Горький мёд

      Прошлое невозможно забыть, как бы мы того не хотели. Всё, что с нами случилось, всё, что мы пережили, прочувствовали, — остаётся с нами до самого конца. Лукино знал этот «вечный» закон жизни как никто другой. Он готовил ужин, а мысли Лукино были очень далеко. Он вспоминал годы, проведенные вместе с Габриэлем в его прекрасном доме, недалеко от пьяцца Миссори, путешествия в Венецию в поисках вдохновения на новые скульптуры, походы в кино и театр, вечера в тихих ресторанчиках за бокалом вина, и итальянской кухней. Он вспоминал Руки Габриэля. Его глаза — голубые, в которые когда глядишь, то Лукино всегда казалось, что они смотрят прямо в душу, в сердце, и ничего не нужно говорить: Габриэль и так всё знает. Именно Габриэль подарил Лукино чувство любви к миру и жизни, любви к чувствам, он показал важность не сколько самих слов, сколько ощущений, рождающихся после их произнесения. Габриэль и Лукино любили друг друга особенной любовью, очень далёкой от обычного понимания мужской любви. Но никогда (!) ни тот ни другой, не позволяли окружающим называть, или признавать их братьями. «Мы — мужчины друг друга» — любил говорить Габриэль. Хоть им и было обоим тогда по 30 лет, между собой они всегда обращались: «Синьор Габриэль и Синьор Лукино». Конечно, в шутку, и, конечно, любя. За все те годы, что они провели вместе, Лукино, сделал очень много фотографий своего любимого Синьора, и теперь, после их расставания, эти 3 альбома (Роминетта видела лишь один) — это всё, что осталось вещественного у Лукино, помимо, естественно писем, которые мужчины любили писать друг другу, когда бывали в разлуке. Один из трех фотоальбомов, это именно тот, про который Роминетта сказала: «Красивый профиль» — в нем были фотокарточки преимущественно Габриэля за работой. А вот вторые два, Лукино хранил в шкафу под ключом, и в них хранились намного интимнее снимки, как Габриэля, так и Лукино, и их совместные. Но, кроме этого, в тайном шкафу хранился небольшой сундук с рисунками Габриэля, и Лукино в такие часы, как сегодня, — пересматривал их — с огромной нежностью и тоской по Габриэлю. Лукино провёл ладонью по фотографии, в мыслях вспоминая момент, запечатлённой истории. «Мой Габриэль. Где же ты, Мой Синьор, где ты, Вдохновение моей жизни?» Лукино Леонарди стал тем, кем он является, благодаря Габриэлю Эспозито. И тем чувствам, которые их совместная жизнь подняла на поверхность из глубин души и сердца. — Лукино, я дома! — послышался в прихожей голос Роминетты. Мужчина убрал на место фотоальбом, и вышел из кабинета. — С возвращением, милая. — Спасибо. — она улыбнулась, учуяв приятные запахи из кухни. — Ужин готов, любимая. — Чудесно. Я проголодалась. — Жду тебя в столовой. — Я сейчас. — и Роминетта ушла в свою комнату переодеться.

***

— Роберто и Лука приедут к нам в субботу. — Радостно такое слышать. Как они? — Всё в порядке. Он просил передать тебе привет, и сказать, что с ним всё хорошо, чтобы ты не волновалась. — Лукино, я не могу пока до конца понять, как мне быть со всей этой ситуацией… — Роминетта смотрела на мужа, ища в его лице ответы, на мучавшие её вопросы. — Просто прими это как данность. Как возможное, и я говорил об этом сегодня, возможное развитие жизненного пути Роберто. Нет ничего страшного в том, что он живет именно так. Ты ведь этого всего не видишь. — Я даже и представлять-то себе это всё боюсь, Лукино. — А там нет ничего такого. — Не говори мне об этом, пожалуйста, прошу, не надо. — Хорошо-хорошо. Не буду. — Лукино улыбнулся, погладив жену по руке. — Мне нужно видимо, много времени, чтобы смириться с этим. — Я тебя прошу, Роминетта, не говори им ничего против. Они взрослые. Им не 15 лет, и они оба имеют право на счастье, такое, какое им хочется, и таким образом, как им его хочется. Если их тянет друг к другу, пусть они будут вместе. Если нет, то пусть будет и так. Главное то, что Роберто живой. А остальное — это уже его выбор. Это ведь его жизнь, и мы не сможем её прожить за Роберто. — Ты прав, Лукино. — Я очень рад, что ты меня понимаешь. На Италию спустилась ночь. Море, небо и вся природа — окутались туманом, а позже, скрылись за дождевой пеленой. Лукино лежал в постели и вспоминал: звуки смеха Габриэля, их ночи, полные любви и страсти, любовь, живущую между ними, и сейчас, спустя годы, ловил себя на ощущении, что эти чувства живы в нём. Просто они ушли в глубину, скрылись. Ведь всё, что с нами случилось, всё, что мы пережили, прочувствовали, — остаётся с нами.