***
— Так душевно, когда ты рядом. — Лукино смотрел мягким взглядом на Габриэля, который держал за ножку винный бокал. — Признаться, но ты прав. — Я? Пояснишь? — Я о душевности. — морщинки в уголках глаз, «улыбнулись» нежностью. — И ты совсем не удивлён тому, что я развожусь с Роминеттой? — Почему же? Удивлён, но, честно говоря, внутри себя, я допускал то, что, как бы долго ваш с Роминеттой брак не продлился, ты всё равно вернешься к себе, тому себе, кем ты являешься на самом деле. — Ты меня насквозь видишь? — Считай так. — Но? — Надо полагать, она так и не приняла тебя с твоим прошлым? — Как ты это понял? Я же не сказал об этом ни строки… — Знаешь, я за свои жизнь и наблюдения за людьми во время работы и общения с ними, понял, что редко кто принимает нас такими, каким нас задумал Господь Бог. Не отрицаю, такие и женщины есть, да и мужчины тоже, а… Роминетта, видимо, не из этого числа. — Ситуация намного сложнее, Габриэль. — Расскажешь? Они заказали большой кофейник, несколько десертов, постепенно сменяющих друг друга на столе. — У меня есть сын. Роберто. — Чем он занимается? — Учится в университете. На художника-реставратора. — Прекрасная профессия. — Ты прав. — Тебя что-то тревожит? — Меня нет. Роминетту. Собственно, ситуация с сыном, явилась своеобразной лупой и наших с ней отношений. — Я внимательно слушаю. — Только я прошу тебя, Габриэль… — Лукино посмотрел на мужчину серьёзным взглядом. — Мог бы и не напоминать об этом. Я всегда храню тайны. Не беспокойся. — Прости. — Я всё понимаю. Продолжай. — Так вот… — Лукино выдохнул, — Роберто в отношениях. — Дай угадаю, — партнёр — мужчина? — Да. Юноша. Они учатся вместе, в одном университете, но на разных факультетах. — Сколько лет юноше? — 23. — Прекрасный возраст. Время, когда можешь позволить себе расслабиться, и почувствовать собственную молодость. Хотя, по факту, всё только начинается. Но, если встречается любовь, то как правило, — на всю жизнь. И даже, если не вместе. — Проблема не в них, Габриэль. — В твоей жене? — Именно. Она знать не хочет Роберто после того, как узнала и о его склонностях, и о том, что у них с этим юношей — отношения. — Серьёзные? — Я думаю, что да. — А как ты относишься к этому обстоятельству? — Что у сына отношения не с женщиной? — Да. — Спокойно. Я не делаю из этого трагедию. Допускаю, что всё может поменяться, а может быть, и не изменится. — А твоя жена против? — Категорически. — И как это связано с тобой? Я просто не совсем понимаю связь отношений сына, с вашей историей. — Роминетта меня любит. Я вижу это. Но, понимаешь, если она не принимает Роберто, то и меня с моим прошлым — тоже. — Хм… — Габриэль посмотрел в потолок на секунду, — В принципе, такое развитие событий, отчасти возможно, но есть нестыковка. — Какая? — Роминетта ведь изначально знала, что у тебя были мужчины. — Конечно. Она и о тебе знала, но поверхностно. Я не хочу, чтобы в нашу с тобой жизнь кто-то вмешивался. — Разумное замечание. — Габриэль лучезарно улыбнулся. — К чему ты ведёшь? — К тому, Лукино, что я не пойму никак смысла: мы с тобой расстались ДО того, как ты встретил Роминетту. Вы поженились. Родился Роберто. Она ведь любит тебя. — Да. У нас хорошие отношения все эти годы. Конечно, всякое бывало, и ссоры, и непонимание, но они решались. — А сейчас? — А сейчас выходит, что если она не принимает склонности Роберто, то значит, и не принимает его самого. Но он ведь и мой сын тоже, и если так, то… — То ты опять думаешь, что тяга к мужчинам — от тебя? — Я именно это, и именно так ей и сказал. — Правильно, что сказал. Ведь в этом и парадокс: принимала раньше, а теперь всё иначе. И у тебя кончилось терпение? — Ты прав. Одно дело, когда живёшь с чувством полного понимания, а другое, и это самое странное, по сути, когда в один момент видишь, явственно причём, что, всё, во что ты верил — фикция. — Ты думаешь, что она тебя обманывала? — Нет, не думаю, Габриэль. Мне просто горько, что даже если допустить, что у Роберто изменится жизнь, Роминетта его всё равно не примет. — Лукино, подожди… — М? — Роберто — это Роберто. Не надо его сюда сейчас впутывать. Мы о вас с Роминеттой, а не о нём говорим. — Я и не впутываю. — Но ты всё время киваешь на него, — миролюбиво сказал Габриэль, положив руку на пальцы Лукино, и у мужчины чаще забилось сердце, при воспоминании почти такого же прикосновения, много лет назад. — Роберто — мой сын. И если так случилось, то и меня она не принимает, и мы не должны жить вместе теперь. Ведь я буду напоминанием об этом. — Ты говорил с ней? — Когда ушли Роберто с другом. Потом я собрал вещи и ушел из дома. — Тебе ещё и жить теперь негде? — Габриэль рассмеялся. — Я хотел номер в гостинице снять. — Ох, нет, перестань. Я же здесь. — Ты меня приглашаешь? — Почему нет? Мой дом всегда был и твоим домом тоже. — Даже несмотря на то, что мы расстались? — Даже несмотря на это, Лукино. Или ты думаешь, что я всё забыл? — Я этого не говорил. — И даже не подумал? — Не подумал. Смысл думать о глупостях? — А ты ответил на свой вопрос. — О себе и Роминетте? — Да. О вас с ней. Ты её любишь, и любил, я знаю, но сейчас в тебе произошла перемена. — Перемена? — Твои пальцы. Лукино посмотрел на них. — На них очень-очень тонкий слой пыли, который ощущается лишь в прикосновении. Такая пыль скапливается на листах бумаги. И на обложках альбомов. Ты просматривал мои рисунки и листал тайные альбомы? — Габриэль взял легким движением двух пальцев Лукино за подбородок, и в его взгляде читалась любовь. Лукино помнил это движение и такой взгляд. — От тебя ничего не скрывается, даже спустя столько безмерно одиноких лет. — Лукино произнёс эту фразу на выдохе, медленно. Морская прохлада прикосновений Габриэля к его лицу, будила в сердце Лукино вулкан воспоминаний. — Мы. Мужчины друг друга. — голубые глаза Габриэля светились любовью. — Габриэль… — дыхание Лукино участилось. — Идём. — он протянул Лукино руку.***
…Город постепенно одевался темнотой, и лишь свет фар, как мягкое касание к боковой молнии на свитере, расстегивали её, открывая встречную силуэтность тишины, предвкушения, словно каждый километр дороги, это дорожка из мурашек по телу… И наслаждение зарождается в ощущениях, медленности, в картинках перед внутренним взором, сознание расслабляется, отдаваясь моменту… Тишина окутывала Лукино и Габриэля. Габриэль остановил машину, и они вышли на воздух. — Узнаёшь места? — Габриэль облокотился о крышу, стоя в открытом пространстве. — Арка Любви? Габриэль наблюдал за Лукино с улыбкой: — Ты бывал здесь после нашего расставания? — Нет. Я нашёл тогда новые маршруты. Не хотел бередить раны. — Там всё осталось без изменений. — Откуда ты знаешь? — Я живу недалеко от этого места. — Сентиментальность? — Жизнь, Лукино. Не всё так просто, как тебе кажется. Они шли к Арке Любви. Где в глубине таились качели. — Почему ты ушёл тогда? Почему ничего не сказал мне? — Лукино сел, и смотрел на Габриэля. Тот некоторое время стоял, а потом, почувствовав прикосновение Лукино к талии, сел. — Мне тогда показалось, что я веду себя по отношению к тебе — эгоистично. А я так не мог. Я любил тебя. Но видеть, как ты грустишь, как ищешь что-то в себе, как твои глаза смотрели на меня с болью, когда я возвращался домой после плэнера, или затянувшейся до поздней ночи работы в мастерской, — я понимал, что кто-то должен остановиться. И решил это сделать я. — Ты так внезапно исчез, оставив лишь маленькое письмо без адреса, и просил в нём тебя не искать. Ты не подумал о моих чувствах, Габриэль. — Я понимаю сейчас, что это было глупо с моей стороны. От слова «совсем». — Ты мог позвонить. — Мог. — Почему не позвонил? — Не знаю. — Мог приехать. — Мог. — Почему не приехал? — Не знаю, Лукино. Я сглупил. — Как ты жил без меня всё это время? — С грустью в душе. Я не мог дышать без тебя. И я это сейчас серьёзно говорю. Кроме шуток. Я вставал каждое утро. Завтракал. Одевался. И шел в мастерскую. И был там до следующего утра. Потом спал там же, и продолжал работать. Я мог уйти туда на неделю. И вернуться в конце, на пару часов. Я не мог оставаться один в большом доме. В доме, где каждый угол напоминает о тебе. О нас. — Габриэль… Мужчина приложил к его губам указательный палец. Глаза в глаза. Темно-карий и ясно-голубой, в темноте арки и тишине ночи. Габриэль обнял Лукино, прижав его к себе. Тишина. Ни звука. Ни колыхания ветра. — Я хочу, чтобы ты остался в моей жизни. Насовсем. — мягко двигаясь, будто вспоминая, сказал Габриэль Лукино поцелуем. — Я весь твой, Габриэль. Только твой. — мягко отвечая, сказал Лукино Габриэлю поцелуем…….