Внеклассные занятия по анатомии

      Годжо Сатору — мужчина двадцати восьми лет от роду — был возведён в должность учителя истории первого А класса старшей школы Кайсэн меньше месяца назад. У уроков Годжо-сенсея было три отличительные черты: во-первых, они были невероятно интересными, по мнению подавляющего большинства слушателей (а школьники, как известно, аудитория придирчивая и к обоюдному согласию приходит только в случаях особо исключительных); во-вторых, его уроки были единственными уроками с идеальной посещаемостью, ибо никто просто не видел смысла их прогуливать (а зачем, если присутствие на таком уроке можно было приравнять к походу в цирк?); и, наконец, в-третьих, уроки Годжо-сенсея были единственными в своём роде уроками, которые Фушигуро Мегуми не понимал, сколько бы ни слушал.       Фушигуро был отличником с самого начала. Учёба давалась ему легко и ни разу не потребовала от юного дарования приложения к себе усилий (разве что самых маломальских, когда речь заходила о внушительных мероприятиях вроде олимпиад, хотя и к тем Мегуми относился с минимальной серьёзностью). С первого класса средней школы не было ни единого случая, чтобы Мегуми вдруг получил за контрольную или тест оценку хоть на балл ниже девяноста. «Неудовлетворительно» было для него чем-то сродни живому единорогу.       И вот, случилось это… — единорог…       — Тридцать два балла… Ну и ну… — над ухом присвистнули с неуместным восхищением. — Это же даже меньше, чем у меня! — на этом восклицании к розовой голове парня совсем не мягко приложилась увесистая женская рука. Итадори ойкнул и отшатнулся от парты Мегуми, прижимая ладонь к ушибленному месту. — За что, Кугисаки?!       — Заткнись, болван, а то ещё раз вломлю! Не видишь, что ли, что ему не до тебя?! — Нобара на всякий случай отвесила парню бонусную затрещину в качестве профилактики и отвернулась от него, теперь уже точно игнорируя его существование в этом мире и в этом классе в частности. Девушка обратилась к Фушигуро с несвойственным ей сочувствием: — Забей, Мегуми, быть первым в рейтинге по всем предметам просто нереально. Уступи место наконец кому-нибудь ещё хотя бы по истории, — её слова нисколько не помогли, но Мегуми благодарно кивнул.       — Во-во! Подумаешь — один тест завалил! Я вот вообще редко что-то выше пятидесяти баллов пишу.       — Да, редко, — себе под нос пробубнил парень и в какой-то апатичной отрешённости, не подумав, прибавил: — Только этот тест ты написал на шестьдесят восемь — в два с лишним раза лучше меня.       Все трое притихли. Добавить было нечего, потому что так всё и было. Одноклассники верно уловили настроение давнишнего друга и решили пока к нему не лезть. Итадори вернулся на место, Нобара повернулась к Мегуми спиной — она сидела за партой перед ним — и продолжила переписывать одолженный на урок конспект.       Поддержка друзей (а таких людей, насколько Мегуми было известно, принято называть друзьями) немного его приободрила, но в том-то и дело, что «немного» — это самую ничтожную малость. Внутри подростка всё ещё подымалась спесь негодования и лёгкой обиды ни то на себя за свою глупость, ни то на учителя, с приходом которого всё резко покатилось в тартарары. Причём никак не удавалось понять: почему так? Как и раньше, Фушигуро приходил на уроки, слушал лекции, что-то записывал, но стоило ему переступить порог кабинета в сторону коридора и направиться домой, как парень с ужасом понимал, что ни слова из учительской лекции он не запомнил, в голове зияет голая пустота, а всё, что он помнит, так это то, что Годжо-сенсей сегодня пришёл в новых очках и обтягивающих брюках. Не ситуация, а настоящее проклятие, как бороться с которым, Мегуми пока не знал. А узнать стоило как можно скорее. За окном уже было тепло: приближалась весна, а это значило лишь то, что чуть меньше чем через месяц Фушигуро предстояло столкнуться со всеми трудностями жизни отстающего, если проблема с историей — сама собой или с божьей помощью — не рассосётся в кратчайшие сроки.       Парень кивнул своему внутреннему решению и с тупой, иррациональной робостью поднял вверх руку. Его ученическая гордость была задета.       — Годжо-сенсей, — голос, как и всегда, был абсолютно ровен и бесстрастен, как у самого лучшего дипломата.       Мужчина за конторкой приветливо улыбнулся ему и с участием поинтересовался, в чём дело. От этого простого «Да? Что-то случилось?» внутри почему-то всё сжалось, а дыхание перехватило. Ни с того ни с сего будничное обращение к учителю оказалось очень волнительным предприятием.       — Я могу задать Вам несколько вопросов по тесту после уроков?       Годжо-сенсей вызывал смешанные чувства у любого учащегося, который не начинал восхвалять его как идола после первой же с ним встречи (а такое удавалось далеко не всем). Харизматичный и красивый, он завлекал в образовательный процесс своим обаянием, однако ученики, повадившиеся ходить к нему после уроков на дополнительные занятия, все как один заявляли, что он дьявол во плоти и не дай боже им сдавать Национальный Экзамен* по истории Японии.       В общем и среднем, людей, окружающих Сатору Годжо, по предварительным наблюдениям Мегуми, можно было разделить на две категории — на тех, кто его обожал всеми фибрами души, и тех, кто его побаивался до лёгкой дрожи под коленными чашечками. Сам же Фушигуро пребывал где-то между двумя этими группами и скорее относил себя к тем, кто его просто недолюбливал ввиду никому не ведомых обстоятельств.       Учитель ещё раз улыбнулся, достал из портфеля записную книжку, проверил расписание, что-то куда-то пролистал, кивнул в такт своим мыслям и ответил на вопрос:       — Да, без проблем. У вас же сегодня шесть уроков? Загляни тогда в мой классный кабинет, как закончишь. Только не задерживайся.       Мегуми задерживаться и не собирался. Он был пунктуален и всегда очень нервничал, когда приходилось кого-то заставлять ждать. Тут Годжо-сенсею переживать было не о чем.       Раздался звонок.       Учитель собрал с рабочего места бумаги с заметками, тетрадки и учебники, стукнул теми по столешнице, чтобы выровнять стопочку, распрощался и вышел вон из класса.       Мегуми по странной привычке, сам того не замечая, проводил Годжо взглядом до двери. Сглотнул, почему-то улыбнулся и только после этого вновь обратился к реальности.       — Что это на тебя нашло? Ты же никогда после школы не остаёшься, — Кугисаки вернула ему конспект по математике и опёрлась рукой о его парту, — прям чудеса.       — Мне надо подтянуть предмет.       — История не настолько сложная. Уверена, ты можешь и сам её выучить.       Ага… Как же… «Несложная»…

***

      Если бы Мегуми попросили описать Годжо-сенсея в трёх прилагательных, он бы выбрал: «эксцентричный», «самоуверенный» и «убедительный».       Если бы Сатору попросили описать Фушигуро Мегуми в трёх прилагательных, он бы задумался секунд на десять, пожал бы плечами и сказал, что не знает, кто это такой.

***

      Сатору со скучающим видом покачивался на стуле кабинета 3-С, смиряя взглядом пустующую доску и уже собираясь проверить, сможет ли он доплюнуть до потолка. Задумка успеть объяснить всё за десятиминутную перемену канула в небытие сразу же, как только по коридорам и классными комнатам школы пронеслась раздражающая трель звонка. Он не мог просто взять и уйти — он уже пообещал, что объяснит парню тест, и по-хорошему обещание следовало бы выполнить; но и на урок старшеклассников опаздывать не стоило: им, конечно, легко поставят замену, если он не явится в течение пятнадцати минут после начала урока, но всё равно некрасиво — вот так пропадать.       В который раз мужчина вздохнул и мимоходом взглянул на вставшие настенные часы. Те, к сожалению, по-прежнему не двигались. С неохотой пришлось изменять своему удобству, шевелиться и доставать из кармана пиджака телефон.       Студент соизволил опаздывать на двадцать минут (уже на двадцать две). Что ж, тут уж ничего не поделаешь. Видимо, он просто решил не приходить.       Учитель скинул ноги с ученической парты, потянулся, разогнулся, взял в руки портфель и направился к выходу из класса. За пару шагов до него деревянная дверь резко отворилась и с глухим стуком ударилась о стену. На пороге стоял запыхавшийся мальчишка с тёмными взъерошенными и немного влажными волосами. Его лицо раскраснелось и слегка поблёскивало на свету после душа. К плохо обтёртому полотенцем телу липла тонкая спортивная футболка. От него пахло лавандовым мылом.       С лёгким укором себе Сатору отметил, что вид у мальчишки весьма и весьма стоящий. Тут же следом отметил, что за такие мысли его пора посадить.       — Из-звините, что пришлось ждать, учитель: нас задержали на физкультуре, — парниша согнулся под углом в девяносто градусов, упёрся ладонями в колени и с сильной одышкой перевёл дыхание.       Сатору хмыкнул и похлопал парня по плечу.       — Всё в порядке. Водички принести?       — Не надо.       Парень прошёл в класс и плюхнулся за парту, на которую минутой ранее Годжо опирал ноги. С природным злорадством в мыслях пронеслось, что первогодка невезуч, но мысль была перебита тычком совести: «Нет, это ты закидываешь конечности куда ни попадя».       Сатору взял стул из-за другой парты и поставил напротив той, за которой расположился его подопечный.       — Не напомнишь, как тебя зовут? — Годжо знать не знал его имени. А может, и знал, но не помнил. В любом случае, обращаться к парню на «эй, ты» — вариант последний, а значит нужно было спросить напрямую.       — Фушигуро Мегуми.       — Фушигуро… — что-то знакомое, — ты отличник? Кажется, тебя расхваливали на педсовете.       — Типа того, — лицо Мегуми перекосила какая-то брезгливая гримаса на словах «отличник» и «расхваливали». — По крайней мере, Вашего предмета моя «отличительность» не касается.       Кажется, студента его неуспеваемость порядком коробила. Годжо улыбнулся ему, надеясь тем самым подбодрить, но по каменному лицу парня понял, что попытка провалилась, а возможно, заведомо шансов на успех не имела.       — У всех бывают плохие дни, — Годжо начал издалека, — если тебе даются остальные предметы, значит, ты умеешь учиться: в тебе достаточно прилежности и целеустремлённости для освоения школьной программы на высшие баллы. Провалить один-два теста — это нормально. Наверняка у тебя были обстоятельства, по которым ты просто не мог выучить лекции. Сейчас я быстренько объясню тебе материал, который ты не понял, и всё встанет на свои места.       — Я не понял ничего из того, что Вы объясняли в течение этого месяца, — совершенно обыденным тоном заявляет парень, вовсе не подозревая, каким набатом его слова отдаются в голове учителя. Учитель же, видя его спокойствие, в той же мере не подозревает, как трудно было мальчишке эти слова произнести.       Слова Мегуми прозвучали подобно грому среди ясного неба, и ещё секунд пять Сатору сидел с туповатой улыбкой, пытаясь найтись что ответить. Мальчик-отличник, которого даже директор нахваливал, с чего-то не понимает его уроки? Что это за удар ниже пояса по его учительской самооценке?       — В каком смысле «не понял»? — с губ учителя по-прежнему не сходила улыбка, но он буквально всеми мимическими мышцами чувствовал, как натянутее и натянутее она становилась. — Не понял тему объединения Тоётоми Хидэёси? Или принципы тайко кэнти* не зашли? Может, культура эпохи Адзути-Момояма*? Не переживай, это не значит, что ты ничего не понял. У всех проблемы с шестнадцатым веком, да и-       — Нет, учитель, я не понял ничего ни из шестнадцатого, ни из семнадцатого века.       — Но-       — Не запомнил ничего ни об одном правителе — только даты правления. Я не знаю и не помню ничего кроме того, что было написано в учебнике, а написано там очень мало*, — Мегуми выпалил это монотонной скороговоркой, внутренне содрогаясь от стыда и понимания, что говорит всё это не другу и даже не ровеснику, а учителю, чьи уроки возмутительным образом проходят мимо его ушей. — Но сейчас я бы хотел обсудить с Вами только тест.       Лёгкий шок в пронзительно-голубых глазах, выглядывавших поверх затемнённых линз очков, был лишь малой долей того, что испытал учитель со стажем в то мгновение. С момента его прихода в эту школу успеваемость всех классов, которые он вёл, без исключения значительно улучшилась, а показатели по истории обошли даже первую частную школу района. «Я ничего не понял» звучало всё равно что «я глухой, объясните на пальцах», ибо другого объяснения, как его, Сатору Годжо, уроки могли не доходить до разума рандомно взятого ученика (не говоря уже о том, что ученик этот был отличником), у него не находилось.       — Я плохо объясняю материал? — вопрос был полон праведного непонимания, которое, впрочем, никак не отразилось на его интонации.       — Нет, наверное, — было произнесено сдавленно, неохотно и почти раздражённо. Такая раздражённость появляется в голосе почти у любого, кто не знает, как отвечать на заданный вопрос, и оттого отвечать не хочет.       — «Наверное»?       — Я не знаю, — раздражение стало отчётливее.       — Ты не слушаешь меня?       — Слушаю! — в притуплённом отчаянии парень чуть повысил голос. Будто стыдясь своего незнания предмета или чего-то ещё, Мегуми опустил глаза в парту и пристыженно поджал губы в тонкую полоску. Чуть спокойнее добавил: — Я Вас слушаю, правда… но всё равно ничего не понимаю. В книгах из городской библиотеки слишком много лишнего и нет того, что проходим мы, поэтому заниматься по ним я тоже не могу. Вот и получается…       Его реплики не вносили ясности в ситуацию от слова «совсем». Годжо мысленно успокоил себя в этот нелёгкий момент словами, что бывало и хуже, и залез в портфель за журналом успеваемости первогодок.       — Хм… — мужчина с серьёзным, сосредоточенным видом изучил белёсую немного потрёпанную страницу с загнутым верхним уголком, — за полугодовой экзамен в сентябре у тебя стоит девяносто восемь баллов, да и оценки за последующие контрольные тоже на высоте. Получается, успеваемость ухудшилась с моим приходом?       — Получается…       — Выглядит так, будто твои родители платили предыдущему учителю за оценки. Жаль, ко мне никто не приходил, — он усмехнулся собственной саркастичности и с запозданием понял, что шутка вышла неудачной, а вернее, не вышла вообще. Мегуми снова поднял на него глаза и единственное, что удалось в них прочесть — это возмущение вкупе со стыдом — ожидаемо, но от того не менее неприятно.       — Во-первых, у меня нет родителей, которые платили бы за меня взятки, во-вторых, у меня нет денег, которыми можно было бы эти взятки платить, в-третьих, репетиторов у меня никогда не было и не будет — на это уходит слишком много денег, которых, как я уже упомянул, у меня нет.       «Докатился: теперь ещё и сирот оскорбляю. Да я просто учитель года…»       — Эй, ну чего ты так сразу? — голос Сатору сбавил обороты до интонаций раскаяния, потому что именно его он и испытывал. Не дело это — ляпать что попало подростку с неокрепшей психикой, ранить которую легче лёгкого. — Я же не со зла. Я не хотел тебя задеть.       — Но Вы задели.       — Но задел… — Сатору глуповато вторил его словам и с не менее глупой улыбкой постарался извиниться: — Прости, я не специально. — Тишина, пауза, неловкий нервный смешок и такая же неловкая попытка вернуть разговор в нужную колею. — Ладно, если дело не в предыдущем учителе, значит оно во мне. Давай устранять неполадки системы. Опиши, как так получается, что ты ничего не запоминаешь. Свои впечатления от уроков, мысли на уроках, эмоциональное состояние — что угодно, что может помешать учебному процессу, — я постараюсь избавить тебя от этого и больше не причинять неудобств.       К уже испытанному удивлению примешалось новое, когда на равнодушном и мертвецки-спокойном лице парня выступил пудровый румянец. Почти незаметный — его можно было бы списать на прилив крови после тренировки, однако они просидели здесь уже достаточно, чтобы кровь отлила.       «Может, ему нехорошо?»       — Ты покраснел. Плохо себя чувствуешь?       — Нет, всё в порядке. Просто… не знаю, как Вам это описать…       — Опиши, как можешь.       Парень поёрзал на стуле. До этого он был самим спокойствием, а тут что-то краснеть начал, засмущался — даже интересно, что он там скажет.       — Я прихожу на урок, начинаю Вас слушать — всё как обычно, но почему-то вместо слов концентрируюсь на Вашем голосе и жестикуляции, рассматриваю Вашу одежду или лицо, и материал урока сам по себе проходит мимо… — сказано это было с такой серьёзностью, с такой наивностью и таким простодушием, что Годжо от удивления опешил и даже рассмеяться не смог. Впервые кто-то признавался ему так. Да ко всему прочему, парень, кажется, сам не понял, что только что наговорил. Его смущали сказанные слова — да, — но смущал не столько факт того, что он пялится на учителя, сколько то, что он занимается этим вместо учёбы. Упаси господи такую святую простоту от внешнего мира. Как этот мальчик вообще живёт?       Настроение в миг поднялось, и аккуратные губы учителя изломились в снисходительной улыбке. Как всё, оказывается, просто и легко.       — Хорошо, я понял проблему.       — Правда поняли? И что это? Я могу как-то исправиться?       — Конечно можешь. Со временем. Подобное часто случается у подростков твоего возраста и ребят постарше, так что тут нечего бояться. Вскоре ты привыкнешь, и это пройдёт.       — «Со временем»? А что, собственно, происходит? Годовой экзамен всего через месяц! Я не могу просто ждать…       — Хм, а ты прав. Просто ждать — не вариант. Но я знаю, как мы можем ускорить этот процесс, — Годжо невольно хихикнул, чем смутил парня. Он поспешил реабилитироваться: — Если учиться и адаптироваться к ситуации одновременно, ты не только привыкнешь к этому быстрее, но и подготовишься к экзамену — идеальное решение, — Годжо подкрепил свои слова очаровательной улыбкой, которая по виду нисколько не тронула его ученика. В голове парня крутился вопрос: к чему же ему всё-таки привыкать и адаптироваться? Но задать его Мегуми не решился, чему его учитель очень обрадовался. (Ответить на подобный вопрос: «К своей влюблённости» — было бы слишком жестоко даже для Сатору).       — Как ты смотришь на дополнительные занятия после школы?       — В группе?       — Индивидуальные.       — Я не смогу оплатить репетиторство — я же уже сказал.       — Нет-нет, я не прошу с тебя денег. Уверен, скоро дополнительные занятия тебе не потребуются, и ты будешь способен справляться со всем самостоятельно. От часа в неделю в течение пары месяцев мне ни горячо ни холодно; да и я вполне могу себе позволить заниматься с тобой бесплатно. Ну так что? Согласен?       — Ну… — парень заколебался на пару секунд, но решение принял достаточно быстро. — Думаю, мне не помешают дополнительные занятия. Конечно, если Вас они не затруднят.       — Я уже сказал, что нет. У меня свободны четверг и пятница после пяти, по средам, вторникам и понедельникам освобождаюсь поздно, на выходные не рассчитывай — можешь выбрать день.       — В пятницу Вам будет удобно?       — Да, вполне. До шести в школе, в семь дома, а там вся ночь свободна — звучит неплохо, — Годжо быстро глянул на экран телефона. — Сегодня среда, на этой неделе у твоего класса истории по расписанию больше не будет. Тогда встретимся в пятницу.       Годжо размашистым жестом сгрёб вытащенные на парту из портфельчика бумаги и запихнул их обратно на место. Он собирался уходить.       — Подождите, сенсей, а задания теста?       — Всё в пятницу, Мегуми-кун, всё в пятницу. У меня урок у твоих семпаев — и так уже опоздал.       «Почему он пришёл ко мне, если у него сейчас урок? Наверное, я задержал его…» — от мысли о том, что своей просьбой Мегуми доставил сенсею неудобства, на душе стало горько и противно. Подросток никак не мог трактовать свои чувства, но, тем не менее, они всё же были и знатно досаждали ему своим существованием.       — А, ясно… Тогда до пятницы.       — Увидимся.       Мужчина, не оборачиваясь, помахал ему рукой на прощание и вышел за дверь, не произведя при этом ни малейшего шума. Он ушёл элегантно и тихо, как кот — пушистый белый кот с длинной шерстью и в круглых солнцезащитных очках. Мегуми отчего-то улыбнулся. Почему его так радует их встреча? Как можно радоваться встрече с учителем, предмет которого ты не знаешь?       Мегуми чувствовал себя дураком, ибо совершенно не понимал ни своей радости, ни своих эмоций в принципе. После недолгих самокопаний парень решил забросить и то, и другое куда подальше, и переключиться на что-то поприземлённее человеческих чувств.