***
— Кто вообще выдумал носить эту нелепицу? — поморщился Ричи, — Нет, я серьезно, объясните мне. В выдавшуюся свободную минутку утром того же дня ребята из Дартфорда предпочитали точить лясы во дворе, с превеликим удовольствием потребляя дешевый табак. За этим были замечены даже многие горничные. — Нам откуда знать? Мы в Аскоте никогда не бывали и не будем. Ну, кроме Бейкера. — садовник Майкл развернулся и крикнул уже знакомому кучеру, — Эй, Бейкер! Ты знаешь, зачем дамам дурацкие шляпы? — Я что, на Представителя Ее Величества похож? Откуда мне знать, зачем она каждый год этот конкурс устраивает. Я вообще дальше входа не бывал никогда. — А я бы поставила на Сент-Саймона… — мечтательно вздохнула Сара, — Я уверена, что он победит. Но эти толстосумы не пускают в свои денежные игры никого, кроме себя. На кой черт им все это… Фунтом больше, фунтом меньше. — Не думаю, я слышал, у Сент-Саймона в мае была травма сустава. — послышалось кряхтение Бейкера. — Он уже двадцать раз бы восстановился! — Говорю тебе, победа за Ормондом в этом году. — Ребят, давайте не ссориться из-за лошадей, — остановила спор вышедшая Абигейл. — Вот именно, — ухмыльнулся садовник, — Лучше сделайте ставки прямо здесь! — Сара недоуменно посмотрела на него, — Давай, Сара, ты ж хотела. Конечно, не сотни фунтов, но на пару пинт пива… Сара пришла к Эрскин после тюрьмы. Была ли ее вина, что она обладала прекрасным чутьем и всегда обставляла всех игроков в ставках? Она никогда не теряла деньги, ставя на игроков в покер, и никогда не играла при этом сама. Неучастие было ее кредо. Всем известно, что бывает с «чересчур удачливыми» игроками в заведениях — и тогда за нее некому было заступиться. Когда она встала у порога школы Дартфорда, мисс Эрскин взяла с нее обещание больше никогда не приближаться к азартным играм и ставкам. И она держала свое слово, пока не получила работу, в этом поместье. Разве теперь Сара была обязана жить по правилам директрисы?***
В тот день Элизабет не пришлось ждать Фрэнсис за завтраком, как всегда, и она отправилась в зал со спокойной душой — она знала, что на скачки поедет вместе с матушкой. Такой у них был уговор: первая поездка Лизы в обмен на учащенные тренировки в течение всего месяца и помощь в уговорах Сиэля. Правда, Элизабет искренне не понимала, как она может в чем-то убедить того, кто не слушает даже самого себя. Число тренировок Элизабет неуклонно росло, и каждое утро она принималась за учебу, отрабатывая уколы и приемы, которые могла использовать в будущем. Но приемы, которыми приходилось орудовать ей со шпагой, стали столь тяжелы, что после первых же июньских тренировок рука у Элизабет покраснела от кровоподтеков, а иногда девушка даже не могла фехтовать, проседая под тяжестью собственной экипировки и от усталости. Однако Элизабет никогда не бросала тренировок, зная, насколько тяжким был для нее и матери ее «талант». Фрэнсис Мидфорд в свое время была лучшей женщиной-фехтовальщицей в Англии, и никогда не относилась к своим занятиям как к забаве. Дочь она начала приучать к рапире в два года. Это стало основой жизни Элизабет, ей было даже проще представить себя без выездов в город или дворянского титула, но не без шпаги. Нельзя было обвинять в отсутствии «девичьей жизни», как то туфли на каблуках, только Сиэля. Пока другие девушки чахли в тесных корсетах дома, обмахиваясь веерами, маркиза Мидфорд требовала ежеутренних упражнений. И когда Элизабет впервые решила показать характер, заявив, что сильную женщину не полюбит мужчина, Фрэнсис только посмеялась. «Я могу заниматься фехтованием и еще чем-то, кроме этого, — добавила она. — Я сделала фехтование пригодным к жизни, к статусу леди. А тот мужчина, что не в силах вынести твое физическое превосходство, отнюдь не любящий муж, а инфантильный эгоист. Будь он хоть принц Уэльский». И сегодня мысль о сокрытии от Фантомхайва такой важной части своей жизни как фехтование вдруг стала казаться юной маркизе несусветной глупостью. Окончательным облегчением стало абсолютное принятие графом данного факта, а значит, клеймо «инфантильного эгоиста» миновало. И вот, сидя утром в дилижансе, Элизабет Мидфорд самым экзальтированным образом предвкушала следующие четыре дня Королевских встреч.***
А вот Сиэль ничего не предвкушал. Юному графу казалось, что умение аккуратно лавировать между желаниями родственников, тайной и целью будет с ним вечно. Но как сказал бы еще на тот момент молодой и совсем не подающий надежды австрийский психиатр Зигмунд Фройд, внутриролевой конфликт назревал и совсем скоро должен был обрести свой катарсис в открытом противостоянии. Граф был вынужден внезапно жить по указке, а единственно-преданный слуга не преминул возможностью сбежать от дел и развлечься. Многие, кто плохо знал Себастьяна, могли быть твердо убеждены, что это лучший работник, о котором можно только мечтать. Но на удивление, по мнению Сиэля, ближе всего к истине находился начальник одного из жнеческих департаментов — Уильям Т. Спирс, твердо уверенный в гнилой демонической натуре. Себастьян был идеален разве что в актерской игре, и если бы не приобретенная с опытом подозрительность, мальчик давно бы потерял бдительность и стал ужином. Сразу после экзамена к графу был приставлен новый камердинер — едва ли не такой же юный Оливер, который по всем законам жанра должен был стать для дворянина другом-прислугой. И нет, Сиэля он не раздражал, был исполнителен, в меру молчалив. Но Оливер был огражден от мира юного графа огромной стеной тайны, которую Сиэль мог разделить только с демоном, и которая оставалась невидимой для всех остальных. — Так как вы предполагаете провести свой досуг в Аскоте сегодня, господин? — Оливер был обучен невероятно складно разговаривать. Сиэль даже не обернулся: — Вероятнее всего, сегодня я просто буду сопровождать невесту. Оливер странно пожал плечами. — А что-то не так? — Вообще-то я хотел предложить вам немного разнообразить ваши сегодняшние занятия, но как пожелаете, — сказал он. На этот раз Сиэль развернулся и посмотрел на него с любопытством. «Что он собирался мне предложить?.. А что же я хочу услышать?» — спросил он сам себя. Оливер увидел в юном графе кого-то из прошлого. Ему было в диковинку наблюдать такого замученного и дисциплинированного ребенка, добровольно отказывающегося от веселья. Мысль о том, что его позиция камердинера временна, а тот скользкий парень во фраке еще вернется, была как само собой разумеющееся. Камердинер осмелился задать вопрос: — Кажется, вы говорили, что любите охоту? — В каком-то смысле, скорее просто питаю теплые чувства к парку Темпл Хилл. Так продолжалось около часа: Оливер задавал осторожные открытые вопросы, а Сиэль рассказывал о себе, об Аскотском аукционе, об Уайт-Фрайерс — и сразу же о главном: Сиэль принадлежал к семейству, которое словно бы по крови передавало из поколения в поколение особую тягу к темным делам Империи. Его предки заключили договор с королевой Викторией, она словно бы вычленила несколько лиц из окружения и подарила им доверие. По крайней мере, это то, что он пожелал сообщить Оливеру. — Так из каких жарких стран ты приехал? — Прошу прощения, господин? — Загар. Твоя кожа слишком темная для английских широт, но ты англо-сакс, без сомнений. — Ах, это… Оливер сбежал на войну. Смешно, но данное решение показалось единственно-возможным для него согласно целому вороху разных причин. — Архипелаг Самоа, порт Паго-Паго. — Конфликт с германцами, насколько я помню, около двух лет назад? — Именно. Мы изначально знали, что Империя ничего с этого не поимеет, а потому большинство в отряде считали, что загнаны туда силой. — Большинство? Кроме вас? В таких случаях принято говорить, что «на самом деле вся жизнь Оливера вела к этому», но совершенно не тот случай. Все, что с ним случилось, произошло из-за девушки. Вероятно, юная Эрика до сих пор приходит на поминовения к его родителям. Оливер промолчал, думая над ответом, но граф сменил тему: — Вы неверно рассудили, когда решили, что Британия осталась в дураках в Самоа. Мы по сей день можем на многое претендовать. — Господин, вы не понимаете. Борьба за мнимый престиж и господство на Богом забытой земле — сколько солдат пало… Сиэль пожал плечами: — Достоверно известно, что с нашей стороны погиб лишь один. Сотни умирают каждый день, не думаю, что это что-то значит. — Да, но не из-за желания помериться важностью на политической арене же! — А из-за чего еще? Вы знаете иные причины? — граф иронично улыбнулся и, застав смятение на лице Оливера, вышел вперед него. Дальнейшая прогулка продолжалась в тишине. Отнюдь не замученным ребенком теперь казался Оливеру его господин. Злым и жестоким садистом.***
Тревогу, как и все явления, абсолютно точно можно классифицировать; она бывает двух общеизвестных видов — открытая и подсознательная. И если первая ясна как белый день и случается по поводу очевидных опасностей, будь то опоздание на поезд или просочившаяся неловкая сплетня за званым ужином, то вторая подчас настолько неуловима, что многие хранят ее в душе многие годы, постепенно нарушая баланс жизни под ее весом. Людям с подсознательной тревогой обыкновенно невдомек, откуда берутся нистагмы рук и временами частый пульс. А излишне эмоциональных дам жестокие мужья иногда и вовсе отсылают в Бедлам или еще куда в похожее заведение. Эрскин, будучи местами излишне эмоциональной, свои чувства прекрасно разделяла, а потому над ними властвовала. Но если бы сегодня ее попросили назвать причину самой большой тревоги, она бы точно ответила: Себастьян Михаэлис. Чувствуя друг в друге особенный потенциал, разумом не различимый, они часто крутились рядом. С Себастьяном все было очевидно: дворецкий часто и с интересом реагировал на любые необычные ощущения, но, имея на руках козырные карты, старался до последнего оттянуть момент их применения. Эрскин же имела единственный козырь, и нарастающая тревога рано или поздно заставила бы применить его. Манипуляция страхом, не иначе. Так как Себастьян более не являлся камердинером, ему оставалось заниматься только своими прямыми обязанностями: чистить серебро и медленно ходить по поместью. Фамильная библиотека Фантомхайвов была обширной, в некоторых областях знаний даже слишком. Дворецкий изволил помочь директрисе с интересующей ее литературой, но со стороны это более походило на кошки-мышки. Демон играл любимое животное. — Вы поедете в День Леди? — Себастьян прервал молчание в библиотеке, вспомнив о приличиях. — Если вы хотите узнать, меняю ли я костюм «а-ля гарсон» — нет, не меняю. — Хм, а на первой встрече вы показались мне очаровательной. — он попытался скрыть ехидство. Эрскин посмотрела на дворецкого с иронией и перевела тему, указав на полку. — Маловато старых книг для такого древнего рода. — Их не было вовсе, мисс, я выкупил все в магазинах и на аукционах. — Какой кошмар, вероятно? — улыбнулась Эрскин, — Граф без собственной библиотеки. Она старалась выглядеть уверенно и сосредоточиться на непосредственном деле, но легкий тремор выдавал напряжение. Известно, что, пытаясь подавить собственные тревожные мысли, легко впасть в паническую атаку. «Боже правый, да что же такое происходит?! — она оглянулась, но в зале шумел только ветер, а дворецкий неспешно перебирал старые корешки, почти мурлыкая мелодию. — Когда мы в тот раз разговаривали, ничего не было… Точно.» Эрскин вспомнила одну из последних реплик дворецкого. Она забыла об этом, а страх остался. Как говорят в Америке, нападение — лучшая форма защиты: — Так с чего вы решили, что я эмигрант без прошлого? — Эрскин схлопнула одну из пыльных книг. Он довольно хмыкнул, улыбнувшись. — Полагаю, среди круга наших общих знакомых не найдется ни одной души, которая могла бы сказать хоть два факта о том, где вы были до Лондона. — Предпочитаю не распространяться о том, о чем не спрашивают. — Тогда я вас спрашиваю. Несмотря на улыбку, у дворецкого был ужасно тяжелый взгляд, под которым Эрскин прогнулась бы, если бы ей уже не попадались такие люди. Открыв нужную книгу наугад, она поправила очки и непринужденно ответила: — Я из Дингуолла. Хайленд. — Знаю, бывал там. Недавно проложили железную дорогу. — Да, недавно. Четверть века назад. Иногда и демон может терять бдительность. Будучи честным, нельзя отрицать, что двадцать четыре года для Себастьяна ощущались словно в прошлом году. Создавалось ощущение, что директриса и дворецкий играли друг перед другом и давали поблажки на ошибки. — А вы откуда? — Я… приезжий. Страна находится… далеко. — Понятно. — директриса пролистнула страницу, словно увлеченная ее содержанием, — Я в любом случае не выезжала за пределы Британии, так что даже если вы скажете, не пойму. Это было правдой, и к тому же, Эрскин вдруг почувствовала себя некомфортно: мысль, что дворецкому приходится врать даже о месте рождения, внушала ей страх. Чувство было похоже на то, как когда из кладовой доносятся странные шумы, вместо того, чтобы проверить собственное жилище, хозяин запирается в комнате, чтобы не наткнуться на опасность. Себастьян проверил время на часах: — Все должно быть готово к тому моменту, когда они вернутся, мне следует откланяться, мисс. Двери библиотеки хлопнули. Эрскин посмотрела Себастьяну вслед. — Ускакал точно белый кролик. Хах… Пожалуй, мне тоже следует заняться делом. Эрскин ушла, оставив книгу на столе открытой, и ветер пролистнул ее страницы.Видящие тебя всматриваются в тебя, размышляют о тебе: «Тот ли это человек, который колебал землю, потрясал царства, вселенную сделал пустынею и разрушал города ее, пленников своих не отпускал домой?»
***
В кухне стоял шум разговоров и запах рыбы. Только дворецкий вошел в помещение, к нему подбежала безымянная горничная: — Мадам Муэтт не сможет сегодня выйти на работу, мистер Михаэлис, у нее ужасное отравление! — Кто? — Экономка, Себастьян, — из-за клубов пара можно было разглядеть силуэт Бардроя. — Ничего страшного, в таком случае. — … Ну так вот, если бы я был богатым, то точно укатил был в Америку. — продолжал тему разговора помощник повара Дэвид, — У меня в Вашингтоне живет брат. — Если ты хотел заниматься музыкой, то лучше поезжай в Чикаго, — Бардрой стряхнул пепел с сигареты и продолжил чистить рыбу. Все благополучно игнорировали его дурную привычку, оставив повару больше свободы в самовыражении, — Ох, ребята, если бы я был богат… Вернулся бы домой, наверное. Хотя, не вижу смысла, все умерли еще до войны, а более ничего меня не держит. А ты, Себастьян? Что бы ты делал, будь у тебя много денег? Хотя, не удивлюсь, если ты уже состояние скопил, учитывая, что твое жалование никуда не тратится. — Если вы думаете, что ваши выходки не требуют средств, то ошибаетесь. За каждый промах я платил из своего кармана, как ваш начальник, — дворецкий насупил брови и прикрыл глаза, как бы всем видом выражая презрение. — И все-таки, мистер Михаэлис, — откуда-то снизу обратилась горничная-посудомойка, — Какая у вас мечта? Невероятных сил и воли стоило Себастьяну не засмеяться в голос от вопроса. Сам от себя не ожидая такой реакции, он зажал рот рукой, но на вопросительные взгляды отмахнулся, что в кухне «отвратно несет рыбой». — Думаю… кхм, — он тряхнул головой и поправил пиджак, — Я доволен своим положением в данный момент, я не думал о таких вещах. — Скромность украшает, сэр, — Эрскин вошла в кухню, словно переродившись, — Всем известно, что труд облагораживает, и свой короткий век следует проводить в работе. Чем и советую заняться всем присутствующим прямо сейчас. Где Муэтт? — Отравилась, мадам. — Уволена. — она напряженно посмотрела в сторону курящего Бардроя, но заметив, что он даже не понимает, что ее смущает, вздохнула и сама закурила, — Если у нее такое слабое здоровье, что уже в течение месяца она никак не может нигде присутствовать, то ей следует взять «отпуск» и не занимать рабочее место. Трэйси только выпустилась, пусть она поработает. Найдите Ричи и скажите, что нужно отослать ей телеграмму. Господа планируют вернуться домой к шести вечера, я надеюсь, что все уже готово? Это так, мистер Михаэлис? Дворецкий в долю секунды осмотрел помещение. — Рыба запекается и будет готова за пятнадцать минут до начала ужина, полагаю. Я проверил столовую по дороге сюда, все готово, но вот эту вилку следует заменить на более чистую. — он протянул посудомойщице прибор, — Господин предпочитает подачу а-ля русс, а значит, со временем проблем возникнуть не должно. — И почему вы только не работаете во дворце… — Эрскин поправила очки, — Прекрасно, значит, все уже сработались. Я буду в саду, если что-то понадобится, Кэрри, но старайтесь обращаться к своему начальнику, — она указала ладонью на дворецкого.…