть Гарри в глаза. — Эсарций, — продолжил он и поднес палочку ближе к шраму. — Конферво. Магия Тома напоминала ледяной ручей, который прохладой омывал его рану, унимая лихорадочный жар кожи. В том месте Гарри чувствовал зуд, а лицо Тома находилось так непозволительно близко, что у него закружилась голова. — Не двигайся, — приказал Том. Он сосредоточенно нахмурил брови и обхватил подбородок Гарри, зафиксировав его лицо на месте. Гарри притих. Теперь он не осмеливался ни дышать, ни концентрироваться на тактильных ощущениях; старался не думать о руках Тома и о том, как они касались его воспаленной кожи. От избытка впечатлений вся комната поплыла перед глазами, а в груди кольнуло – это разрасталась застарелая, тянущая боль. Та боль, в попытке избавиться от которой хотелось или проникнуть Тому под кожу, или заползти на него сверху, больше никогда не позволяя уйти. — Почему ты вообще это делаешь? — слабо прохрипел Гарри. У него не было ни единой возможности отстраниться от Тома, уклониться от его близости и прикосновений, поэтому он просто закрыл глаза. Шикнув на него, Том продолжил бормотать себе под нос длинное, неразборчивое заклинание. Зуд на коже становился острее и наконец достиг своего апогея, когда перед глазами резко вспыхнул и так же быстро растворился ослепительно яркий свет. — Шрам не исчезнет, — произнес Том. — Но я остановил кровотечение. Гарри поморгал, избавляясь от плавающих мутных пятен перед глазами. Том убрал руки от его лица и отодвинулся, выглядя таким же потерянным, как и Гарри. На пальцах Тома осталась кровь – его кровь – которая, по всей видимости, была на подбородке, когда Том к нему прикоснулся. Предательское сердце птицей затрепыхалось в клетке ребер, стремясь куда-то наверх, к горлу. Том сидел так близко, что Гарри практически чувствовал тепло его дыхания. Если бы Том приблизился снова, если бы чуть наклонился и преодолел ничтожное расстояние между ними… Он был так близко, что глаза Гарри невольно метнулись к его рту. Оба замерли. У Гарри в голове все плыло. Уже несколько недель они с Томом не находились так близко, и вот он – сидит на его кровати, в нескольких дюймах. Гарри мог схватить его бледную руку и потянуть на себя, чтобы вновь ощутить знакомый вес его тела и нетерпеливые губы на своих собственных – обветренных и горячих; снова почувствовать прикосновения его пальцев, которые так же твердо, но теперь ласково и осторожно обхватят подбородок. — Спасибо, — тихо поблагодарил Гарри. Он отвел взгляд, но мгновение все равно растянулось между ними, напоминая тягучую медовую каплю. Том сглотнул. — Ты использовал сегодня магию? — с легкой хрипотцой в голосе спросил он, отодвигаясь на кровати. Кровать. Гарри вздрогнул. Из-за головокружения он чувствовал себя так, будто попеременно то парил в невесомости, то плыл на маленькой лодке посреди бушующего океана. Или все вместе – не имело значения, на самом деле. Сейчас главным было то, что лицо Тома оставалось таким же прекрасным, серьезным и нахмуренным. (Он мог поцеловать складку между его бровей. Прикоснуться к одной из сводящих с ума скул. Притянуть Тома ближе и прижать вплотную к себе, а потом утянуть на простыни и…) — Мне пришлось, — вяло отозвался Гарри. — Кровь была повсюду. — Ты использовал магию, — Том покачал головой. — Неудивительно, что ты в таком состоянии. — Это были просто очищающие чары. — Ты магически истощен. Просто очищающие чары сняли все исцеление, которому подверглось твое тело. Гарри закрыл глаза. Он слишком устал, чтобы слушать нотации Тома, тем более что в груди тоскливо тянуло от одного взгляда на него. Сейчас больше всего на свете он, пускай и совершенно жалким, но нестерпимо желанным образом хотел утянуть Тома на кровать, прижаться к нему всем телом и лежать так до тех пор, пока внутренний холод и пустота не исчезнут. — Как ты думаешь, ритуал не сработал? — вместо этого спросил он. — Я знаю, что крестража больше нет, но… почему шрам постоянно кровоточил? И почему мне все еще так хреново… — он вздрогнул и замолчал. — Ты весь день колдовал, — ответил Том. — И что ты использовал для проведения ритуала? Свою магию? Когда Гарри кивнул, его глаза расширились. — Ну, вот почему ты напоминаешь ходячий труп. Из тебя полностью выкачали магию, и сейчас она медленно восстанавливается. Я удивлен, что ты вообще в сознании и даже можешь двигаться. Что-то в выражении его лица заставило Гарри передернуться. Осознание происходящего медленно просочилось в его растекающиеся, как кисель, мысли. И хотя Том все еще хмурился и попеременно сжимал руки в кулаки, он вылечил его шрам и никуда не уходил, продолжая сидеть рядом. — Прости за вчерашнее, — произнес Гарри, слегка поморщившись. — Я не имел в виду то, что сказал. Мне не противно смотреть на тебя. И мне очень жаль, что напугал тебя. — Ты меня не напугал, — сухо возразил Том. — Не суть. И я сделал это не назло тебе и не из-за нашей связи. Сейчас неловко об этом говорить, но сны мне даже нравились. Но ты не понимаешь, что для меня значил крестраж. Как объяснить влияние Волдеморта на его жизнь? Найти слова, чтобы передать каково это – носить медальон каждый день? Хранить в своем теле материальное напоминание о той ночи, когда умерли его родители? И при всем этом знать, что человек, убивший их, навсегда останется его непосредственной частью? — Да, ты просто рисковал своей жизнью из-за него. — Я не рисковал жизнью. — Тогда своей магией. Своей душой. Ты не можешь делать подобное. Ты не можешь подвергнуть свою жизнь смертельной опасности и ничего мне не сказать. — Прости. Том все еще находился слишком близко. Гарри хотел попросить его уйти, но не мог смириться с мыслью, что он действительно это сделает. Поэтому он проглотил нервный ком в горле и рассеянно провел ладонью по одеялу. — Я не хотел тебя расстраивать. — Ты меня не расстроил. Том выплюнул это так ядовито, что лишь серьезное выражение его лица остановило Гарри от неуместного смешка. Чувствуя, как воображаемый нож совсем не воображаемо протыкает ему грудь, Гарри молча наблюдал за Томом, а тот не двигался с места и продолжал сидеть рядом. — Каково было уничтожить его? — резко спросил Том. Гарри нахмурился. — Больно. Мне все время казалось, что моя душа разрывается. И крестраж сопротивлялся. Я видел… — он колебался. — Я видел ту ночь, когда умерли мои родители. Но воспоминания были неправильными, искаженными. Еще он показывал, каким я мог бы остаться после завершения обряда. Овощем. Пустой оболочкой. И еще тебя видел. — Меня? — Ну, крестраж принял твою форму, хотя, в каком-то смысле, он и есть альтернативная версия тебя. Он говорил… — Гарри сделал паузу, неуютно поерзав на месте. — Он много чего говорил, когда пытался заставить меня остановиться. А потом была боль. Много боли. Думаю, в конце крестраж умер, и я потерял сознание. — Обморок – это нормально, — задумчиво кивнул Том. — Я тоже терял сознание после создания крестражей, но в остальном… Гарри представил себе это и сглотнул. — Не занимайся чарами несколько дней, — отрывисто сказал Том. — Твое самочувствие не ухудшится, но слабость останется. Температура будет постоянно колебаться, поскольку твоя магия стабилизируется. Можешь попытаться ускорить процесс регенерации, принимая зелье сна без сновидений, но сны все равно будут... яркими. Однако если заметишь, что восстановление замедляется, то лучше перетерпеть и не принимать снотворное. — Слово «яркие» довольно точно отражает суть, — Гарри скривился. — Ты чувствовал то же самое, когда создавал крестражи? — Да. Для активации ритуала я использовал смерть, так что это было не так уж плохо. Моя магия восстанавливалась неделю, поэтому я притворялся, что у меня золотистый грибок. — Да ну, — пораженно выдохнул Гарри, на секунду даже забыв о собственной слабости. — Ты лежал в больничном крыле? — Я уверен, что все слизеринцы так думали. Но по большей части я оставался в Тайной комнате. Должно быть, лицо Гарри исказилось от омерзения, потому что Том непонимающе свел брови к переносице, а его голос прозвучал почти растерянно: — Что не так с Комнатой? — Это… — Гарри подавил смешок. — Брось, Том, это неудобно. Там жутко холодно и воняет. А еще грязная вода повсюду и груды обглоданных костей. — Там не воняет. — Серьезно? Запах – это единственное, что ты собираешься защищать? Тогда что насчет плесени и мха? Или Василиска? — Что не так с Василиском? Гарри покачал головой. Голос Тома звучал на удивление успокаивающе, поэтому он, откинувшись на спинку кровати, улыбнулся. — Ты смешон, — фыркнул Гарри и вперился взглядом в блестящие пуговицы на мантии Тома. Потому что иначе мог дать себе слабину и сосредоточиться на знакомом изгибе губ. Голова все еще сильно кружилась, и он откровенно сомневался, что сможет выдержать взгляд Тома в таком состоянии. — Наверное, я должен идти, — наконец произнес Том, всматриваясь в лихорадочное лицо напротив с тем же упорством, с каким Гарри избегал его пронизывающего взгляда. У Гарри перехватило горло. — Да, наверное, так будет лучше. — Потому что все кончено, — негромко напомнил Том. Слышать это от него оказалось еще больнее. — Точно. Но Том не сдвинулся с места. Он словно чего-то ждал, и Гарри вдруг почувствовал такое отчаяние, что, не сдержавшись, торопливо выпалил: — Мы можем поговорить о палочке? Лицо Тома дрогнуло. — Что насчет нее? — Она моя, — выдохнул Гарри. — Я знаю, что ты хотел палочку себе. Очевидно, что ты все еще ее хочешь, но не можешь заполучить. Я сломаю ее, Том, даже не думай, что я этого не сделаю. И я буду ненавидеть тебя. — Разве ты меня уже не ненавидишь? — он криво усмехнулся. — Ты же знаешь, что нет. Я хочу, но не могу. Боже, ты себе даже не представляешь… Гарри облизнул губы. Нечеткие, слабые от лихорадки мысли слепились в один большой ком, а в окружающей полутьме голова и вовсе отказывалась работать. Было трудно держать себя в руках и не сболтнуть то, о чем он наверняка потом пожалеет. — Если ты попытаешься украсть мою палочку, я больше никогда не буду с тобой разговаривать. Клянусь богом, Том, то понимание, которое у нас сейчас есть, никогда не вернется. И я буду презирать тебя до конца своих дней. Том сидел, не шевелясь. В данный момент Гарри не мог защищаться никаким другим способом. Он не мог противопоставить ничего, кроме слов, кроме непоколебимой убежденности в голосе и пристального зрительного контакта, который он отказывался прерывать. Том долгое время ничего не говорил и ничего не делал, а только смотрел на него своими темными глазами, словно оценивал искренность. — Хорошо. Если в будущем мы не выйдем на настоящую дуэль, и я не выиграю, палочка твоя. Во рту у Гарри пересохло. — Договорились, — кивнул он. — Но я сомневаюсь, что у тебя есть шансы. Том снова его проигнорировал. Он разгладил складку на одеяле, которая по чистой случайности оказалась рядом с коленом Гарри. — Твоя магия изменилась. Даже с палочкой из остролиста в ней чувствуется нечто инородное. — Да, пожалуй, это из-за… других Даров. — Ты стал Повелителем Смерти. — Да, и это тоже. Что, кстати, не имеет никакого отношения к вечной жизни. Том поднял глаза, пытаясь выглядеть равнодушным. Нынешний разговор сильно отличался от всех прошлых — звучал слишком официально, чопорно и отстраненно. — Но ты прав, моя магия изменилась, — продолжил Гарри. — Думаю, ритуал как-то повлиял на нее. Теперь палочка лежит в руке гораздо естественнее. В общих чертах он попытался объяснить причудливый нрав Старшей палочки и свои впечатления от владения ею. Он говорил, а Том задавал вопросы, не отрывая от Гарри заинтересованного, почти восхищенного взгляда. — Твоя первая палочка все еще слушается? — спросил он в итоге. — Да. Я опасался, что уничтожение крестража могло как-то повлиять на ее преданность, но она по-прежнему с готовностью откликается на все заклинания. — Это хорошо, — кивнул Том. — Палочки из остролиста очень верные, — он расправил складку на своей мантии, стряхнул невидимую пылинку с колен. Затем подчеркнуто небрежным голосом поинтересовался: — Ты еще говоришь на парселтанге? Гарри отвел взгляд. — Не знаю. Может быть. Хочешь попробовать? — Да, — Том наклонился вперед, отчего Гарри задержал дыхание. — Ты меня понимаеш-ш-шь? Накрывшее облегчение сложно было сравнить с тем, что доводилось испытывать прежде. Гарри едва не рассмеялся. — Да, — он слабо улыбнулся. — Должно быть, я его помню, потому что это язык, а не часть темной магии. Повисла тишина, в которой они долго смотрели друг на друга, но ничего не говорили. Наконец, Гарри откашлялся и попытался проглотить тяжелый ком в горле. — Спасибо, что вылечил мой шрам, Том, — еле слышно пробормотал он, чувствуя, как ему становится хуже. Казалось, так плохо не было даже во время ритуала. Гарри закрыл глаза, стараясь не концентрироваться на тянущей боли в груди. — А теперь я хочу немного поспать.***
Ночью у Гарри поднялась температура, и он проснулся весь в поту. Однако к концу выходных мышцы больше не отдавали болью при каждом движении, а кошмары перестали его беспокоить, сменившись вполне сносными видениями чьих-то затуманенных лиц и протянутых рук. Однажды он даже попробовал использовать магию, чтобы вполне успешно призвать свои вещи, и его самочувствие после этого не ухудшилось. Еще через несколько дней Гарри спокойно колдовал в классе. Рон и Гермиона расслабились, увидев состояние его шрама (рана затянулась, и на ее месте появилась новая зарубцевавшаяся кожа), но он не мог рассказать друзьям, что на самом деле послужило причиной его быстрого восстановления. По прошествии нескольких дней тот случай в общежитии начал казаться бредом воспаленного подсознания. Гарри практически убедил себя, что видел слишком яркий и лихорадочный сон. В противном случае зачем Тому лечить его шрам? И с какой стати Гарри рассказал ему обо всем? В конце концов, галлюцинации в подобном состоянии были вполне привычным делом. Однако в его самообмане оставалась маленькая брешь: Том чересчур упорно избегал его всю следующую неделю. А когда они все-таки столкнулись, это было так неловко, что все сомнения сразу исчезли. Произошедшее не было сном или бредом – это была реальность. К концу недели Гарри не выдержал. Даже понимая, что это ужасная идея, он все равно не смог ей сопротивляться и некоторое время наблюдал за Томом, мысленно собираясь с силами. Тот работал над своим зельем и не смотрел на Гарри, сначала ловко нарезая ингредиенты, а затем одним плавным движением отправляя их в слабо пузырящийся котел. — Нам нужно поговорить о том, что случилось на прошлой неделе, — на одном дыхании выпалил Гарри, улучив момент между заходами. Том замер, перестав резать. Гарри почувствовал, как сердце ухнуло вниз, а потом застучало как сумасшедшее. — О чем ты? — не поворачивая головы, сдержанно спросил Том. — Ничего не произошло. — Я знаю, что ничего не произошло, — согласно кивнул Гарри. — Но как ты… Ты не можешь просто… Разве ты не злишься из-за крестража? Том сжал челюсть. — Все кончено, — коротко выплюнул он, хватая несколько яиц докси и швыряя их в свой котел. — Или что ты хочешь, чтобы я сказал? — Да брось, Том. Обычно ты в красках описываешь все впечатления еще до того, как тебе, черт возьми, успели задать вопрос. — Прекрасно. Разумеется, я в ярости. Меня от этого блевать тянет. Ты мог умереть, но даже не посчитал нужным сообщить об этом, — он резко замолчал. — В любом случае, забудь. Все кончено. Его голос был таким холодным, что Гарри на секунду растерялся. — Том, — начал он. Но тот не смотрел на Гарри: его зубы были крепко сжаты, а ноздри гневно раздувались. — Прости, что я не сказал тебе о ритуале. Но я ни о чем не жалею. Да, я хотел удалить крестраж, но то, что в результате я это сделал, — Гарри прочистил горло, — ничего не меняет. Том его проигнорировал и оставшееся время занятия не отрывался от своего зелья. Гарри наблюдал за ним краем глаза и про себя недоумевал, с какой стати вообще начал этот разговор. Все было кончено. И это никогда не изменится. Поэтому не имело значения, беспокоился ли о нем Том или почему сейчас он казался таким напряженным. Если подумать, то ненамеренное предательство должно было упростить задачу, и окончательно разрушить любые попытки к сближению. И все же, когда урок закончился, они в молчаливом согласии вошли в пустой класс. — Ну, продолжай, — с преувеличенной беспечностью произнес Том, опираясь на одну из парт. — Ты явно умираешь от желания доказать свою правоту. В старом, заброшенном кабинете стоял затхлый запах, а вокруг высились горы пыли. Гарри осторожно закрыл за ними дверь и зажег в помещении свет. Постоянно касаясь палочки в кармане и настороженно наблюдая за Томом, он сделал пару шагов в сторону и остановился. — Я не говорил, что прав, я… Ощущать на себе равнодушный, бесстрастный взгляд Тома оказалось на удивление тяжело. Сейчас это было особенно заметно в сравнении с тем разом в общежитии, когда его разум воспринимал происходящее как некий сон наяву, который в равной степени казался детализированным и расплывчатым из-за лихорадки. Однако начатый им самим разговор больше нельзя было игнорировать. Гарри откашлялся. — В тот день ты не должен был лечить мой шрам. А еще ты легко мог обезоружить меня, поэтому… Спасибо. Пусть и медленно, но его магия восстанавливалась, и по прошествии недели он чувствовал себя не просто хорошо – нет, он чувствовал себя замечательно. Силы вернулись в норму, и теперь он не расставался ни с Бузинной палочкой, ни с палочкой из остролиста. Их общая тяжесть в кармане казалась такой правильной и обнадеживающей. Том рассеянно повел плечом. — Я не хочу видеть твою смерть, как бы странно это ни звучало. — Это не странно, — Гарри пересек класс и, следуя примеру Тома, оперся на парту. — Я тоже не хочу видеть твою смерть. Даже учитывая, что у тебя есть крестражи и все остальное, мне… невыносима сама мысль об этом. Он замолчал. Почему объяснить это было так трудно? На ум не шло ничего подходящего, что могло бы адекватно выразить тот запутанный клубок эмоций, что Том вызвал в нем. Казалось, в голове по кругу курсировало одинокое перекати-поле, которое, разумеется, было не в состоянии скрыть то самое сильное и главное чувство, которое Гарри никак не мог произнести вслух. — Послушай, — начал он. — Да, я уничтожил крестраж. Мне пришлось уничтожить его, но я это сделал не из-за нашей связи. — Сомневаюсь, что была крайняя необходимость, — возразил Том. — Ты просто хотел. — Ты не понимаешь. Я сделал это не из-за тебя. — Ну, Волдеморт не оправдание, — он усмехнулся. — Ты не можешь просто уничтожить нечто, также влияющее на меня, а потом как ни в чем не бывало поставить перед фактом, что это исключительно твое дело. — Крестраж не был частью твоей души, Том. Так что я почти уверен, что дело только мое. — Но он явно узнал мою душу. Или ты уже забыл о наших снах? — насмешливо спросил он. Его губы искривила знакомая усмешка, которую хотелось или разбить в кровь, или стереть поцелуем, однако Гарри пришлось выбрать наименьшее из зол. Усилием воли он подавил злость и, сжав кулаки, проигнорировал подначку. — Проблема в том, что ты не можешь понять, кем для меня был Волдеморт. Ты думаешь, что все мои слова не более, чем пустой звук, и я понимаю, потому что тебя там не было. Да, ты видел несколько моих снов и несколько кошмаров, но ты по-прежнему понятия не имеешь, как все происходило на самом деле. Ты ничего не знаешь. Гарри засунул руки в карманы. Из-за потревоженной пыли в воздухе дышать было трудно, но вместо этого временного неудобства он предпочел сосредоточиться на нескольких партах впереди, которые отбрасывали длинные, изломанные тени. — Тогда покажи мне, — просто сказал Том. Гарри резко вскинул голову и уставился на него. — Показать? — эхом повторил он. — Ты имеешь в виду… Том приподнял брови. — Твои воспоминания, твои мысли. Если ты не солгал о них. Их взгляды пересеклись. Том безмятежно сидел, скрестив на груди руки. Он внимательно смотрел на Гарри и со снисходительной улыбкой ждал момента, когда тот отвернется. — Что ж, ладно. Давай. Том замер, улыбка соскользнула с его лица. — Ты серьезно? — А ты что, все еще болтаешь? — Гарри сделал несколько шагов вперед и выдвинул стул. Помедлив несколько мгновений, Том – лицо которого приняло несколько ошарашенное выражение – все же приблизился и опустился на стул напротив него. — Ты позволишь мне использовать на себе легилименцию? — Да, — отозвался Гарри и положил руки на стол. — Но ты увидишь только то, что я тебе покажу. Ничего больше. Несмотря на уверенный тон, он почувствовал, как от волнения перехватило горло. Гарри тяжело сглотнул. Том медлил, все еще глядя на него слегка опешившим взглядом. Побарабанив пальцами по столу, Гарри собрался с силами и решительно выдохнул, наклоняясь вперед. — Хорошо, — сказал он, отбрасывая сомнения прочь. Абстрагировавшись от посторонних мыслей и полностью очистив разум, Гарри представил чистое безоблачное небо, которое плавно перетекло в белесый, непроницаемый туман. — Начинай. Том не прикоснулся к палочке и не произнес заклинания вслух. Но словно легкий порыв ветра проскользнул в голову Гарри – тот сразу почувствовал его присутствие. Почувствовал уверенное, нетерпеливое и одновременно легкое прикосновение магии Тома, которая заняла каждый дюйм его сознания – она была столь же напористой, какой поначалу казалась энергия Бузинной палочки. Гарри подумал о том моменте, когда шагнул через черное пламя и увидел Квирелла. Вспомнил, как его тюрбан медленно, слоями распускался, а собственный шрам пронзило раскаленной, нестерпимой болью. Он думал о начале.***
Когда все закончилось, и Том покинул его разум, Гарри пребывал в таком эмоциональном раздрае, что был не в состоянии усидеть на месте: он беспокойно расхаживал по классу. Было непонятно, сколько времени прошло, однако снаружи стало значительно темнее. Мысли в голове ощущались странно поредевшими – их словно просеяли, выкинув все лишнее прочь. Пронесшиеся перед глазами ослепительно яркие воспоминания до сих пор дрейфовали на поверхности, находясь гораздо ниже того ментального уровня, на котором все переставало ощущаться «нормальным». Он все еще видел образы прошлого, слышал обрывочные фразы и улавливал мысли, которые невероятно четко и обжигающе красочно отпечатывались на радужке, упорно отказываясь пропадать. Долгое время никто ничего не говорил. Том с отсутствующим видом наблюдал за его метаниями и лишь в тот момент, когда разбушевавшаяся энергия Гарри, казалось, находилась на волоске от взрыва, открыл рот и негромко произнес: — Я ничего не знал о поместье Малфоев. Гарри чуть вздрогнул, останавливаясь, а потом неопределенно дернул плечом. Разумеется, Том ничего не знал о том, чего никогда раньше не видел. Но Гарри показал ему весь свой опыт общения с Волдемортом: столкновения с Пожирателями смерти в Министерстве; обряд возрождения, когда тощая фигура поднималась из котла; Волдеморта в особняке Реддлов и снова Пожирателей смерти, но уже кишащих в Хогвартсе. Дал почувствовать на собственной шкуре проклятие круциатуса, которое ощущалось как вливание в глотку расплавленного железа. Показал Сириуса, медленно падающего в Арку Смерти… — Что ж, — Гарри рассеянно провел пятерней от лба к затылку, — теперь ты знаешь. Единственное, что он не показал Тому – это крестражи, которые создал Волдеморт. Он полностью открылся, буквально обнажил себя и позволил проникнуть в каждый уголок своего разума. Побарабанив пальцами по столешнице, Том через несколько мгновений встал. — Ты же знаешь, что я не хочу, чтобы ты страдал? — Это так мило с твоей стороны. — Замолчи, Гарри. Я имею в виду, что я не… я совсем не хочу, чтобы ты был несчастен. Я бы никогда не сделал с тобой то, что сотворил Волдеморт. — Ну, начнем с того, что тебе для этого пришлось бы попотеть. Мне больше не четырнадцать. Том провел рукой по волосам. Он выглядел очень бледным и явно нервничал, когда с его губ слетело тихое: — Неужели он действительно настолько слаб? — Я показал тебе свои воспоминания, — Гарри равнодушно пожал плечами. — Уверен, что другие воспринимали его иначе. Некоторое время Том провел в молчании. Казалось, он полностью ушел в себя на эти несколько мгновений. Его лицо оставалось нездорово-белым, а свет в глазах потух, и теперь те казались отстраненными, пустыми. — Спасибо, что показал мне, — в конце концов сказал он. — А каким еще образом ты бы узнал каждую деталь моей жизни? — Гарри слабо улыбнулся, но Том не отреагировал на неудачную попытку пошутить. Он все еще рассеянно смотрел на классную доску, покрытую толстым слоем пыли. — Я так давно этого хотел, Гарри. Это все, что я есть. — Все в порядке, — ответил Гарри. — Я понимаю. Он не смог бы жить с Томом, если бы тот стал Волдемортом. Не смог бы примириться с самим собой за то, что просто наблюдал и позволял ему творить беспредел. Но почему даже осознание этого неоспоримого, в общем-то, факта было настолько болезненным? — Нет, не понимаешь. Ты не понимаешь, на что это похоже. Я не хочу становиться тем Волдемортом, которого ты мне показал. Он выглядит слабым и жалким, но я все еще хочу, — Том поморщился, — силы. — Я показал тебе свои воспоминания не для того, чтобы ты менял свои взгляды, Том. — Но теперь все по-другому. Я не хочу этого. — Да, ты хочешь быть хуже. — Я хочу того, чего всегда хотел, Гарри. Но еще я хочу, чтобы мы… Я почти… У Гарри пересохло во рту. Знание того, что Тому было небезразлично, было гораздо хуже отрицания, хуже самых изощренных пыток. — Мы не можем найти компромисс в этой ситуации, — глухо произнес он, сопротивляясь желанию прикоснуться к Тому. Вместо этого Гарри поглубже засунул руки в карманы и внутренне взмолился, чтобы собственный голос не дрогнул. — Я не хочу, чтобы ты отказывался от своих целей. Мне ненавистна мысль, что тебе придется лгать, притворяться и в глубине души всегда желать чего-то другого. Я хочу, чтобы ты был счастлив, но когда это связано с убийством и насилием, я не могу… я не могу делать вид, что меня все устраивает. Том сглотнул. — Жаль, что у меня нет нормальных целей, да? Почему я не хочу стать чертовым целителем или кем-то вроде него? Гарри невесело хохотнул. — Да, это звучит более правдоподобно. Он попытался слабо улыбнуться, но мышцы оказались настолько напряжены, что со стороны это больше напоминало внезапный паралич лица. К тому же, когда они не спорили друг с другом, а почти нормально разговаривали, боль в груди ощущалась сильнее. — Увидимся, — наконец сказал Гарри. На секунду воцарилась тишина. А затем Том отлип от стола, и протяжный скрип, с которым он задвинул стул под парту, проехался лезвием по оголенным нервам. Когда он проходил мимо, расстояние между ними стало минимальным, однако Том уже успел натянуть на лицо непроницаемое выражение. Гарри наблюдал, как он расправил плечи, улыбнулся. — Пока, Гарри, — произнес Том и, коротко кивнув напоследок, вышел прочь под негромкий хлопок двери. Звук удаляющихся шагов едва можно было услышать, но Гарри прислушивался к нему до тех пор, пока тот окончательно не затих. Потом, медленно опустившись на стул и отчетливо ощущая собственное сердцебиение, он прикоснулся к шраму – неровному, побледневшему, зажившему – и закрыл глаза.