serotonin

я пойду туда, где вход мне был запрещён пока мое время не истечет       Никто не хочет быть на моем месте в свои двадцать. И я понимаю это. Я бы тоже не хотел бегать по полям, чтобы рыть снег, в котором мой дилер спрятал мет. Забавно, ведь иногда и правда бывают пустые клады, люди просто обманывают, кидают тебя на деньги, а твои руки трясутся, твоё тело хочет исцелиться. Именно поэтому я начал тщательно подбирать своих дилеров. Стив, Роб и Гарри — три моих спасителя. С одним из них я трахался, чтобы он просто дал мне несколько таблеток, с помощью которых я протяну ещё какое-то время. Они не выглядят как типичные наркодилеры в фильмах, нет, они довольно красивы, у них есть своя харизма. Один даже не употребляет, занимается этим, чтобы оплатить лекарства своей матери. По началу я чувствовал к нему влюбленность, а потом понял, что это просто был экстази. Ненавижу экстази. Каждый раз я сидел и молился о том, чтобы меня быстрее отпустило. Надоедающее чувство, как от травки.       У меня обнаружили тяжелую депрессию в десять лет, и я не знал, что делать с этой информацией. Я тонул. Тону до сих пор. Это чувство сжирающей тревоги окутало меня с ног до головы, будто я какая-то игрушка в руках маленького дьявола. Я действительно сидел в клетке, как дикий кролик из леса, мне казалось, что мои глаза вырвали, потому что я не видел, куда я бегу и от кого. Раны, из которых текла кровь, даже не смели проходить, и я думал, что так и надо, что это есть у всех, как ветрянка. Я переживу это и мне станет легче. Моя мать повторяла это, как мантру. «Все твои мысли от нечисти, тебе нужно очиститься от неё, Тайлер»       Хорошо, мам, только мне сначала нужно сделать домашку.       Я не замечал дней и, если честно, не совсем хотел оглядываться вперед или назад, потому что когда я это делаю, то перестаю дышать. В пятнадцать лет оказалось, что у меня пограничное расстройство, тогда я и попал впервые в больницу с перерезанными венами. Я никогда не видел смысла в самоубийстве, не понимал людей, которые причиняют себе боль, чтобы умереть, это же каким нужно быть трусом, да? Я знал, что сильнее этого дерьма, но в моей голове что-то переключилось, будто мое тело механизм. Мне было больно настолько, что это даже невозможно удержать теми таблетками, которые я пил, и я очень сильно хотел спать, потому что во сне не чувствуешь. Это как кома. И даже тогда, когда я открывал глаза и думал о том, что мне придется прожить ещё один дерьмовый день, я хотел его жить. В глубине души я это знал. Я совсем не хотел тогда причинять себе боль. Если бы я хотел умереть, то выпил бы всю банку своих таблеток и запил пивом, как в зале самоубийц. Суицид это не моё.       Я рос и доза моих таблеток росла вместе со мной, пока я не прекратил их принимать. Родители все равно считали такое лечение ужасным, а я порадовал их тем, что мне лучше. Я был тогда под травой. Скурил косяк прямо в своей спальне. Родители не заметили, думали, что я просто устал. Но тогда я впервые задышал.       Но не в последний раз. Это повторялось ещё… дюжину раз. Двойную дюжину. Я сбился со счета после пятого раза. Я хотел быть живым и быть нормальным, я же ничего больше не прошу. Иногда мне просто кажется, что весь мир направлен против меня, и я никак не могу на это повлиять. Я стараюсь, делаю все ради людей, которых хочу видеть в своей жизни, но приходит момент — и они уходят. Любой другой здравомыслящий человек подумал бы, что так нужно, так тебе говорит судьба, так будет говорить в дальнейшем опыт, но я не отношусь к этим людям. Я из тех, кто слишком быстро привыкает, кто слишком быстро привязывается и кто слишком сильно страдает. Я знаю свою ошибку, но я так сильно не хочу её исправлять.       Я готов жить ради счастливых моментов. Когда я буду умирать, я просто хочу помнить все самое лучшее, что было в моей жизни, без каких-либо задних мыслей о том, что было плохо даже в этих моментах. Мне кажется, что я зависим от них, но потом понимаю, что эти моменты зависят от того, в каком я настрое. Напиться и танцевать в клубе? Когда закрываешь глаза и видишь, как красный свет ударяет по векам, сразу же меняясь на белый; танцуешь, падаешь, ощущаешь чью-то руку на своем бедре. Я просто танцую и пытаюсь наслаждаться тем моментом, когда мои мысли не хотят меня съесть, пока музыка перекрывает любой ненужный шум, и я даже сам не замечаю, когда меня хватают и куда-то тащат, временами целуя губы и сжимая талию. Я этого не чувствую, просто смеюсь и кайфую, ведь таблетка подействовала уже давно, а музыка… боже, эта чудесная музыка.       Когда я впервые попробовал травку, я не смеялся и не хотел есть. Я смеялся во второй раз, пережевывая поджаренные макароны, которые, к слову, тогда не доварились. Стоило моему другу пошутить про то, какой вкусный хлеб после жаренного теста, как слезы весь вечер заполняли мои глаза. У меня тогда уже длилась депрессия неделю, поэтому любое приятное чувство для меня было священным. Я совершенно тогда не понимал, что чем больше я пью, курю и нюхаю, тем больше мое состояние ухудшается. Я думал лишь о том, что с помощью наркотиков я укорочу то время, в которое мне будет плохо, но лучше не становилось. Так я и подсел.       Я влюбился спустя какое-то время, но это была юношеская влюбленность к человеку, с которым мне было спокойно. Он ничего мне не запрещал, не останавливал и, мало того, предлагал сам. Никогда не видел парней красивее. С ним я даже себя мог контролировать — по вечерам несколько вкусных дорожек, а по утрам ленивый секс с дрожащими руками. Правда сейчас я даже не вспомню ощущения нашего секса, как и не вспомню, что именно меня привлекало в этом человеке. Я только помню, как мне было больно, когда он меня кинул. Будто он был всей моей жизнью, а потом опустил руку, когда нужно было подтянуть меня с обрыва. Но даже тогда он был чертовски красив. Когда уходил от меня, его длинные светлые волосы плавали по плечам кожаной куртки, а руки рылись в карманах, чтобы кинуть мне пакет с несколькими таблетками в качестве извинений. Он уезжал и не хотел брать меня с собой, потому что я доставил бы слишком много проблем. Я смыл эти таблетки в унитаз вместе со всеми воспоминаниями. Потом я сжег его квартиру и сильно напился текилой.       Через неделю я его забыл. Действие экстази разрушает любое понятие чувств. Я думал, что любил его, хотя на самом деле, я был с ним, потому что нам обоим было выгодно.       Теперь я терпеть не могу светловолосых.       Но иногда с наркотиками и тоской возникает желание прикосновений. Я не мог вылезти три дня из кровати, потому что рыдал от того, что скучаю по теплым объятиям, хоть и доказывал, что мне никто не нужен. От меня все отказались, включая семью. Я был обижен на них, пока не понял, что кроме сына наркомана у родителей есть еще три ребенка, которых они уж постараются воспитать правильно. Старшим достаются самые сладкие плюшки, да? Я живу в общежитии и хожу в колледж для галочки. У меня были друзья и, можно сказать, люди ко мне тянулись. Всей молодёжи все равно, что ты нюхаешь, потому что они в свои семнадцать перепробовали достаточно, чтобы поставить крестик в списке «Вещи, которые я должен (на) сделать до полной самостоятельности». Мне было комфортно находиться в этой компании, пока совет колледжа не начал проверять карманы и комнаты учеников. Все стали употреблять только на вечеринках, а со мной перестал общаться кто-либо, ведь понятное дело, что и я перестал покуривать травку за колледжем. Я тогда почувствовал тяжесть жизни, которую несу. Всем похуй на тебя, пока ты не несешь какую-то пользу. А что отличает зависимого человека от независимого? Ты начинаешь бежать за теми, кого уже не догнать.       Так я и словил передоз.       Мой организм иногда может меня обманывать. Он может внушить мне хорошее ощущение, пока я знаю, что тело тонет. Защитная реакция, исходя из прошлых опытов. Я потерял себя настолько, что вскоре и потерял понятие чувств. Грусть была радостью, а похоть паникой. Я понимал, что медленно и мучительно схожу с ума, но ничего с этим не делал. Я знал, что дело в наркотиках, но я не мог перестать употреблять, потому что у меня не было сил пережить ломку. Моя психика тогда была сплошной холодной водой, которая замораживала мой мозг. Иной раз я ощущал себя роботом, внутри которого порванные провода искрились. И никто тогда не мог их соединить обратно. Мои родители даже и не знали, что их сын стал наркоманом, он просто слишком быстро ушёл из семьи, оставив за собой дорожку ненависти, слишком быстро стал самостоятельным, даже если и начал жить с мужчиной. Только не нужно меня презирать за то, что я им пользовался для денег и жилья, ладно? Это длилось всего несколько месяцев, потом я переехал в общежитие вместо одного своего знакомого, который купил себе квартиру. Стремно, наверное, в девятнадцать лет уже иметь свою квартиру.       Я зря ушёл от семьи тогда, потому что только она сдерживала меня от того, чтобы не сторчаться. Если бы не мой уход, то я бы никогда даже не попробовал кетамин. Каким бы дорогим он не был, у меня всегда были связи. Хах. У кого-то в двадцать лет своя квартира, а у кого-то дружба с самыми высококлассными барыгами, которые тебя любят настолько, что могут делиться бесплатно разными штуками. Но я никогда не думал, что моей последней дозой станет именно кетамин, учитывая, что именно его я употреблял на протяжении двух лет. Не кокс, не МДМА, не кислота, даже не опиум. Ладно, вообще-то, тогда мне никто не сказал, что кокаин и кетамин нельзя употреблять за одни сутки, ведь кетамин стал для меня необходимостью, как уколы для диабетиков, поэтому и эффект даже с увеличением дозы понижался. Я перестал его замечать и пил на автомате, как только просыпался. И раньше все было прекрасно, поэтому я даже и не думал, что после других наркотиков, кокс как-то вступит в связь с кетамином и выдаст моему организму сильнейшую передозировку.       Я не помню, что тогда было, но очень многие мне рассказывали. — ты начал кричать и бить себя по лицу, после чего упал на пол в конвульсиях, — смеялся Конован. — мы с тобой переходили между клубами, когда тебя внезапно стошнило, и ты упал, — говорила Стеф, которую я считал своей лучшей подругой под наркотиками. — чувак, у тебя буквально пена изо рта шла, завязывай, — слова Бобби, который в тот момент был под кислотой. — только попробуй сдать нас копам, Тайлер, — оу… кажется, это Стив. Может, он наставлял на меня пистолет, я не помню, ведь даже на больничной койке кайфовал от викодина. — я нашла тебя на земле. ты захлёбывался рвотой. я сразу же вызвала скорую, — а это Сима. Она всегда казалось мне скучной в нашей компании, но теперь я должен ей жизнь, думаю.       Я действительно мог умереть, но плюс наркотиков в том, что ты не ощущаешь этого. Ну, умер бы я, разве я почувствовал бы как умираю, если я даже сейчас не помню ничего из того, что мне рассказывали. Наверное, мое сознание в тот момент просто отключилось на двое суток, а когда я проснулся, то сказал, что мне очень больно. Каким-то образом, я знал, что лежу в больнице, может, мое сознание все слышало и разбирало по полочкам, отдавая мне только самую важную информацию. Моя семья приходила молиться. Врач договаривался с кем-то о моем переводе в стационар. Что ж, именно последняя новость заставила меня открыть глаза тогда и попросить немного викодина. Когда-нибудь должно было случиться так, что я стану наркоманом, и рано или поздно меня отправят лечиться. Я не сопротивлялся, но я и не считал себя наркоманом, я просто пытался остаться в больнице подольше, умоляя о болеутоляющих.       Почему мне было так сильно похуй на все? Во-первых, отходняк, который преследовал меня сильной депрессией около трёх дней, из-за чего меня приходилось кормить через трубочку. Во-вторых, безысходность. В-третьих, кристалл мета, который мне принёс Конован. Друзья познаются в помощи, да? Жаль только, что эти друзья кончились на пятый день моего пребывания в больнице. С того дня я ни на секунду не переставал хотеть умереть. Мне ослабляли дозу болеутоляющих, пока вещи в моей палате увеличивались. Я понимал, что скоро я попаду туда, где мне станет только хуже, но даже для своего напрочь обкуренного мозга я знал, что мне нужно быть покорным. Я буду хорошим мальчиком, если с помощью этого меня выпишут раньше. И, вообще-то, я был им до тех пор, пока из-за отсутствия наркотиков у меня не появилась агрессия.       Стационар был не лучшим местом, где мозг бы мог расслабиться. Он выглядел как настоящая зона пребывания для преступников. Везде были камеры, на окнах железные прутья, все ходили в форме без шнурков, пуговиц и молний. Двери в комнату скрипели так, будто сейчас зайдет палач и отрубит всем голову, но на деле тебя просто звали на собрание. Ебаные собрания.       Сначала все было гладко — меня не трясло в ломке, я даже чувствовал кайф от того, что мне не нужно никуда. А потом мне перестали давать валиум, и весь месяц был для меня тяжким испытанием. Я спал два часа, а когда просыпался, то меня тошнило. Я ел — меня тошнило. Я ходил в душ — меня тошнило. Ходил на собрания — меня тошнило. Ладно, на собраниях меня тошнило не из-за отказа от наркоты, а из-за душных историй других пациентов. Я завидовал Коре, у неё была героиновая зависимость, поэтому, чтобы от неё избавиться, ей назначали пить метадон. Каждый день по таблетке. Я наблюдал за этим и даже не замечал, как у самого текли слюни. И сколько бы я не умолял, сколько бы не сопротивлялся, я мог получить только аспирин. Я пытался договориться с Корой на одну гребаную таблетку, но она отказалась, сказала, что мы здесь должны лечиться. Я ее толкнул тогда и меня посадили на двое суток в исправительную комнату. Легче лечиться, когда тебя кормят метадоном, конечно.       Я помню это состояние, будто оно теперь никогда меня больше не покидает. Мне было очень больно и одиноко, это ужаснее, чем депрессия, либо же я уже просто забыл, что такое депрессия. Я ощущал агрессию, но у меня будто бы даже не было сил с этим что-то сделать. Лёжа на полу и заполняя все слезами, я начал сочинять в своей голове стихотворения, царапая на руке ногтем ключевые слова. Чтобы хоть как-то успокоиться, я вслушивался в любые звуки — мигающая лампа, шаги за дверью, собственный ритм пальцами по ногам. Я не замечал, как меня переносят куда-то, как меня пытаются накормить, как со мной разговаривает психолог. Я сам понял своё состояние, пока другие были в ступоре. Сколько бы ты ни пил, ни курил и ни употреблял наркотики, тебе не станет легче. Да, может быть, можно покайфовать на пару минут или часов, но что потом? Нервная система рушится, тебе становится только хуже, и мыслей о суициде не станет меньше. Это каждый день борьба, каждый день словно открытая рана, которую ты пытаешься зашить, но нити рвутся. Без участия нет победы, но иногда ее нет и с участием. Я зациклился на втором, поэтому мой организм не дает никаких результатов и не хочет бороться с моим состоянием.       Полтора месяца без наркотиков. Два месяца, как сильно я хотел умереть. Создавалось ощущение, будто прошёл год, ведь эта острая боль в груди ни на секунду не оставляла меня в покое. — Наркотики могут вызывать психозы и депрессивные состояние, Тайлер, — говорила Кэндис. Психотерапевт. — Я видела, что у тебя и до наркотиков были некоторые… болезни. Сейчас же они усугубились, верно?       Как-то раз, пока у меня не было никаких сил, я встал и начал бегать по помещению в поисках пианино. Когда же я его нашел, то играл на нём семь часов. — Не думаю, — отвечал мой охрипший голос, пока глаза бегали по строчкам стихотворения на листке бумаги. Мозг пытался сосредоточиться именно на ручке в руке, а не на словах психотерапевта. — Вы просто не знаете, что я за человек. Может, я всегда такой, м?       Я улыбнулся ей одним уголком губ, только больше поджимая колени к себе и записывая ещё одну строчку. бесполезно продвигаясь к цели — Расскажи мне тогда, какой ты, — улыбнулась в ответ Кэндис, и я даже усмехнулся, сжимая колено зубами. — Я справедливый, веселый и сексуальный, — ответил я, скидывая ноги на пол и натягивая рукава кофты на пальцы, чтобы локтями облокотиться на стол и чувствовать при этом себя комфортно. не замечая ничего вокруг — Мы же говорим не о твоих качествах, — покачала головой Кэндис, и я фыркнул, качая головой и возвращаясь на спинку кресла.       Мне дают таблетки, которые борются с моим психическим состоянием, из-за них у меня возникает какая-то гиперактивность. Это не наркотики, но хоть что-то, что может мне помочь. Только вот их курс закончится через неделю и мне тошно думать об этом. я пытаюсь поделиться самым сокровенным — Нет, именно о них. Чтобы узнать, что внутри человека, нужно для начала понять, кого он представляет из себя снаружи, — говорил я и на секунду задумался. — Джерард, например. Вы видите в нём парня с большим потенциалом, который просто поддался наркотикам из-за проблем в семье. Знаете, кого вижу я? Мальчика, который когда-то был жизнерадостным, но его не приняло общество. Мальчика, который покрасил волосы в красный, чтобы его заметили. Мальчика, который бросил рисование и свои мечты, чтобы быть поближе к парню, которого он любит. Ему не нравится употреблять наркотики, но ему нравится, что благодаря им он может быть с тем, кто для него как ебаный воздух. — Мы знаем об этом, и Джерард вылечился, он вчера уехал домой. В любом случае, мы говорим не о нём, Тайлер. но в ответ лишь жалкий, глухой звук — Вы не видите сути, Кэндис. Он вернулся обратно в презирающее его общество. Как долго он там протянет, как думаете?       Психотерапевт вздохнула, сжимая губы и складывая руки в замок на столе, пока моя нога немного потрясывалась, а зрачки бегали по глазам женщины, будто пытались найти там ответ. — Для этого и созданы собрания. Они нацелены именно на поддержку и помощь. Каждый должен их посещать после выписки, в том числе и ты.       Я горько усмехнулся и сложил руки на груди, смотря на свою скачущую коленку. Я и забыл, что значит сталкиваться с непониманием, ведь последние четыре года я провёл с людьми, которые уважали мои интересы. Даже если эти люди были наркоманами. — Чем может помочь выслушивание чужих проблем? — тихо спросил я, ощущая, как к глазам подкатывают слезы. Я перестал понимать своё состояние, оно такое разное и такое странное, что вскоре у меня начинала болеть голова от большого количества мыслей. — Тем, что ты не один в этом мире, кто борется с такой же проблемой.       Я покидаю стационар на следующий день. Могли бы выписать ещё месяц назад, но я очень сложный пациент, ведь буквально месяц я сопротивлялся чьей-либо помощи. Все те, с кем я здесь был, ушли давно, поэтому я последний из своей группы. Последний и абсолютно неизлечимый. Если волка не кормить мясом три дня, то, будьте уверены, он будет настолько голодным, что начнет уничтожать каждого. Но я не волк, я всего лишь наркоман, который первым делом обнимает своего младшего брата, пока тот бежит по ступенькам. Надеюсь, что ему больше никогда не удастся оказаться в этом месте. — Тебе делали лоботомию? — спрашивает он и, если честно, я никогда не видел его настолько заинтересованным. Я лишь качаю головой и лохмачу его густые волосы, решая не говорить маме о плохом воспитании.       Зак не смог прийти из-за тренировки по баскетболу, но, вообще-то, я не очень сильно хотел его видеть, потому что каждый раз, когда я на него смотрю, в моей груди возникает огромное чувство вины. Он единственный из семьи знал, что я употребляю, потому что засек меня за снюханной дорожкой. Я уверял его в том, что это ничего не значит, что это одноразово, но потом он все больше замечал меня, и я именно тогда решил уйти из дома. Я бы не напрягался так из-за родителей, но мои братья и сестра точно не должны видеть, как старший торчит. Почему я не прекратил? Хороший вопрос. — Подвезешь меня до общаги? — спрашиваю я у Келли, пока половина моего лица прижимается к холодному стеклу. Я знаю ответ на вопрос, но хочу немного попсиховать. Я же стрелец, в конце концов. — Ты будешь жить дома, пока мы не увидим, что тебе стало лучше, — отчеканивает мама, на что я лишь вздыхаю, мысленно разминая костяшки на руках. Наверное, Келли в голове уже тоже готовится. — Я не наркоман. Мне лучше, я больше не собираюсь употреблять. — У тебя случился передоз, Тайлер! — Келли первая срывается на беспомощный крик, будто сейчас вот-вот расплачется. Или уже. — Я… просто попробовал, я не знал, что так произойдет, — вру я и ковыряю заусенец на пальце. Если бы у мамы был хороший слух, то она бы услышала, как сильно бьется мое сердце. — Зак все рассказал.       Я перевожу взгляд на зеркало заднего вида, где встречаюсь с твёрдым маминым взглядом, от которого мне становится не по себе. Ощущение, будто меня сейчас запрут в чулан и заставят молиться, поэтому, пока мое воображение не разыгрывается, я быстро перевожу взгляд обратно, теперь пытаясь контролировать трясущиеся пальцы. Я очень сильно надеялся, что Зак не расскажет хотя бы ради родителей, но, видимо, он оказался немного глупым. — И что теперь? Будешь каждый день проверять мою мочу? Наймешь охрану или сама будешь везде за мной ходить?       Я знаю, что она в бешенстве, но также и знаю, что она в бешенстве из-за любви ко мне. Я не хотел причинять ей боль, я просто хочу немного оксикодона вместо этих антидепрессантов, которые мне совершенно не помогают. — Если придется, то да.       И после этих слов я замолкаю, но это не значит, что смиряюсь. В стационаре меня держала лишь мысль о том, что когда я выйду, то первым же делом схвачусь за первую таблетку, которую мне дадут, что снова начну чувствовать себя хорошо. Трезвость — отстой. И я точно не из тех, кто сдастся этой трезвости.       Мой вес — 53 килограмма при росте 173 сантиметра. Моя мать уже составила рацион моего питания, а в подвале когда-то пыльные тренажеры стали очень чистыми и готовыми к использованию. На самом деле, мой вес мог быть ещё ниже, учитывая, сколько лет я употребляю разнообразные наркотики (конечно, не все четыре года я торчал каждый день, только в последние два), но я люблю еду. Я не могу ее есть только тогда, когда мне сильно плохо, а в остальные разы был бы только повод засунуть что-нибудь вкусное в рот — я бы его не упускал. Я худел больше из-за гормональных сбоев на фоне употребления, но если честно, то мне даже нравится, какое худое сейчас у меня тело. Но у моей мамы планы поднять мой вес минимум до 67 килограмм. Ее забота оправдана, но я не люблю, когда идут против моего личного мнения.       Конечно, никто ведь не будет рад достать мне хотя бы шишку. — У тебя теперь отдельная комната, — говорит Келли, помогая затащить мои чемоданы в ту комнату, которую я делил с Заком раньше. — Зак будет в комнате с Джеем.       Хоть что-то хорошее за этот день. У меня будет личное пространство в доме, где все будут следить за каждым моим шагом. — Рады снова видеть тебя дома, — улыбается мама и толкает меня в свои объятия. Мне кажется, что она очень долго сдерживалась, потому что мы не виделись слишком долго, а она очень рада, что в итоге я жив.       Если честно, то я был в ступоре, ведь и сам не помню, когда мы обнимались в последний раз. Я даже не помню, когда меня вообще кто-то так чувствительно обнимал. На секунду я думаю, что не хочу, чтобы она отстранилась, но именно в этот момент ее руки ослабевают и выпускают меня. Это продлилось недолго, будто она это сделала только ради себя, ведь знает, какой я настырный и обидчивый. Вообще-то, так и есть. Но я тоже скучал по своей настоящей семье. — Крис будет дома вечером, спускайся на обед, как закончишь, — она напоследок улыбается и целует меня в лоб, потом быстренько убегая, будто за такой жест я кину в неё кружку. Да, Тайлер, ты запугал даже мать своим поведением.       Я падаю на кровать, даже не переодевшись, и тут же закутываюсь в одеяло, придумывая предлог уйти вечером из дома. В моей ванной комнате лежат экспресс-тесты на наркотики, и я понимаю, что моя мама действительно собирается проверять меня каждый день. Но у меня есть план на этот счет. Во-первых, можно заказать синтетическую мочу в интернете, она, конечно, дорогая, но у меня есть отложенные накопления, единственный минус — она придет на почту, поэтому мне придется постоянно за этим следить. Во-вторых, попросить мочу у кого-нибудь другого, единственный минус — у меня нет друзей не наркоманов. Я бы мог подождать три дня, пока придет синтетическая моча, но я ощущаю себя сильно беспомощным, пока думаю, что сейчас все в моих руках, но я этим не пользуюсь.              Я встаю и немного прохожу по своей комнате, шаря по карманам штанов, чтобы найти таблетки… которых у меня не нет. Скорее всего, их забрала мама, чтобы контролировать их принятие. Я не выдерживаю и ударяю кулаком по стене, потому что… блять, если бы я съел хотя бы три таблетки, то мне бы уже не так сильно хотелось сбежать и воткнуть себе иглу в вену. Я бы бросил, если бы захотел, зачем меня заставлять? Я брошу, когда мне станет хоть немного лучше, я обещаю, но сейчас… — Где мои таблетки? — спрашиваю я, бегая взглядом по гостиной, будто таблетки стоят где-то на видном месте. Мои руки чешут запястья и, скорее всего, это не убегает от взгляда Келли. Идиот. Я хотел показать, что у меня начинается тревожность, а не то, что мне эти таблетки необходимы, как наркотики. Из тебя такой плохой актёр. — Следующую таблетку тебе нужно принимать вечером, — говорит она, пытаясь сохранять спокойствие, смотря на мое неспокойствие. — Садись есть. — А что там? — спрашиваю я, чтобы переключить ее волнение, пока обдумываю, куда она могла положить мои таблетки. — Рис и курица.       Боже мой, как же сильно я люблю рис. Ладно, я сдамся всего лишь на какое-то время, дальше я снова приобрету боеготовность. Просто в стационаре вкусная еда была редкостью. Без наркотиков хочется удовлетвориться хоть чем-нибудь, а там даже еды нормальной не было. — У тебя завтра собрание, — напоминает, а точнее делает день ещё хуже, Келли, пока я наполняю рот едой. От плохих новостей меня начало тошнить. — Тебе очень важно на них ходить. — Даже если бы я и правда был наркоманом, то эти собрания мне ничем бы не помогли, — прожевав, подмечаю я, размахивая вилкой, на которой было мясо. — Тебе ничего не поможет, пока ты будешь относиться к этому так.       А как мне ещё относиться, если меня ведут куда-то против воли. Иногда моя мать такая нелогичная. — Тебе нужен спонсор, — резко выпаливает она, не обращая внимания на то, как я потом начинаю буквально задыхаться от кашля. Я так и знал, что она мне кого-то подсунет. — Не нужен, — чуть ли не сквозь зубы произношу я. — Нужен, — я знаю, что с ней спорить абсолютно бессмысленно, но спонсор это уж точно то, чего мне нужно захотеть, ведь от меня зависит, как будет проходить наше сотрудничество. — Я не смогу помочь тебе на этом пути. Тебе нужен кто-то, кто понимает, что ты переживаешь.       Я фыркаю, качая головой. Видимо, она совершенно ничего не хочет слушать от меня. — Классная идея, мам, подослать мне какого-то бывшего наркомана, который будет заливать мне о плохом и хорошем. Ты сама себя слышишь? Он же может…       Я резко хмурюсь. Хорошо, теперь эта идея не такая плохая. Я могу завести спонсора, ходить на собрания, сторчать его и мое алиби обеспечено. Боже, почему я сам до этого не додумался? — Хотя… думаю, ты права, — киваю я и заглядываю ей в глаза, которые буквально говорят «наконец-то он меня услышал». — Я завтра схожу на собрание и попытаюсь найти себе спонсора, да?       Келли выдыхает, не сдерживая улыбку и беря мою руку в свою ладонь, чтобы поцеловать. Я очень ужасный сын, раз ощущаю облегчение от обмана? — Да, конечно, я могу тебе помочь, я уже прикинула людей с огромным стажем, которые точно смогут тебе помочь пережить этот ужасный момент в жизни.       Я состраиваю понимающее лицо и киваю, сжимая ее руку, чтобы заверить и успокоить ещё больше. Внутри же я ликую. Бывших наркоманов не бывает, я видел это и я уверен в этом. Помани мясом перед тем голодающим волком, и, как только он вспомнит вкус, то вырвет это мясо вместе с твоими пальцами.       Я смог отбиться от мамы вечером, когда поужинал со всей семьёй. Зак… эм… мы с ним не говорили, он просто меня обнял и сказал, что рад видеть, но в его взгляде была обида, которая больше перетекала в отчаяние. Как ни странно, но Зак единственный в семье, кто понимал и видел всю картину целиком.       «Ты не вылечился», — вот что я видел в его глазах, и от этого мне хотелось ещё больше исчезнуть из этого дома, потому что последнее, что я хочу видеть в людях по отношению к себе — жалость. Жалость была и в глазах отца, хотя на самом деле больше всего там было презрение. Слушок-то, наверное, уже пошел. Я даже вижу, как в главных новостях Колумбуса огромным заголовком «Сын Криса и Келли Джозеф найден около клуба с большим количеством наркотиков в организме». Стоит ли рассказывать каким уважением пользуется здесь моя семья? Я тоже думаю, что нет.       И во всей это какофонии сочувствующих запахов, я взял скейт и сказал, что мне срочно нужно прокатиться. Я уже знал, что после моего ухода моя мать пошла готовить все для экспресс-теста. Ну и пусть, у меня все равно уже был план. — Чувак, — улыбается мне красноволосый идиот, у которого на голове сидит жёлтый шлем со всякими узорами, что делает его ещё смешнее. Этот парень обожает комиксы.       Если честно, то мне даже становится легче, когда наши руки смыкаются в приветствии, а после в объятиях. Никогда не думал, что найду себе друга среди тех, кто лечился со мной от наркозависимости. — Сегодня вернулся?       Я киваю, и мы вместе встаем на свои скейты, чтобы направиться в сторону места, где мы собираемся совершить очень много глупостей. — Я думал, что уже не дождусь момента, когда выйду оттуда, — кричу я, чтобы Джерард меня услышал в своём супер шлеме. — Когда ты ушёл, я остался с Соней, а она постоянно пыталась меня трахнуть, сколько бы я ни говорил, что гей. — Она ко мне тоже клеилась, — смеется парень, обгоняя меня, чтобы лучше слышать и видеть. — Это так жалко. Из-за неё я постоянно думал о сексе.       Ох, секс. — Я думал, что как только выйду, то первым делом пойду искать наркотики, но никак не знал, что больше всего я начну думать о членах, — усмехаюсь я.       Странно. Если я не думаю о наркотиках, тогда я думаю о сексе, а если не думаю о сексе, то думаю о наркотиках, будто мне в жизни нужны только две вещи. Хотя, может так и есть. Я в том же стационаре мог склеить любого парня. Учитывая, как мы с Джерардом ныли о членах, мы бы могли друг другу помочь, но мы оба друг другу не нравились в этом плане. Может, под наркотиками как-нибудь, но не на трезвую голову. — Уже придумал план мести? — спрашиваю я, пока мы подъезжаем к дому, в котором проходит вечеринка.       Он останавливается и смотрит на меня со злобной усмешкой, вытаскивая пакетик с порошком. — Конечно.       Я знаю, что в этом пакетике не наркотик, но мой мозг тут же дает сигнал, от которого у меня начинает копиться слюна, а в теле сразу появляются лживые ощущения, которые только больше дразнят. Я хорошо помню, что со мной происходило после одной дорожки, и я очень сильно соскучился. Но в руках Джерарда был другой порошок. Стиральный. И мы здесь, чтобы отомстить его бывшему.       Я обожаю вечеринки, но не люблю появляться на них трезвым. Сейчас от нас не требуется веселье, сделаем, посмотрим и свалим, но я сильно надеюсь, что нам с Джерардом здесь что-нибудь перепадет. Найти какого-нибудь гея и развести его на наркоту своим обаянием. Сейчас мое лицо приобрело здоровый оттенок, все ссадины и царапины давно прошли, поэтому Тайлер Джозеф вернул себе его неотразимую красоту. — Помнишь план? — спрашивает Джерард, который следует со мной за руку через толпу в поисках своего бывшего. — Это не план, Джи, это моя жизнь, — смеюсь я, отнимая у кого-то стаканчик и ощущая во рту противный вкус пива. После двух месяцев трезвости алкоголь кажется таким ужасным.       Стаканчик летит прочь, как и я, когда Уэй показывает мне цель в виде низкого парня с черными волосами. Да у Джерарда вкус на ебаных эмо, которые выглядят как папочка. Конечно, такой тамблер Тайлер ему будет не по вкусу.       Мне нужно было что-то делать с ростом, хотя Джерард и сказал, что Фрэнк любит высоких, мне было самому как-то некомфортно, поэтому я немного ссутулюсь и танцую на согнутых коленях, пока завлекаю Френка к себе за плечи. Он уже был обдолбанным, когда с радостью притягивает меня к себе за талию, начиная под музыку оглаживать мое тело под кофтой. Я смотрю в его большие зрачки и завидую ему, я хочу попросить его поделиться, но у меня другая цель здесь. Мне повезет, если мои ловкие пальцы найдут нужный пакетик в его кармане. — Так ты у нас по мальчикам, — подмечаю я, позволяя себе тоже ощущать его тело своими руками и притворяться, будто мне очень хорошо, когда меня так трогают. — Я могу трахнуть кого угодно, когда мне необходимо отвлечься, — произносит Фрэнк, и я даже как-то хихикаю. Он напоминает меня в каком-то смысле.       Мы притворяемся, что ищем губы друг друга, и я понимаю, за что Джерард полюбил этого парня. Его ебаные руки. Его манящие глаза.       А, может, у меня просто недотрах. — Тяжёлые отношения? — для вида поддерживаю разговор я, пытаясь его отвлечь от своей руки, которая залезает в его карманы на джинсах. — Бывший парень неделю назад приехал, — коротко отвечает Фрэнк, и я позволяю ему гладить мои ягодицы, предполагая, что как раз вместо меня он представляет бывшего. — И что же между вами случилось?       Я чувствую нужный пакетик в кармане Фрэнка и теперь мне нужно его вытащить и как-то подменить. В моей крови искрится энергия, ведь скоро организм получит то, что ему так сильно нужно. Я не хочу думать сейчас о семье, о собрании, о фишке в моей комнате, которая говорит, что я не употребляю два месяца. Мне похуй на все это. Я просто хочу быть счастливым. — Он был со мной из-за наркотиков, — отвечает парень, но я его даже уже не слушаю, резко впиваясь в губы и начиная чуть ли не раздирать их, чтобы отвлечь от подмены пакета в заднем кармане. И мне все равно, если он почувствует, я просто сбегу. Сбегу вместе с коксом и нюхну где-нибудь за гаражами вместе с Джерардом, а потом мы будем кататься на скейтах и… и мы будем счастливы, да. — Как жаль, — шепчу я напоследок с ехидной улыбкой, быстро вырываясь из рук и уходя прочь в туалет, где меня уже поджидает Уэй.       Мою грудную клетку переполняет это счастливое ожидание и энергия. Я улыбаюсь и смеюсь, вертя в руках чертов пакетик, будто это мой красный диплом. Джерард же смеется от того, что скоро Фрэнку будет пиздец, и мы оба обнимаемся и садимся в ванну, закрываясь шторкой. Мои руки трясутся, а зубы то и дело кусают губы, пока я открываю и рассчитываю на две дорожки. Было не так много, но уже что-то, что сможет поддержать мое тело от этого ебаного ада, который был со мной эти два месяца. — Боже, блять, что он говорил? — спрашивает Уэй, так же подставляя руку, чтобы получить свою дорожку. — Не поверишь, он сказал, что пытается отвлечься, ведь бывший приехал неделю назад.       Я буквально хочу визжать каждое слово, ведь я настолько сильно взбудоражен, что даже не слышу крики за дверью. Я втягиваю весь порошок на своей руке в одну ноздрю, тут же откидывая голову на кафель и сжимая руку Джерарда от резкой вспышки в глазах. Будто первый раз. Мое дыхание учащается, а улыбка ползет по губам мелкой дрожью, а потом я чувствую, как Джерард притягивает меня к себе, и мы начинаем тихо хихикать друг другу в губы. — Я не могу найти того парня, — слышу я знакомый голос без перекрикивания музыки, пока мой рот зажимает палец Уэя. — Он был чертовски сексуальным.       Ох, да, сучка, я такой.       У Джерарда под носом было немного белого порошка, который я вытираю пальцем, от чего тот начинает дергаться. Я не знаю, почему нас так сильно пробирает на смех, но я уже чувствую как энергия растекается по моим венам, и мне буквально хочется стонать от этого приятного чувства. Ведь я был таким уставшим раньше. — А Джерард? — на фоне появляется второй голос, и плечи Уэя под моими пальцами напрягаются, хотя его глаза выглядят слишком расслабленно. — Я пришёл сюда не думать о нём, так что хватит болтать и давай уже закончим этот ебаный пакетик.       Уэй снова трясется а я только больше прижимаюсь к кафелю, пытаясь увидеть через шторку два силуэта. Я в любую секунду готов был бежать, но на деле я расслабился так сильно, что не почувствовал, как моя нога затекает. — Что за…       Дальше слышатся крики, и Джерарда выносит на смех, только вот Фрэнк нас замечает не из-за Уэя, а из-за того, что ему срочно понадобилась вода.       Наша защитная шторка открывается, и мы встречаемся взглядом с Айеро. Я даже не замечаю, как Джи хватает мою руку и помогает вылезти из ванны, по пути отрывая шторку вместе с балкой, потому что мы буквально выпадаем из ванной. — Подожди!       Но мы уже убегаем, держась за животы от смеха. Музыка в ушах играет так, будто колонки находятся у меня в голове, поэтому я останавливаю Джерарда, чтобы хоть немного отдаться ощущению наркотика и почувствовать своё дыхание. Я не задыхаюсь, мне не плохо. Момент эйфории и момент моего живого тела, в котором пульсирует каждая жилка. Я ощущаю, как мозг перестает бороться с наркотиком и отдается этому ощущению. По моей щеке течет слеза, а рот раскрывается для глубоких вдохов. И мои руки ходят. Они плавают в волосах Джерарда, они цепляются за его футболку, они притягивают к себе для медленного поцелуя. Мы же никуда не торопимся, мы можем расслабиться сегодня. Забыть все те дни и праздновать сегодняшний. А завтра мы найдем меф, Джерард, я обещаю, мы оторвемся, мы будем чувствовать себя живыми, я обещаю. Только не бросай меня и не вызывай скорую. Не убивай меня. — Джерард!       И мы снова бежим, смеясь друг другу в плечи и хватая свои скейты, чтобы убежать от парня с красным носом, чтобы в эту ночь увидеть сотни огней, горящих специально для нас. Я не хочу забывать это чувство, я хочу насладиться им по полной, ведь даже этот раз может быть последним. — Ты видел это?! — орет Уэй, пару раз сваливаясь со скейта, отчего я звонко смеюсь. — Теперь он должен пахнуть альпийской свежестью!       Я тоже падал со скейта, но когда я падал, то уже сам не вставал, ведь звезды были куда красивее, чем дорога впереди. Меня поднимает Джерард каждый раз, когда сваливается сверху. Вся наша энергия будто была слабостью, я думаю, что могу взобраться на все горы, которые здесь есть, но чувствую, будто мне так не хочется это делать. Я хочу сохранить эту энергию внутри, чтобы она была со мной завтра, когда мне придется идти на собрание и искать себе спонсора. Хочу, чтобы мы с Джерардом остались навсегда лежать на этой дороге и смотреть на яркие звезды. — Блять! — восклицает Уэй, когда над нашими головами раздается гудок машины. Мы тут же вскакиваем и забраем свои скейты, быстро убегая с места преступления.       И, наверное, было бы не так плохо, если бы нас задавили. Мы бы остались там навсегда, и никто бы не прервал нашу жизнь. — Мы бы просто перенеслись на облака, — улыбаюсь я, начиная рассчитывать формулы в голове, которые нам позволят это сделать. — Потому что все ангелы сказали «Вы виноваты», — напевает Уэй, укладываясь на лужайку, будто выдохся. На деле, у нас полно энергии. — Потому что все ангелы сказали «Вы все одинаковые».       Я ложусь рядом с ним, беря руку и переплетая пальцы, тут же их сжимая. Я ощущаю, как все уходит, как временному счастью наступает конец. Мои глаза закроются, а когда откроются вновь, то я буду уже дома, лежать под большим количеством одеял и залипать на какой-нибудь сериал, чтобы не думать о том, как я себя чувствую. Я так сильно не хочу прощаться. — Я хочу быть счастливым, — шепчу я, переворачиваясь на бок к Джерарду, чтобы смотреть в его глаза, когда все это уйдет вместе с воздухом. — Ты будешь, — в ответ шепчет парень, так же переворачиваясь ко мне. — Подожди немного.

давай сожжем все, а потом зажжем как следует

      Я не верю.