За туманом города И

— Синчэнь, вставай давай, — шипит Сюэ Ян ему на ухо и осторожно трясёт за плечо. — А-Ян? — сонно ворчит тот, не открывая глаз. — Уже подъём? — Нет, но для тебя да, — не выдержав, он тянет его за плечи, заставляя сесть. — Кое-что интересное хочу показать. Мирское. У того сон как рукой снимает. — Да? — Сяо Синчэнь удивлённо вздыхает и тут же прикрывает рот рукой, оглядываясь. Послушники Баошань спят очень крепко — или делают вид, ибо ни один из них даже не пошевелился. Но Сюэ Ян уверен, что никто не сдаст их, даже если и заметит. После той пары раз, когда ему влетело от Наставницы, он провёл с учениками воспитательную работу, вбив в их богоугодные головы, что «предавать братьев нехорошо». Ян кивает на обувь, стоящую у изножья циновки, служащей здесь постелью, и делает жест рукой, заставляя поторопиться. Синчэню не нужно предлагать дважды: всё, что касается внешнего мира, вызывает у него неподдельный интерес и восторг. Оттого, наверное, он и спутался с Сюэ Яном четыре года назад, когда Баошань Саньжэнь, вернувшись из очередного странствия, привела того — точнее, принесла на руках — едва живого. Сюэ Яну было девять, он сгорал в лихорадке затяжной лёгочной хвори и почти не помнил, как оказался на горе. Только потом узнал, что везунчик: таких взрослых детей Наставница никогда не забирала в свою святая святых, но вот его на смерть оставить не смогла, да и выгнать после того, как исцелила — тоже. Наверное, за эти годы Баошань Санжэнь уже сотню раз пожалела, что взяла Сюэ Яна в ученики. Слишком уж большой занозой в её бессмертной заднице он оказался. — Пойдём уже, — раздражённо шепчет он, беря Синчэня за руку и утаскивая к дальнему окну. Сбегая по ночам, они никогда не выходят через двери. *** Они забираются в их тайное место — нишу в отвесной скале, спуск в которую возможен только по зачарованной верёвке, сокрытой от чужих глаз. Отсюда открывается захватывающий вид на зеленые холмы и долины, а ещё на какой-то городок, ютящийся далеко в межгорье, у самого горизонта. Именно туда постоянно с воздыханием смотрит Синчэнь. Но не сейчас. С горящим взглядом он наблюдает, как его шиди достаёт из сумки закупоренный пробкой глиняный кувшин. И озадаченно хмурится. Он-то ожидал чего-то особенного, а тут кувшин. — Ты когда-нибудь пробовал вино? — спрашивает Сюэ Ян издалека и широко улыбается. Синчэнь удивлённо хлопает ресницами. — Нет. Но ведь алкоголь запрещён… — Тс-с, — обрывает Сюэ Ян, приложив палец к его сухим губам. — Проще сказать, что тут разрешено. Но ты не бойся, никто не узнает. И, подмигнув, вытаскивает из кувшина пробку. Принюхивается. Слегка морщит нос. — Могло бы быть лучше, но и это сойдёт. Он делает несколько глотков и, хищно облизав губы, передаёт вино Синчэню. Тот крутит круглобокий сосуд в руке и укоризненно интересуется: — Ты опять «позаимствовал» у какого-то путника, забредшего к подножью горы? Алкоголь жидким огнём опускается в пустой желудок — мало того, что с едой в Обители дела обстоят скверно, так ещё и на ужин порция в два раза меньше! — и тёплыми волнами согревает тело. Невообразимо приятное чувство. — Верно, гэгэ! — хохочет Сюэ Ян. — Ты так хорошо меня знаешь. Синчэнь качает головой, поджимая губы, — ну точь-в-точь как Баошань. Нахватался замашек у Наставницы. — А ты хорошо знаешь, что красть нельзя. — Знаю-знаю, — усмехается Ян, а потом делает трогательные щенячьи глаза, притворяясь уязвлённым. Грязный приём, зато работает безотказно. — Уж прости, Синчэнь, привычка. Я девять лет провёл на улице, ничего не могу с собой поделать, — и кладёт руку на сердце. — Но я каюсь! Врёт и не краснеет. Но Синчэнь верит, и этого достаточно. — А-Ян, прости! Я не намеревался обидеть, — он кладёт ладонь ему на висок и осторожно гладит. — Просто постарайся больше так не делать. Сюэ Ян накрывает его ладонь своей и, прикрыв глаза, трётся об неё щекой. — И больше не радовать тебя всякими интересностями? Ну уж нет. Я не виноват, что некоторые идиоты умудряются уснуть у подножия нашей горы. На самом деле они попадают в ловушку с сонным порошком, но об этом его шисюну уж точно лучше не знать. В конце концов, путники нечасто забредают в такую глушь. — А-Ян! — произносит Синчэнь более настойчиво, с несгибаемыми нотками в мягком голосе. И подобная строгость со стороны друга вызывает приятную дрожь по телу. Сюэ Ян елейно-сладко мурлычет в ответ: — Я постараюсь, гэгэ, — а потом поворачивает голову и проводит кончиком языка по внутренней стороне его ладони. Тот отдёргивает руку, как от огня, и отчего-то так очаровательно краснеет, хотя не выпил ещё ни капли. Кстати, о вине… — Пей уже давай, иначе заберу и всё сам выпью! Бросив на своего шиди взгляд, в котором отчётливо читается: «Ещё чего!», Синчэнь делает вдох, как перед прыжком в воду, и прикладывается к узкому горлышку, которого Сюэ Ян сам только что касался губами. И от осознания этого по его спине к загривку проносятся горячие колкие мурашки. Ян вновь облизывает губы и с довольной полуулыбкой наблюдает за Синчэнем, который, кажется, вознамерился выпить всё залпом. Кувшин приходится отобрать. — Эй, не всё же сразу! Синчэнь глубоко дышит, губы его блестят от янтарной влаги, глаза широко раскрыты. И даже не поморщился. — Это ужасно, — наконец произносит он. Ровно, как приговор. А потом улыбается своей лучезарной улыбкой. — Но мне понравилось. Вот теперь уже и Ян чувствует, как горят его собственные щеки. И с какой-то едва преодолимой силой хочется снять языком вино с чужих губ. — Только ты так не усердствуй, — усмехается он и отпивает из кувшина, надеясь, что это отвлечёт от подобных мыслей. — Мне-то не жалко, но если не явишься на утреннюю молитву, тогда тебе точно влетит. — Но и тебе тоже достанется. — Пф, думаешь, я боюсь нашу старушку Баошань? — Синчэнь, услышав подобную фамильярность по отношению к уважаемой Наставнице, возмущённо охает, но Ян по привычке пропускает мимо ушей. — Самое ужасное, что могло случиться в моей жизни, уже случилось. Мне больше ничего не страшно, даже если меня выгонят обратно в эту мерзотную грязищу твоего обожаемого мира. Я всё равно однажды уйду, у меня там осталось одно важное дело. Сяо Синчэнь молчит задумчиво, вновь отпивает вина и глядит куда-то вдаль. И в итоге произносит, сведя брови к переносице: — Можно я пойду с тобой? — Со мной? Зачем? — Мне уже пятнадцать. Я слышал, молодые заклинатели в этом возрасте получают второе имя, что говорит о совершеннолетии. Значит, я уже вправе отвечать за себя и выбирать свою судьбу. И я не хочу сидеть здесь сложа руки, в тепле и достатке, когда в мире творится несправедливость и столько людей нуждается в спасении и защите. Сюэ Ян смотрит на его серьёзное, решительное лицо немигающим взглядом. А потом заливается громким смехом, сгибается, держась за живот, и всё никак не может остановиться. Ему смешно от таких суждений, глупых и детских — надо же, совершеннолетний нашёлся! — а в то же время почему-то так больно, что хочется кричать, громко кричать в усыпанное звёздами небо. И совсем не ясно, от чего именно на глазах выступают слёзы. Он смахивает их кулаком и недобро скалится. — Ты такой наивный, гэгэ! Твой распрекрасный мир — гнилой, как столетний труп. Там некого защищать. Синчэня вовсе не пугает его эмоциональная вспышка. Он кусает заалевшие губы и глядит на него неотрывно, слегка затуманенным, блестящим взглядом светлых небесных глаз. Боги, он слишком красивый, чтобы быть реальным, а не плодом больного воображения. Может, Сюэ Ян всё ещё бредит от лихорадки, валяясь где-то в подворотне, и никакой горы с Обителью попросту нет и не было? Вот только его божественная иллюзия произносит бархатисто-мягко: — Но ведь тебя нужно было защитить, — и берёт изувеченную ладонь Сюэ Яна в свои, обнимает, даря тепло. Настоящее. Осязаемое. — Я бы хотел быть рядом с тобой тогда. Ян напрягается весь, но руку не отдёргивает. Наблюдает, точно заворожённый, как Синчэнь, склонившись, касается губами обрубка его мизинца, а потом целует тыльную сторону ладони, иссечённую шрамами. Дыхания не хватает, сердце колотится где-то под горлом. Он нервно сглатывает, понятия не имея, что делать с эмоциями, разрывающими грудь. Но одно знает точно: если Синчэнь и правда решит уйти с ним — он не сможет отказать. И не захочет. Только как осуществить месть, если рядом будет такой безукоризненно чистый человек? Ведь «просто заставить извиниться», как предлагает Синчэнь, не достаточно. Кровь за кровь. А Сюэ Ян жаждет много крови. Никакие монашеские заповеди его не изменили. Поздно. Наивный ребенок успел превратиться в расчётливую заразу ещё до того, как его забрала к себе расчудесная Баошань Санжэнь. — Ты ведь понимаешь, что если тебе не понравится там, — он кивает в сторону деревни на горизонте, — обратно вернуться будет нельзя? — Да. Но моё желание не изменится, — Синчэнь улыбается так тепло, что Сюэ Ян готов согласиться на что угодно. — В конце концов, мы ведь будем вместе. Ты покажешь мне мир и научишь… всему. Небесный взгляд касается его губ всего на секунду, но этого достаточно, чтобы уловить в нём намёк. Или просьбу. И Сюэ Ян отбрасывает все мысли, обнимает лицо Синчэня ладонями и льнёт к губам поцелуем. Неумело, порывисто, горячо. Ему ещё учиться и учиться. Но ведь… их двое. И научатся они вместе. Непременно.