***
Вероятно, желание угодить всем профессорам, от которого он еще не успел полностью избавиться, или извращенное любопытство, с которым он не сумел до конца совладать, все же заставили Тома задержаться после занятия. Совы пропали, и теперь классная комната утопала в перьях разной длины, пушистости и окраса. Чудовище Эйвери продолжало носиться по столу, кудахтало, ворковало и отчаянно пыталось взлететь. Том неторопливо собирал свою сумку, позволяя навязчивым визгам заполнять тишину. — А, вот и ты, Том, — произнес Дамблдор и легким взмахом палочки превратил неудавшуюся курицу обратно в спичку. — Отлично поработал сегодня. — Благодарю, сэр. Сопротивляясь желанию начать приводить в порядок свою парту, чтобы имитировать занятость, Том уверенно выпрямился и принялся ждать, когда Дамблдор соизволит заговорить. Но тот снова взмахнул палочкой – он размахивал ею так откровенно вызывающе, что Тому пришлось прикусить язык, чтобы не сболтнуть лишнего, – и сложил все спички в аккуратную стопку. — Я хотел извиниться перед тобой, — наконец проговорил Дамблдор. — Ты не заслужил той холодности, которую я проявил по отношению к тебе на первом курсе, Том. При упоминании первого курса Том сжал зубы, и в следующее мгновение во рту разлился неприятный металлический привкус. — Не понимаю, о чем вы говорите, профессор, — ровным голосом ответил он. — В самом деле? Боюсь, я был с тобой слишком строг. Я позволил личному недоверию сбить себя с толку. Наше знакомство в приюте Вула началось не на самой приятной ноте, — Том вздрогнул при упоминании приюта, — и с тех пор я ничего не предпринимал, чтобы сделать твое пребывание в Хогвартсе чуть более комфортным. Том помолчал несколько секунд. — Прошу прощения, сэр, но я не нуждался в том, чтобы вы сделали мое пребывание в Хогвартсе более комфортным. Вы не декан Слизерина. — Ты говоришь правильные вещи, Том. Но мне, тем не менее, следовало заметить твой блестящий ум гораздо раньше и, возможно, помочь его развить. Я мог бы поделиться с тобой опытом, дать столько советов и наставлений. Я видел твое тревожное состояние, но ничего не делал. Мне очень жаль. — Я никогда не пребывал в тревожном состоянии, — холодно возразил Том. Получилось немного резче, чем он планировал. — Может быть, вы наблюдали за мной недостаточно внимательно, и это в результате заставило вас сделать неправильные выводы. — Может быть, — не стал спорить Дамблдор. — Но довольно обсуждать эту тему, вернемся к вопросу о том, что я действительно недооценил тебя. Широкое пространство кабинета заливал яркий солнечный свет, а через приоткрытые окна в помещение проникал прохладный весенний воздух. С улицы доносились веселые голоса студентов, которые вышли на прогулку, чтобы во время перерыва погреться в редких лучах шотландского солнца. Том нащупал в кармане свою волшебную палочку. — Недооценили меня? — повторил он. — Что это значит, профессор? — Я не дал тебе шанса опровергнуть мою уверенность в том, что ты можешь быть чем-то большим, чем я успел себе вообразить. Меня заставили насторожиться сложная система взаимоотношений внутри факультета Слизерин, а также твое значительное влияние на однокурсников. Однако я не понаслышке знаю, какое влияние могут оказать поощрение и похвала на светлый, растущий ум – если я осмелюсь быть таким нескромным. Когда-то меня тоже переполняли грандиозные идеи – мне казалось, что только я знаю, как будет лучше преобразовать весь мир. Я подвел тебя. Том расправил плечи. Наличие общих черт между ним и Дамблдором казалось чем-то настолько отталкивающим, что он приложил все силы, чтобы не поморщиться от отвращения. Глядя Дамблдору прямо в глаза, он с нажимом произнес: — Это не так. Простите, сэр, но вы не могли мне дать ничего, чего я не смог добиться самостоятельно. Он засунул руки глубже в карманы. Дамблдор нахмурился и продолжал грустно смотреть на него в ответ: весь его серьезный и глупый вид выражал полное понимание. Том продолжил: — В любом случае, сэр, сейчас уже немного поздно для сантиментов. Жаль, конечно – уверен, учиться у вас было бы замечательно. Он широко и насмешливо улыбнулся, но Дамблдор лишь печально покачал головой. — Действительно, немного поздно, мистер Реддл, за что я приношу свои искренние извинения. Полагаю, что тебе, в конце концов, не нужна моя помощь – если, конечно, ты все еще не готов ее принять. Том замер. Разрываясь между желанием сообщить Дамблдору, куда именно он может засунуть свои искренние извинения, и окатившим с головы до ног удивлением, он вскинул брови. — Вы ничего не можете мне предложить, — почти выплюнул он. — Профессор. На лице Дамблдора появилось что-то странное: глубокие морщины вокруг рта выражали дешевую имитацию непритворного сожаления, но его глаза… в них появился странный блеск. — Вы думаете, что я изменился, — наконец понял Том. — О, дражайший. Из горла вырвался издевательский смех, который громким эхом разнесся по помещению. Лицо Дамблдора все еще сияло этой странной, грустной улыбкой, отчего в голосе Тома прозвучала слегка ненормальная нотка. — Я не изменился, — отрезал он. — Однако я ценю вашу речь, — он шагнул в сторону, глядя Дамблдору прямо в глаза. — Вы чувствуете себя виноватым, полагая, что сыграли определенную роль в становлении моей личности? Конечно, вы могли бы попытаться изменить все к лучшему – сформировать мой юный разум, прежде чем он оказался разрушен навсегда. Пожалуй, осознавать это немного… тоскливо, профессор? Дамблдор моргнул. — Мистер Реддл, — начал он, — я понимаю, что мы никогда не были близки… — Вы мой профессор, — резко напомнил Том, — и не более. Но если уж на то пошло – вы были правы на мой счет. Это все притворство. Он знал, что лучше ничего не говорить про минувшие события пятого курса, особенно учитывая раздражающе-пристальное внимание Дамблдора к своей персоне. Знал, насколько осторожным ему следует быть, потому что Гарри точно рассказал Дамблдору о его кровавом будущем. — Амбиции – неплохая вещь, Том, — спокойно произнес Дамблдор. — Однако только наш выбор определяет, кем мы являемся на самом деле. — Согласен, — кивнул Том. — Поэтому я всегда тщательно обдумываю свои решения. И я практически уверен, что точно знаю, каким хочу видеть свое будущее. Ладони, спрятанные в карманах, вспотели. Его последние слова прозвучали слишком жестко, холодно и неуклюже. И хотя в их распоряжении находился целый класс, Дамблдор намеренно решил встать в непосредственной близости к Тому, чтобы подавлять его своей могущественной аурой. Том не мог отодвинуться, как бы сильно ему этого ни хотелось. Небольшое расстояние между ними вызывало беспокойство, а беспокойство означало поражение. Том натянуто улыбнулся и проговорил: — В любом случае, профессор, мне, наверное, следует пойти на обед. — Конечно, Том, — согласился Дамблдор. — Я уверен, твоим друзьям будет интересно, где ты. Ты ведь считаешь их таковыми? — Разумеется, — без раздумий соврал он, — они мои друзья. — Отлично. Признаюсь, какое-то время я волновался… Том стиснул зубы. — Понимаю, профессор, но как бы то ни было, я должен идти. Я ведь не могу заставлять своих друзей ждать, верно? — он холодно и насквозь фальшиво улыбнулся, а в следующее мгновение увидел на лице Дамблдора мимолетную вспышку отвращения. Удовлетворенный своей маленькой победой, он направился к выходу. Дамблдор продолжал молча наблюдать за ним: эти бледные, пронзительные глаза сверлили его затылок до самой двери. Том обернулся. — И еще. Я не принимаю ваших извинений, сэр. И, говоря откровенно, — его улыбка стала чуть более искренней, — вы мне никогда не нравились.***
Том с силой проткнул вилкой кусок мяса, не прислушиваясь к болтовне за столом. Его никогда не волновало, что думает о нем Дамблдор. Однако свои собственные слова продолжали крутиться в голове: неосторожные, грубые и настолько очевидные, что профессор с лету распознал их неискренность. Это было испытание, и Том его провалил. В данный момент Дамблдор сидел за преподавательским столом и разговаривал с профессором Слизнортом, при этом ни один из них не смотрел в его сторону. Заправив длинную каштановую бороду за пояс мантии, Дамблдор весело смеялся практически над каждой репликой своего собеседника, хотя Том прекрасно знал, что Слизнорт шутит просто отвратительно. Нехотя работая челюстями, он отвернулся и огляделся по сторонам. Белинда читала письмо у себя на коленях и украдкой улыбалась. Рядом с ней Абраксас и Альфард оживленно обсуждали стратегии предстоящего матча по квиддичу (Альфард сверлил подозрительным взглядом гриффиндорский стол, опасаясь, что те будут подслушивать), а прямо напротив него Лукреция разговаривала с Гарри. И хотя тот не обращал внимания на ее милый, застенчивый взгляд, и тем более не замечал, как она накручивает волосы на пальцы, Том все равно стиснул зубы. Розье тоже смотрел на Гарри. Том поднял свой кубок и сделал медленный глоток. В глазах Розье – за опасением и неприязнью – таилось нечто большее; нечто неловкое и сдержанное. Том знал, что они поссорились перед Рождеством, и Гарри наверняка сделал что-то, отчего Розье теперь выглядел крайне настороженно. Возможно, они подрались. — Я уверена, что мы победим гриффиндорцев, — проворковала Лукреция. — Потому что ты потрясающий ловец. — Она наклонилась к Гарри и тепло улыбнулась, демонстрируя ямочку на щеке. — А своему парню ты это уже говорила? — с мягкой усмешкой поинтересовался Гарри. Том краем глаза наблюдал за ними. Невозможно было не прислушиваться к разговору, когда голос Гарри звучал так дразняще тепло и лукаво. Прикусив щеку изнутри, Том снова почувствовал мерзкий привкус крови. — Ты говоришь про Игнатиуса? — она сразу зарделась. — Он не мой парень. — А он об этом знает? — Мы же несерьезно. Это все пустяки. Ой, перестань смеяться, Гарри, и говори потише. От смущения щеки Лукреции ярко вспыхнули, но она продолжала улыбаться, потому что ухмылка Гарри была безумно заразительной. Зато ее лучистый, направленный на него взгляд заставил Тома мгновенно захотеть кого-нибудь ударить. Том резко опустил кубок на стол и абстрагировался от всех звуков. Он желал стать Волдемортом. Он всегда желал стать Волдемортом. Это принесет ему удовлетворение и силу, к которым он стремился на протяжении стольких лет. Иначе как он сможет получить власть, чтобы управлять всем? Это было необходимо.***
Через три дня после того, как Гарри показал ему свои воспоминания, Том снова вскрыл его сундук. На этот раз потребовалось полчаса, чтобы обойти защитные чары, и ладони покрылись мозолями от усилий. Он специально ждал момента, когда Гарри отправится на тренировку по квиддичу – он знал, что тот расставался с Бузинной палочкой только на это время, – и нашел ее закопанной под ворохом футболок. Том осторожно взял в руки древний артефакт и поднес к свету. На ощупь древко оказалось обжигающе горячим, а исходящая от него энергия – живая и искрящаяся, – напоминала оголенный провод, по которому пустили высокое напряжение. Он понимал, что в данный момент лучше не произносить заклинаний. На какое-то мгновение Том позволил себе представить, что Старшая палочка принадлежит ему. Что именно он держит в руках эту невероятную силу и чувствует непоколебимую уверенность от обладания ею. Проваливаясь в водоворот подобных мыслей, он ощущал легкий, едва различимый прилив чего-то манящего, волнующего и дразнящего, который в действительности являлся сладковатым душком болезненной одержимости и морального разложения. Том положил палочку обратно, закрыл сундук и вышел из спальни прочь, спасаясь от душных каменных стен. Ему хотелось проветрить голову, вздохнуть прохладный весенний воздух, потому что воспоминания, которые показал ему Гарри, продолжали без устали крутиться в голове и искажать, издеваться над всем, во что он верил и к чему стремился. Один только образ жалкой фигуры Волдеморта, припавшего коленями к сырой земле и жадно пьющего кровь единорога, втоптал в грязь все мысли о возможном удовлетворении. Однако Том не мог не задаться вопросом, как сильно он сможет все изменить. В конце концов, теперь ему не грозили ни смерть, ни воскрешение. Но даже на пике своего могущества, к которому отчаянно стремился Том, Волдеморт выглядел слабым, неудовлетворенным и одержимым до сумасшествия. Он символизировал собой все то, чего так сильно боялся Том. …показал тебе свои воспоминания. Уверен, что другие воспринимали его иначе. Том представил, каково будет отказаться от всего. Пожалуй, это было все равно что стоять на краю обрыва и смотреть на бескрайнюю пустошь впереди – каменистую и безжизненную. Подобные мысли затягивали его в болото безысходности. Они окружали со всех сторон и с каждой секундой утягивали его все глубже на дно пугающей бездны, из которой он никогда не смог бы выбраться. Его затягивало в вязкую, непролазную пучину все ниже и ниже… Встряхнувшись, он отбросил подобные мысли прочь.***
Впервые за последние несколько лет Том пропустил Зелья и решил вместо этого спуститься в Тайную комнату. Он неторопливо обошел старинное помещение, заново впитывая в себя его величественный образ. Провел руками по гладким стенам, с тихой грустью вглядываясь в рассеянный зеленый полумрак. Задумчиво побродил по широким извилистым проходам. Он будет скучать по Комнате, когда закончит Хогвартс, скучать так сильно, что уже сейчас от этой мысли у него перехватывало дыхание. Это место представляло собой неопровержимое доказательство того, кем он являлся по праву рождения, а также показывало, каких высот он мог добиться в будущем. Великолепное в своей красоте, оно безраздельно принадлежало лишь ему одному и было скрыто от глаз посторонних. Усилием воли он направил поток мыслей в другое русло и вместо этого представил свою жизнь без Гарри. Том смог бы делать все что захочет, не ожидая негативной реакции или порицания. У них с Гарри образовались бы совершенно разные круги общения и сферы интересов. Они не существовали бы в одном и том же пространстве. Но он был уверен, что они все равно встретятся в будущем. Вероятно, Гарри станет аврором – обзаведется щетиной на подбородке и будет совершать рейды в роскошной алой мантии, небрежно сжимая в пальцах Старшую палочку. А Том… Том добьется всего, чего так страстно желал. Он полностью изучит Волшебный мир, всю магию в нем и достигнет вершины могущества – вершины своей мечты. Гарри, наверное, женится. Какая-нибудь грудастая ведьма будет готовить ему домашнюю еду и без конца повторять, какой он храбрый. Довольно скоро и так же незаметно он станет типичным представителем офисного планктона, который по выходным будет играть в квиддич, любить маленьких детей, ни с кем никогда не спорить и вообще ни о чем серьезно не задумываться. Будет влачить свое жалкое, скучное и отвратительно однообразное существование. Вспомнит он когда-нибудь о Томе? Перевернет ли страницу «Ежедневного пророка» и застынет, вчитываясь в яркие заголовки? Дрогнет ли у него сердце? Или он – с поднятой палочкой и горящими от негодования глазами, – будет искать его, связанный собственными моральными обязательствами и неугасающим чувством вины? Том на секунду задался вопросом, будет ли он колебаться, замрет ли в нерешительности? Он знал, что Гарри будет его презирать, что у них никогда не будет шанса возобновить отношения. И все будет кончено, разобьется вдребезги о суровую реальность, как бессмысленная, мимолетная мечта. Том невидящим взглядом смотрел перед собой до тех пор, пока его магия не начала свирепо искриться в воздухе. По центру ближайшей колонны пробежала трещина, за мгновение расколов камень до основания. На резных скульптурах зашелестел удушающий плющ. Поднявшись с пола, перед ним застыл один из крысиных черепов, в чьих мертвых, изъеденных мхом пустых глазницах он увидел откровенную насмешку. С беспощадной яростью Том взмахнул палочкой, и белая кость разлетелась в пыль, взорвавшись миллионом мелких осколков.***
В марте погода улучшилась, и слизеринской команде по квиддичу дали освобождение от учебы. До матча с Гриффиндором оставалось меньше недели, поэтому вся школа гудела волнением и ажиотажем: многие студенты рисовали баннеры и делали ставки. И хотя Том больше не разделял с Гарри сны, он каждую ночь просыпался от вида своего воскового лица. Ему снилось, что он падал с Астрономической башни, и тьма смыкалась вокруг него, пока он пытался достать палочку, которой даже не существовало. Снилось, что он жил в поместье Реддлов или в приюте, но без палочки, без имени, без возможности куда-либо выйти и что-либо сделать. Видел Пожирателей смерти, которые его не узнавали, а порой с болезненной ясностью понимал, что он не наследник Слизерина, а всего лишь нищий, безымянный полукровка. Наблюдал, как мерцает свое отражение в зеркале. Чувствовал, как сжимаются руки. Видел, как Слизнорт разочарованно качает головой, уголки его рта скорбно тянутся вниз. Когда-то он был отличным учеником. Думаю, я глубоко ошибался на его счет. Теперь Том практиковался в заклинаниях с гораздо большей яростью и усердием. Даже поговорил с Пожирателями смерти и вынудил себя притвориться, что это приносит ему удовлетворение, несмотря на то, что на протяжении всей встречи впивался зубами в щеку и сжимал палочку в кармане мантии. Он мог позаботиться о себе. Он мог получить удовлетворение. — Ты еще не думал о карьере в Министерстве? — однажды вечером спросил его профессор Слизнорт. Они сидели в его кабинете и на протяжении последнего часа обсуждали зелья и политику. Том выпил полбутылки эльфийского виски, чтобы приглушить настойчивое мельтешение собственных неприятных мыслей. Этот деликатный, но вместе с тем крайне неуклюжий вопрос заставил его рассмеяться. — Какой карьере? — недоуменно спросил он. — Мне не нужна работа в офисе. Я хочу путешествовать и изучать новую магию, а не зацикливаться на скучной бумажной работе и делать вид, что она что-то значит. Если профессор Слизнорт и заметил, что Том принял на грудь лишнего, то никак это не прокомментировал. Он лишь нашел сей факт забавным, так как сам напился до состояния, близкого к беспамятству. — Но, Том, — он изумленно округлил глаза. Его лицо было очень красным. — Разве ты не хочешь сделать себе имя? — Я сделаю себе имя, — кивнул Том. — И для этого мне не нужно Министерство. — Разумеется, ты прав, мой мальчик, но это чертовски досадно. Ты мог бы устроиться в любой департамент, какой только захочешь, ты даже можешь стать министром. Или исследовать заклинания, если так увлечен ими. Посмотри на Альбуса – он успел сделать так много, прежде чем начал преподавать в Хогвартсе. А теперь дуэль с Гриндевальдом и его место в Визенгамоте… Том скривился при упоминании Дамблдора. Слизнорт заметил его гримасу и закатился громким, раскатистым хохотом. — Вы никогда не уговорите меня найти работу в Министерстве, — отрезал Том. — Нет, пожалуй, нет, — легко согласился профессор, прочистив горло. — Тогда, полагаю, ты смог бы несколько лет путешествовать и узнать все что хочешь, а затем вернуться и занять ту должность преподавателя ЗОТИ, которую так желаешь получить. — Может быть, — немного удивленно сказал Том, потому что мысли Слизнорта поразительно точно сходились с его собственными. — Или, может быть, ты найдешь что-нибудь за границей. Германия проводит самые передовые исследования в области алхимии и имеет лучшую библиотеку, которую я когда-либо видел. Там сохранилась полная коллекция работ Мерлина. — Я действительно хочу побывать в Германии, — признал Том, однако мысли о возвращении в Англию и встречах с Пожирателями смерти заставили его поерзать в кресле. Раскрытие собственного потенциала всегда имело для него преобладающее значение, а следующими пунктами шли победа над смертью и достижение абсолютной власти. Но ведь существовали и другие способы ее получения – более сложные и приземленные, которые вынуждали его улыбаться на собраниях и важных встречах; заставляли оказывать влияние на своих Пожирателей не одним только страхом. Власть. Мысли о ней не давали ему покоя, но разве управление всеми и подчинение – являлось единственным ее проявлением? Тому не нужно было захватывать мир, чтобы доказать, что он Волдеморт. Он не нуждался ни в ком. Комната закружилась. — Профессор, вы когда-нибудь чувствовали, что все, чего вы хотите – обман? — внезапно спросил Том, сам не понимая, что на него нашло. — И у вас буквально есть доказательства, что ваше желание обернется настоящей катастрофой и никогда не принесет того удовлетворения, на которое вы рассчитывали. — Даже несмотря на изуродованное и деформированное лицо Волдеморта, Том отчетливо видел его недовольство. — Но вы все равно продолжаете этого хотеть? Огни вокруг постоянно мигали и расплывались, а стакан перед ним почему-то снова оказался пустым. — Но зачем же мне продолжать этого хотеть? — Потому что у вас больше ничего нет, кроме этой цели. Все прошедшие годы вы горели этим желанием и работали только для его достижения, — он помолчал несколько секунд, тупо уставившись в заново наполненный стакан. — Или все намного проще, и все ваши цели уже заранее были бессмысленными, а ваши желания на деле оказались не более, чем простой попыткой найти удовлетворение, самореализоваться… Свечи над головой мерцали слишком ярко, слишком ослепительно. — И вообще, что это такое, если не погоня за очередным желанием? Всего лишь жалкий клочок надежды… Том заткнулся. Беспокойство, проступившее на лице Слизнорта, отрезвило его лучше любого зелья. Кожу начало неприятно покалывать, а спутанные мысли немного прояснились. Он едва мог вспомнить, что говорил. Но профессор выглядел настолько озадаченным, и это было настолько ужасно, что ему захотелось поднять палочку и стереть память им обоим. Помолчав несколько секунд, Слизнорт тяжело вздохнул. — Тебе восемнадцать, Том. Как же ты мог потратить свою жизнь впустую? Ведь все только начинается. Какое значение имеют пять, десять, даже пятьдесят лет? Для волшебника это ерунда. И с чего ты взял, что никогда не передумаешь и не займешься чем-то другим? Что тебя остановит? У Тома не было пятидесяти лет. У него была вечность. Эта мысль казалась парализующей. Он перевел взгляд на окно, пытаясь избежать духоты небольшого помещения. Плотные занавески оливкового цвета мягко колыхались от слабых порывов ночного ветра. Масляные лампы освещали кабинет золотисто-оранжевым светом, а противная пульсация в голове с каждой минутой становилась отчетливее. Сопротивляться безжалостной лавине мыслей было почти невозможно. Том отогнал прочь все сомнения – они, как живущие внутри мелкие паразиты, грызли и потрошили его и так порядком истерзанный разум, – и плеснул остатки виски в свой стакан. Залпом опрокинув алкоголь, который огнем опалил горло, Том заставил себя зевнуть. — Наверное, мне стоит вернуться в гостиную, — преувеличенно уставшим голосом произнес он, пока профессор Слизнорт наблюдал за ним затуманенным взглядом. — Мы забыли о комендантском часе. — Ох, святые угодники! — воскликнул Слизнорт, всматриваясь подслеповатыми глазами в маленький циферблат карманных часов. — Посмотри на время! И помни, Том, мое предложение всегда в силе. Если тебе понадобятся деньги или рекомендации нужным людям, — он уже заново наполнял свой стакан, — я всегда тебе помогу. — Я знаю, профессор, — ответил Том и растянул губы в признательной улыбке. — Спасибо. Когда он вышел в коридор, поток лунного света казался ослепительным. Портреты в рамах сияли, а полная желтая луна очень низко висела в небе. Том налетел на доспехи и палочкой заставил их замолчать, прежде чем те переполошили своим грохотом весь замок. Он осторожно оторвал взгляд от мерцающего ночного неба, чувствуя, как сильно кружится голова. На полпути его осенила великолепная идея найти Гарри, чтобы тот наконец понял, кто на самом деле виноват во всей этой неразберихе. Гарри должен осознать, что именно он лишил жизнь Тома ярких красок, сделав ее скучной, пустой и невыносимой. Том прислонился виском к шероховатой стене и задумался. По четвергам Гарри допоздна задерживался в библиотеке и расставался с Уизли и Грейнджер только у лестниц. Если Том сейчас спустится, то сможет поймать его на полпути к подземельям. Он поспешил вниз, едва не навернувшись пару раз на лестнице, и довольно скоро достиг первого этажа. Какая-то смутная мысль на задворках сознания твердила ему, что это ужасная идея. Что это глупая, сентиментальная причина, и ему на самом деле не следует разговаривать с Гарри. Им нужна дистанция. Однако, когда Гарри спустился по лестнице, как Том и предполагал, все его мысли враз улетучились. — Том? — Гарри вздрогнул, заметив в тени его высокий силуэт. — Ты напугал меня до смерти. Он медленно спустился с последней ступени. В темноте невозможно было разобрать выражение его лица. — Я хотел поговорить с тобой, — сказал Том, едва ворочая языком. — О Волдеморте. Я Волдеморт. Я всегда буду Волдемортом. Я… — он моргнул, избавляясь от мутных пятен перед глазами. — Я есмь… От этих слов у Гарри что-то промелькнуло на лице, но в полумраке Том ничего не разобрал, поэтому недовольно прищурился и наклонился вперед. — Я знаю, — отозвался Гарри, нахмурив брови. — Ты хорошо себя чувствуешь? — Прекрасно. Ты разве не видишь? — лицо Тома прояснилось. — О, а ты видел, какая нынче большая луна? Такая яркая. Гарри наклонил голову. — Ты напился? — Нет, — возмущенно ответил он и, не удержавшись, передразнил: — Это ты напился. Гарри рассмеялся. От этого звука гнев Тома мгновенно сдулся, как продырявленный воздушный шарик, а голова закружилась сильнее. Он даже не осознавал, что пытается дотянуться до галстука Гарри, пока его руку не отбросили. — Наверное, нам стоит вернуться в гостиную, — предложил Гарри. — Если только ты не хочешь, чтобы все увидели пьяного старосту. Том наморщил нос. — Я не хочу возвращаться в гостиную. Слизеринцы будут там, и я не могу… — В последнее время было так утомительно постоянно иметь с ними дело. Особенно, когда болела голова и ничего не хотелось сильнее, чем затащить Гарри в кладовую для метел, чтобы прикоснуться к каждому дюйму его кожи. — Они, наверное, уже в постели, — Гарри мягко усмехнулся. — В любом случае, все будет хорошо. Ты отлично притворяешься трезвым. — Потому что я идеален, не правда ли? А они всего лишь кучка идиотов… Гарри фыркнул. — Не говори этого Розье, а то бедняга заплачет. — Розье? — Том нахмурился. С этого ракурса лицо Гарри выглядело потрясающе. — Я думаю, он хочет тебя трахнуть. Гарри засмеялся: в темноте сверкнули его белые зубы. — Ты думаешь, что все хотят меня трахнуть. — Но они хотят. — Нет, на самом деле этого хочешь только ты. Том тупо уставился на Гарри. Долю секунды в его голове явно шли какие-то сложные мыслительные процессы, потом он моргнул. — Я правда хочу тебя трахнуть, — согласился он без тени сомнения в голосе и скривил губы. — Знаешь, мы можем заняться сексом прямо сейчас, если хочешь. Глаза Гарри расширились. — Я пошутил, — дрогнувшим голосом ответил он, и Том проклял окружающую темноту, потому что знал, что щеки Гарри очаровательно покраснели. — К тому же, ты едва стоишь на ногах. — Мы не будем стоять. — Мерлинова борода, Том, завязывай. Лучше расскажи, какого хрена ты вообще напился? — Я… — он не совсем понимал, почему ему так больно смотреть на Гарри. Вид перед глазами смягчился: свет над головой казался смазанным, все время раскачивался и куда-то уплывал, а лестничный пролет представлял собой длинную полосу тьмы. Том несколько раз моргнул, чтобы рассеять туман. — Слизнорт, — выдохнул он. — Его можно терпеть, только когда пьешь. — Это ложь, и ты это прекрасно знаешь. У вас с ним такие странные отношения. — Лучше, чем у вас с Дамблдором. Кстати, ты знаешь, что он разговаривал со мной на днях? Хотел извиниться за то, что так плохо обо мне думал, — Том фыркнул. — Как будто втихую он не собирает на меня компромат, чтобы упечь в Азкабан сразу после школы. — А вот это вряд ли, — покачал головой Гарри. — Дамблдору все равно, чем ты занимаешься, пока это не приносит вред остальным. — Дамблдору все равно, — кивнул Том. — А тебе нет? Они стояли очень близко. Прежде чем Том осознал, что делает, он протянул руку и коснулся щеки Гарри – та была очень теплой. Гарри едва заметно вздрогнул, но не отстранился. — Том, — хрипло начал он. — Мы не можем. — Мы можем, — возразил Том. — Это не будет ничего значить. Он увидел, как Гарри сглотнул. — А потом мы сделаем вид, что ничего не было. И еще, — его голос многозначительно понизился, — я сделаю все, что ты захочешь. — Все что захочу? — повторил Гарри. Усмешка на его губах выглядела безумно привлекательно. — Уверен? — Абсолютно, — кивнул Том. Несколько мгновений они смотрели друг на друга, потом Гарри тихо выдохнул и рассмеялся. Он все еще стоял невыносимо близко, а его теплое дыхание опаляло щеку. От этого нехитрого действия кровь отливала от головы и устремлялась вниз, концентрируясь в районе паха. — Не давай обещаний, которые не сможешь сдержать, Том. Особенно когда ты пьян. Тот ухмыльнулся. — Кто сказал, что я не смогу их сдержать? — Ты забыл, что мы уже не встречаемся? — А мы это так называли? — Том поморщился. — Вообще, я говорил о небольших шалостях в кладовой для метел, прямо как в старые добрые времена, а не… Он прикусил язык, увидев больной взгляд Гарри. Эмоции на его лице читались легко: слишком яркие, сильные – они ослепляли. Прикрыв глаза, Том попытался отстраниться, но тело, накачанное этиловым ядом, повело в сторону. Уже в полете он почувствовал, как его ухватили сильные руки, не дав пропахать носом пол. Пару мгновений спустя пришло смутное осознание, что его куда-то ведут. — Мы держим путь в кладовую для метел? — сухо поинтересовался Том, открывая глаза и выпрямляясь. Стены впереди подозрительно раскачивались, на пол он и вовсе старался не смотреть. Гарри усмехнулся. — Нет, боец, всего лишь в гостиную. Том споткнулся. — Ты… — он крепче вцепился в Гарри, почти обнимая его и наваливаясь всем телом. Том мог идти самостоятельно, но опираться на твердое плечо, скрытое грубой тканью мантии, оказалось неожиданно приятно. — Мне так нравится твой запах. Том зарылся носом ему в шею, а Гарри не отталкивал, позволяя сохранять в тайне очевидную, в целом, способность передвигаться без посторонней помощи. — Это обычное мыло. — Нет, это… — Том мазнул губами по его щеке. — Только ты. Ты… Они спускались по лестнице, и невозможно было однозначно сказать, в чем он путался сильнее: в мыслях, словах или все-таки в собственных ногах. Пожалуй, одинаково преуспел сразу во всем. — Мы должны выйти на улицу. Здесь так жарко. Или, — он просиял, — мы пойдем к Дамблдору, и я спрошу, какого черта ему от меня нужно. — Мы не пойдем сейчас к Дамблдору, — отказался Гарри. — Завтра в классе вызовешь его на дуэль, если захочешь. — В классе? Ты, и правда, гфиндор… гриффин… дорец до мозга костей. — Я не… — осекшись, Гарри хохотнул. — Поверить не могу, что ты так надрался. — Это ты надрался, — недовольно буркнул Том. Они наконец достигли подземелий. Том больше не мог сдерживать лепет, который теперь непрерывным потоком вырывался из его рта. В голове чувствовалась легкость, в мыслях – туман, однако с каждой минутой все сильнее хотелось опуститься на любую горизонтальную поверхность, чтобы унять окружающую круговерть. В попытке отвлечься он заполнял тишину бессвязными разговорами: — …а потом профессор Слизнорт решил, что мне следует поговорить с Дирком Белби, хотя я учился только на втором курсе… Он моргнул. Они стояли у входа в гостиную, и Гарри осторожно снял руку Тома со своего плеча. Тот напоследок провел ладонью по его растрепанным волосам и выпрямился. — Я выгляжу сильно пьяным? — неловко спросил он, сосредоточенно поправляя галстук. Гарри скрыл усмешку. — Ни с кем не разговаривай, тогда порядок. Но когда вход открылся, в гостиной никого не оказалось. Камин погас, а свечи горели слабо, отбрасывая пляшущие тени. — Жаль, — разочарованно выдохнул Гарри. — Я хотел увидеть, как ты опозоришься. — Такого не будет, — заявил Том, рухнув в ближайшее кресло. Голова кружилась так, будто его прокрутили в центрифуге. У него была вечность. Вечность. Он не умрет. Не сможет. Если только не… — Что, если я сделаю больше крестражей? — слабым голосом спросил он. — Ты попытаешься их уничтожить? Гарри, двинувшийся было в сторону спален, удивленно замер на месте. — Нет, — с недоумением ответил он. — Хотя и не поддерживаю эту идею. Особенно ту часть, где придется кого-то убить. К тому же, крестражи пагубно влияют на твою психику, магию, внешность… — Какой кошмар, — сухо обронил Том. — Не дай бог, я начну выглядеть уродливо, — он повернул кольцо. — Но мне не нужно много крестражей. Может, я сделаю еще один вместо того, который ты уничтожил. Хотя, если подумать, ты не был настоящим… Он заставил себя замолчать. Этот разговор не приведет ни к чему хорошему — лишь спровоцирует очередной ненужный спор. — Я понял, — кивнул Гарри. — Но, к твоему сведению, я не собираюсь трогать крестражи, которые ты уже создал. Если только ты не сделаешь мне что-нибудь по-настоящему плохое. Убьешь того, кого я люблю, или… — он потер шею сзади. — Ладно, не бери в голову. Я иду спать. Том долго смотрел на него. Гарри выглядел неловко, переминаясь с ноги на ногу и перебирая в руках подол своей мантии. Такой прекрасный. — Да, я тоже, — медленно проговорил Том. Комната покачнулась, когда он встал. — Тебе стоит выпить воды, — посоветовал Гарри. — А еще лучше – отрезвляющее зелье. Ради такого дела ты даже можешь взломать сундук Эйвери. Услышав его слова, Том скривил губы. Это было так жестоко, что, казалось, кожу начало неприятно покалывать, а внутренности скрутило жаром. — Все в порядке, — невнятно ответил он, заставляя собственный разум не растекаться бесформенной жижей. — Может, так я буду лучше спать и не увижу те отвратительные сны о Волдеморте. Он даже не осознавал, что сказал, пока не увидел лицо Гарри. Его глаза – большие, зеленые, удивленные – теперь были гораздо ближе, чем раньше. — Забудь, что я сказал, — велел Том и моргнул, избавляясь от мутной пелены перед глазами. Он засунул руки в карманы. — Вообще, это твоя вина. Ты показал мне свои воспоминания. Исказил все, во что я верил. Все мои идеи, планы. Все. Какое-то время Гарри молча наблюдал за Томом – его взгляд был пристальным, внимательным, однако в нем не наблюдалось ни тени превосходства. Наоборот, в зеленых глазах светились тревога и обеспокоенность. Эта мысль заставила Тома испытать острый прилив щемящей нежности. Впрочем, стоило заметить, что его мысли последние полчаса упорно норовили ускользнуть в совершенно другое русло. Рядом не было ни души, а Гарри стоял так дразняще, невыносимо близко. Свет казался приглушенным, практически интимным. — Чепуха, — неожиданно серьезно произнес Гарри. — Я не заставлял тебя ничего переосмысливать, это ты начал сомневаться в своих желаниях. — Я в них не сомневаюсь, — отрезал Том. — Ни на миг. — Не понимаю, какое отношение это имеет ко мне. Том бессильно уставился на него. От досады он чуть не проговорился, но в последнюю секунду прикусил язык. Его подташнивало от выпитого, ноги держали с трудом, но, даже находясь в подобном состоянии, он умудрялся сохранять подобие рассудительности. — Я могу увидеть твой шрам? — внезапно спросил он. Гарри удивленно моргнул. — Да, конечно… Он уже почти приподнял челку, когда Том дернул его на себя. Он не хотел видеть шрам, он хотел зарыться руками в эти взъерошенные волосы, прижаться лбом к глупой голове и стоять так до тех пор, пока комната не перестанет вращаться перед глазами. Но Гарри не позволил – мягко оттолкнул его, и Том, опустив глаза, увидел, как крепко сжимает чужие запястья. Он мгновенно отпустил его и отпрянул, как от огня. — Гарри, — выдохнул он, шаря по его лицу в поисках признаков отвращения. — Все в порядке, — тихо сказал Гарри. — Я просто… Он колебался. Тому пришлось закрыть глаза, когда Гарри прикусил нижнюю губу. Собственная голова ощущалась горячей и такой тяжелой, почти неподъемной. Мысли постоянно растекались внутри, отказываясь формироваться во что-то более устойчивое и адекватное. — Ты красивый, когда не можешь на что-то решиться, — выдохнул Том. — Ты будто ненавидишь себя, потому что слишком сильно этого хочешь. А я… Я тоже хочу… Он заставил себя замолчать, наткнувшись на открытый, какой-то даже ошарашенный взгляд Гарри. Тот смотрел на него, словно видел впервые; словно не мог поверить, что Том читал его, как открытую книгу. — Я тоже, — все же признал Гарри чуть дрогнувшим голосом. — Но мы не можем. К тому же, сейчас ты очень пьян. Том не стал с ним спорить. Проще было притвориться, что он не отвечает за свои слова и поступки, иначе завтра он не сможет смотреть Гарри в глаза. Они поднялись по лестнице, утопающей в рассеянном полумраке. Замерев перед дверью в спальню, Гарри прижал палец к губам и неуверенно замер. — Хочешь зелье сна без сновидений? — негромко спросил он. — У меня где-то валялась пара флаконов. Том уставился на его лицо и завис, видя неподдельную искренность в глазах, слегка вьющиеся волосы, простодушное выражение, – и чувствовал, как за ребрами больно стучит глупое сердце. — Нет, — буркнул он. Внутри еще теплились остатки гордости, даже несмотря на невозможность стоять прямо. — Увидимся утром. Гарри тихо открыл дверь, и они вошли внутрь. В комнате было темно, но Том, спотыкаясь на каждом шагу, с божьей помощью все же умудрился добраться до собственной кровати. Оставаться и дальше рядом с Гарри оказалось выше его сил: еще немного и он обязательно скажет что-нибудь нелепое или глупое и снова почувствует боль от отказа. — Спокойной ночи, Том, — тихо сказал Гарри. Том слышал, как он стягивал с себя галстук, расстегивал мантию, и это было невыносимо. Том не ответил. Он рухнул на кровать и задернул балдахин, закрывая глаза. Голова отчаянно кружилась и противно пульсировала: он чувствовал себя невесомым, а веселое и расслабленное лицо Гарри, которое буквально светилось нежной улыбкой, продолжало вспыхивать за закрытыми веками. Том повернулся на бок и подумал о Волдеморте и обо всем, чего он хотел; Волдеморте и его отвратительном будущем. Эти мысли напоминали контракт, от которого он не мог – не имел права – отказаться. Думал о вечности до тех пор, пока слово не начало казаться полной бессмыслицей. Через какое-то время он провалился в сон, который принес ему очередные кошмары: по-прежнему яркие и мучительные, искаженные и насмешливые.***
Весь следующий день у Тома болела голова. Во время обеда Гарри поинтересовался, как он себя чувствует, потому что тот, не отрываясь, буравил свою чашку нечитаемым взглядом. Том ответил, что просто замечательно. Воспоминания о прошлой ночи представляли собой смутные, размытые образы, однако стоило увидеть Гарри, как те приобрели неестественную четкость. Он вспомнил, как касался его щеки и обещал сделать все, что Гарри захочет; будто наяву увидел веселый блеск в его глазах и сдерживаемое подергивание губ. Том поморщился. День тянулся медленно. Профессор Слизнорт с виноватым видом все время наблюдал за ним из-за преподавательского стола, но Том знал, что разберется со всем этим чуть позже. Он специально не принял зелье от похмелья и упивался дискомфортом, потому что подобное состояние притупляло его смешанные чувства. Вечером, не в силах больше сидеть в общей гостиной, он взял смену Нии Шафик – неизменно великодушной старосты – и патрулировал школу. Освещая палочкой каменные плиты впереди, Том особенно любил врываться в кладовые для метел и снимать баллы с полураздетых, испуганных студентов. Однако на седьмом этаже, проходя мимо гобелена с изображением книзлов, Том замер. Он узнал доносящийся из-за закрытой двери голос и, тихо приблизившись, прижался ухом к деревянному полотну. — …Департамент магического правопорядка, — говорил Рон Уизли. — Звучит круто. Или открыть свой бизнес, как у Фреда и Джорджа. Может, создать что-то похожее на магазин Всевозможных волшебных вредилок, а потом передать его им, а? Ему ответил другой голос, который Том узнал бы где угодно. — Ты станешь их героем, — произнес Гарри. — И я уверен, что моему отцу тоже понравится. — Это точно. А ты что решил? Том прижался ближе к двери и закрыл глаза, прислушиваясь. — Сначала я бы изучил свою магию, — отозвался Гарри. — Никто раньше не становился Повелителем Смерти, поэтому я хочу побольше об этом узнать. Потом, может, займусь изготовлением волшебных палочек или стану невыразимцем. Но прямо сейчас… Том представил себе выражение его лица, его позу – наверняка Гарри стоял, лениво опираясь на одну из парт, и все внимание уделял Уизли. — …я что-нибудь придумаю. Буду путешествовать. Стану ликвидатором проклятий. Из-за двери раздался смех. — Нет, серьезно, — продолжил Гарри, — ты знаешь, как долго я был Мальчиком-который-выжил? Я даже не надеялся, что доживу до ЖАБА, а теперь все это в прошлом. Это… странно. Я правда хочу заниматься чем-нибудь интересным. Последовала пауза, и Том подвинулся, напряженно всматриваясь в небольшую щель. — Что ж, это все очень мило, — подвела итог Грейнджер. — Но если смотреть с практической точки зрения, ты не думал о преподавании Защиты? У тебя отлично получалось, и тебе самому нравилось заниматься с ОД. — Мне, и правда, очень нравилось, — согласился он. — Но я не буду так поступать с Томом. Том замер. После короткой паузы раздался нервный смех. Послышалось какое-то движение. — Что? — Ну, это хреново. Он действительно хочет преподавать Защиту. — Реддл, преподающий Защиту, будет худшим, что когда-либо случалось с Хогвартсом, — удивленно сказала Грейнджер. — К тому же, Дамблдор станет директором и никогда этого не допустит. — Вот почему это… хреново. — Знаешь, Гарри, тебе нужно перестать беспокоиться о Реддле. Он не твоя ответственность и даже не часть твоей жизни. Но если ты продолжишь заботиться о его благополучии, то никогда о нем не забудешь. Какое-то время Гарри молчал. Их разделяла только дверь – этот тонкий дубовый барьер, – и Том затаил дыхание, стиснув дерево под рукой. — Я не могу просто взять и перестать думать о нем, — голос Гарри прозвучал чуть резче, чем за несколько мгновений до этого. — Ты бы больше никогда не подумала о Роне, если бы вы расстались? — Это другое! Пожалуйста, не сравнивай… — Отлично! Но я не хочу больше преподавать Защиту или говорить о нем. Это вообще не помогает. — Мне жаль, — сразу извинилась Грейнджер. — Я не хотела поднимать эту тему. Давайте… Том напряг слух. — …назад. Ния знает, что я встала с постели, но все же. Уже поздно. Стул заскрипел, когда кто-то встал. Том отступил от кабинета и скрылся из виду прежде, чем они его обнаружили. Он проскользнул в ближайшую темную нишу напротив гостиной Гриффиндора и, чтобы подавить дрожь, сжал в руке палочку. Находиться в непосредственной близости к Гарри – видеть и слышать его, оставаясь на расстоянии жалких пары дюймов деревянного полотна, – по-настоящему сводило с ума. Том запустил пальцы в волосы, уставившись в темноту перед собой невидящим взглядом. Мимо по коридору прошли Уизли и Грейнджер. Густые волосы Грейнджер блестели в свете факелов, а Уизли так энергично кивал на ее слова, что лишь чудом удержал равновесие, когда нелепо запнулся о собственную ногу. Том не прислушивался к разговору. Он ослабил узел галстука, потому что тот слишком сильно сдавил горло. Когда те двое исчезли в гостиной, он покинул нишу и направился по пустому коридору, уходя в противоположную от подземелий сторону. Лунный свет слабо переливался на каменных плитах, а доспехи, как молчаливые свидетели, наблюдали за его порывистыми движениями. Том облизнул губы, его мысли лихорадочно метались. С одной стороны это была победа, с другой – поражение. Вот только это не было отказом от всего. Размытое будущее Гарри представляло собой путь, который можно было проложить в любом направлении. Его теплый голос и те чувства, которые так гармонично резонировали с чувствами Тома… Они были реальными. Том достиг конца коридора и уставился на залитую лунным светом территорию. Поверхность озера, впрочем, оставалась полностью черной и казалась бездонной, несмотря на серебристые лучи ночного светила. Руки все еще дрожали. Он был и всегда будет Волдемортом. Он был Волдемортом, и Гарри всегда это знал. Гарри не волновало имя, как не волновала и его неутолимая жажда власти. Эта мелочь являлась просто невидимой гранью, которая отделяла неприятное от неправильного. По коже ползли мурашки. Он попятился от окна и рванул дальше, спускаясь по мраморной лестнице. Ноги сами вели его, пока очертания замка перед глазами не смазались в одно размытое пятно. Единственное, что осталось – что действительно имело значение, – это лихорадочная скорость его ума. В любом случае, что такое Волдеморт, как не имя? От чего он отказывался, кроме Пожирателей смерти и одной возможности стать лидером, от одного пути из целой дюжины направлений, которые простирались перед ним? У него были и другие мечты, осуществлением которых он мог заняться в первую очередь. Другие цели. У него была вечность. Он вытер руки о мантию. Он не сдавался, а откладывал. Это был не конец, а другой путь. Гарри пойдет на компромисс. Он это сделает. Достигнув подземелий, Том замедлил шаг. И хотя осознание обрушилось на него с устрашающей силой, оно вместе с тем принесло чудовищное облегчение. Он чувствовал, как под его судорожно колотящимся сердцем разлилось нечто более горячее и собственническое – оно распространялось внутри его разума, растекалось по коже и проникало глубоко в вены. Как инфекция, разом пробуждающая все чувства. Том никогда не должен был отказываться от Гарри. Это было немыслимо, просто уму непостижимо. Он выбрал Гарри. И это был не выбор, а признание.