***
Тогда же, в поместье Фантомхайв. Уволенного камердинера не хватились, ровно как и заново назначенного Себастьяна — графа Фантомхайв успешно заперли в кабинете один на один с престарелой графиней, и все прочие были оттуда удалены за ненадобностью. Лишь Мэйлин иногда приходила проверить чай. — Значит так, юный джентльмен. — де Вальсэр осведомилась о том, что никого за дверью нет и закрыла ее. Осторожность была странной, так как все время они говорили лишь по-французски, — Здесь мы будем с вами говорить обо всем. Запретных тем не существует, несмотря на такую разницу промеж нами во всех плоскостях. Необходимость сего условия такова, что ежели вы не узнаете здесь, то нигде более обмолвиться не сможете. Согласитесь, было бы дурным тоном спрашивать у леди, понесете ли вы ее сверток нот или ей положено самой? Сиэль утвердительно хмыкнул, заглядывая в собственные документы, лежащие на столе. Ему казалось совершенной глупостью все происходящее, ибо что нужно знать, он уже знал, а прочие «расшаркивания» перед людьми были ему неприятны. Заметив отвлечение ученика, графиня жестко захлопнула папку, которую просматривал граф. — Юный джентльмен, знаете, есть такое прелестное правило этики: вы либо ищете только то, с чем вам приятно иметь дело, либо стараетесь находить приятное в том, с чем имеете дело. Обдумайте дважды. — А почему бы мне не избегать того, с чем дело я иметь не хочу? — Потому что жизнь не похожа на брусничный торт. На мой взгляд, вы пережили достаточно, — графиня вздохнула, смягчив тон, — Но, видимо, Господь велит вам терпеть еще. Я считаю, что тоже нахожусь здесь не просто так, а потому давайте облегчим друг другу дело. Я постараюсь вас заинтересовать, а вы постараетесь проникнуться. Речи про Господа слегка цепляли Фантомхайва, но со временем он все же привыкал в набожности персоны де Вальсэр. Темой первого урока, или как это называла графиня, коллоквиума стало основное направление всей викторианской этики. — Понимаете, господин Фантомхайв, прелесть вашего бытия в Британии заключается в том, что, несмотря на популярность философии в нынешнем образовании, думать совсем не обязательно. Для вас существует кодекс писаных и неписаных правил, коим вы обязаны следовать. — А если я окажусь в необычайной обстановке? Если ее не было в «руководстве»? — Тогда вам всего лишь следует поступить аналогичным образом. Как я заметила, господа родители ваши и вашей невесты позаботились даже о трудной ситуации выбора спутника жизни. Обыкновенно это единственный выбор, который вам дается, и то, с рекомендациями. Но вы освобождены и от него. Графиня присела за стол перед учеником и попросила бумагу, чтобы расчертить на ней основы. Ей были записаны три пункта: «Devoir et travail acharné», «Respectabilité» и «Bienfaisance». — Будьте так добры, расшифруйте мне эти идеи. Чувство долга было знакомо графу как ничто иное в списке. Именно эта сила движила им от самого начала, у жертвенного алтаря каббалистов, по сию пору. К тому же, юный граф не имел друзей и не посещал мероприятий, а потому трудолюбием можно было считать его ежедневные разборы документов, отчеты Себастьяна о производстве, учебу и прочие прелести жизни юного бизнесмена и главы рода. Мог ли он назвать себя уважаемым человеком? Вполне, учитывая, что также, как его отец, являлся неофициальным председателем Аристократов Зла. У его сверстника было возможно отобрать это все, как конфетку, но никто пока что не осмеливался соперничать с Сиэлем и его демоном. На последнем пункте мальчик запнулся. Да, помнится, он проводил благотворительный спектакль по просьбе королевы однажды, и к тому же, ежемесячно откладывал процент с прибыли в фонды. — Нет-нет, вы неправильно переводите. То, о чем вы говорите, называется «le charité», а мы говорим именно о самостоятельно выполненных благих делах. — Разве это не забота женщин? — Сиэль отклонился в кресле. — Возможно, но только тогда, когда они есть. В вашей семье вы единственный. — Но каков смысл? Отчисления процента разве не эффективнее единоразового посещения сиротского дома? — граф даже потянулся рукой к ящику в столе за расчетами, но графиня его остановила. — Вы родились и выросли в этом обществе, и как же не понимаете? Важно не то, что вы совершаете, а то, что вы показываете. — леди несколько раз обвела слово «респектабельность», — Все строится вокруг этого. У вас такое прекрасное поместье и сад, так хвалитесь же не только им. Сиэль хотел было упомянуть, что окружающая роскошь была вручена ему под ключ, но промолчал. Они с де Вальсэр очертили круг последующих лекций, как то творение благого и вопрос об отстаивании чести. О первом решили говорить позднее, когда Сиэль вернется с дуэли. Если выживет.***
Тем же утром. — Это еще что значит?! — знакомый всем меццо снова раздался в комнате прислуги. Мисс Эрскин, беря под крыло людей низшего сословия, часто встречалась с разными непотребствами. В стенах Дартфорда на первых порах можно было увидеть, как ученики травят одного из своих, бегают по кабинетам или бросаются бумажками. Все это наказывалось, но в общих чертах было простительно. Те, кого школа прислуги не терпела, а именно преступников, надолго там не задерживались. Потому, увидев то, что происходило в комнате прислуги в обед, она была не в шоке — даму было непросто шокировать, — но в гневе. Одна из стен комнаты была расчерчена углем в таблицу, на столе около таблицы лежали приличные для прислуги суммы денег, а у самой стены с указкой в руках стоял дворецкий, вида абсолютно благостного. В центре комнаты перед ним были готовы вступить в бой спорящие, среди которых была и девушка — горничная Сара. Дворецкий встал меж ними, чтобы ничего не стряслось: — В самом деле, что это значит, господа? Что же, если выиграла леди, ее уважать за это следует меньше, чем джентльмена? Эрскин несколькими резкими шагами вошла в произвольную «толпу» и ткнула дворецкого в грудь: — Какого черта?! — схватив Себастьяна за руку, она вывела его за дверь и шикнула, перед тем как с силой ей хлопнуть, — С тобой, Сара, мы поговорим позже! Девушка съежилась, услышав свое имя. Дверь закрылась, и слуги более ничего не слышали, оставшись в панике стирать следы произошедшего. Выйти из комнаты они не могли: на входе расположилась начальница и свидетель. Дворецкий потер запястье, сложил телескопическую указку в карман и отрешенно посмотрел на гневную директрису, дежурно улыбнувшись. Та повторила сказанное: — Какого черта?! — она была готова схватить дворецкого за грудки, — Я думала, ваша обязанность — следить за порядком в поместье! — Я лишь рассудил уже случившееся, когда леди вчера утром подошла ко мне с просьбой рассказать о результатах забега в среду. Вчера ее сослуживцы не допустили все таким образом. Сегодня они делали новые ставки. Я просто слежу, чтобы ваши слуги не поубивали друг друга. Старый состав поместья во всем этом не участвует, как вы могли заметить. — Кроме вас! — Ах, — Себастьян состроил жалобное лицо, — Я насильно избавлен от работы, я так люблю свою работу, мне ужасно скучно… Эрскин чуть не крикнула, что у него просто связь с мальчишкой ослабла, вот он и не может свою демоническую натуру удержать. Однако, его рассказ был похож на правду: за неимением возможности наблюдать скачки в реальном времени, слуги, «запертые» в поместье, могли узнавать результаты лишь из утренних газет на следующий день. В этом плане дворецкий был первым осведомленным, а потому до самого обеда весь день ходил с хитрым лицом, в котором каждый пытался угадать свои шансы на выигрыш. — Раз так, — Эрскин остыла, но все еще рывком вытащила из нагрудного кармана записную книжку, — У меня нехватка в преподавательском составе. Я могла бы устроить вас к себе. Деньги, как я полагаю, вас не интересуют. Тут директриса осеклась — ведь откуда она могла «полагать»? — А почему я должен быть озабочен вашим «молодняком»? — такого Себастьяна видел не каждый. Словно сняв маску, он претенциозно скрестил руки на груди и недовольно посмотрел на Эрскин. — Вы могли бы использовать их в своих научных интересах, — глаза демона загорелись, и леди поняла, что ей стоит срочно аргументировать свое предложение, — Граф говорил мне, что вам интересна природа людей, а потому вам подошла бы такая человеческая выборка. Вы можете «помочь» мне в Дартфорде, проводя на ребятах свои психологические опыты, пока я буду проводить здесь воспитательную работу. Конечно, это было ложью, она буквально «плыла» в аргументации. Но демон неожиданно согласился, и Эрскин выдохнула, списав свою странную ложь на Провидение. Она решила, что иногда действительно стоит знать меньше обо всем, что происходит в поместье, чтобы спать крепче.***
Утром Оливер все же вышел на работу. Помогая юному графу одеваться, он со всех сил старался скрыть запавшие слова о «пустяковых» жертвах политических игр. Как камердинеру казалось, граф неотрывно следит за его лицом, а потому, поймав пару взглядов на себе, он сначала неловко улыбался, но на третий раз все же спросил, все ли хорошо. — Ты ведь и есть тот «труп»? Камердинер подвязку для гольф, та упала, глухо стукнув застежкой о ковер. Пока Оливер поднимал ее, ища под кроватью, граф продолжил: — Почему ты смел говорить мне о справедливости, когда сам являешься одной большой ложью? Граф мог задать тот же вопрос и себе, но позже де Вальсэр обязательно ему бы объяснила, что пока тебя не раскрыли, ты имеешь право обвинять даже тех, кто в жизни совершил меньше грехов, чем ты. — Потому что… Я никому не вредил! — он таки встал с колен и с вызовом посмотрел на своего господина, но опешил и опустил взгляд. — А как же… та леди? Эрика? Как-то так… Разве она это все заслужила? Оливер молчал. — Ты мне лучше скажи, как мисс Эрскин тебя с таким прошлым не сдала полиции? — Она не знает! Она совсем ничего не знает! — Оливер заскулил, — Прошу, не говорите ей, увольте меня, но если она меня уволит, я не смогу нигде устроиться и сгнию в Ист-Энде. — А что, неужели в Ист-Энде хуже, чем на том свете, уважаемый «покойный»? — поиздевавшись, граф указал, что ему следует повязать галстук, и Оливер послушно достал ленту, — Может, оно и лучше, что ты здесь. Не каждому пожелаешь такого трусливого отца. Оливер мог бы оправдаться, что слишком юн для ноши в виде семьи и его могли убить, но почувствовал, что для тринадцатилетнего графа это будет неубедительно. Фантомхайв заключил, что не скажет никому о его секрете, но видеть рядом с собой человека такой низкой чести более не намерен. Последним он приказал вернуть Себастьяна в статус камердинера, ибо юному лорду так комфортнее всего. Оливер остался стоять в спальне в одиночестве. Его в любом случае должны были выгнать отсюда, но так он мог бы успеть устроить себе алиби. В каком-то смысле, парень должен был радоваться. Но слова мальчишки были слишком резкими, чтобы он так просто их забыл и отряхнулся, как мог бы сделать Нейт.***
Среда, вечер перед Днем Леди. Поместье Мидфорд. Эдвард ощущал себя как меж двух огней. В фортепьянном зале сидела матушка, надрывно отыгрывая Шопена так, что сам Фредерик бы аплодировал стоя; в зале для тренировок были слышны лишь шумные вздохи сестры и лязг металла. Растерявшись, он все же спустился в тренировочную. Элизабет кромсала несчастного «Берти», как они назвали тряпичный манекен на каркасе. Так как деревянная конструкция не могла служить достойным соперником, и девушка лишь отыгрывала на нем злость, Эдвард остановил ее, предложив сразиться. Брату казалось, что так Лиззи проще расскажет, то произошло. — Она сказала, что я никуда не поеду! — ответила она, отсалютовав, на вопрос, — Мы с Ниной даже сшили платье. Она сказала, что у меня нет вкуса и я несоразмерно трачу деньги! Злой укол был направлен брату в плечо, но он отбился. — Неужели она запретила тебе поехать из-за фасона платья? — Эдвард ушел в сторону, атака снова проскочила, — В конце концов, всегда можно надеть то, что у тебя уже есть. Или я не прав? — Не только поэтому, — теперь уже Элизабет отбивала рапиру, — Она сказала, что мне нужно убедить Сиэля, что ему необходимо передать полномочия… ей! — Как это? — Эдвард опешил, укол все же прошел, они снова разошлись, — Она хочет быть графиней Фантомхайв? Матушка?! — Говорит, что всем так будет лучше. Что он еще маленький. Но разве он плохо справляется? — голос Элизабет дрогнул, — Это единственное место на земле, где от меня ничего не требуют, почему все снова должно быть под ее контролем?! Девушка сцепила челюсть, чтобы не расплакаться, и силой дала атаку на брата, что тот только успел уклониться и дать ответ. — Знаешь, мне Сиэль тоже не особо приятен. Но вместо того, чтобы поговорить с ним лично, почему она отправляет тебя? Это нечестно. Еще и лишает праздника накануне. — брат получил второе поражение и сложил рапиру, — Я поговорю с ней. Ты только не плачь, хорошо? Не надо плакать из-за этого дурака только. Лучше из-за платья… Э-э, в смысле, лучше вообще не плачь. Последняя нелепая фраза повеселила Элизабет, и она отпустила его, надеясь получить милость от матери. Маркиза сидела за фортепиано и раскладывала по папкам ноты. Несмотря на прохладный вечер, окна в зале были открыты, и она уже начинала подмерзать. Но стоило подумать об утреннем разговоре с Элизабет и ее агрессивными спорами, кровь в женщине тут же вскипала и она бросалась наигрывать первое попавшееся сочинение. Фрэнсис слышала шаги Эдварда и была готова к тому, что после того, как он спустился в зал тренировок, то придет как «гонец» с пожеланиями дочери. Ответ был «нет». — Но, матушка, это жестоко! — Эдвард развел руками. Маркиза остановилась. — Твоя сестра грубо со мной разговаривала. Мне кажется, она забылась, что прежде всего является дочерью маркиза Мидфорда, а не невестой графа Фантомхайв. Я на правах родной тети все еще опекунша этого мальчика, и вижу разумным решением отстранить подростка от дел. — Да какая муха вас укусила, мама? Сначала этот визит в поместье, нравоучения, затем вы все совершенно изменить хотите? — После смерти дорогого брата я была в смятении и трауре. — дама закрыла крышку рояля, — Так вышло, что когда Сиэль пришел с пожеланием стать главой рода, мне было совершенно не до того; к тому же, я была безумно рада его видеть. Но мне уже приходило письмо от королевы, что еще с истории с тем странным цирком он мутит воду. Некоторые из его последних гостей вообще вышли оттуда, простите, «вперед ногами». Теперь «Кампания»… Элементарно страшно. Видит Бог, такие силы сосредоточены в его руках, что я просто не могу пустить это на самотек. Мне не нужны его имения и доходы, пусть развлекается со своей фабрикой сколько хочет. Но я прежде всего боюсь за его жизнь: слишком много кому насолил его отец. Из коридора послышались всхлипы: брат с матерью поняли, что Элизабет все подслушивала, а теперь старалась незаметно уйти. — Ладно, несчастная! — Мидфорд громко крикнула дочери, — Будет тебе приглашение на День Леди! Но веди себя впредь благопристойно, мое терпение уже кончается.