Побочный эффект

Manage your mood, because if it does not obey, then it commands. Horace

      — Майлз, я…       Только что Вейлон Парк вышел из душа, в котором находился, по меньшей мере, полчаса — в холодное помещение и без того сырой комнаты ворвался запах ржавой воды и дешевого мыла. Дверь противно скрипнула, выводя номер из шаткой тишины. На секунду лица Апшера коснулся тусклый свет, а потом все снова погрузилось во мрак. Он отвернулся к окну, притворившись, что ничего не услышал — разговаривать все еще не хотелось. Более того, было уже тошно от одной только мысли, что им придется обсудить произошедшее. Или это дешевый алкоголь давал о себе знать?       Скрипнула вторая кровать. Вейлон лег. Майлз не услышал этого, все еще находясь в своих мыслях, будто отрешившись от реальности. Как вообще он осмелился на это? Какое моральное право он имел давать надежду им обоим, зная, что у них нет будущего? Именно его, Майлза, теперь винить в том, что в сердце Парка пробудились сдерживаемые эмоции, а ведь у него семья, у него есть Лиза, дети, которых нельзя просто вычесть из всей этой истории. Да и неужели он посмел подумать, что его прогнившая насквозь душа и еле живое тело еще хоть кому-то могут быть нужны? Да еще и с таким «грузом» в виде Волрайдера, который уж точно не считается ни с чем и ни с кем, кроме заложенной в него программы убивать. Стало совсем плохо, сон не шел.       Вейлон тоже не мог уснуть. Да и не собирался, хотя виски ныли сильной болью, а простуда делала тело слабым. Он чувствовал, что теперь Майлз его избегает. Боится. Но самое страшное уже случилось и сейчас все зависит только от того, что они будут делать со всем этим. Забыть? Это будет самым простым. И самым сложным одновременно. Но лежать в молчании было невыносимо.       — Я…       — Иди сюда.       Майлз перебил его, не шелохнувшись. Вейлон подчинился. Тихие шлепки босых ног по деревянному полу и вот кровать у его ног просела — Парк опустился на самый ее край. Только бы он снова не начал говорить. Апшер умолял только об этом.       — Ляг.       Кровать была узкой, но места хватило. Майлз все еще не обернулся, но он так отчетливо увидел в темноте растерянность на лице Вейлона, что уголки губ его подернулись в подобии горькой усмешки. А когда его спины коснулись очертания спины его спутника по несчастью, Апшер обернулся и, все так же молча, обнял его. Он ожидал реакции, по крайней мере, напряжения, но этого не произошло — бывший программист был странно расслаблен, будто ничего необычного и не происходило.       И обоим вдруг стало спокойнее. И оба понимали — это их последняя ночь. ***       Сквозь серый, холодный туман дорога была видна едва-едва. Плохая, стертая разметка, потрескавшийся асфальт, неухоженная, замусоренная сотнями проезжающих тут людей, деревья, которые давно грозили обвалиться от старости — все это было идеальным олицетворением какого-то определенного конца. Может жизни, может путешествия, а может и вообще всего света. Ощущение что там, за полосой последнего осеннего тумана, бесконечный обрыв, край самой Земли, не покидало, хотя и придумать словесного выражения этому чувству ни Майлз ни Вейлон не смогли бы. Они просто ехали вперед, чуть покачиваясь в такт машине, которую слегка потряхивало на неровном пути, мысленно будто прощаясь друг с другом навсегда.       Странно, но напряжения внутри никакого не было. Ни предчувствия, ни опасений, ни даже какого-то особенного сожаления — просто спокойное принятие факта — они почти у цели. Они не спали всю ночь, не желая оттягивать момент встречи с новым штатом, однако, не было и сонливости. Майлз, который в этот момент сидел на водительском, гнал чуть быстрее, чем было указано на редких ржавых знаках, но такая скорость требовала сосредоточения, чтобы на очередном крутом повороте не врезаться в дерево. Вейлон открыл окно со своей стороны и в машину ворвался запах мокрой хвои и асфальта. Дежавю. Парк глубоко дышал им, стараясь в красках вообразить встречу с Лизой и детьми. Что он им скажет? Что скажут ему они? Почему-то единой картинки не складывалось. Она вырисовывалась из моментов, как Лиза, наверняка, плачет, как дети бросаются к нему на шею, младший тоже, наверное, плачет… Как уезжает Майлз, не сказав ему больше ни слова. Навсегда. Как раз в тот момент, когда Вейлон начал понимать, что Апшер для него не пустой звук.       Нужно было хоть что-нибудь сказать. Завести отвлеченный разговор, хоть как-то сгладить повисшее между ними недопонимание. Но как только Парк набрал в легкие воздуха, чтобы озвучить наболевшее, как Майлз перебил его, указывая куда-то вперед:       — Смотри! Неужто.       Вейлон посмотрел по направлению и увидел знак, похожий на старый, проеденный ржавчиной и временем рекламный баннер: «Вы покидаете штат Колорадо», бывший когда-то ярко-зеленым. А с другой стороны дороги, чуть поодаль, красовался другой баннер, не менее выцветший: «Добро пожаловать в штат Небраска!»       — Граница… — пробормотал Вейлон, различив в тумане какое-то движение.       Это были машины. Они странным образом стояли поперек дороги, как будто бы случилось ДТП и два водителя теперь выясняют отношения, не желая двигаться с пути. Парк только это и успел подумать, как раздался треск, а через секунду он уже провалился в глубокое небытие. ***       — Он в сознании?       — Должен был уже очнуться. Заряд был небольшим. Показатели в норме.       — Что-то долго. Все уже давно готово, буди.       Вейлон Парк услышал все это за мгновение до того, как получил сильную оплеуху. Боль отдалась в висках, щека будто вспыхнула и он на мгновение открыл мутные глаза, тяжело дыша от сильного испуга. Сердце колотилось как бешеное, словно после ночного кошмара, но в разы быстрее, а тело было будто в состоянии сонного паралича — тяжелое, неподвижное, как бревно.       — Подъем, сука. Хватит уже дрыхнуть.       Последовал еще один удар, от которого зазвенело в ушах, а по губам вниз потекла вязкая теплая жидкость. Кажется, ему разбили нос. Но бодрее Парк от этого не стал — он еще сильнее испугался и если бы мог, то наверное закричал бы. Однако сил не было даже на это.       — Блять, ты его так убьешь. Постой…       Сквозь красноватую пелену на глазах бывший программист различил несколько фигур, рассматривавших его очень пристально. Возможно, их было только двое, однако их тени удваивались и утраивались, походя больше на жутких фантастических существ На них были до боли знакомые защитные костюмы, которые странным образом сливались с окружающей обстановкой, а еще он учуял этот отвратительный запах медицинского спирта, от которого голова болела еще сильнее. Да что же это…       — Ой, вы только посмотрите, кто открыл свои глазки. Ну надо же, сам осведомитель. Приятно познакомиться! — одна фигура противно захихикала, а Парк сглотнул, начиная по крупицам собирать свой рассудок обратно. Нет, это точно был не сон. Но мысли, чувства, осознание — все приходило с сильным опозданием, как будто прорывалось к его мозгу через толщу воды.       — Эх, блять, я походу с наркотой переборщил… Он же как овощ.       — Придурок. Опоздаем — сам на его месте окажешься.       — Завались! И вообще, пошел отсюда. У нас с мистером Парком будет личный разговор.       Второй гнусаво заржал, а затем сжал подбородок снова проваливающегося в никуда Вейлона, приблизив свое лицо к его лицу. Кроме спирта от его уродливой морды воняло сильным перегаром и какой-то гнилью. Парку на секунду показалось, что он все еще лежит на столе Глускина, а эта тварь склоняется к нему так низко, что можно различить ряд желтых зубов…       — Развлекайся. Только не переусердствуй, нам его органы сказано было в целости извлечь. Если не хочешь, конечно, вместо него науке послужить.       — Проваливай уже, блять!       Даже до ослабленного наркотиком сознания дошло, что сейчас произойдет. Сердце, и не думавшее успокаиваться, забилось, как пойманная в сеть рыба, но этого было недостаточно, чтобы заставить тело сдвинуться хоть на миллиметр. Парк через силу заставил себя снова открыть глаза, чтобы уже чуть яснее различить высокого мужчину, который возился с чем-то чуть ниже его плеча. Стало больнее. И если бы программист мог соображать, то он бы понял, что это потуже стянулись ремни, удерживающие его на этой койке.       А затем — ему только и оставалось, чтобы молиться сквозь толщу этой мутной воды и звона о том, чтобы снова потерять сознание, а еще лучше — умереть. Потому что даже абсолютно не подчиняющееся тело почувствовало прикосновения, каждое из которых было будто раскаленным клеймом — все ниже и ниже, безжалостно, а еще — это смрадное дыхание на коже, переполненное похотью и грязью… Все, что Вейлон мог, это снова закрыть глаза, чувствуя, как по лицу текут и текут слезы, вперемешку с кровью. ***       — Что за…       Майлз резко вырулил, едва не сбив человека, который кинулся им наперерез как раз в тот момент, когда переднее стекло треснуло, а Вейлон завалился вперед, не подавая признаков жизни. Апшер еще толком ничего не осознал, как тут же в глаза ему ударил настолько яркий свет, что он бессознательно отпустил руль, прикрывая их, и тут же впечатался в дерево. Раздался дикий лязг, что-то будто взорвалось, а свет все не прекращался, и как бы Майлз не старался от него скрыться — этот свет был теперь словно бы изнутри, выжигая и подавляя все живое, что в нем было. И мертвое тоже.       Люди снаружи наблюдали за происходящим с огромной долей страха и недоверия. Они точно знали, кто и что перед ними, и то, что излучатели, которые они между собой называли «выжигатели мозгов» помогут сдержать нано-рой, подвергалось огромному сомнению. Все-таки небольшая разведгруппа по смягчению последствий не такое уж серьезное препятствие на пути монстра, вздумай тот напасть. Но в этот раз они были готовы, пусть даже это «оружие» было под статусом «экспериментально». Да и спецназовцев, что прямо сейчас целились в скорчившегося за пробитым стеклом получеловека, взяли, скорее, для собственного спокойствия, нежели для реальной безопасности. Все-таки Волрайдера из автомата не убить.       — Давайте, надо его брать!       Пол Марион находился дальше всех от серого джипа беглецов. Будь его воля, он бы сейчас предпочел сидеть в уютном кабинете, а не зябнуть черт знает где, да еще и рядом с неминуемой смертью. Его жирные щеки подрагивали от волнения и трепета, а ноги сами тянули обратно в фургон, но Пол последним усилием воли заставлял себя стоять на месте. Глик же совсем, кажется, не боялась. Или мастерски это скрывала. В любом случае, она стояла перед фургоном, не утруждая себя попытками спрятаться, скрестив руки, будто обняв себя. Непривычно было видеть ее в защитном костюме, который почему-то добавлял ей роста. Команду, кстати, тоже она отдала.       Настал момент «X». Между бровей Полин залегла глубокая складка, которая обозначала напряжение. Она была не тем человеком, который бы на сто процентов доверился идеям технологов, которые, кажется, тоже были слегка не в себе. Ну, а чему удивляться — именно эти люди и корпели над разработкой всего, чем «Меркофф» могла гордиться, но и что, обычно, было крайне опасно для обычного человеческого сознания. Даже костюмы, изготовленные на сопротивление негативным излучениям какого-то там уровня (для Полин эти термины были пустым звуком) не могли полностью защитить слабый человеческий мозг. Побочные эффекты морфогенетического кондиционирования, да и этих излучателей бывали самыми неожиданными. Тем временем, двое самых храбрых (ну или самых преданных) «безумцев» уже направилась к Волрайдеру, который все еще корчился за рулем дымящейся машины, отчаянно пытаясь сбежать от пронзительных высокочастотных лучей. Их смысл был в резонировании с нано-роем, что не давало ему собраться в единый «организм» и взять верь над носителем — снаружи излучатель можно было бы спутать со странного вида пистолетом, но мощь его была невероятной.       Мистера Апшера выволокли из машины, и тут же оглушили сильнейшим ударом по голове. А уже бездыханное тело в срочном порядке перетащили в фургон, где уложили в специальный «гроб», где к телу были подключены подавители. Эти должны были не дать ему умереть, но жизнь такая была хуже, чем у овоща.       — А что с информатором делать будем? Он жив еще.       В Вейлона выстрелили специальным дротиком, похожим на те, которым усыпляли буйных зверей.       — Да что хотите. — с презрением отозвалась Полин. — Вообще, можно было бы пристрелить и сбросить в канаву, но думаю, его органы нам пригодятся. Так что можете разобрать.       — Я хочу, чтобы он мучился. — вставил свое Марион, который уже немного осмелел и с нескрываемым злорадством наблюдал, как Парка вытаскивают из машины и волокут по земле. — Пусть ответит за свой идиотизм. Машину тоже к нам. Нечего мусорить.       — А в вас, оказывается, есть что-то кровожадное… — задумчиво произнесла Глик, когда они уже двинулись в обратный путь. — Может, вы и на вскрытии поприсутствуете?       Пол сглотнул. Только этого ему не хватало. Раздался глухой стук — мистера Парка бросили в фургон, недалеко от «гроба», словно мешок картошки. Будет обидно, если тот скончается по дороге.       — Эй вы, а ну поаккуратнее! — глава отряда по смягчению последствий утер лоб платочком, выругался, стараясь не отвлекаться от дороги — его немного укачивало. ***       …Некто знакомый сидел рядом, едва касаясь своим плечом его плеча. Солнце падало не ровно, а бликами, от чего казалось, что лицо этого человека все в пятнах. А волосы и вовсе выглядели рыже-золотистыми, рябыми — они как и всегда лежали в беспорядке, разве что сейчас они чуть шевелились от ветра. Отросли за такой срок достаточно, чтобы мягко ложиться на уши и шею. У Майлза было стойкое ощущение, что он уже видел их где-то, даже, кажется, помнит, какие они наощупь…       — Жарко… — прокомментировал Вейлон, не оборачиваясь. Он смотрел вдаль, туда, где уже сложно было что-то различить из-за молочно-белой пелены. — Не знаешь, когда начнутся дожди?       То, что это Вейлон Парк, пришло на ум само, без каких-либо усилий. Зеленые глаза, бледная кожа, светлые волосы… Спокойный голос. Майлз неопределенно пожал плечами, рассматривая листву над головой — ее было много и она была очень густая, да только вот дерева видно не было.       — Уж поскорей бы… А то так все цветы завянут и что тогда?       Майлз огляделся. И правда, как оказалось, они сидят на лужайке, усыпанной всевозможными цветами необычных расцветок, прячущихся в удивительно высокой траве. «Интересно, пахнут ли они?» — Апшер потянулся к цветку, но тот был слишком далеко. И вдруг почувствовал холодный поцелуй. Прохладные губы Вейлона касались его шеи, заставляя толпы мурашек бежать по телу. А спокойный, солнечный мир вокруг вдруг начал выцветать — краски начали блекнуть, пропадать и гаснуть, и даже лицо Вейлона вдруг пошло кровавыми пятнами, взявшимися из ниоткуда.       — Убереги меня… Прошу… — только и услышал Майлз, прежде чем реальность нагоняла его со скоростью света. И в этот миг резкий звук, похожий на пронзительный свист, исходящий, кажется отовсюду сразу. Он прорезал сознание, словно раскаленный нож, заставив вскрикнуть от резкой боли и очнуться. И тут же ощутить, что что-то с его телом не так.       Как ни странно, Майлз вполне ясно различил сверху стекло. Оно находилось на расстоянии нескольких сантиметров от его носа, и в первую секунду он даже подумал, что он все еще в машине, а это — странным образом развернутое переднее стекло. А еще через мгновение до Апшера дошло, что он не может шевелиться. Разве что, двигать глазами. И то, что взгляд смог зацепить, повергло в ужас: все его тело было усеяно тонкими трубками, по которым двигались разного рода жидкости. И видимо в его теле было настолько много транквилизатора, что журналист не чувствовал тела вообще, не считая головной боли и этого звука, что сейчас разрезал барабанные перепонки.       И тут его накрыла паника. Майлз закричал, пытаясь двигаться, пытаясь заставить свое тело шевелиться, но вместо предполагаемых действий, он лишь таращил глаза, единственное, что ему было сейчас доступно. И не нужно было много гадать, чтобы понять — его поймали. Поймали, и посадили в некое подобие того шара, который Майлзу «посчастливилось» увидеть однажды в «Маунт-Мэссив». Неужели… Нет, быть этого не может. Та лаборатория разлетелась на куски, Апшер лично отключил последний шар с Билли Хоупом, поэтому о том, что он там же, и речи идти не может. Но тогда… Где?       Как бы не было страшно, какой бы волной отчаяния и безысходности его сейчас не накрывало, Майлз начал понемногу анализировать, что происходит. Он еще жив — это очевидно. Его тело тоже пока что живо, только разве что парализовано. За стеклом ничего не рассмотреть, кроме смазанных огней и очертаний предметов, идентифицировать которые не представлялось возможным. А еще был этот противный звук, который мешал думать и не паниковать. И вдруг, Майлз понял еще одну особенность — он не дышит сам, за него это тоже делает трубка. За все время пробуждения Апшер не сделал ни вдоха, и теперь внезапно решил, что необходимо заставить себя дышать самостоятельно. Пусть будет хоть какая-то видимость контроля.       — Носитель очнулся! — рабочий, стоящий у консоли, с волнением обернулся на остальных, сидящих за компьютерами и похожими консолями. Люди зашевелились, раздался звук запускаемых двигателей морфогенетического кондиционирования. Осознанный сон, через который персонал постарался установить связь с подсознанием и организмом Майлза, прервался, а тело Апшера начало подавать признаки жизни. Это было и плохо и хорошо одновременно, потому что только живое тело могло быть полезным в качестве сосуда, но и слишком чистое сознание бывшего журналиста могло помешать гладкости процесса. Слишком сильное сопротивление.       — Может, снова его оглушить?       — Нет, не стоит. Он и так слишком слаб, ничего не произойдет. Лучше следите за нано-роем. Подавители работают исправно.       Ученые и весь вспомогательный персонал не отрываясь следили за точками, обозначающими наличие Волрайдера, который будто затаился, отеленный от клеток человека. Но такой покой был лишь иллюзией, потому что нет такой силы, способной сдерживать это существо целиком и полностью. Всегда есть риск, что что-то пойдет не так, и мощь Волрайдера возьмёт верх.       Но никто из них не догадывался, что все уже пошло не так. Майлз был даже более, чем в сознании. Его рассудок был чист, и постепенно, медленно-медленно брал контроль над своим телом. Потому что он научился контролировать силу существа, которое в нем обитало, и справится с собственным телом ему было гораздо проще. И когда первый шок прошел, Майлз начал погружаться в себя, стремясь пробудить спящее тело. Как делал это множество раз, только в другом порядке. Апшер уже не был тем слабым духом сосудом, подавить который было очень просто. Его не пугала смерть, ему вдруг стало все равно на боль. Майлз будто существовал вне ее, повысив свой болевой порог до очень высокого уровня, да и мысли его были больше не просто потоком, который было не остановить. Жить. Он должен жить, потому что есть ради чего. И зачем. И для кого. И даже если это будет очень недолго. Даже страх почти прошел, хотя сердце все еще колотилось со скоростью света, но осознание, что они все-таким стали одним целым с Волрайдером, толкало вперед.       «Интересно, поймут они, что Волрайдер слушается меня даже сейчас?» — подумал про себя журналист, ощущая реки крови, которые медленно но верно отогревали его конечности. А еще он чувствовал приток сил, потому что даже подавители не могли заставить наниты, которые уже слились с его живыми клетками, буквально стали с ними одним целым, бездействовать. Апшер вдруг четко понял, что Волрайдер — больше не враг ему. Это уже часть его сущности и что перепрограммирование машины смерти состоялось в тот момент, когда прогнал из головы страх перед ней. Именно страх делал сосуд уязвимым, им могли управлять, как тряпичной куклой, но на то ему и были даны все испытания сильной болью, чтобы напрочь убрать все лишнее. Бояться за физическую оболочку не стоит. Это просто набор клеток, который при должном умении может помочь тебе продержаться в этом мире. Но с Волрайдером или без него — только внутренняя сила может заставить эти клетки двигаться в нужном направлении.       Пока Майлз восстанавливался, Вейлон находился в куда более плачевном состоянии. Сознание не покидало его, как он не надеялся на это. Парк прекрасно чувствовал, что его лишили одежды, потому что конечности сковывал вязкий холод. И прикосновения, эти до тошноты противные прикосновения, которые жгли кожу. «Может, он на этом и остановится?» — с трудом подумалось Вейлону, однако надежды на это было минимум. Что же делает с людьми эта проклятая машина смерти, что они забывают напрочь свою людскую сущность и превращаются в животных, готовых нападать и терзать, терзать, терзать свою жертву, пока он нее ничего не останется?       А были ли благие намерения у тех, кто все это начал? Ведь цель была в другом, ровно до тех пор, пока начинания, нацеленные на помощь людям, не стали этой самой дорогой в Ад. Некого больше винить. Ад сам пришел к ним, постепенно завладевая сознанием и сердцами, и здесь, в этом промозглом подвале, они брали на себя право распоряжаться человеческими жизнями, давно уже продав свои на благо разрушения. Вейлон не думал об этом. Он даже не надеялся больше выйти отсюда (где бы он не находился) живым. Это уже не то великолепное в своей абсурдности везение, которое помогло ему выжить в «Маунт-Мэссив», а полное и глупейшее поражение. Все было абсолютно зря.       Боль пронзила нижнюю часть тела. Да, ощущения были притуплены, но страх и отчаяние перед неизбежным усиливали все в стократ. И еще. И еще. Перед глазами все плыло, непроизвольные слезы смешивались с этой красноватой пеленой, а неясные объекты смазывались, пропадая из виду. Может, Парк даже издавал какие-то звуки, но сам он не слышал ничего. В ушах была противная вата. Наркотик действовал.       — Не умирайте, мистер Парк. Все не так плохо… Нежный какой…       Вейлон и этого не услышал. Пытка продолжалась. ***       Леса на границе между Колорадо и Небраска простирались на многие сотни километров, покрывая холмистую равнину и большую часть гор, уходя во все стороны бесконечным вечнозеленым морем. Богатство хвои скрывало в своих глубинах не только давно ушедших от человеческой цивилизации животных, но и то, что сами люди посчитали нужным спрятать от глаз широкой общественности. И даже вздумай кто-то пролететь на вертолете — он вряд ли бы различил в густом массиве крыши полуразрушенного научного комплекса, построенного многие десятилетия тому для правительственных нужд. Наверное, не осталось в мире человека, который бы помнил, каким этот комплекс был при жизни, но зато появились те, кто пожелал незаконно использовать его для своих нужд.       В «Меркофф» умели находить наименее затратный выход из любой ситуации. Все-таки в «верхушке» находились далеко не глупые люди, которые пожелали занять выгодное место раньше, чем на него обратят внимание власти. Вот так и пропал со всех карт старый научный центр, навсегда обозначенный «под снос». И даже если бы и случилось набрести на него леснику, или просто праздно гуляющему в чащобе туристу, то они не увидели бы ничего, кроме двух разрушенных временем этажей, насквозь охваченных мхом и молодыми деревцами, что торчали из черных оконных прорезей. О прошлом здания напомнили бы только остатки давно поваленного и проржавевшего ограждения по периметру, на котором еще кое-где торчала колючая проволока, да едва заметные остатки парковки перед входом, изъеденные травой.       Но это была лишь оболочка. Внутри, кроме строительного мусора и молодой растительности, имелся люк, который не так-то просто было заметить. Он был очень хорошо замаскирован под бетонный пол и находился в одной из самых дальних комнат, но если постараться, можно было заметить небольшой механизм с прекрасно работающим распознавателем, к которому нужно было приложить ключ-карту. Поэтому даже если бы кто-то и нашел этот вход, то пройти ниже не вышло бы никак. Да и крохотная камера, расположенная на потолке, тут же бы распознала незнакомца, и по его сознанию был бы сделан «предупредительный» удар от того, кто наблюдал за происходящим снаружи через камеру.       Но ниже этого люка находился совершенно другой мир. У этого комплекса и раньше существовали подземные этажи, но в «Меркофф» смогли сделать из них настоящие лаборатории, оснащенные может и похуже тех, что были в «Маунт-Мэссив», но именно здесь проходила разработка излучателей, которые в последствии тестировались на уже печально известных «Храмовых вратах». Именно здесь по особому заказу разрабатывались молекулярные подавители и прочие очень сложные и крайне опасные устройства, направленные на изменение работы сознания и «перестройку» молекул, с целью создания из обычного человеческого тела нечто «высшее», что станет выше в цепочке эволюции и сможет возвыситься над смертью, меняя мир в угоду создателям.       Естественно, все это было в интересах определенных стран, определённого «мирового закулисья». Правительства, а точнее, те, кто за ними стоял, пожелали добиться господства, распространяя по всему миру тонкие ниточки своих следов, в надежде однажды стянуть их в единую смертельную паутину. «Меркофф» была лишь частью плана, который разворачивался на много десятилетий вперед.       Именно сюда доставили Майлза и Вейлона. Волрайдер все еще был нужен верхушке «Меркофф», хотя среди них было большинство тех, кто считал этот проект провальным, особенно после инцидента в «Маунт-Мэссив», который едва-едва удалось замять и представить как обычный пожар. Ну а Вейлон был лишь расходным материалом, который посмел открыть рот не в то время и не в том месте. Они были теми двоими, которые приравнивались к «расходному материалу», о котором никто и не вспомнит. За этим и искали семью Вейлона, чтобы даже следов не оставить, что они вообще существовали и в принципе могли обратиться в полицию. Хотя, когда это полиция была препятствием для компании, у которой есть собственный спецназ.       Вот и находились беглецы на глубине трех этажей, не так уж и далеко друг от друга. Очнувшийся Майлз, который постепенно возвращал себе способность двигаться, Вейлон, участь которого была до ужаса незавидной… За несколькими дверями, в лабиринте холодных коридоров, обитатели которых крайне редко покидали свою обитель.       Сжав зубы, Майлз дернулся, разрывая подключенные к нему трубки и капельницы. Внутрь «гроба» хлынули жидкости и газ, а снаружи истошно запищали сирены. Забегали люди. Никто этого не ожидал. Но Апшер чувствовал, что силы не только к нему вернулись, но их теперь в два раза больше, потому что нанооблако делало свое дело. Что-то вспыхнуло, заискрило, случилась перегрузка, однако бывший журналист уже не видел преград. Он просто снес прочное на вид стекло одним ударом ноги, не замечая, как из мест крепления подпитывающих трубок течет кровь. Боли не было.       — Черт бы его побрал! Стреляйте же, ну!       Майлз на секунду остановился, бросая полный ненависти взгляд в сторону людей за защитным стеклом. И одного лишь усилия мысли хватило, чтобы стекло этой лоджии брызнуло внутрь, раня всех, кто за ним находился. Поднялась паника. Кажется, в бывшего журналиста несколько раз стреляли, но он даже не пошатнулся — стоило только задуматься о том, чтобы заживить раны, как нанитовая сила затягивала их черной материей, останавливая кровотечение.       — Блять, да остановите же его кто-нибудь!       В глаза ударил яркий свет, но Апшер лишь на миг зажмурился, а затем бросил все силы на то, чтобы мощная волна энергии дернулась в сторону этих существ, которые запоздало бросились к хромированным дверям. Да куда там. Уже через секунду стены вокруг забрызгало кровью, а органы превратились в сплошную кашу, перемешиваясь в ничто. Хрустели кости, крики потрясали своей отчаянной жалобной громкостью. Им не хотелось умирать. Каким бы затуманенным не был их разум, но жить хотелось всем, и в последние секунды своего существования, прекрасно ощущая, как рвется их плоть, работники «Меркофф» мечтали о прощении.       — Поздно. — тихо произнес Майлз, будто слыша каждый отдельный голос в этой огромной комнате. Он знал, что и сам не выйдет отсюда живым, что такая мощь не дает права на долгую жизнь, однако смерти он больше не боялся. Теперь Волрайдер не преступник — он каратель. Как бы громко и пафосно это не звучало.       И когда кроме зловещего писка разнообразных устройств в лаборатории не осталось звуков, Майлз вдруг вспомнил о еще одной детали, которая заставила его оступиться и ощутить в сердце укол.       Вейлон.       Он должен спасти его. Даже если на это уйдет остаток его сил.       Вейлон должен жить.